Текст книги "Принцесса на горошине. Не такая, как все"

– Марьяна, это незнакомая девчонка. Ты реально хочешь поверить её громким заявлениям?

Я сняла тёмные очки, посмотрела Рыкову в глаза. С огромным вопросом в глазах. И снова спросила:

– Мы едем, Пал Палыч?

Рыков тяжело вздохнул. Отвернулся. А я снова посмотрела на девчонку за окном. Сердце пустилось в суетливый пляс.

– Володя, пригласи её в машину, – попросила я водителя.

– Марьяна, ты совершаешь ошибку, – с нажимом проговорил Пал Палыч. – Александр Гаврилович бы не одобрил.

– Папы больше нет, Пал Палыч, – только и ответила я.

Дверь с другой стороны открылась, девушка села в салон, глянула на меня победным взглядом. И пообещала:

– Я всё тебе расскажу.

Завораживающее заявление, вот только радости особой в моей душе оно не вызвало. Автомобиль тронулся с места, я молчала, даже к окну отвернулась, но краем глаза видела, что моя гостья с восторгом оглядывает салон дорогого автомобиля, в котором оказалась.

– Как говоришь, тебя зовут? – спросила я.

– Лиля, – с готовностью отозвалась она. Повернулась ко мне. – Я так давно хотела с тобой познакомиться.

Пал Палыч шумно вздохнул впереди. Я буквально чувствовала его недовольство, но никак не реагировала. Мне хотелось разобраться в ситуации.

Я разглядывала девушку. Очень внимательно разглядывала. И понимала, что нечто общее, схожее в наших чертах лица есть. Форма носа, высокие скулы и глаза… Вот глаза у нас точно были одинаковые.

Черт.

Черт, черт. Я, вообще, ничего не понимаю.

– И откуда ты здесь взялась, Лиля? – поинтересовалась я.

– Да я уже некоторое время в Москве. В нашем-то захолустье не устроишься на нормальную работу. В Москве всё лучше. Живу вместе со школьной подружкой, мы комнату вместе в общежитии снимаем.

Я покивала, словно меня, на самом деле, интересовала вся эта информация. Интересовало меня совсем другое, правда, я безумно боялась задать вопрос.

– Марьяна Александровна, домой едем? – спросил водитель.

– Домой, – решила я.

Пал Палыч снова недовольно крякнул. И негромко проговорил, правда, я отлично расслышала:

– Вот Шура обрадуется.

Я с ним была согласна в этом вопросе, но и менять своё решение отправиться домой, не стала. Куда я должна была пригласить эту особу? В квартиру возвращаться не хотелось, просто не хотелось и всё. В ресторан? Сидеть с постной физиономией напротив неё за столиком и не знать, с чего начать разговор, что спросить?

А дома, как говорится, и стены помогают.

Всю дорогу я сдерживалась и главного вопроса не задавала. Хотя, в моём сознании происходила настоящая буря. Настоящий ураган из мыслей, вопросов, недоверия. Лиля что-то без умолку болтала, в основном про Москву, про то, что со школьных времен хотела перебраться сюда, я её мало слушала. Смотрела за окно и думала. Не знаю, сестра она мне или не сестра, но в первый момент у меня никаких родственных чувств к ней в душе не вспыхнуло. Какая-то непонятная, незнакомая девица, собирающаяся рассказать мне, как я неправильно жила всю свою жизнь.

Может, Пал Палыч прав? Меньше знаешь, крепче спишь?

Я вздохнула.

Может, и прав. Но что сделать? Остановить машину, выгнать её и уехать? Но ведь это не поможет мне забыть о её словах.

Я нервничала. Барабанила пальцами по кожаной обивке сидения.

– Ну, вот мы и дома, – буркнул Рыков, когда автомобиль въехал за ворота. Едва он остановился, я тут же дернула ручку двери и вышла, не стала дожидаться, пока Володя откроет для меня дверь. Мне казалось, что ещё несколько секунд, и я попросту задохнусь от бездействия.

Я вышла из машины и направилась к дому, слышала, как Пал Палыч за моей спиной говорит нашей гостье милое:

– Выходи уже из машины. Что ты сидишь?

– Марьяна. – Шура вышла мне навстречу. Встретила мой взгляд и остановилась, улыбка исчезла с её лица, и она тут же взволнованно всплеснула руками: – Что случилось? Всё плохо?

– Ещё не ясно, – честно ответила я. – Проводи нашу гостью в кабинет отца. Я подожду её там.

– Гостью? – переспросила Шура, но я не остановилась, чтобы хоть что-то ей объяснить.

– Какой огромный дом, – восторженно проговорила Лиля, через минуту появляясь на пороге отцовского кабинета. Шура довела её до дверей, кинула на меня вопрошающий взгляд, но я никак не отреагировала, и Шура лишь прикрыла за собой дверь, оставляя нас с Лилей наедине.

Я присела за отцовский дубовый стол, а сама снова приглядывалась к девушке. Ничего особенно запоминающегося или привлекательного в ней не было. Скажем честно. Смазливая мордашка, хорошая фигурка, взгляд настойчивый и достаточно нахальный. В общем, таких, как она, на улицах Москвы не счесть.

Заметно было, что девушка почувствовала себя более уверено, чем в момент нашей с ней первой встречи, когда она пыталась хватать меня за руки и что-то быстро говорила, стараясь заполучить моё внимание. Сейчас Лиля оглядывалась, расхаживала по кабинету отца и улыбалась.

– Мама говорила, что вы богаты, – выдала она, в конце концов.

А меня слово «мама» вновь будто ножом по сердцу полоснуло. Я сложила руки на столе, наблюдала за ней. Я молчала, никак не могла решиться заговорить, и Лиля в какой-то момент, судя по всему, почувствовала, что повисшая между нами тишина затягивается, и повернулась ко мне. Спросила:

– Ты мне не веришь?

– У меня нет повода тебе верить, – честно сказала я. – Я тебя не знаю.

– Я говорю правду, – упорствовала она. – Я твоя сестра. По матери.

– Моя мать умерла много лет назад.

– Кто тебе об этом сказал?

– Отец. Для чего ему врать про такое?

Лиля пожала плечами.

– Наверное, повод был. Кстати, ты была на её могиле?

– Мама похоронена и кремирована во Франции. Там, где погибла.

– Как удобно, – фыркнула девица. А мне за это фырканье захотелось схватить её за руку и вытолкать из моего дома. Правда, я даже не пошевелилась, осталась сидеть на месте. А Лиля приблизилась к столу, присела напротив меня, на самый краешек стула. Сложила руки на столе, наклоняясь ко мне, посмотрела прямо в глаза и сказала: – Марьяна, я говорю тебе правду. Я твоя сестра, а наша мама жива. Она живёт в Ржеве. Всего лишь двести километров от Москвы.

Я невольно нахмурилась.

– Ржев? Причем здесь Ржев?

Лиля откинулась на стуле, развела руками.

– Мой отец оттуда родом. Вот мы и живём там последние двадцать лет.

– Бред какой-то, – вырвалось у меня.

– Хочешь, я тебе фотографии покажу?

– Фотографии?

– Мамы. И меня. У тебя есть её фотографии?

– Есть, – осторожно кивнула я.

– Думаю, она сильно изменилась. – Лиля хмыкнула, вдруг призадумавшись. – Всё-таки столько лет прошло, да и… уровень жизни у неё изменился. Но всё равно ты сможешь её узнать.

Я с замиранием сердца следила за тем, как Лиля достает из сумочки смартфон, что-то в нём отыскивает, а потом протягивает его мне. Я не взяла его в руки, только взглянула.

На экране было фото женщины… Я сделала осторожный вдох, буквально втянула в себя воздух, едва не задохнувшись при этом.

У меня были фотографии мамы, достаточно много. Они были собраны в специальном альбоме, и с моих лет восьми хранились в моей комнате. В детстве я достаточно часто на них смотрела, даже разговаривала с ними. Мне хотелось, чтобы у меня была мама, как у всех детей, но папа всегда с сожалением говорил, что с судьбой не поспоришь. Случилось так, как случилось, и мы остались с ним вдвоем. Мама погибла в автокатастрофе, в одну из их поездок во Францию. Страшная авария на серпантине, машина сорвалась с обрыва, и опознавать, в принципе, было нечего, поэтому он и принял решение о кремации. Повзрослев, я задала отцу вопрос: почему он решил похоронить маму не на родной земле, а он, после короткой паузы, сказал, что мама очень любила Францию.

Сейчас, вспомнив обо всём этом, я впервые подумала о том, как глупо звучали аргументы отца. «Мама любила Францию». Но я была не приучена сомневаться в его словах, и тогда поверила безоговорочно. А теперь вот… чувствую себя глупо.

А сейчас незнакомая девица, сидящая напротив меня, пытается убедить меня в том, что моя мама не погибла, что она все эти годы жила в соседней области, вышла замуж, родила ребёнка. И что на фото, что она мне сейчас показывает, на самом деле моя мать.

Я до боли в глазах вглядывалась в фотографию. И то, что я видела, медленно меня убивало.

Конечно, это была не та красавица, что на фотографиях, которые я хранила в своём альбоме. Моя мама, на самом деле, была красавицей. С моим отцом у них была солидная разница в возрасте, двадцать лет, они познакомились случайно, на улице, как рассказывал мне отец. Тридцать лет назад Александр Дегтярев ещё появлялся на улице без охраны, и случайные знакомства были ему доступны. Я никогда не сомневалась в правдивости его рассказов. В моём детстве, папа время от времени садился вместе со мной смотреть фотографии моей мамы, рассказывал об их жизни, об их первой встрече, и я всегда видела, что он искренне тоскует по тем временам. Вспоминает о маме с любовью. Папа всегда говорил, что мама была красивой, доброй и замечательной женщиной.

С фото, что показывала мне Лиля, на меня смотрела женщина, очень похожая на мою маму. Овал лица, разрез глаз, улыбка. Но, в то же время, это была не она. Годы наложили свой отпечаток, морщины и усталость в глазах, немного растрёпанная причёска. Мне бы очень хотелось сказать, что это не она, повернуться к этой девушке, и сказать, что она, если не обманывает, то ошибается в нашем с ней родстве. Я очень хотела сказать, что женщина на фотографии нисколько мне не знакома.

Но я не могла этого сделать. Я её узнала.

И объяснения этому факту в моём сознании никак не находилось.

– Ты ведь узнала? – спросила меня Лиля, пытливо вглядываясь в моё лицо.

Я чуть отодвинулась. И чтобы как-то удержаться от взрыва чувств, суховато проговорила:

– Я была слишком мала, когда… потеряла мать. И видела её только на фотографиях. Поэтому…

Дать чёткого ответа не могу.

Лиля убрала телефон. Кивнула, усмехнулась.

– Конечно.

Я наблюдала за ней. Понимала, что мой ответ её не устроил. Но чего она ждала? Что я кинусь плакать, причитать и умолять её отвезти меня к этой женщине?

Вместо этого я решила поинтересоваться:

– Что ты хочешь?

Она вскинула на меня якобы удивлённый взгляд.

– Я?

Я кивнула.

– Для чего-то ты меня искала?

– Конечно. – Я заметила, как Лиля подобралась. – Мы услышали в новостях о смерти твоего отца… Мама захотела с тобой встретиться. Появился шанс тебя увидеть.

– Для чего?

Лиля глянула на меня в недовольстве.

– Какие-то странные вопросы ты задаёшь. Она твоя мать.

– Не знаю. Понятия не имею, мать она мне или нет. Что, конечно, не исключает степень нашего родства. Но всё же…

– Тебе совсем не интересно? Почему от тебя скрывали родную мать?

Я промолчала. Лиля сверлила меня взглядом, после чего резво поднялась.

– Что ж, я так маме и передам. Очень жаль, что ты такая.

– Какая? – тут же переспросила я.

– Судя по всему, такая же, как твой отец! – выпалила она.

Мои губы вдруг тронула улыбка.

– Да, я на него похожа.

Я видела, как Лиля стоит в нерешительности, не зная, что дальше предпринять. Её взгляд метнулся по стенам кабинета, по книжным шкафам от пола до потолка, по тяжёлой, дубовой мебели… по мне, сидевшей в кресле с высокой спинкой, гордо расправив плечи, сцепив пальцы в замок на столе, и глядевшую на неё, наверное, свысока. Но это был единственный шанс для меня, сохранить спокойствие, после всего услышанного.

– Я ухожу, – сообщила она с оттенком некой угрозы.

Я согласилась с ней.

– Всего хорошего.

Лиля усмехнулась, снова окинула меня внимательным взглядом.

– Оставайся здесь одна, – сказала она напоследок, и вышла из кабинета. Правда, дверью не хлопнула, а аккуратно её за собой прикрыла.

ГЛАВА 3

– Свят, свят. – Шура быстро перекрестилась, когда я рассказала ей о нашей гостье. Смотрела на меня ошарашено и с недоверием.

Я кинула на домработницу быстрый взгляд. Осторожно спросила:

– Ты не знала?

Шурины глаза удивленно округлились.

– Ты что, Марьяна? Нет, конечно.

– Мне казалось, папа тебе всё рассказывал.

– Не настолько же. К тому же, когда я пришла в ваш дом, о матери твоей уже никто и не говорил.

– Никто не говорил, – повторила я за ней тихо. Я не могла сидеть на месте, и ходила по комнате. А Шура наоборот, присела на краешек кресла. Наблюдала за мной, печально вздыхала время от времени.

– Что ни день, то новости, – вздохнула она в какой-то момент. – И все плохие. Что же это за напасть?

– А вот Пал Палыч знал, – пожаловалась я. – Но говорить со мной не хочет.

– Как это – не хочет?

Я развела руками.

– А вот так. Говорит, что не нужно мне во всё это вникать. Что папа прав был. Ни к чему мне такие родственники.

Шура не кинулась возмущаться самовольством начальника охраны, хотя я, признаться, ждала от неё чего-то такого. А она выдержала паузу, посматривала на меня исподлобья, а затем аккуратно проговорила:

– Может, он и прав, Марьяна? Если честно, то эта девушка мне совсем не понравилась.

Я остановилась, вздохнула, глубоко-глубоко, само как-то получилось, затем присела на диван. На Шуру посмотрела.

– И что теперь делать? – поинтересовалась я. – Взять и всё забыть? Будто ничего не случилось? – Между нами повисло молчание. Потому что обе прекрасно понимали, что «взять и забыть» – не вариант. – Она мне тоже не очень понравилась, – призналась я, продолжая рассуждать. – Но это не отменяет того факта, что она, возможно, моя сестра.

Шура тут же вскинула руку в предостерегающем жесте.

– В том-то и дело, что возможно!

– К тому же, – добавила я, – может, это первое, ошибочное впечатление. А, на самом деле, она совсем неплохая. Даже хорошая. Просто у нас с ней разная… манера общения.

– Среда обитания у вас разная, – сказала, будто отрезала, Шура. – И воспитание, и образование. В общем, всё.

– А мать?

Этот короткий вопрос поверг Шуру в уныние. В конце концов, она безнадежно махнула рукой и с кресла поднялась.

– Пойду, – проговорила она, – сейчас продукты привезут, надо проследить.

Шура ушла, а я осталась. Хорошо ей, есть на что отвлечься. А мне вот голову ломай, что предпринять.

Наверное, я до сих пор пребывала в шоке, поэтому думать могла только о визите Лили, а не о том, что она мне сказала. Какую тайну открыла. Что моя мама жива, а я всю свою сознательную жизнь думала о ней, как о мертвой. Я пыталась подумать о матери, но каждый раз моё сознание уводило меня в какую-нибудь другую сторону. К раздумьям о каком-нибудь другом вопросе, куда менее важном.

Да и Лилю я, можно сказать, выгнала. Нехорошо, конечно, получилось, но в тот момент я не могла себя заставить дальше её слушать.

– Чем занимаешься? – заинтересовался Пал Палыч, заглядывая в отцовский кабинет. Я уже час здесь сидела, и занималась, по собственному мнению, абсолютно преступным делом – копалась в бумагах отца. Подумать никогда не могла, что могу себе подобное позволить.

– Наследство разбираю, – не стала я скрывать. – Пал Палыч, ты не в курсе, где отец держит ключ от сейфа? – Я вздохнула. – Я этого не знаю. Никогда не могла подумать, что он мне понадобится.

– Нет там ключа, Марьяна. Там код и отпечаток пальца его.

Я моргнула в растерянности.

– А где же его взять теперь?

– Я уже вызвал специалистов, завтра приедут, и всё исправят.

– В смысле, исправят?

– Твой пальчик в базу внесут. Как единственной наследницы.

– Как думаешь, в сейфе могут быть какие-то документы?

– Связанные с твоей матерью? – догадался Рыков.

Я кивнула.

– Может быть. Посмотришь.

Я взглянула на начальника охраны.

– Считаешь, что я не права?

Он плечами пожал.

– Тебе интересно. Ты вправе интересоваться.

– Но не стоит, да? – допытывалась я, как в детстве.

– Не стоит, – согласился он без всяких обиняков. – Но ты ведь меня не послушаешь.

– Моя мать жива, Пал Палыч.

– Это еще не факт. Что она жива, что эта девица твоя родственница. Сейчас объявится куча твоих предполагаемых родственников. И что, всех в семью принимать? Со всеми родниться? Можно подумать, у тебя других проблем недостаточно.

Правда в его словах была. Вот только взять и выбросить разговор с нечаянной гостьей из головы, я тоже не могла. О чём Рыкову и сообщила. Тот недовольно поджал губы, но спорить со мной не стал. А мне вдруг пришла в голову занятная мысль.

– Нужно навестить Лысовского, – сказала я. Откинулась на отцовском кресле, а на Пал Палыча взглянула с вызовом. – Они с отцом дружили еще до моего рождения. Наверняка, он знает больше, чем кто-либо.

– Ты ведь не успокоишься? – задал Пал Палыч риторический вопрос.

Пришлось головой качнуть.

– Нет. Поедем к Лысовскому.

Григория Филипповича я знала столько же лет, сколько себя помнила. Они с отцом дружили половину их жизней, порой встречались не часто, но никогда дядя Гриша из нашей жизни не пропадал. Появлялся, уезжал в командировки, помню, что возвращался всегда с подарками для меня. Половина кукол из моего детства – его подарки. Сам Лысовский был женат несколько раз, но к своим шестидесяти годам развёлся в третий или четвертый раз, и с тех пор, как он сам говорит, наслаждается свободой. А чего не наслаждаться, когда состояние ты себе заработал, детей вырастил и выпустил во взрослую жизнь, с внуками, между прочим, практически моими ровесниками, встречается время от времени. И практически всё своё свободное время, проводит в загородном клубе vip – класса. Играет в гольф, теннис, обедает на веранде престижного ресторана, а ещё прикупил себе небольшую яхту и бороздит, так сказать, прибрежные воды. Жизнь себе Лысовский обустроил вольготную. Между прочим, он и отца к этому призывал последние лет пять, но папа был трудоголиком до мозга костей, и оставить должность никак не мог. Хотя, каждый год собирался это сделать. Всё переживал, что без него всё развалится.

Вот теперь и придётся выяснить, прав он был или нет.

В этом загородном клубе я бывала пару раз, с отцом. К Григорию Филипповичу в гости как раз и приезжали. Я каждый раз поражалась уровню обслуживания и продуманности деталей для удобства и комфорта всех гостей. Хотя, если люди готовы платить большие деньги, то за большие блага их и обслуживать готовы со всем усердием.

– Хотел бы я встретить здесь старость, – крякнул Пал Палыч у меня за спиной, когда мы с ним шли по идеально ровному газону к полю для гольфа. Что начальник охраны, что я, оглядывались по сторонам, и мысли и ощущения у нас, наверняка, были схожи. Хотелось сесть посреди этого поля, прямо на зеленую травку, и просидеть на этом поле, в тишине, несколько часов. С чувством, что ты можешь себе это позволить.

– Главное, задаться целью, – поддакнула я Пал Палычу. – Хочешь – встретишь.

– Нет уж, Марьян, не успокаивай, – неожиданно усмехнулся Рыков. – Тут как раз работает поговорка: кто на что учился.

Григорий Филиппович нашелся на пригорке. Стоял с клюшкой и что-то с увлечением разглядывал вдали, приложив ладонь козырьком ко лбу. Неподалеку юркий, беленький электрокар, корзина с клюшками для гольфа и скучающий парень-охранник, поджидающий хозяина. Для чего дяде Грише на территории клуба, охранник, мне невдомек, но я, наверное, чего-то не понимаю.

– Марьяна, красавица моя. – Григорий Филиппович при моем появлении, отвлекся от созерцания поля для гольфа, передал клюшку своему парнишке, и шагнул ко мне. Обнял, крепче, чем обычно, прижался губами к моему виску. Затем отстранился, заглянул в глаза. – Как дела? Как настроение?

– Привыкаю, – сказала я правду. Я отступила назад, стоять так близко к сухопарой груди Лысовского показалось мне неловким. А ему сказала: – Дядя Гриша, разговор есть.

– Это хорошо. Ты же знаешь, я всегда с тобой поговорить готов. Вообще, люблю разговаривать с молодёжью. Вчера вот Валерка приезжал, мы с ним любим поговорить. Единственный мой внук, которому интересно слушать мои стариковские байки, – засмеялся Лысовский.

А я поспешила его успокоить.

– Потому что вы совсем на старика не похожи. – И поинтересовалась: – Как у Валеры дела?

Валера, старший внук Лысовского, был младше меня на пять лет. В детстве мы с ним время от времени встречались на семейных празднествах и дружеских посиделках. Конечно, в то время разница в возрасте была существенной, дружить мы никогда с ним не дружили, но, достаточно повзрослев, стали общаться, приятельствовать. Несколько лет назад Валера уехал в Будапешт, сначала учился там, потом остался на практику, и теперь раздумывал, вернуться ему в России или остаться в Европе. По всей видимости, обдумывать своё будущее он решил рядом с родными.

– Хорошо у Валеры дела, – отмахнулся от меня Лысовский. – Девушку завел здесь, в Москве. Надеюсь, она его вразумит, и он останется.

– А он хочет остаться? – хмыкнула я.

Григорий Филиппович недовольно поморщился.

– Это его мать с панталыку сбивает. Европа, Европа!.. Какая к чертям Европа? Здесь дом, здесь семья. Пусть работает, женится.

– Рано ему еще жениться, – вырвалось у меня.

А Лысовский фыркнул.

– Глупости. Я в первый раз в девятнадцать лет женился. – Я на него взглянула, а он тут же вскинул руку в предостерегающем жесте. – И не жалею, Марьяна. Смотри, сколько всего успел! Четверо детей, пятеро внуков. И на себя время осталось.

Я улыбнулась.

– И тебя надо было замуж вовремя выдавать, – неожиданно выдал Лысовский. – Мы с Сашей ещё спорили на эту тему. А он ни в какую со мной не соглашался.

Мне стало откровенно не по себе, и я аккуратно попросила:

– Дядя Гриша, давайте не будем. Я к вам по-другому вопросу приехала. Разговор есть… пикантный.

– Ого, – вырвалось у него, а в глазах зажглась насмешка и хитринка. – Тогда предлагаю поговорить в другом месте, а не здесь. – Он раскинул руки, предлагая оценить простор с идеально подстриженными полями для игры в гольф. – Поедем в ресторан, я тебя мороженым угощу. Я же знаю, ты любишь.

Я снова улыбнулась, на этот раз через силу. Вдруг вспомнилось, что папа всегда задабривал меня мороженым.

К ресторану рядом с пирсом мы добирались на электрокаре. Для передвижения по территории загородного клуба, они, без сомнения, были удобны, но я всё равно чувствовала себя немножко глупо, сидя позади, спиной к водителю, и цепляясь за маленький поручень, чтобы ненароком не свалиться. Вздохнула с облегчением, когда мы, наконец, припарковались рядом с рестораном. Я спрыгнула с неудобного, узкого сидения, одёрнула подол узкой юбки, и суетливым жестом откинула за спину волосы. А Лысовскому всё было весело. Он, как мальчик, выскочил с переднего сидения, взглянул на меня, и рассмеялся.

– Как тебе развлечения старика?

– Мило, – выдавила я из себя.

Оказавшись сидящей за столиком в ресторане, я почувствовала себя спокойней и увереннее. Пал Палыч остался ждать меня на улице, а я смотрела на тёмную воду озера, блестевшую в солнечных лучах, и ждала, когда мне принесут кофе и мороженое.

– Так что у тебя случилось, девочка? Совет директоров бунтует? Я слышал, ты была, навела там шороха, – улыбнулся Лысовский.

Я отмахнулась.

– Не было там никакого шороха. Я испугалась, и разговаривать с ними не стала. Решила взять паузу.

– Правильно.

– Дядя Гриша, отец вам ничего не рассказывал? Про завещание?

– А что с его завещанием? – удивился он. – Всё тебе достанется. Ты одна-единственная, кровинка его.

– Да я не об этом, – вздохнула я. – Я о компании.

– А, в этом смысле. Мы с ним обсуждали возможность его преемника, но он определиться никак не мог. Было у него несколько кандидатур.

– Даже несколько, – удивилась я.

– А что? Это такое дело, Марьяна. Всегда нужно иметь запасной вариант.

– То есть, мне ждать? Когда завещание огласят?

– Думаю, да. Торопиться, точно, не стоит. Поспешность, вообще, дело неблагодарное.

– Хорошо, – согласилась я, – я подожду.

– Так тебя это беспокоит?

– Нет. Точнее, не только это, – запуталась я.

– Тогда говори.

Мне принесли мороженое, я поковыряла его ложечкой, съела крупную малину, что лежала сверху. Она приятным, сладким сиропом растворилась на языке. Я даже глаза от удовольствия на мгновение прикрыла. Но бесконечно тянуть нельзя было, поэтому я снова на Лысовского посмотрела.

– Дядя Гриша, расскажите мне о матери.

– О матери? – удивился он. – А что тебе рассказать?

– То, чего я не знаю.

Григорий Филиппович в задумчивости хмыкнул, смотрел на меня, а глаза у самого хитрые-хитрые.

– Если отец тебе не рассказал, то мне откуда знать?

Я смотрела на Лысовского и понимала, что он со мной играет. Как в детстве. Уговаривает меня всякими глупостями, чтобы я перестала требовать ещё одну порцию мороженого.

– Дядя Гриша, у меня вчера гостья была, – выдала я ему без обиняков. – Говорит, что сестра моя. Родная, по матери.

Григорий Филиппович смотрел на меня, не моргая, после чего в задумчивости хмыкнул.

– Даже так, – проговорил он. И тут же признал: – Быстро они подсуетились. Где нашли?

И хотя от его слов у меня перехватило дыхание, от волнения, я всеми силами постаралась сохранить спокойствие, и проговорила:

– Караулила меня, у городской квартиры.

– Видать, хваткая особа.

– Вся в мать? – догадалась я.

Лысовский вздохнул, на этот раз совершенно искренне.

– Марьяна, ты пойми, отец же не просто так от тебя правду скрыл.

Я обстоятельно кивнула.

– Понимаю. Что не просто так. Но это, знаете ли, не фантики какие-нибудь. Это моя мать. Живая женщина. А папа её похоронил.

Лысовский откинулся на спинку стула, молчал. То меня разглядывал, то тоже на озеро смотрел. Думал. А я ему не мешала.

– Всё это было, конечно, ожидаемо, – проговорил, наконец, Лысовский. – Что она объявится. Но там, Марьяна, история некрасивая вышла. Что тут скрывать. Банальная, но некрасивая.

– Расскажите, – попросила я. – Я пыталась найти ответ в бумагах отца, но там ничего об этом нет. Да и вряд ли я что-то пойму, даже если найду бумаги о разводе, или что-то подобное.

Григорий Филиппович выдержал ещё одну паузу. Затем признался:

– Странно всё это обсуждать. С тобой, когда Сашки уже нет, да еще после стольких лет. Много лет об этом не говорили, я уж, признаться, и думать забыл. – Он на меня посмотрел: – Так говоришь, дочка у неё ещё?

Я кивнула.

– Двадцать четыре года.

– Не такая уж и большая разница между вами. Что про мать говорит?

– Ничего не говорит. Сказала, что меня обманули, что мама жива-здорова. Живёт в Ржеве.

Лысовский неожиданно хмыкнул.

– Что ж, туда ей и дорога.

– Дядя Гриша, вы знали… что она жива?

– Да знал, конечно. – Он неожиданно потёр шею, словно, неожиданно устал, или ему в один момент стало жутко неловко. – От меня-то такое разве скроешь?

– А от остальных, значит, можно?

Лысовский руками развел.

– Да особо никому и интересна её судьба не была. Сашка версию озвучил, все поверили, посочувствовали, да и думать забыли. Никто же от него подтверждения и документов не требовал. На похороны никто не просился, и на поминки. Остался мужик с ребенком на руках.

– Расскажите мне всё, что знаете, – попросила я.

– Если честно, мне и рассказывать особо нечего. Только то, что я от Сашки знал. Мать твою я видел несколько раз всего. Я в те времена на приисках месяцами пропадал, свою-то семью не видел. Сашка после первой, сильной студенческой любви долго жениться не мог. Романтиком он был, в любовь верил. Знаешь, не в ту, что с неба под ноги упала, люблю – не могу. А в настоящую. В какую-то неземную. Где только набрался всех этих сказок. А потом с матерью твоей встретился, случайно, на улице. Она молодая была очень красивая. Этого не отнять. Огонь девка. Ты на неё очень похожа, кстати.

У меня вырвалась кривая усмешка.

– Я тоже огонь? – невесело переспросила я.

А Лысовский улыбнулся, головой качнул.

– Нет. Ты, Марьяна, бриллиант. Отец тебя так воспитал. У тебя уникальная огранка. Красива, воспитана, умна, с характером. А твоя мать… она была красивой бабой. И этим всё сказано. Сашка только этого сразу не понял. Да и как понять, когда ему сорок, а ей двадцать? Взыграло всё, что могло взыграть.

Мне, если честно, было неловко слушать про то, что у папы когда-то что-то взыграло, пусть и по отношению к моей матери. Я бы предпочла, чтобы дядя Гриша использовал другие выражения. Влюбился, потерял голову, был пленен её красотой. Я на Лысовского взглянула, и напомнила себе, что он точно не романтик и не поэт. Какое тут «пленен»?

– Сашка к тому времени уже задумывался о серьёзном бизнесе, «купи-продай» его никогда особо не прельщало, но на дворе девяностые, все только этим и занимались. Полный бардак творился. А мать твоя, как ты уже поняла, из приезжих. – Григорий Филиппович откровенно ухмыльнулся. – На улице познакомились. Свезло же девке. Такое, если и случается, то раз в жизни, и то далеко не со всеми. Свою удачу надо за хвост хватать. Вот она и хватанула. Люба, вообще, такая… хваткая. – Лысовский покивал каким-то своим мыслям. – И имя ей досталось замечательное, – заметил он, – под стать приключившейся влюблённости взрослого мужика к молодой деве.

Я крутила в руках маленькую серебряную ложечку, которой ела мороженое. Смотрела куда угодно, но не на Лысовского. Он пересказывал историю моего появления на свет, а я не находила в ней ничего волшебного, светлого, любящего, как обычно обставлял этот рассказ отец. И я с горечью понимала, что версия его друга куда правдивее, чем та сказка, что пересказывал мне папа годами.

– Он на ней женился, – подсказала я продолжение.

– Женился, – кивнул Лысовский, – со всем его удовольствием. Причем, довольно быстро. Месяца через три после знакомства расписались. Я как раз тогда в Москву приехал, познакомился, вразумить попытался. Говорю, куда ты торопишься? Поживи, присмотрись. По ней же видно было всё.

Я глаза на него подняла. Задала четкий вопрос:

– Что?

От моего тона Григорию Филипповичу, кажется, стало немного неловко. Он стушевался.

– Марьяна, ты не подумай, я ничего плохого в виду не имею. Но что есть, то есть. Девочка провинциальная, мордашка симпатичная, до работы не охоча. Поэтому, чем она себя в столице в девяностых обеспечивала, вопрос неоднозначный. Говорила, что на своей малой родине на фабрике работала. А какие фабрики в девяностых? Потом с подружкой в Москву приехала, и едва ли не через день твой отец её на улице встретил. – Его тон был полон скептицизма. – В общем, даже испугаться красавица не успела.

– Что было дальше?

– Ну, что было дальше… Поженились они, в свадебное путешествие поехали.

– В Париж, – негромко проговорила я. Сколько раз я слышала о свадебном путешествии родителей, что папа отвез маму в Париж, ведь она так об этом мечтала, но возможности вырваться из России девяностых годов в Европу, у среднестатистического гражданина, шансов не было. А папа устроил для мамы сказку.

Я глаза прикрыла. А Лысовский согласно кивнул.

– Они в Париж, а я обратно на прииск. Когда вернулся, года через полтора, ты как раз родилась. Отец твой на седьмом небе от счастья был.