Текст книги "Её нельзя убить"

Глава 4

Первое, что я ощутила, придя в сознание, было уже знакомое чувство липкого страха. В воздухе висел запах чужого немытого тела, смешанного с мужским одеколоном. Чувство врожденного самосохранения подсказывало не идти на поводу острого желания открыть глаза и оглядеться, а притаиться и прислушаться к тому, что происходит вокруг. Сильная головная боль вызывала тошноту и мешала сосредоточиться. По вискам, казалось, кто-то бесперебойно стучит отбойным молотком, желая свести меня с ума.

Спустя несколько минут, справившись с первым приливом боли, я почувствовала непривычно неудобное положение тела. Медленно попробовала пошевелить затекшими руками. Грубая ткань натянулась на тонких кистях, наводя на меня панику. Спокойно. Истерикой я ничего не добьюсь.

Кто-то недалеко кашлянул. Я вздрогнула от неожиданности.

– Ну что, красавица, очухалась? – Противно и страшно скрипнули половицы. Сердце мгновенно ухнуло в пятки. Обладатель тихого голоса приближался. Я слышала его медленные шаги, внутренне сжавшись, решив притворяться до последнего и все еще надеясь выиграть хоть немного времени. Звук шагов замер совсем рядом. Внезапная звонкая пощечина заставила меня вскрикнуть от резкой боли. Слезы непроизвольно брызнули из затуманенных глаз. Притворяться больше не имело смысла.

Сквозь мутную пелену я увидела рядом с собой болезненно худого мужчину в джинсовых рваных шортах. Обнаженная безволосая грудная клетка имела синюшный оттенок. Будто высеченное из острых углов лицо обрамляли грязные пакли светлых редких волос. Практически одного цвета с глазным яблоком светлые, почти прозрачные глаза наводили ужас своим безучастным холодом. Урод, чуть изогнув в усмешке тонкие бесцветные губы, смотрел сверху вниз на свою беспомощную жертву, крепко привязанную к кровати.

– Что… Что вы мне вкололи? – я не узнала свой голос. Казалось, язык двигался сам по себе, не помещаясь во рту. Каждое произнесенное с трудом слово вызывало резкую боль. Со страхом я подумала, что челюсть мне все-таки сломали.

– Нравится? Сейчас еще вколем, чтоб тебе хорошо было, красивая.

– Не надо! – В отчаянии я постаралась отодвинуться от мужчины.

– А теперь слушай сюда. – Остролицый схватил меня за волосы и резко рванул вверх. Я закричала и тут же получила удар кулаком в живот. В глазах потемнело, казалось, внутренности вспыхнули адским огнем. Меня стало рвать, выворачивая изнутри раздирающую болью плоть.

– Черт, сука! – заорал этот псих и, отпустив мои волосы, стал вытирать свою испачканную руку о мое лицо.

– Значит, так, – сквозь туман услышала я его слова, – через месяц состоится событие, в котором ты примешь участие. Теперь ты уже от нас не убежишь. В глубине души ты же знала, что мы тебя поймаем, да? Ты ведь хотела со мной увидеться вновь? Скажи «да», мразь! – вдруг заорал он.

Я заплакала. Соленые слезы маленькими ядовитыми змейками въедались в раны, доставляя нечеловеческую боль. Боясь потерять сознание, я из последних сил произнесла, уже едва понимая смысл своих слов:

– Вы… меня… путаете… с кем-то… Бог мой… ангелы мои… помоги и сохрани… – судорожно вздрагивая всем своим телом, я стала читала про себя молитву, надеясь на чудо. Но чуда не произошло.

Сумасшедший взял в правую руку нож, облизнув белые губы. Его пустые глаза не отрываясь смотрели на меня.

– Я хочу тебя. Иди ко мне и будь послушной девочкой. Иначе будет больно.

Я дернулась будто от удара. Глаза широко открылись от ужаса осознания происходящего.

– Нет! – собрав все силы, я стала отчаянно кричать, зовя на помощь, почти теряя сознание от боли и страха, задыхаясь от слез и беспомощности.

– Да! – оскалился мой мучитель. Он стал нервно дергать ширинку, судорожно стягивая шорты с худых волосатых ног, и я увидела, насколько сильно возбуждена его плоть. Паника охватила меня, покрывая холодным потом все тело. Я неистово стала рвать из своих пут крепко связанные руки. Кровать несмело скребла ножками о паркет, но узлы не ослабли. Псих навалился на меня, и я почувствовала запах дешевого спиртного. Нечеловеческие глаза были в сантиметре от моих. Лезвие ножа водило по моей груди незамысловатые фигуры, его горячий язык следовал за острием, вылизывая до капли проступающую алую кровь. Слезы переросли в истерику. Под страшный смех маньяка я отчаянно рвалась из стороны в сторону, разрезая грудь смертельным ножом еще сильней, причиняя себе невыносимую боль. Дотянувшись до его уха, я с силой сжала челюсти, почувствовав чужую тошнотворную кровь во рту.

– А-а-а-а, убью!!!

Он высоко поднял руку с крепко стиснутым в кулаке ножом. Я зажмурилась в ужасе, поняв, что это конец. Когда что-то острое коснулось моей руки, я вскрикнула и открыла глаза. Нависая надо мной, псих стоял на коленях, уперев костлявые руки о скрипучую кровать возле моей головы. Пустые глаза его, не мигая, смотрели на мою бешено вздымающуюся окровавленную грудь. Я перевела взгляд на руку и поняла, что он что-то снова мне вколол. С пугающей неестественной улыбкой он молча смотрел, как я из последних сил пытаюсь высвободиться из его власти. Слюни этого дикого животного капали мне на лицо, пока я не перестала что-либо чувствовать. Ушла выматывающая тело острая боль, куда-то запропастился безумный страх, я, наконец, ощутила сладкую нирвану.

Где-то отдаленно, будто происходящее не имело ко мне никакого отношения, я чувствовала потное тело на себе, прерывающее горячее дыхание около уха, но мне было все равно. Мне было так хорошо…

Иногда я приходила в сознание, только чтобы снова впасть в сказочное небытие. Погрузившись в тайное для меня царство, я хотела только одного: не возвращаться оттуда никогда. Я могла летать, не чувствуя ног, у меня были крылья. Можно было парить в небе, иногда укладывая светловолосую голову на пушистые белые облака. Иногда погода позволяла, и я каталась в небесах на голубых качелях. Они очень большие, таких я еще никогда не видела. Мне очень нравится на них кататься. Вперед-назад, вперед-назад.

Иногда меня выдергивали из моего воздушного и чудесного мира, и тогда я ощущала неприятный холодок на обнаженном теле. На шее крепко затянутый холодный металлический поводок не давал вздохнуть полной грудью. Будто собака, я ползала на четвереньках среди незнакомых мне мужчин, вылизывая по приказу хозяина их вонючие ноги. Я слышала их смех, хотя, может, это был не смех, а рычание. Да, наверное, рычание диких зверей, которые вырывали меня из чудесного мира. Больше всего мне не нравилось, когда эти звери мочились на меня. Незажившие до конца раны открывались снова и гноились, и эта боль возвращала мне осознанность, от которой я бежала, как от проклятой. Остальное было терпимо. Только когда я ослушивалась остролицего психа, он меня наказывал и не пускал домой кататься на качели. Тогда извращения его дружков были той пыткой, каждый раз после которой хотелось умереть. Но сил на это уже не было.

Снова и снова ощущая блаженный укол, я теряла счет времени, и оно уже не имело значения. Я забыла, что это Москва, что здесь сбудутся все мои мечты. В череде смен дня и ночи хотелось только одного – забыться.

В очередной раз я беззаботно каталась на качелях, смеясь с разноцветными птицами, раскачиваясь вместе с ними, когда внезапно пошел дождь. Он был очень холодным. Нахмурившись, я хотела полететь, но крылья промокли, прижав к земле. Подняв глаза наверх, где были качели, я начала беспомощно оглядываться, не увидев их. Мороз пробирался глубже, пока тело не начало крупно трясти, и я, наконец, открыла глаза.

Обнаженное будто чужое тело лежало в наполненной ледяной водой ванной. Взгляд невидяще блуждал по стенам маленькой комнаты. Заметил голубую мелкую плитку, уперся в грязновато-желтый смеситель и остановился на белобрысом психе, который дарил блаженство. Я несмело улыбнулась:

– Хочу домой.

– Заткнись и приходи в себя. Выполнишь задание, дам дозу.

Я заплакала.

– Домой! Домой! Хочу домой! – Я стала бить кулаком воду, направляя холодные брызги в разные стороны. Зубы отбивали чечетку. От холода я совсем не чувствовала тела.

Белобрысый схватил меня за волосы и опустил голову под воду. В его дохлом теле была какая-то нечеловеческая сила. Крепкой хваткой он держал меня под водой, несмотря на мои отчаянные попытки вырваться. Я начала задыхаться. Горло сдавило спазмами, вода просочилась в рот и нос, не позволяя вздохнуть. Перед глазами появились черные круги, в последний раз я постаралась достать своего мучителя рукой, но зацепила лишь чертову пустоту.

Неожиданно легкие почувствовали приток кислорода. Сделав судорожный вдох и откашлявшись, я почувствовала, что волосы еще зажаты в кулаке психопата, но голова уже находится над поверхностью воды. Я несмело и вкусно задышала. С каждым вздохом во мне стала подниматься горячая волна ненависти, пока не накрыла целиком, обжигая каждую клеточку страстным желанием убить.

Встав в ванной в полный рост, чувствуя в себе наркотическую, небывалую ранее силу, я бросилась на зверя, вцепившись острыми ногтями в его омерзительное лицо. Заорав, он отшвырнул меня к стене. Ударившись головой о кафель, я вновь, не чувствуя боли, пошла на него, стараясь дотянуться до глаз, пытаясь выцарапать сердце.

Он кого-то позвал, пятясь к выходу. Я вытерла тыльной стороной ладони кровь, текущую в глаза из рассеченного лба, и побежала на остролицего с диким холодеющим душу криком. Вошедшие в ванную двое незнакомых мужчин сразу направились ко мне. Но мне было плевать на них, я видела только свою цель. Первый мощный удар сбил меня с ног. Далее они ссыпались, казалось, отовсюду. Скрючившись на холодном полу, я рыдала от безысходности, пока силы не оставили меня и сознание не провалилось куда-то далеко-далеко.

Глава 5

Как в непроглядном тумане, я могла лишь чувствовать, что куда-то еду. Наркотическая апатия медленно отступала, на ее место приходил страх. Он сковывал сознание. Безотчетно потянувшись к спине, я попыталась отыскать там свои крылья и улететь, неважно куда, лишь бы подальше от непрерывной отупляющей боли, но пальцы цеплялись лишь за тощие лопатки. Я заорала от отчаяния и, к своему удивлению, услышала только протяжный скулящий вой. Сознание возвращалось мучительно и болезненно. Мозг лихорадочно цеплялся за происходящее вокруг, а израненная в лохмотья душа пряталась за обрывками надежды на всего один спасительный укол.

Глаза понемногу привыкли к темноте в салоне машины. Их было трое. Они о чем-то говорили, но я не понимала смысл слов. Мой мучитель был за рулем. Двоих других я видела впервые. А может, мне так только казалось.

Звонкая пощечина заставила повернуть безучастную голову в сторону одного из мужчин.

– Выходи. – Грубые руки вытащили меня из внезапно остановившейся машины. Стоять самостоятельно я не могла, ноги подкашивались от слабости. Меня начало рвать. Кто-то рядом грязно выругался. Не потрудившись вытереть рот, я улыбнулась, оскалив грязные зубы, почти счастливая от того, что одному из этих уродов сделала что-то неприятное.

Подхватив за руки с двух сторон, меня подвели к высокому зданию и прислонили к шершавой зеленоватой холодной стене. Остролицый нажал на кнопку звонка. Противный звук заставил меня поморщиться от острого приступа головной боли. Тошнота снова завладела измученным организмом. Оглянувшись в растерянности, я поняла, что моих провожатых рядом нет, и сосредоточилась на том, чтобы не упасть, крепко держась за стену возле железной двери.

Открылась дверь, и невысокий мужчина в форме охранника, осмотрев меня профессиональным взглядом, зло сказал:

– А ну пошла отсюда!

В эту же секунду оглушающе прозвучал смертельный выстрел. С удивлением я увидела, как толстое тело мужчины грузно упало, закрыв собой дверной проем. Яркая кровь большим пятном быстро растекалась на светлом кафеле, с каждой секундой занимая все большее пространство вокруг кровавой каши, бывшей недавно головой неудачливого охранника.

Грубо оттолкнув меня, перепрыгивая через убитого, в здание вбежало несколько людей в масках. Истерично верещала сигнализация, практически сразу же послышались милицейские сирены. Я сползла на кровавый кафель, обхватив дрожащими руками худые колени. Рядом с моим дырявым левым кедом лежала изуродованная голова убитого. Один сохранившийся светло-карий глаз смотрел на меня из глазницы холодно и безучастно. Перекошенный рот будто пытался что-то сказать.

Вдруг кто-то меня подхватил и, перекинув, будто куклу, через плечо, быстро уносился прочь от этого адского места. В больной памяти ярко запечатлелась кровавая одноглазая голова, удаляющаяся от меня с каждой секундой все дальше и дальше.

Меня не отпустили. Я стала жить со своим хозяином, имени которого не знала. Мне давно было разрешено свободно передвигаться по квартире. Уже обоим было ясно, что сбежать от дозы я не решусь. Только ночью, видимо, чего-то все же опасаясь, он закрывал меня в комнате. Иногда в квартире происходили какие-то встречи, и мне необходимо было угождать его гостям. За это доза. Остролицый вел дневник моих заслуг, ставя плюсики. И я с жадностью смотрела, как он лениво чертит очередной плюс, понимая, что за ним стоит долгожданная доза. И я, как верная собачонка, бежала за каждой возможностью быть полезной.

Моя жизнь разделилась на две части. Первая была страшна. Мой мучитель все так же терзал меня, частенько избивая до потери сознания. А вторая была долгожданным и заслуженным избавлением от этого ада. Тогда я возвращалась в бессознательность, где не было ничего, кроме кайфа, заполняющего каждую клеточку долгожданным забытьем.

В один из немногих спокойных вечеров мой хозяин зашел в комнату, которую я уже называла своей. Обрадованно привстав на кровати, я протянула дрожащую руку, где на синем от уколов сгибе спряталась вена. Но его худое тело не сдвинулось с места, остановившись возле грязно-белой двери. Пустые глаза смотрели на меня, не отрываясь. Белые губы кривились от отвращения.

– Настало время расплатиться за мое гостеприимство. Завтра выполнишь то, что я тебе скажу, и будешь получать столько наркоты, сколько захочешь.

Я жадно кивнула.

– С утра я тебя отвезу на вокзал. Ты должна будешь отдать кое-что нужному человеку. В свою очередь, возьмешь у него то, что он тебе отдаст, и вернешься ко мне, нигде не останавливаясь. Позднее я скажу, где буду тебя ждать. После этого получишь то, чего ждешь.

– А сейчас? Сейчас тоже? – я облизала сухие потрескавшиеся губы.

– Сначала выполни задание, – зло сказал он и хлопнул дверью. Я услышала привычный звук поворачиваемого ключа.

Истерично заорав, я бросилась к закрытой двери, царапая ее ногтями, глубоко вгоняя под все еще нежную кожу девичьих пальцев острые занозы. Наконец, осознав, что у меня сегодня не будет освободительного наркотика, я зарыдала. Но уже вскоре рыдания переросли в жалобный вой, затем в тихий скулеж, и, наконец, я забылась тревожным сном.

На утро стало еще хуже. Ломка полноценно овладела моим изуродованным телом, и я ни о чем не могла думать, кроме наркотика. Остролицый уложил меня на пол и неумело стал наносить макияж на лицо, видимо, пытаясь сделать из меня какое-то подобие человека.

Впервые я узнала, что прошел ровно месяц с той страшной первой ночи. В то же утро мне довелось увидеть свое отражение. От былой красоты не осталось даже следа. Впалые щеки, черные круги под глазами и землистый цвет лица состарили не меньше чем на десяток лет. Ярко бросались в глаза красные заживающие рубцы от ножа белобрысого психа. Шея имела синюшный оттенок – подарок с последней развлекаловки хозяина. Судорожная жалость заполнила мое незачерствевшее сердце, и я не смогла сдержать слез, размазывая по страшному лицу дешевую косметику.

Видя, что работа надо мной была проведена зря, остролицый замахнулся, но потом, будто опомнившись, стал терпеливо снова приводить меня в порядок. Вскоре мы уже были на вокзале. Получив последние инструкции, я вышла из машины. Синее небо раздражало, от яркого солнца болели глаза, голова кружилась, но главной мыслью было быстрее выполнить чертово задание и получить заветный укол.

Еще издалека я увидела нужную машину. Подойдя, нервно постучала в водительское тонированное окно. Окно медленно опустилось.

Я оскалила зубы в подобие улыбки.

– Доставку пиццы заказывали? – произнесла я пароль.

– Садись. – Толстая морда в окне брезгливо поморщилась.

Я села на заднее сиденье, одновременно протягивая сильно дрожащей рукой небольшой пакет бритому мужчине, сидящему сзади. Он внимательно осмотрел содержимое пакета и кивнул толстому. Достав из-под пассажирского сиденья небольшой белый сверток, они отдали его мне. Бросив его в рюкзак, я вяло произнесла:

– Спасибо.

– Пшла отсюда, падла, – озлобилась толстая морда.

Выйдя из машины, я вытащила из кармана мастерки небольшую банку из-под знаменитого напитка и, наклонившись, положила под колесо машины недавних собеседников, в точности выполнив указание хозяина. Сердце отчего-то молотком забилось где-то в горле, ноги несли меня все дальше от машины, подсознание говорило о чем-то уже непоправимом.

Мощный взрыв толкнув в спину, повалил на землю. Больно ободрав коленки, я поднялась и побежала как могла быстро, прижимая к себе нужный остролицему рюкзак с белым свертком. Я все время про себя повторяла адрес, где будет ждать узколицый, стремясь быстрее спрятаться от суеты, происходящей вокруг.

На секунду оглянувшись, я увидела пылающую машину, в которой только что сидела. Взрывной волной были выбиты стекла у соседних рядом стоящих машин. Истеричные люди, охваченные паникой, беспорядочно метались, не понимая, откуда их может настигнуть невидимая опасность. С ужасом я увидела человека, рукой указывающего в мою сторону. Как заяц, спешащий убежать от своего охотника, я петляла среди припаркованных машин, задыхаясь от горячего, сжимающего горло, дыхания.

– Стоять! – услышала я совсем рядом, с отчаянием осознав, что кричат мне. – Стой, я говорю. Стоять, стрелять буду! – Но я бежала вперед, не видя дороги. Бессильные слезы застилали глаза. Сильнейший удар в спину повалил меня на землю. Сил подняться уже не было. Наконец-то я не чувствовала больше боли. Внутри меня, будто раскрывая свои бутоны, по телу расползалась невесомость.

Я увидела себя со стороны, сжавшуюся в комок среди чужих машин и столпившихся зевак. Яркое солнце продолжало светить на нежно-голубом небе, а летний теплый ветер играл с облаками, отчего они преобразовывались с каждой секундой в новые забавные фигуры. И в этот последний горький момент я вспомнила родной дом, свои смелые мечты и надежды. Умирая, я наконец смогла трезво, без дурмана опьяняющего наркотика, подумать о родителях, которые вскоре будут хоронить любимую дочь, поневоле ставшую наркоманкой и убийцей. И молилась, чтобы их здоровья хватило пережить этот страшный удар. Стало очень холодно, и, закрыв глаза, я просила Бога, чтобы все побыстрее закончилось.

Глава 6

Возвращение в реальность было хуже смерти. Казалось, время замерло, и я попала в ад. Но ведь где-то же было сказано, что после смерти физическая боль проходит. Значит, я все еще жива.

Не слушавшееся меня тело болезненно кололо, будто после неудобной длительной позы. Но оно доставляло лишь небольшой дискомфорт по сравнению с мучительной болью, разрывающую черепную коробку. Вскоре я начала чувствовать прикосновение к своей руке иглы. Это ощущение было не забыто. Я мечтала почувствовать долгожданную свободу от этих уколов, но ее не было. Казалось, ломка меня разрывает изнутри. Хотелось разодрать в кровь внутренности, добраться до самого сердца и царапать его до тех пор, пока меня не отпустит сумасшедшая жажда разлагающего мозг наркотика. Но жажда не отпускала, и я сходила с ума. Впервые после случая на вокзале открыв затуманенные болью глаза, я ощутила чувство страха. Вместо очертания предметов в глазах стояли лишь кроваво-светлые расплывающиеся пятна. Я потеряла возможность видеть.

Время тянулось как никогда медленно, но вместе с тем становилось, наконец, легче. Первым стало восстанавливаться зрение, и я с безграничным счастьем однажды смогла увидеть очертания женщины рядом, которая, видимо, ухаживала за мной. Начала различать день от ночи в зависимости от процедур, которые она совершала. Вместе с чувствительностью тела стала возвращаться куда-то глубоко забитая в нутро боль. Она была невыносимой, и тогда я орала, раздирая пересохшее горло, пока долгожданный обезболивающий укол не давал успокоение.

Еще меня тяготила решетка. Как только здоровье стало улучшаться, меня подвесили к потолку в небольшую метр на метр клетку. Лежа, согнувшись, на деревянном полу, покрытым теплыми одеялами, я часами смотрела в решетчатый потолок. Наверное, меня воспринимали диким зверем, клетку которого подвесили на крюк. Я рассматривала этот крюк, стараясь понять, хватит ли кальция моим зубам, если буду потихоньку точить железо. Мозг разрушало, превращая то в ребенка, который забивался в угол и плакал, зовя маму, то в истеричку, бросающуюся на сиделку и приставленного охранника.

Шли мучительные дни, неспешно и раз за разом отдавая власть длительным бессонным ночам. Я начала восстанавливаться. Массаж, здоровая еда и лечение делали свое дело. Я начала не только осязать происходящее вокруг меня, но и осознавать. Начали возникать вопросы, на которые для неокрепшего мозга было сложно отыскать ответы. Почему они ухаживают за мной? Почему посадили в клетку? И кто эти они?

– Эй, пить хочу, – заорала я что было мочи.

Подошла все та же полноватая женщина. Улыбнувшись, она спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

Впервые я услышала ее голос. Низкий, с хрипотцой, почти мужской, он был неприятен. Женщина остановилась совсем рядом. Лежа в своей тюрьме, я оказалась на уровне ее близко посажанных друг к другу глаз.

– Паршиво. Сколько я уже здесь?

– Третий месяц. Чувствуешь ноги?

– Да, уже немного могу ими шевелить. Было бы здорово, если бы я смогла встать и попробовать пройтись, тогда процесс пошел бы уверенней. Что это за место?

Я огляделась будто бы впервые. Помещение напоминало небольшой гараж. Помимо бетонных стен здесь стоял небольшой синий диван и стол с чайником да парой кружек. Тусклое освещение давала всего одна лампочка, висевшая над моей клеткой. При более пристальном рассмотрении я увидела в дальнем углу дверь, по цвету не отличавшуюся от стен. Именно оттуда появлялась моя сиделка.

– Твой госпиталь, – усмехнулся женщина. – Помнишь, что произошло?

Я покачала головой. Откровенничать я не собиралась.

– Вечером с тобой придут поговорить. Так что давай я тебе вколю лекарство, ты должна быть бодрой.

Я протянула руку.

– А теперь спи.

С каждой секундой женщина начала все больше и больше расплываться, пока я не погрузилась в блаженную пустоту сна.

Я испуганно открыла глаза, подумав, что слишком долго спала. Может, те, кто хотел поговорить со мной, уже ушли, не дождавшись, пока больная проснется? Не успела я подумать об этом, как открылась серая дверь в углу и вошли трое. Невысокий хмурый охранник и полноватая женщина не вызвали удивления. Третьим был высокий мужчина приблизительно сорока лет. Его темные волосы были седыми у висков. С каждым его приближающимся шагом мои глаза все больше округлялись от удивления. Я его узнала. Хирург, помощницей которого я так и не стала. Как же его зовут? Виталий Павлович или Владимир Витальевич? И что он тут делает?

Подойдя к клетке, женщина, обращаясь к нему, отчиталась:

– Наркотики были выведены из организма полностью. Общее состояние удовлетворительное. Я взяла анализы и… – она нудно начала рассказывать о результатах. Мой старый знакомый смотрел на меня, не отрывая внимательного взгляда.

– Выпустите ее.

Охранник достал ключ из кармана широких камуфляжных брюк и открыл клетку. Взяв на руки, он аккуратно положил меня прямо на холодный бетонный пол. Я попыталась встать. Слабые ноги не слушались, подкашиваясь. На мои безрезультатные попытки в абсолютном молчании смотрели три пары равнодушных глаз. Слезы бессилия горько покатились по впалым щекам, но через некоторое время у меня все же получилось встать на четвереньки. Я медленно подползла к бездушной стене. Опираясь о нее, я начала нерешительно вставать. Два раза не удержалась и упала, но, закусывая упрямые губы до крови, вновь пыталась встать. И у меня получилось. Я была горда за себя больше чем когда-либо в своей жизни. Услышав иронические аплодисменты, я оглянулась.

Мужчины подошли ко мне и, взяв под обе руки, медленно повели к выходу. Но спустя несколько шагов слабые ноги все-таки подкосились. Охранник на молчаливый приказ хирурга подхватил меня на руки. Пройдя еще с десяток метров, мы очутились на территории небольшого частного двора. На улице уже стемнело. Стоявший неподалеку фонарь хорошо освещал высокий кирпичный дом с оранжевой черепичной крышей и деревянную беседку, обросшую вьюном. Туда мы и направились. Посадив меня на широкую лавку возле столика, охранник удалился, оставив меня со старым знакомым наедине.

На улице было холодно, с неба срывались первые нерешительные снежинки. Вздохнув полной грудью, я снова почувствовала соленый вкус слез на губах. Как же это прекрасно – жить! Я уже и не надеялась, что когда-нибудь могу почувствовать свежесть столь вкусного воздуха.

– Не думала, что когда-нибудь вновь вас встречу. Тем более при такой обстановке, – начала я.

– Никто не знает, куда приведет его судьба.

– Я вспомнила. Вас зовут Валентин Петрович. Вы хирург.

– Верно. Наркотики стерли тебе часть памяти. Я рад тому, что не надо объяснять, кто я такой.

– Почему вы меня держали в клетке, как собаку?

– Как только ты начала поправляться, я стал опасаться за безопасность своих коллег. Сегодня я возьму на себя ответственность признать, что ты излечилась от зависимости. Тебя отпустят.

Наконец, я начала получать ответы на вопросы, которые красной нитью проходили через оголенные нервы.

– Вы спасли меня, ведь так?

– Да, – просто ответил Валентин Петрович. – Но для всех ты умерла тридцатого июля в нашей больнице, куда тебя экстренно направили после огнестрельного ранения. Уже после удачно проведенной операции я узнал, что тебя ждет пожизненное, и смог вовремя принять меры. Тебя перевезли в частную клинику, где ты некоторое время находилась под присмотром моих друзей. Утром следующего дня твой труп кремировали.

– Зачем вы это сделали? – не поняла я. – Если узнают, что…

– Не узнают, – перебил он меня. Лаврентьева Валерия Леонидовна умерла, и на это есть соответствующий документ.

– Но мои родители… Когда они узнают, что я жива…

– А вот этого они никогда не должны узнать. Иначе, боюсь, долго они после этого не проживут. – Он внимательно посмотрел на меня. – Не для того я столько времени и сил потратил на тебя, чтобы правду вышла наружу.

– Тогда зачем я вам? – в отчаянии крикнула я.

– Я хочу, чтоб ты работала на меня.

В воспаленном мозгу в отчаянии билась навязчивая мысль – я умерла. Меня кремировали. Судорожные мурашки побежали по телу. Наверняка Валентин навел справки и понял, что в Москве у меня никого, кроме тетки, нет. Родители дочь похоронили и искать не будут. А если я выйду с ними на связь, то подставлю их под удар. Нет. Я никогда не пойду на это. И Валентин это прекрасно понимает.

– То, что ты можешь ходить, – моя заслуга. Считай это моим вкладом в совместную трудовую деятельность. А теперь пора отдыхать. – Он встал.

– Постойте! Какую работу вы имеете в виду?

– Пока рано об этом говорить. Много информации может свести тебя с ума. Я сказал на эту минуту все, что тебе надо было знать.

Рядом, за забором, просигналила машина. Валентин помог мне до нее добраться.

– Не бойся. И восстанавливай силы.

Я хотела еще что-то спросить у него, но он хлопнул дверью, кивнув на прощание.