Текст книги "Принцесса на горошине. Не такая, как все"

Потом я всячески избегала наших с Оксаной встреч. Чтобы не чувствовать себя по-особенному виноватой, чтобы избежать откровенного стыда. Но каждый раз при нашей встрече, я ловила себя на мысли, что Оксана – женщина с очень милой внешностью. Её нельзя было назвать красавицей, нельзя было назвать серой мышкой, про таких, как Оксана и говорили – милая. Миниатюрная, с приятным личиком, в её внешности не было абсолютно ничего вызывающего или запоминающегося. Она и одевалась неприметно. Не скромно, и не сдержанно, без особой элегантности. Её одежда была достаточно дорогой, но какой-то неприметной. И, наверное, поэтому они с Дмитрием Алексеевичем, даже стоя рука об руку, не воспринимались, как пара. Ни супружеская, ни влюблённая. Оксана откровенно терялась рядом с самолюбивым мужем, который тяготел к модным костюмам определенных брендов, белоснежным рубашкам и дорогущим часам, которые сверкали на его запястье и привлекали к себе внимание, куда сильнее, чем его жена.

Зато его жена родила ему детей.

– Здравствуйте, – поздоровалась я, посчитав, что должна сделать это первой.

Оксана будто выдохнула.

– Здравствуйте, Марьяна. Спасибо вам, что пришли.

– Вы хотели поговорить.

Она кивнула, а я отодвинула для себя стул. Тут же подскочил официант, но я заказала для себя только стакан воды с лимоном. Вряд ли смогла бы выпить даже чай в данной ситуации.

Мы сидели друг напротив друга, встречались взглядами и молчали. Потому что не знали, что сказать.

Оксана заговорила первой.

– Дима ушёл из дома. Да?

Я моргнула.

– Вы меня спрашиваете?

Она вздохнула.

– Он просто перестал появляться. Я звонила ему… На мобильный, в офис… Он не хочет со мной разговаривать. Его секретарша отговаривается тем, что он очень занят.

– Глупость какая, – со всей откровенностью заявила я.

– Марьяна, он ведь… у вас живет?

Вот как было ответить на этот вопрос? Я осторожно втянула в себя воздух, тянула с ответом.

– Оксана, я не знала, что он просто молча ушёл из семьи. Такого не должно было произойти.

Она криво улыбнулась.

– В этом весь Дима. Он… не любит конфликты, не любит разговоры, тем более, по душам. Ему легче просто уйти.

– Уйти? От жены и двоих детей?

Она лишь неловко развела руками. А сама всё на меня посматривала, будто оценивающе, но в то же время несмело.

– Я чувствовала… что у него кто-то появился, уже давно. Поговорить с ним пыталась, но это бесполезно. А потом… я поняла, что это вы. Что в вас он влюбился.

Я отпила из бокала с минералкой.

– По-моему, нет никакой разницы, в кого именно он влюбился. – Я прямо взглянула на Оксану и спросила: – Что вы хотите от меня? Чтобы я попросила прощения?

Она мой взгляд не выдержала, и глаза опустила.

– Нет. Для чего мне ваши извинения?

– Тогда что?

Она молчала, водила ладонью по гладкой столешнице, но, скорее всего, даже не замечала этого. Думала.

– Я хотела вас попросить… Марьяна, я знаю, что это очень глупо, и, наверное, жалко, но я хотела вас попросить, оставить моего мужа мне.

Признаться, я ожидала чего угодно. Требований, обвинений, криков и истерик, из-за этого даже пожалела по пути сюда, что предложила встречу в ресторане, чужие глаза при таком повороте событий совершенно ни к чему. А, оказывается, меня решили попросить.

Я не удержалась и переспросила:

– Что?

Оксана, наконец, посмотрела на меня. Со всей серьёзностью.

– Марьяна, я не знаю, что за отношения связывают вас и моего мужа, наверное… наверное, вы влюблены в него. Дима – очень обаятельный и привлекательный мужчина…. – Оксана замолкла на секунду, затем неловко улыбнулась. – Глупо прозвучало. Но ведь это так. Он образованный, успешный, в него любая влюбится.

– Оксана, он вам изменил, – не удержалась я от замечания. – А вы его нахваливаете?

– Нет, конечно, нет, – спохватилась она. – Как я могу это оправдать? Но… всё же понимаю. Мы с Димой… никогда не были идеальной парой. Его мама так и не смогла меня принять. Даже после рождения внуков. Всегда говорила, что мы не пара. А мне, знаете, казалось, что у нас любовь. Мы вместе учились в институте. Он на год меня старше, и я влюбилась в него сразу, как увидела.

– А он в вас? – спросила я.

Мы смотрели друг другу в глаза.

– Нет, конечно, – спокойно ответила Оксана. – А я просто его любила. Четыре года.

Мне захотелось встать и уйти. Выслушивать чужую историю любви не хотелось. И почему-то, слушая Оксану, я никак не могла уловить её связь с Абакумовым, как будто она про кого-то другого рассказывала.

– Что вы хотите, чтобы я сделала? – задала я очередной вопрос.

– Вы любите его? – вдруг спросила она, а я растерялась. На самом деле, смотрела на неё в полной растерянности. Потому что чёткого ответа на этот вопрос у меня, оказывается, не было. Я подозревала это, но сама от себя эти мысли гнала. И вот меня об этом спросили, не Димка, которому я знала, что сказать, а другой человек, и я потерялась.

Наверное, я молчала слишком долго, и всё это время Оксана буквально пытала меня взглядом, и прочитала по моим глазам то, что не должна была. Но её это, судя по всему, порадовало.

– Вы красивая, Марьяна. Таких, как вы, мужчины, скорее всего, не забывают. А я не такая. И поэтому… поэтому я и не злюсь. Я могу понять Диму, он потерял от вас голову.

Я прищурилась. Переспросила:

– Вы серьёзно? Вы понимаете своего мужа, который вам изменил? И просите меня, оставить его вам?

Оксана таращила на меня несчастные глаза, с каким-то страхом и опаской, после чего коротко кивнула.

– Да. Я вас об этом прошу. Я знаю, что вы хороший человек. Как и ваш отец… У нас дети, Марьяна. У нас семья.

Мне захотелось протянуть руку, схватить её за плечо и потрясти.

– Оксана, он живет, как хочет. А вы сидите дома и воспитываете его детей.

Я заметила, как сильно она сцепила пальцы.

– Семьи бывают разными, Марьяна. Наша семья – не хуже других. Дима любит детей, он заботится о нас. Но если он сейчас уйдет… Я не знаю, что мне делать. Да, конечно, он не поступит подло, он не выгонит нас с детьми на улицу. И, скорее всего, продолжит содержать, по крайней мере, детей, но что я буду делать? – Оксана не удержалась и всхлипнула. – Моя жизнь просто кончится. – Она подняла на меня глаза. – Мы женаты почти пятнадцать лет. Я ничего не умею делать, только заботиться о нём, о детях. Я никогда не работала, у меня в Москве даже друзей не появилось. А если они и были, я давно их растеряла. К родителям я уехать не могу, как я могу увезти детей в провинцию? Они мне этого не простят, да и я сама себе не прощу. – По её щеке покатилась слеза. – Марьяна, вы ведь его не любите, вы сами сказали.

– Я не говорила, – напомнила я.

– Но и не поклялись.

– Оксана, я не должна ни в чем клясться. Ни вам, ни ему. Я не считаю, что любовь – это самопожертвование, о каком вы говорите.

– У нас дети, Марьяна. – Оксана помолчала, потом осторожно начала: – Я вас прошу. Если вы… не уверены в своих чувствах, пожалуйста, не разбивайте мою семью. Оставьте моего мужа мне.

Я поняла, что у меня больше нет сил выслушивать её просьбы и причитания. Я дала себе пару секунд, скомкала в руке салфетку, после чего медленно поднялась из-за стола. На Оксану сверху взглянула, мысленно поморщилась от её умоляющего взгляда.

– Вашу семью, Оксана, разбил он. В первую очередь, своим отношением к вам. Подумайте об этом. До свидания.

Другого я ждала от этой встречи, ох, другого. Я ждала, что меня будут стыдить, укорять, я буду страдать от угрызений совести, нелепо оправдываться, а вышло по-другому. И от этого по-другому, мне почему-то ещё хуже, ещё пакостнее на душе, если бы меня открыто обвинили в стервозности и подлости.

– Всё в порядке? – спросил Пал Палыч, когда я села в машину.

– Да, – кивнула я. Выдохнула.

– Домой?

Я медлила. Потом сказала:

– Нет, на квартиру. Хочу одна побыть. – Усмехнулась. – В нашем доме как-то много людей в последнее время.

– Это точно, – со вздохом согласился Рыков.

Оставшись одна в квартире, я некоторое время расхаживала по комнатам, пытаясь всё, как следует обдумать. Я думала, думала, проговаривала про себя правильные вещи, хотя, подсознательно понимала, что в моей голове все сложилось, как раз в тот момент, когда я села к Оксане за стол и встретила её взгляд. И всё тут же сложилось, как мозаика.

Я остановилась у кухонного окна, глянула вниз и вздохнула. Затем потянулась за телефоном.

Абакумов приехал спустя два часа. Вошёл в квартиру, выглядел немного удивлённым, но спокойным и уверенным в себе, улыбался.

– Почему ты здесь? – спросил он. – Дома тесно стало? – пошутил он. А меня от его шутки немного покоробило.

– У меня дела были в городе, – сказала я. – Встреча.

– С кем? – Димка снял пиджак, повесил его на спинку стула. Заглянул в холодильник. Я внимательно за ним наблюдала.

Я отступила к окну, завела руки за спину и вцепилась пальцами в край подоконника. А ему ответила:

– С твоей женой.

Он обернулся, но не сразу. Видимо, секунду пытался сообразить.

– С кем?

Я будто виновато пожала плечами. Если честно, когда я просила Дмитрия Алексеевича всё бросить и приехать ко мне, я была настроена куда решительнее, чем чувствовала себя сейчас. Пока я его ждала, даже речь сочинила, полную всяких доводов и причин, и думала, что справлюсь, куда лучше и хладнокровнее. А как только Димка оказался в непосредственной близости, вся моя смелость куда-то делась. Взяла и улетучилась. И я поняла, что ничего из заготовленных раннее фраз, не помню. Подбираю слова.

– Зачем ты с ней встречалась? – переспросил он, потому что я молчала.

– Это вышло случайно. То есть, не совсем… наш разговор был случайным, она попросила о встрече, а я… почему-то не смогла отказать.

Абакумов отставил на стол пакет сока, который успел достать из холодильника. На меня смотрел с тревогой.

– Марьяна, тебе не следовало этого делать. Я же сказал тебе, что всё решу сам.

– Но ты не решил, Дима.

– Что значит, не решил? – удивился он. – Я же с тобой.

Я усмехнулась.

– По-твоему, это решение проблемы? Молча уйти, устраниться от жены и детей, и приезжать ко мне ночевать каждый день?

Мои слова его немного смутили, он кашлянул, после чего сказал:

– Нет, конечно. Это первые шаги.

Я вздохнула, от окна отошла.

– Шаги к чему, Дима?

– К нормальной жизни. Ты же сама говорила, что так жить нельзя.

– Нельзя, – согласилась я. – Но и поступать так с ней тоже нельзя.

Дмитрий Алексеевич поморщился в досаде.

– Марьяна, что она тебе наговорила? Жаловалась? Как всегда плакала?

– Может, и плакала, – согласилась я.

– Она всегда плачет, нельзя на это серьёзно реагировать.

Я на него смотрела.

– От неё муж ушёл, Дима. У неё семья рушится. Думаю, у неё есть повод плакать.

Он замолчал. Димка был возмущён, расстроен, и, судя по всему, не знал, что сказать. Чтобы донести до меня…

– Марьяна, ты должна понять… Оксана такой человек, очень… животрепещущий. Для неё любая проблема, даже самая маленькая – целая трагедия. А я устал в этой бесконечной трагедии жить.

– Ты сам выбирал себе жену.

– Выбирал? – едва ли не выплюнул он. – Она бегала за мной несколько лет, пока мы учились в институте!

У меня вырвался смешок.

– Дима, ты себя слышишь?

– Слышу! – повысил он голос. – Я себя прекрасно слышу! Она мне не оставила шанса, она была везде, где только можно! С тапочками за мной ходила, иногда мне казалось, что если я проснусь утром рядом с другой бабой, то и там будет Оксана, и будет мне завтрак готовить!

– Какой ты несчастный, – согласилась я. – Подумать только!

– Марьяна, я не люблю её. Я люблю тебя.

– И поэтому тебе не хватило смелости сесть и поговорить с ней? О том, что тебя не устраивает, о разводе, о том, как вы будете жить дальше, раздельно? Поэтому ты просто исчез?

– Я никуда не исчезал, – ощетинился он. – Я общаюсь с детьми. Просто с ней я общаться не хочу.

Я головой качнула.

– Так не делается, Дима. Это нечестно.

– Перестань говорить глупости! – разозлился он. – Честно, нечестно! Сейчас не те обстоятельства!

– А какие сейчас обстоятельства? – заинтересовалась я.

Он на меня посмотрел.

– Ты сама знаешь.

– Ты имеешь в виду смерть моего отца?

– И это тоже.

– Поэтому ты всё бросил дома, и побежал ко мне? – Я продолжала наблюдать за ним, за его реакцией, за его мимикой, и мне становилось всё противнее и нестерпимее. – Пока отец был жив, ты не особо рвался всё бросать, а сейчас что? Столбишь территорию?

Абакумов расправил плечи, взглянул на меня с укоризной.

– Марьяна, не говори ерунды. Я бы никогда так с тобой не поступил.

– Почему? – заинтересовалась я. – Потому что не можешь себе этого позволить?

– Как понимаю, ты окончательно решила записать меня в мерзавцы?

Я развела руками.

– Я не знаю, что мне думать.

– Не знаешь? – изумился он. Подступил ко мне, я едва удержалась, чтобы не сделать пару шагов назад. Это было бы слишком показательно, хотя, мне очень хотелось это сделать. – Марьяна, мы с тобой вместе не один год. Мы знаем друг друга, и, по-моему, я никогда не позволял тебе подумать обо мне плохо. Я всегда оберегал твой покой, пытался сделать тебя счастливой. Что, не получилось?

Вопрос его был риторическим, думаю, Дмитрий Алексеевич в моём ответе не сомневался, а вот мне показалось неловким, сказать ему, что у него, на самом деле, не получилось. Поэтому я отвернулась и промолчала. Димка воспринял это по-своему, подошёл ко мне и сделал попытку обнять.

– Марьяна, – проговорил он мне на ухо. – Пожалуйста, перестань на меня злиться.

– Я не злюсь, Дима.

– Я тебе обещаю, что я всё решу.

Я аккуратно повела плечами, освобождаясь от его рук, отошла на несколько шагов. Набрала в грудь воздуха, и тогда сказала:

– Мне нужно всё обдумать, Дима.

Абакумов нахмурился. Непонимающе переспросил:

– Что обдумать?

– Всё, – веско повторила я. – Наверное, хорошо, что я завтра уеду. Нам надо побыть вдали друг от друга.

– Ты с ума сошла?

Я головой качнула.

– Нет. – И с напором повторила: – Это к лучшему.

Он руками развел.

– Что ты собралась обдумывать?

– Наши с тобой отношения, – не стала я скрывать. – Я не уверена… что смогу с этим жить.

– С чем?

Я на него посмотрела.

– С тем, что разобью чужую семью. Что заберу тебя из семьи, от детей. Что стану ответственной за разбитую жизнь другой женщины. – Я сделала глубокий вдох, на моих губах появилось подобие жалкой улыбки. – Я понимаю, что сама виновата. Я так хотела стать хоть немного счастливее, что совсем не подумала о том, что делаю несчастной другую женщину. К тому же, я была уверена, что она не в курсе… Живёт себе спокойно, детей воспитывает. А тут… Всё как-то непорядочно.

– А разве бывает по-другому? – удивился Абакумов, а я по его голосу слышала, что он уже всерьёз закипает. – Когда спишь с женатым? Бывает порядочно?

Мы глазами встретились.

– Не знаю, – проговорила я.

– Марьяна, ты что, отставку мне даешь? – задал он прямой вопрос.

Мне нужно было лишь сказать ему «да». Просто произнести это, и, наверное, всё бы закончилось. Но Димка так смотрел на меня в этот момент…

– Мне нужно побыть одной, – вырвалось у меня.

Димка меня вроде как и не услышал. Недоверчиво переспросил:

– Из-за Оксаны? Из-за того, что она слёзы перед тобой лить вздумала?

– Из-за того, что она этого не заслуживает, – не удержалась я.

– Это какой-то маразм!

– Думай, как хочешь. Но я беру паузу. И поэтому… прошу тебя не приезжать сегодня вечером ко мне домой.

– Марьяна!..

– Ты меня услышал, надеюсь.

– И куда мне ехать?

Какое-то глупое восклицание. Я на Димку взглянула и сказала:

– Поезжай домой. Дети по тебе соскучились.

Он головой качнул, отказываясь верить в то, что слышит от меня.

– Ты не понимаешь, что делаешь. Я же люблю тебя.

– Тем более. Тогда ты дашь мне время всё обдумать.

– Да не об этом сейчас думать надо, Марьяна! Не о том, что и так очевидно! Надо думать о том, что делать с проблемами, с Советом директоров, с завещанием, с огромной компанией, что оставил тебе отец. Надо думать о том, как поступить с твоими новоявленными родственниками, чтобы обойтись без скандала! А ты судишь да рядишь, люблю я тебя или нет! Люблю! Слышишь? Люблю!

Наверное, после столь пламенной речи, мне нужно было наплевать на все моральные аспекты нашей ситуации, кинуться Дмитрию Алексеевичу на шею, поклясться в вечной ответной любви, и зажить счастливо. Но я знала, что если даже проделаю всё это, счастливой не стану.

С ним.

А если стану и дальше так разбрасываться долгими, постоянными отношениями, то, возможно, и ни с кем. А от этой мысли не то чтобы не по себе становится, а откровенно страшно.

– Мне нужно подумать, Дима, – в который раз повторила я.

А Абакумов в момент насторожился. Взглянул на меня совсем иначе.

– Ты меня не любишь?

Стало неловко. Я попыталась уйти от ответа.

– Мне нужно время.

– Время на что? – Он дёрнулся, отошёл от меня. – Знаешь, если женщина любит, ей не нужно никакого времени. Она примет мужчину со всеми его проблемами.

Он в открытую меня обвинял. Я покаянно опустила голову.

– Ты можешь думать обо мне всё, что хочешь, – сказала я ему после короткой паузы. – Возможно, сейчас не то время, чтобы я могла думать о чужих проблемах. Мне, как ты правильно заметил, своих хватает.

Димка в сердцах всплеснул руками.

– Но о проблемах моей жены ты думаешь!

– Мне перед ней стыдно, Дима.

Эти слова окончательно вывели его из себя. Дмитрий Алексеевич схватил со стула свой пиджак, принялся его надевать, не с первой попытки попал рукой в рукав, и выглядело это глупо. Вот только смешно мне не было. А мне он тем временем сказал, с явным ехидством:

– Делай, что хочешь. Как я могу с тобой спорить? Кто ты, а кто я?..

– Дима, не надо так, – попросила я. – Я не имела в виду ничего такого!

– А что ты имела в виду? Что я тебе больше не подхожу? Что ты не хочешь носиться с моими проблемами? Что не хочешь спать со мной в одной постели? Я тебя услышал!

Я вздохнула.

– Нам обоим нужно остыть, – сказала я. – Я вернусь, и мы с тобой поговорим. Ещё раз.

Он притормозил в дверях, на меня посмотрел. Усмехнулся.

– А пока я могу отправляться к жене? Ты меня отпускаешь?

– Я хочу, чтобы ты побыл с детьми, – несмело пояснила я.

– Хорошо, – сказал он с чересчур бравурными нотками в голосе. – Как скажете, Марьяна Александровна. Я всё сделаю, как вы скажете. До свидания.

Он вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Я от этого звука дернулась. Наверное, половина соседей в подъезде дернулась.

На душе было тяжело и гадко. Знаете, такое чувство, когда ты знаешь, что виноват, ты перед самим собой эту вину признал, а затем ещё прилюдно покаялся? Именно это я и чувствовала.

– Как смотришь на то, чтобы поужинать в ресторане?

Это было странно, но у меня был человек, которому я могла позвонить. Пусть не поделиться своими мыслями, чувствами, болью и полной сумятицей в душе, но с которым могла провести этот вечер.

Лиля радостно хмыкнула.

– Ещё бы! В крутой ресторан пойдем?

Я проговорила на выдохе:

– В крутой. – Помедлила, затем осторожно добавила: – Ты можешь выбрать что-то из моих платьев в гардеробной. Даю тебе свободу выбора.

Сестра взвизгнула от радости. И пообещала:

– Я быстро соберусь! Жди меня!

ГЛАВА 6

Всю дорогу до Ржева, куда мы отправились следующим утром, Лиля сидела, уткнувшись в экран телефона. С кем-то переписывалась, улыбалась, и, вообще, всем своим видом показывала, что очень довольна. Ещё бы, она вчера кучу фоток в ресторане сделала, даже меня просила её сфотографировать. Я фотографировала. Говорила себе, что для Лили всё в новинку, ей интересно и радостно. А моё дурное настроение никак не должно отразиться на её хорошем настрое.

Мы ехали в Ржев, и, кроме как Лиля, этому обстоятельству никто не радовался. Даже я. Считала, что радоваться и надеяться на хороший исход, довольно рано. Я волновалась перед встречей с матерью, пыталась придумать, что ей скажу, а ещё предугадать, что от неё услышу.

Вчера я спросила у Лили, почему она решила уехать от матери. А та взглянула на меня удивлённо, и сказала:

– А что мне там делать? Я в Москву хочу. Не там же замуж выходить?

Я про себя хмыкнула, а вот сестре понимающе кивнула.

– Ну да.

– А ты передумала? – спросила меня Лиля сегодня утром, за завтраком.

– Что передумала? – не поняла я.

– Замуж выходить, – подсказала она. – Как понимаю, рыцарь в блестящих доспехах сегодня не ночевал.

Мне не хотелось обсуждать с ней Дмитрия Алексеевича, не знаю почему, но не хотелось. Я даже вчера вечером о нём ни словом не обмолвилась. Но, наверное, на моём лице многое можно было прочитать.

– Не ночевал, – согласилась я. И туманно ответила: – Мы поспорили с Димой. Решили немного остыть.

– Обо мне поспорили?

– Нет, не о тебе. У нас без этого… много поводов для обсуждений.

– Понятно. – Лиля вдруг усмехнулась. – Ты так интересно разговариваешь.

– В каком смысле?

Она заулыбалась, на стуле поёрзала, видимо, что-то изображая.

– Ты такая вся… воспитанная, манерная. Такая вежливая.

– Меня так учили, – ответила я, ощущая некое недовольство от её слов. Хотя, по сути, ведь она ничего плохого мне не сказала, но всё равно сложилось впечатление, что пытается задеть.

– Отец? – спросила Лиля.

– И он тоже. А ещё в школе.

– В каком-нибудь закрытом интернате, как в кино показывают?

– Нет, – качнула я головой. – Частная школа для девочек. Здесь, в Москве.

– Для девочек? – Лиля глянула с интересом. – То есть, мальчиков там, вообще, не было?

– Не было.

Она хмыкнула.

– Прикольно.

– У нас были званые вечера, встречи, всякие празднества, на которые приглашали мальчиков. Из другой закрытой школы. Для мальчиков.

Лиля глаза на меня вытаращила.

– Да ладно.

– А что такого? – удивилась я её реакции.

– Не знаю, – искренне протянула Лиля. – Пытаюсь представить, и не могу.

– Я училась в хорошей школе, – обиделась я. – Я до сих пор вспоминаю учителей. С благодарностью.

– Не сомневаюсь. А меня однажды чуть не отчислили из школы, – фыркнула от смеха Лиля. – Потому что мы с мальчишками за школой курили. Классе в седьмом.

Вот такие мы были разные. И теперь мы ехали вместе в жизнь, привычную для моей сестры, а не для меня. Ясно, что я волновалась.

– А… мама знает, что мы приедем? – догадалась спросить я, после пары часов пути.

– Я её предупредила, – легко отозвалась Лиля.

Я на неё смотрела, я ждала от неё ещё каких-то слов, а сестра равнодушно замолчала. Ей было нечего сказать. Он всего лишь ехала домой, с визитом.

– Марьяна, заедем для начала в гостиницу? – поинтересовался Рыков, когда впереди замаячили первые городские многоэтажки. Мы въезжали в Ржев, в его окрестности, и я стала нервничать еще сильнее, ничего не могла с собой поделать.

– В гостиницу? – переспросила я.

Рыков ко мне обернулся.

– Конечно. Для тебя заказали номер. Или мы вечером обратно?

Судя по его тону, поторопиться вечером в обратную дорогу Пал Палыч был совсем не против. И теперь смотрел на меня пытливо. А я молчала в растерянности. И Лиля на меня тоже глянула.

– Мы поедем вечером обратно? – спросила она.

Пал Палыч едва слышно хмыкнул, после чего проговорил, отворачиваясь:

– Может быть. Не все.

Мне не хотелось участвовать в их перепалке, и я снова принялась смотреть в окно.

Сам город меня не впечатлил. Наверное, это был милый, провинциальный город, со своими прелестями и укладом, но моё душевное состояние не располагало к тому, чтобы я искала хоть что-то хорошее в том, что видела. Гостиница меня тоже не впечатлила, хотя, в холле нас встретил управляющий, лично. Я, вообще, не понимала, для чего мы сюда приехали, заехали. Складывалось ощущение, что Пал Палыч банально тянет время. Даёт мне подумать. Или одуматься. Или додумать ситуацию. Но чем больше я ждала встречи с матерью, тем больше нервничала.

– Я позвонила маме, сказала, что мы уже в городе, – порадовала Лиля, появляясь в комнате номера «люкс» с сияющей улыбкой. – Мы едем?

Я кивнула, старательно подавила в себе тяжёлый вздох.

– Едем.

Лиля сверлила меня взглядом, уперла руку в бок.

– Может, пообедаем?

– В ресторане, – подсказал Пал Палыч, кинув на мою новую родственницу едкий взгляд.

– Я не голодна, – сказала я. И призналась: – Ни кусочка проглотить не смогу.

– Ты переживаешь из-за мамы? – вдруг догадалась Лиля. И улыбнулась мне. – Перестань. Всё будет хорошо. Она тебя ждет.

Она меня ждет. Мама меня ждет.

Даже то, что я проговаривала эти слова мысленно, и то заставляло меня перестать дышать от волнения.

– Не думаю, что нам следует ехать туда, – снова начал ворчать Рыков, как только Лиля вышла из комнаты. – Марьяна, послушай меня. Пусть она… эта женщина приедет сюда, в гостиницу. Вы друг на друга посмотрите. Встретитесь, так сказать, на нейтральной территории.

Я на Пал Палыча посмотрела, выслушала его, но ничего кроме слабой улыбки в ответ на его слова выдать не смогла.

– Дядя Паша, это моя мать.

– А я про что?

– А вы про «эту женщину», – пожурила я его. Но затем согласилась. – Наверное, у вас есть все основания для такого к ней отношения, наверное, вы знаете об их семейной жизни с отцом куда больше меня. Но я хочу вынести собственное решение.

Рыков недовольно поджал губы, посверлил меня взглядом, но кивнул.

– Хорошо. Когда выезжаем?

– Через пятнадцать минут.

– Пойду, переговорю с водителем, – пробубнил он, и вышел из номера, оставив меня одну.

Проживала моя мать с семьёй в спальном районе, довольно старой постройки. Банальные панельные пятиэтажки, заросшие кустарником дворы, яркие, но какие-то запущенные детские площадки, лавочки у подъездов. Я смотрела в окно автомобиля во все глаза, всё это было для меня незнакомым и диковинным. Я даже вслух это сказала. А Лиля, сидящая рядом со мной, громко хмыкнула в ответ и проговорила:

– Везет. А я всю жизнь так живу.

Мы вышли из автомобиля у одного из подъездов, я огляделась. А Лиля подошла ко мне и негромко проговорила:

– Мама не вышла тебя встречать. Не хочет, чтобы соседи наблюдали.

Я на сестру посмотрела, обдумала её слова, после чего согласно кивнула. Им лучше знать. Это в отцовском доме до соседей бежать и бежать, а тут, на самом деле, все друг у друга на глазах.

– Я зайду первым, – попробовал опередить меня Пал Палыч, а я схватила его за локоть. Глянула с намёком.

– Не думаю, что меня в этом подъезде похитят, – сказала я ему. И весомо добавила: – Или убьют.

Рыков был крайне недоволен и моими словами, и происходящим в целом. И у него никак не получалось это скрыть. Будто ему что-то хотелось сказать, воспротивиться моему решению, но он никак не мог продумать, как это сделать. Что именно мне сказать, чтобы я прислушалась к голосу разума. Его разума.

Лиля в этот момент взяла меня под руку, будто давнюю подружку. Потянула за собой.

– Пойдем.

И я пошла. Поднималась по лестничным пролетам подъезда на третий этаж, лифт в этом доме был не предусмотрен. Я поднималась, и мысленно отсчитывала каждую ступеньку, потому что ни о чем другом в этот момент думать не могла. Не получалось у меня.

А Лиля вперед меня поднялась на лестничную площадку и запросто толкнула одну из дверей. Та тут же открылась, открывая обзор совсем небольшой квартиры.

– Мы приехали! – оповестила она домашних, а я остановилась, не переступая порога. Смотрела в квартиру. Точнее, заглядывала, в чужую жизнь. В чужую жизнь, в которой жил человек, самый дорогой для меня. Мама.

– Марьяна, входи.

Лиля позвала меня, она радостно улыбалась, а я словно на автопилоте переступила порог квартиры, и оказалась в совершенно крошечной прихожей. А потом увидела Её. В один момент, она взяла и вышла из коридора, и мы друг на друга уставились остановившимися тревожными взглядами.

Я поняла, что это она – в самую первую секунду. Мама. Моя мама, женщина, которую я миллион раз, наверное, разглядывала на старых фотографиях, которые хранились в большом альбоме, на полке моего книжного шкафа. На фотографиях мама была молодой, красивой, беззаботной. Смотрела с любовью и нежностью, и казалась мне неземной. Неземной красавицей, став повзрослее я задумалась о том, что такие красивые и прекрасные люди, какой она мне казалась, не могут долго выносить тяготы земной жизни. Поэтому рано уходят. Я внушила себе эту мысль лет в тринадцать, и на ней успокоилась. Лишь временами разговаривала с мамой, в тишине, в темноте, о самом сокровенном. Была уверена, что она меня слышит. Ведь папа с раннего детства мне твердил, что мама меня любит, и она всегда рядом.

А теперь, стоя в прихожей в этой квартире, и глядя на свою живую мать, мне все мои разговоры с ней показались такими глупыми. И я самой себе казалась глупой.

Женщина всплеснула руками и прижала их к своей груди. И проговорила незнакомым мне голосом:

– Марьяна… ты такая красивая, такая взрослая. – А потом её руки потянулись ко мне. – Девочка моя.

Я продолжала стоять, не могла пошевелиться, но позволила ей подойти и обнять меня.

Я знала, что это она. Я знала, что это моя мать. Что это не ложь, не обман, что это она. Но почему-то… почему-то я не упала перед ней на колени, не принялась рыдать, не почувствовала облегчение, избавление от многолетней боли. Я застыла, и только чувствовала, как она обнимает меня.

Она оказалась меньше меня ростом, у неё была не та точеная фигура, что я помнила на снимках, она не была похожа на себя прежнею, совсем. Следы былой красоты ещё ясно угадывались на её лице, но она будто потускнела, набрала вес, черты лица расплылись, а глаза… Когда мама отстранилась от меня, чтобы заглянуть мне в лицо, я подумала о том, как некрасиво, как виновато на какие-то секунды заметался её взгляд. Словно она совсем и не рада была меня видеть. Но затем из её глаз полились слёзы, и меня снова прижали к груди.

– Марьяна, девочка моя… – повторила она, и я всё-таки выдохнула. Она погладила меня по плечам. – Такая взрослая.

Теперь её звали Любовь Витальевна Остапенкова. Уже двадцать пять лет моя мать жила под этой фамилией. Я читала информацию, которую предоставил мне Пал Палыч несколько дней назад о моей матери. Тот единственный лист бумаги, который он мне принёс, даже досье назвать было нельзя. После её отъезда из Москвы много лет назад, жизнь Любовь Витальевну особо событиями не баловала. Возвращение в родной город, замужество, ещё одна дочка, а в остальном… Я невольно окинула взглядом стены вокруг себя. В остальном, ничего особо не происходило.

– Ты проходи, проходи, – вдруг засуетилась она. Я сделала несколько шагов, и оказалась в комнате. И лицом к лицу с мужчиной, хмурой наружности. Он стоял передо мной с самым серьёзным видом, не скрываясь, разглядывал, а я присмотрелась к нему. Как поняла, это был отец Лили. Смурной, с недовольно сдвинутыми бровями, с неаккуратной стрижкой и в растянутом свитере.

Он смотрел на меня, я смотрела на него, затем решила первой поздороваться.

– Добрый день.

Не знаю, собирался ли он мне ответить, уже через секунду мама затараторила: