Текст книги "Основы человечности для чайников"

Глава 8. Шрамы и кое-что еще

– Понятия не имею, с чего начать, – сознался Людвиг.

Подниматься с пола он по-прежнему не спешил. Ксюха подумала, подтянула ближе одну из шкур и устроилась рядом.

В камине уютно потрескивал огонь, под ладонью проминался теплый мех, тени тихо сидели по углам, на тарелке постепенно заканчивались орешки, чипсы и нарезанное ломтиками яблоко. Шоколадку доели первым делом, разделив по-братски.

– У меня, кажется, проблема.

– Я догадалась, – не удержалась от сарказма Ксюха, но сразу сменила тон: – Извини, я не буду перебивать.

Людвиг вроде бы не обиделся. По крайней мере никак не среагировал и спокойно продолжил:

– Когда я из камеры удирал, мне в ногу засадили какую-то гадость. Заклинание. Думаю, целились в ключ от Дома, но слегка промазали.

– Так и знала, что ключ прямо на тебе нарисован! Татуировка, да?

– Это называется «не буду перебивать»? – хмыкнул Людвиг. – И нет, не татуировка. Ее бы первым делом содрали вместе с кожей или залили какой-нибудь кислотой, чтобы рисунок нарушить.

– Брр… – Ксюха поморщилась. Недостатком воображения она не страдала, поэтому немедленно примерила на себя сказанное. Идея с татуировкой сразу же прекратила казаться крутой и умной. Но менее привлекательной почему-то не стала. – А если не тату, то что?

– Проще показать, наверное. Сейчас, погоди…

Людвиг осторожно поднялся, придерживаясь за кресло, постоял немножко, поежился, как перед прыжком в холодную воду, а потом расстегнул штаны и спустил их на пол раньше, чем Ксюха успела смутиться и отвернуться.

Впрочем, отворачиваться особого смысла не было, не голым же он остался, в самом-то деле! Трусы как трусы, на пляже и откровеннее бывает.

Самое интересное начиналось ниже, на бедре: сетка свежих шрамов, в точности повторяющая узор ключа. Только шрамы были странные: не ровные и тонкие, какие остались бы от ножа, а корявые, как рисунок первоклассника.

– Это ты сам сделал?

– Конечно сам, кто ж еще? Царапал потихоньку, когда никто не видел. Самое сложное было, чтобы не заметили. Ну, и пропорции… На глазок же все, без линейки.

– Царапал… чем? – Ксюха подозревала, что она уже знает ответ, но надо же было уточнить – вдруг все не настолько плохо, как ей показалось.

– Ногтями. Точнее, когтями. – Нет, именно настолько плохо. – Больше нечем было. Не самый удобный способ, честно говоря. Во-первых, больно, во-вторых, стоит позу сменить – и весь узор нарушается. Еще и кровь течет, пачкает…

Ксюха открыла рот – и промолчала. Просто не знала, что сказать. Представляла Людвига, раздирающего собственную ногу в попытках добиться правильного рисунка, и все это тайком… То есть молча. И вообще без лишнего шума.

Кошмар какой!

– Я правда слишком громко думаю? – спросила она вместо дурацких слов, неспособных сейчас описать настоящие эмоции.

– Да, громковато. Но я не читаю твои мысли, если тебя это беспокоит. Я вообще мысли читать не умею, просто слышу рядом с тобой… как фоновый гул, но не звук, а ощущение. Если сосредоточиться, могу поймать эмоции и намерения, не больше. Не знаю, как по-другому объяснить.

– Вроде поняла. Я примерно так же Дом чувствую.

– А, значит, с тобой он тоже разговаривает? Вот болтун! – Тени по углам отчетливо захихикали. – Цыц! – прикрикнул на них Людвиг. – Ладно, хватит так старательно излучать сочувствие. Это просто царапины, не страшнее разбитой коленки. Проблема-то не в них.

Настоящую проблему Ксюха уже и сама разглядела. Всего-то и требовалось еще немного опустить взгляд. От коленки и ниже ногу Людвига покрывала сетка трещин. Ярко-алых, словно кровью налитых. Только кровь (если это все же была она) не вытекала наружу – она застыла, как клей, скрепляющий разбитую на осколки кожу.

Издалека это больше походило на искусную цветную татуировку, чем на настоящую рану. Только татуировки не меняют цвет сами по себе и не мерцают на свету, как елочная мишура.

– В волчьем обличье оно не так заметно. Вообще не заметно, – припомнила Ксюха.

– А по ощущениям – почти никакой разницы.

– Очень больно?

– Когда как. Сейчас терпимо.

Вопреки собственным словам, Людвиг со стоном опустился обратно на пол, даже штаны натягивать не стал. Это у него называлось «терпимо».

– Это можно как-то вылечить?

– Понятия не имею. Наверное, можно. Наверняка можно. Только я не знаю как.

– А кто знает?

– Это я и пытался выяснить.

– И как, успешно?

– Ну… Я подумал, что есть один человек, который меня точно не сдаст. Правда, я не помнил номер ее квартиры. И адрес тоже. Визуально-то помнил, конечно, все-таки я там несколько лет жил, но это давно было, еще в детстве. Мало ли как все поменялось. А то получилось бы как с тем домом, который снесли. – Людвиг закинул в рот горсть орешков, маскируя паузу.

– Этот хотя бы не снесли, – вклинилась Ксюха.

– Лучше бы снесли.

– Так что стряслось-то?

– Да ничего. То есть… Умерла она.

Еще одну горсть орешков Людвиг пережевывал с такой тщательностью, что, наверное, перемолол их в арахисовую пасту.

Прерывать этот процесс Ксюха не рискнула, но молчала очень выразительно.

– Это квартира моей бабушки. Двоюродной. Папиной тетки, в общем. Она уже в мое время очень старая была, и я должен был догадаться, что… Лет-то сколько прошло! А я что-то не подумал об этом, примчался туда и начал в дверь названивать, пока не впустили.

– Повезло, что хоть кто-то впустил. То есть… э-э… сочувствую?

Получилось как-то странно, вопросительно, словно Ксюха сама не была уверена, стоит ли в данном случае выражать сочувствие. Если бы умерла ее собственная бабушка, Ксюха точно расстроилась бы, но вряд ли хотела бы слышать от посторонних какие-то стандартные соболезнования. Эта показуха обычно очень бесила.

Но вроде как надо же было что-то сказать. Так положено.

– Она и впустила, – хмыкнул Людвиг, показательно проигнорировав сочувствие. Кажется, он тоже не одобрял такие штуки.

Задумавшись об этом, Ксюха с явной задержкой осознала смысл фразы.

– Как это?! Она… Погоди, это та старушка, которую я видела?

– А ты ее видела?

– Да, когда за тобой притащилась. Она мне дверь открыла. Милая такая бабулечка, общительная. Она что, мертвая?!

– Ты с ней еще и разговаривала? Серьезно? Прямо как с живым человеком? И ничего не заподозрила?

– Как я вообще могла что-то заподозрить? Она не летала, не светилась, сквозь стены не проходила. Цепочкой дверной звенела. Зачем ей цепочка, если она призрак?

– Привидения часто повторяют действия, к которым привыкли, пока были живы. Они ходят через двери, а не через стены, смотрят телевизор, пьют кофе… на самом деле не пьют, конечно, но вполне могут сварить, перелить в кружку и флегматично на нее смотреть.

Людвиг не шутил. Совершенно точно не шутил.

Ксюха прикрыла глаза, вызывая в голове образ старушки, – и снова не заметила ничего необычного. Бабушка как бабушка. Обычная. Нормальная, а не как у некоторых. Подумаешь, мертвая немножко.

Наверное, стоило испугаться хотя бы с опозданием, но почему-то не получилось. Да и чего бояться? Они прямо сейчас сидят в желудке злобного монстра – и ничего, прекрасно себя чувствуют!

– Ладно, допустим. А дальше? Только не говори, что ты грохнулся в обморок, увидев призрак.

– Тогда бы я в коридоре грохнулся, – логично заметил Людвиг. – Нет, я просто удивился. А пока соображал, как себя вести, она на меня накинулась с претензиями: «Где тебя столько лет носило?!» и «Куда ты, бандит, челюсть мою утащил?». Ну утащил и утащил, чего бухтеть-то…

– Ты серьезно спер у собственной бабушки вставную челюсть?

– Так получилось. Не смейся, правда нужно было для дела, а вернуть потом не вышло. А будешь ржать, вообще ничего не расскажу.

– Ну и кто из нас теперь шантажист? – Ксюха с трудом подавила очередной рвущийся наружу смешок.

– Я не шантажирую, а ставлю перед фактом. В общем, она высказала все, что накипело, потом хотела накормить, но вспомнила, что продуктов дома нет – призраку-то без надобности. Нашла заварку столетней давности, шоколадку какую-то из заначки притащила. Такие, знаешь, тихие мирные семейные посиделки. Я ей рассказал о своей проблеме, она поохала, конечно, с ходу никакого решения не предложила, но обещала подумать. А потом… Я, честно говоря, не понял, что произошло. Ничего особенного мы не делали, разговаривали. Чайник как раз вскипел, я себе налил, сел, к шоколадке потянулся… И тут вдруг такое ощущение, что из меня все силы выкачали, до капли. И все, темнота. – Людвиг поежился от воспоминаний. – А пришел в себя уже здесь и с тобой.

– Так это тебя из-за заклятья в ноге вырубило или просто так? Может, от нервов или от голода?

– Нет, это именно магия. У меня уже бывало нечто подобное, только не так резко, и тогда я точно знал, кто из меня силы тянет. А здесь… странно все. И с ногой тоже странно. Она болела в этот момент, да, но она и накануне болела. Она вообще всегда болит, и что, каждый чих на нее списывать?

– А что это заклинание делает-то? Которое в ноге?

– Да не знаю я, в том-то и проблема! Раньше с таким не сталкивался, исходную формулу не видел, а так, на глазок, без магии разобраться не получается. И у баб Дуси тоже не получилось, у нее сейчас возможностей еще меньше, чем у меня.

– Она еще и Дуся…

– Евдокия. А что? Нормальное имя!

– Нормальное, нормальное, – отмахнулась Ксюха. – Просто она мне сразу показалась такой милой стереотипной бабушкой, что, если бы ее звали Ангелина или Карина, я бы разочаровалась. А вот Дуся или Глаша – самое то.

Людвиг хмыкнул. И внезапно совершенно без перехода выдал:

– Ксю, ты офигенная!

– С чего вдруг?

– Просто. У тебя каким-то странным, совершенно парадоксальным образом работает мозг, поэтому я никогда не могу предсказать, на что и как ты среагируешь. Ты не шарахаешься от призраков и боггартов, чешешь оборотня за ушами, раскручиваешь строителей на поиски коробки. Есть в этом мире хоть что-то, способное тебя удивить?

– Человечность, – даже не потрудилась задуматься Ксюха.

– В смысле?

– В прямом. Когда люди… призраки, боггарты, оборотни, строители… когда все эти существа относятся друг к другу по-человечески. Так что, честно говоря, меня очень удивляешь ты. Тем, что нарисовал мне ключ, а не отправил подальше, как только я перестала быть тебе нужной. За ушами, опять же, дал почесать. Ну и вообще… Не прогнал, не побил, даже не наорал ни разу.

Людвиг смотрел странно. Недоверчиво и, пожалуй, ошарашенно.

– Бедный ты мой ребенок, – наконец выдохнул он. – Что они с тобой сделали?

– Кто? – не поняла Ксюха.

– Все, кто не по-человечески… Все, кто тебя обижал. Все, кто тебя до этого довел.

– Да брось, нормально у меня все. Я не бомжую, не голодаю, у меня даже телефон есть. И ноутбук. Правда, бабушка его спрятала куда-то, но это ерунда, вернет. В общем, отлично живу, как все люди.

– Ага, – сказал Людвиг таким тоном, словно ни на мгновение Ксюхе не поверил. Хотя она же чистую правду сказала, в кои-то веки ни капельки не приукрасив. – Ладно, я понял. Извини. Расскажи лучше, как ты меня нашла.

– Ладно. Но потом ты расскажешь, кто и когда тянул из тебя силы.

– Это неинтересно.

– Мне не для развлечения. Хочу понять, как это работает.

– Хорошо, – кивнул Людвиг. – Тащи еще шоколадку.

Интермедия 2. Этот

1991 год

– Пожалуйста, будь с ним вежлив… – Фрау Вальд прижала Людвига к себе и пригладила ему непокорные волосы, но он тут же упрямо замотал головой.

Он не хотел быть вежливым, не хотел идеальную прическу, и чужих прикосновений тоже не хотел.

Фрау Вальд огорченно вздохнула. Она, в общем-то, была неплохой женщиной, доброй. К тому же – соседкой и подругой Хелены Майер. И когда все случилось… Когда взрослые думали, что делать дальше (с Людвигом, с его домом и вообще), она первая предложила забрать мальчишку к себе. Мол, какая разница: все равно дома пятеро сорванцов и вечный кавардак. С одним из этих сорванцов Людвиг учился в одном классе. Не то чтобы они дружили или даже общались (Франц считал Людвига слишком шумным, а тот его – скучным занудой), но взрослые решили, что это хорошая идея. Хорошее решение проблемы.

Временное, конечно.

Людвигу не нравилось быть проблемой, не нравилось быть обузой, не нравилось делить комнату с Францем. Ему вообще мало что нравилось. Он просто хотел домой. И к маме.

К маме его отпускали без возражений. Чего бы не отпустить – на кладбище тихо, спокойно, безопасно, пусть идет, если хочет.

Домой не пускали. Сказали: нечего там делать, да и заперто.

Ключи хранились у фрау Вальд. Людвиг мог бы запросто их стащить, только не видел в этом смысла. Он мечтал попасть не в тот дом, который стоял сейчас пустой, с опечатанной дверью, темными окнами и лужайкой, заросшей сорняками, а в прежний, сохранившийся в памяти, где светло, уютно, сквозняк колышет дурацкие шторы в цветочек, а мама ругается, что непутевый сын снова где-то заигрался и пропустил обед. А то и ужин.

Ну и пусть бы ругалась, она же не со зла. И когда морковку в рагу добавляла – это тоже не со зла, а для витаминов. И даже ее вечное «Немедленно убери свой бардак!».

Теперь Людвиг был согласен и на уборку, и на вареную морковку, и на примерное поведение, лишь бы все стало как раньше. Но прекрасно понимал, что как раньше не будет, поэтому морковку из еды, приготовленной фрау Вальд, выковыривал с особой старательностью.

Но это теперь, когда немножко отпустило.

А в тот день, когда все случилось, он рвался домой как безумный, хотел увидеть все своими глазами. Даже подрался с одним из полицейских, который пытался преградить вход.

Ну, как подрался… Как восьмилетний пацан может драться со взрослым мужиком? Боднул в живот, пнул в коленку, укусил за руку (чудом сдержавшись, чтобы не обернуться волком) и был с позором вышвырнут на улицу.

Потом долго ревел на заднем дворе. Потом попытался пролезть через окно. Не успел – герр Штайн заметил лазутчика, схватил в охапку и унес подальше. Людвиг не сопротивлялся, к тому времени он уже достаточно успел разглядеть.

За окном (тем самым, в которое он пытался залезть) находилась кухня. Деревянный пол был залит кровью, брызги попали на посудный шкаф, и на накрытый светлой скатертью стол, и на любимую кружку Людвига, которую он на этом столе оставил утром.

Мама всегда ругалась, когда он не мыл ее за собой и не убирал в шкаф, но ему так больше нравилось. Нравилось, что приходишь домой – и можно отхлебнуть остывшего чая, или сока, или… нет, молоко лучше не допивать, оно за это время частенько успевало прокиснуть, особенно летом.

Людвиг подумал, что из этой кружки он, наверное, никогда уже пить не сможет, даже если ему ее отдадут.

Чего бы и не отдать, в принципе? Это же его дом. Наверное. Других родственников и наследников кроме Людвига у мамы не было (или она про них никогда не говорила).

– Хочу к маме, – сообщил Людвиг куда-то в рубашку герра Штайна.

– Нельзя, – вздохнул полицейский.

– А когда будет можно?

– Когда эксперты… закончат. Давай я тебя пока к фрау Вальд отведу? Поживешь у нее несколько дней, а потом мы что-нибудь придумаем. Согласен?

Людвиг кивнул. Наверное, он кивнул бы на что угодно: на предложение сходить в магазин, побриться налысо или переехать жить на Луну. Ему было попросту все равно.

В итоге несколько дней как-то незаметно превратились в пару месяцев. Фрау Вальд жалела сироту и опекала как могла, герр Штайн иногда заходил в гости и рассказывал, как продвигается расследование.

Расследование не продвигалось никак.

Некто забрался в дом средь бела дня, сунулся в кухню, проломил хозяйке голову кофемолкой, а потом вместе с ней и скрылся. Зачем ему кофемолка, никто так и не понял. Может, в состоянии аффекта прихватил, или просто пьяный был, или на ней остались его отпечатки, или… Бесконечное число вариантов.

Никто бы и не заметил ничего до самого возвращения Людвига, если бы не окно, распахнутое по случаю летней жары. Ветер всколыхнул штору так, что она дотянулась до включенной плиты и немедленно загорелась. Всерьез поджечь ничего не успела, но пламя случайно заметила соседка (не фрау Вальд, другая), и вызвала пожарных. А те – полицию и скорую.

Хотя скорая была уже не нужна.

Фрау Вальд считала, что убийца – кто-то из туристов. Или просто мимо проезжал. Но точно не местный, не мог местный такое сотворить. Герр Штайн в ответ обычно молчал, потому что у него опыта было побольше.

У Людвига опыта вообще не было, но все же он с тоской думал, что, если бы его пустили на кухню сразу после убийства и дали как следует осмотреться (а главное – принюхаться), он бы мигом вычислил злодея. Но все следы затоптала полиция, а запахи со временем выветрились, осталась только вонь от горелой шторы и бессмысленные разговоры, да и те постепенно затихали, сходили на нет.

А потом, когда Людвиг подумал, что все о нем забыли и жить ему вечно в одной комнате с Францем Вальдом, приехал этот.

Он заявился рано утром, когда все еще спали. Потом Эрих, старший сын фрау Вальд, ворвался в комнату, сдернул с Людвига одеяло и велел немедленно одеваться, умываться и бежать в отцовский кабинет. Сам герр Вальд был в отъезде (он почти всегда был в отъезде, в рабочих командировках), но важные семейные вопросы традиционно решались именно в кабинете.

Важный семейный вопрос, для решения которого немедленно требовался Людвиг, мог касаться только одного – приезда этого. Сам приезд, в общем-то, секретом не был, просто случился как-то очень уж внезапно и без предупреждения.

Людвиг выскочил из комнаты, торопливо принюхиваясь прямо на ходу. Из мешанины знакомых домашних запахов мгновенно вычленил новые: какой-то резкий одеколон и дешевый стиральный порошок. И почему-то резина. Запахи просачивались из-под двери кабинета, щекотали нос и заставляли морщиться.

В общем, этот Людвигу заранее не понравился.

– Ну же, иди, – шепнула фрау Вальд, подталкивая Людвига к двери. – Веди себя хорошо. Если что, я рядом.

– Угу, – буркнул Людвиг и шагнул через порог, мысленно готовясь к чему угодно.

Этот даже не обернулся, он был занят – задумчиво пялился в окно. Людвиг подошел туда же и несколько секунд изучал соседний дом (его собственный!) и кусок улицы. На стоящего рядом человека он демонстративно не смотрел.

Очень старался не смотреть, но краем глаза, конечно, поглядывал. Надо же было понять, что мама в нем нашла.

На героя-любовника мужчина не походил, скорей уж на какого-то инженера: очки в толстой оправе, серый костюм (приличный, но словно с чужого плеча), стрижка дурацкая. И – внезапно – здоровенная золотая печатка на пальце.

– Привет. Как дела? Тебе объяснили, кто я? – осторожно произнес гость, не выдержав тишины.

По-немецки он говорил грамотно и почти без акцента, разве что медленно, словно каждую фразу сначала выстраивал в голове и только потом произносил вслух.

Людвиг кивнул. Приветствие и первый вопрос он проигнорировал, но мужчина этого либо не заметил, либо предпочел не заметить.

– Ты знаешь, зачем я приехал? – продолжил он. Людвиг снова кивнул. – Хочешь отправиться со мной?

Вопрос был посложнее предыдущих. В первую очередь потому, что ответа на него Людвиг не знал.

– Зачем я вам? – спросил он напрямик. – Столько лет не вспоминали, а тут вдруг заявились.

– Я понятия не имел о твоем существовании. Твоя мама ничего мне не сказала. Мы не слишком активно переписывались, но все же иногда общались, и все это время она вообще не упоминала, что у нее есть сын. Только в последнем письме созналась, словно предчувствовала… – Этот вытащил из кармана несколько писем. – Проверь, если хочешь.

Читать письма Людвиг не стал. И даже разворачивать их. Казалось, стоит перевести взгляд на аккуратные строчки, написанные знакомым почерком, и мир разобьется на части, раскрошится прямо под ногами, и в эту пропасть рухнут остатки самообладания.

– Ну ладно, узнали вы обо мне – и что?

– Я должен был тебя увидеть.

– Увидели. Хорошо разглядели или мне другим боком повернуться?

За дверью раздался вздох. Очень тихий, на границе слышимости. Точнее, на границе волчьей слышимости. Такой аккуратный, точно отмеренный вздох, адресованный непосредственно Людвигу. Потому что фрау Вальд казалось, что он ведет себя невежливо.

Людвигу, в общем-то, тоже так казалось. Более того, он был в этом абсолютно уверен, но менять стратегию поведения не собирался. Пусть этот сразу поймет, с кем ему предстоит иметь дело.

– Ты, наверное, знаешь, что… – начал мужчина, но вдруг замолчал.

Задумался. Развернулся к двери, достал из кармана мелок и небрежно начертил на косяке символ, напоминающий разлапистого таракана.

– Фрау Вальд за такое руку откусит, – мрачно сообщил Людвиг.

– Не думаю. Она выглядит достаточно приличной женщиной, чтобы не признаваться, что подслушивала под дверью, а потом звуки вдруг перестали поступать наружу.

«Заклинание, защищающее от прослушивания», – подумал Людвиг и попытался запомнить «таракана» во всех подробностях. Палка, два усика, шесть отростков-лапок…

– Ты знаешь, что унаследовал от меня и своей матери некую силу?

Этот задумчиво покрутил в руках мелок. На сына он старался не смотреть.

– Конечно.

– Я имею в виду не тот талант, который… Не то, что ты можешь превращаться в волка. В анимализме я, честно говоря, не слишком разбираюсь. Но в письме, которое отправила мне Хелена, говорилось, что в общей магии ты тоже довольно силен. Гораздо сильнее, чем когда-либо была она. Именно поэтому она и решилась мне написать: в тебе много силы, но рядом нет человека, который научил бы тебя ее контролировать.

– Я и так прекрасно все контролирую.

– Ты крайне сознательный для своего возраста, не отрицаю. Но через несколько лет у тебя начнется гормональная перестройка со всеми сопутствующими трудностями. Знаешь, чем это грозит?

– Бриться придется.

– Это не самая большая проблема. Дело в том, что в этот период твоя магия начнет стремительно выходить из-под контроля. И чтобы к переходному возрасту ты полностью овладел всеми необходимыми знаниями, приниматься за обучение нужно уже сейчас.

– А вы тут при чем?

– Думаю, достоин ли ты того, чтобы лично заняться твоим обучением.

Людвиг удивленно посмотрел на мужчину. Он-то считал, что этот приехал исключительно для того, чтобы забрать несчастного сиротинушку в далекую Россию и там строить из себя примерного папашу. Типа от безысходности, под давлением общественного мнения. Нельзя же бросать собственного ребенка на произвол судьбы.

Слова про обучение звучали более интересно, только вот…

– А что, могу оказаться недостойным?

– Пойми меня правильно, я не подозреваю Хелену во лжи, но у нее никогда не было особых способностей к магии. Это не секрет. Возможно, она не слишком точно разглядела твой потенциал или слегка преувеличила его. Случайно, естественно.

– И как проверить? – заинтересовался Людвиг.

Мама действительно почти не умела колдовать и не стеснялась в этом признаться. Она была ученой, биологом, и говорила, что для работы ей достаточно волчьих навыков. Общая магия все равно не поможет правильно настроить микроскоп.

А Людвиг вовсе не чувствовал себя всесильным. Он не умел двигать предметы взглядом, зажигать огонь щелчком пальцев или делать другие штуки, которыми обычно развлекались волшебники в книжках. Он был волком, самым обычным волком. Как мама.

– Я могу замерить уровень твоей силы. Это не постоянная величина, она зависит от многих факторов, в том числе от возраста, опыта и даже настроения, но примерные показатели снять можно. Только придется немного подпортить паркет твоей опекунше. Все еще считаешь, что она за это откусит мне руку?

– А мы ей не скажем, – заверил Людвиг и отогнул угол ковра, освобождая участок пола.

Мужчина присел на корточки и начал быстро чертить символы. Эти были посложнее таракана.

Вскоре пол покрылся узором из кругов, черточек и букв неизвестного алфавита. Или, может быть, нескольких алфавитов.

– Вставай сюда. – Палец с золотой печаткой указал в центр рисунка.

Людвиг послушно встал. Страшно не было (не убьют же его, в самом деле), но в глубине души разгоралась тревога. А вдруг мама напутала и нет в нем никаких особенных сил? Вдруг он ничем не отличается от того же Франца Вальда? Вдруг этот, замерив уровень магии, лишь презрительно фыркнет и уедет обратно один? Всего час назад Людвига это совершенно не беспокоило, но…

Ему все еще не нравился этот, но…

Он не хотел уезжать, но…

Но!

Меловые линии начали светиться, магия всколыхнулась вокруг Людвига, обвила его плотным коконом, растрепала и без того не слишком аккуратную стрижку. Почему-то мучительно захотелось чихнуть, но Людвиг сдержался – побоялся испортить торжественность момента.

Почти сразу же стало скучно. Узор на полу продолжал светиться, тело слегка зудело, нос чесался, но в остальном ничего интересного не происходило.

Этот стоял напротив Людвига, вглядывался во что-то над его головой и удивленно цокал языком, но непонятно было, восхищение он таким образом выражает или разочарование. А еще он казался совершенно вымотанным.

Он и раньше выглядел слегка помятым, но это была обычная помятость, как у любого уставшего с дороги человека. А сейчас к ней добавились бледность, синяки под глазами, капли пота на лбу и полное ощущение, что мужчина вот-вот растечется по полу обессиленной лужей.

– Может, достаточно? – осторожно спросил Людвиг.

– Тебе тяжело?

– Нет, это вам тяжело, а мне просто скучно. И нос чешется.

Этот слабо улыбнулся и взмахнул руками, будто стряхивая с них налипший песок. Магия, повинуясь жесту, угомонилась и перестала терзать волосы Людвига. Символы на полу погасли, оставив после себя запах гари и тонкие выжженные борозды.

Мысли о том, что фрау Вальд за такое сделает, перешли из области фантазий в категорию насущных вопросов, и Людвиг торопливо прикрыл испорченный пол ковром, пока колдун пытался продышаться, опершись о стол.

– Извини, почти не спал сегодня, – сознался он в ответ на удивленный взгляд Людвига. – К сожалению, я не из тех героических людей, которые могут провести на ногах несколько суток и сохранить способность адекватно мыслить и колдовать.

Он выглядел жалко.

Не в том смысле, что его хотелось жалеть (вовсе нет), но и смеяться над его слабостью тоже не тянуло. Честно говоря, при виде этого человека Людвиг вообще не испытывал каких-то особых эмоций. Кроме, может быть, любопытства.

– И как результат?

– Неплохо. Думаю, учебу ты потянешь. Так что, поедешь со мной?

Людвиг разгладил ногой залом на ковре и задумался. Он не горел желанием тесно общаться с блудным папашей, жить с ним бок о бок и изображать сыновью любовь.

Но любопытство!

А еще – возможность сменить обстановку, уехать в другую страну, подальше от дурацких сочувственных взглядов; возможность учиться; возможность жить своей жизнью, а не чахнуть под заботливым крылышком фрау Вальд.

– Я не планирую увозить тебя силой и не собираюсь играть в дочки-матери. – Мужчина правильно истолковал его сомнения. – Кроме того, я женат, и, подозреваю, жена моя не обрадуется, если возле нее будет постоянно маячить чужой ребенок. Так что, скорее всего, жить ты будешь не с нами.

Людвиг подумал еще пару секунд – и решительно протянул мужчине руку, как взрослый.

– Я согласен. Забирайте.

Этот кивнул и пожал руку.

Пожатие вышло слабым и каким-то рыхлым. Сначала Людвиг подумал, что взрослый боится слишком сильно сжать детскую ладонь, но нет, причина была не в этом. На самом деле он просто не мог сильнее.

Не мог физически – это еще полбеды. Мало ли, действительно устал, тяжелый день выдался. Но и в ментальном плане Людвиг ощущал в мужчине только редкие, совсем слабые проблески магии, и для этого ему не нужно было рисовать на полу странные загогулины. Обычно сила текла по телу как река, но у этого человека она тянула разве что на жалкий пересохший ручеек. И этот тип собрался его учить? Серьезно?

Первым желанием Людвига было брезгливо отстраниться, но потом возникла идея получше: он вцепился в руку этого со всей силы и позволил части своей энергии перетечь в чужое тело. Ничего сложного, он делал такое для мамы, когда она уставала. Но только для мамы – больше ни с кем не получалось, да и не хотелось.

Этот вздрогнул, удивленно уставившись на сцепленные руки, вокруг которых поблескивали искры.

– Что это? Как? Зачем?

– Да просто… Помочь решил. Я, конечно, необученный, но тоже кое-что умею. Потерпите пару минут, сейчас может быть немного неприятно, но потом сил прибавится.

Судя по виду мужчины, особого дискомфорта он не испытывал и оживал буквально на глазах. Если кому здесь и было неприятно, то только Людвигу, да и то по морально-этическим причинам. Все же не мама.

– И ты с любым так можешь? – заинтересовался этот.

– Нет, только с… Эй, перестаньте! Вы что творите?!

До этого Людвиг делился энергией добровольно, но все вдруг резко поменялось. Руку свело от боли, а ладонь этого стала жестче и горячее. Она сжимала как тиски и тянула, тянула, тянула силу. Не излишки, а все подряд, как мощный магический пылесос.

Очертания кабинета смазались и поплыли.

– Вот видишь. С контролем ты пока справляешься плоховато. – Голос доносился словно издалека, в ушах звенело, голова кружилась, воздуха не хватало.

Не хватало сил.

– Отпустите…

Мужчина отпустил, и Людвиг, не удержавшись, рухнул на колени и оперся ладонями об пол. Вернее, одной ладонью: боль прошла быстро, но правая рука онемела до плеча и едва шевелилась.

– Считай это платой за обучение и заодно первым уроком. И не делай такое кислое лицо, ты же сам решил поделиться силой, я просто взял чуть больше. Ничего страшного, отлежишься – и все пройдет, дети быстро восстанавливаются, а у меня сегодня есть еще дела, для которых понадобится энергия.

– Чтоб вы ей подавились!

– Поздно, я уже благополучно ее переварил.

– Я передумал! Никуда я с вами не поеду! – Людвиг почти рычал.

Злость клокотала в горле, от превращения в волка защищала одна-единственная мысль: в зверином облике не получится ругаться. У животных с человеческой речью плоховато.

– Поедешь, – спокойно возразил этот. – Во-первых, ты уже пообещал. А во-вторых, если я смог так запросто поставить тебя на колени, то и другие смогут. Уверен, тебе бы этого не хотелось. Но чтобы противостоять окружающим, нужно учиться. Я дам тебе информацию, инструменты, возможность познать себя и мир. Поверь, это намного больше, чем ты сможешь получить в своей глухомани.

– Заработаю денег и уеду в Берлин. Найду учителя там, наверняка не хуже вас будет.

– Возможно. Но когда это случится? Через сколько лет? Вспомни, что я говорил: времени у тебя не так много, в ближайшие годы ты должен освоить базу, иначе никогда не сможешь распоряжаться своей магией в полной мере.

Людвиг промолчал. Его подташнивало, очертания мебели двоились и расплывались.

– Съешь что-нибудь сладкое и отдохни. А потом начинай собирать вещи. Завтра утром выезжаем, – велел этот и вышел в коридор.