Текст книги "Лесные ведуньи"

Глава 4
Мать и дочь

– Может, я с тобой пойду за травами, бабушка? Жарко. Вдруг голова закружится? – девушка подошла к старухе и обняла её за горбатую спину.

– Закружится – сяду, посижу.

– Всегда, сколько помню себя, вместе ходили, а тут вдруг не разрешаешь! – вздохнула Июлия.

Захария строго взглянула на девушку, но, заметив тревогу и искреннюю печаль в её глазах, добавила более ласковым тоном:

– Не волнуйся, Июлия. Ничего со мною в лесу не случится.

Июлия снова грустно вздохнула.

– Не хочется мне одной оставаться, бабушка. Что-то не по себе.

– Не хочется, а надо! – снова недовольно буркнула старуха. – За избой кому-то надобно следить!

Июлия насупилась, сдвинула тёмные брови.

– Скучно и тоскливо будет без тебя, – хмуро сказала она.

– А ты Уголька почаще подзывай, он тебя развлечёт своими песнями-разговорами.

Июлия взглянула на кота и не удержалась, улыбнулась, но лицо её тут же снова стало задумчивым.

– Бабушка Захария, давно хочу тебя спросить, да не знаю, как… – медленно проговорила она. – Почему пьяницу нельзя вылечить травами и наговорами?

Захария положила в корзинку яйца и четверть ржаного каравая. Накрыв содержимое корзины платком, она пристально взглянула на Июлию.

– Травами недуги лечат. А пьянство не недуг. Это человечий выбор.

– И что же, совсем нет надежды на излечение? – спросила девушка.

– Пока пьяница сам не придёт за помощью, нет.

Июлия покачала головой и отвернулась. Захария, поставив на пол свою корзинку, подошла к девушке.

– Ты для чего про пьянство-то выспрашиваешь? Чего выдумала опять?

Июлия отвела глаза, опустила голову и покраснела.

– Ничего не выдумала. Просто интересно стало, – ответила она и снова крепко обняла старуху.

Когда Захария ушла, Июлия достала припрятанный сарафан и аккуратно сложила его обратно в старухин сундук.

– Видишь, Уголёк, ничего с ним не случилось. Как взяла, так и вернула, – сказала она коту и подмигнула, точно он был её сообщником.

Сев на лавку, Июлия стала вспоминать деревенскую вечорку. От увиденных в деревне молодёжных забав у неё остались смутные ощущения. Вихрь задора и праздника сначала поразил её своей безудержностью, накрыл, как сильная речная волна, а потом понёс-понёс и утопил с головой.

Но, несмотря на это, ей хотелось снова оказаться там. Наверняка во второй раз она бы не растерялась и, возможно, даже пошла бы плясать в общий круг. Ей вдруг прямо сейчас захотелось оказаться на поляне, в окружении шумной толпы и чтобы Егор был рядом и смотрел на неё восторженным взглядом.

Июлия поднялась с лавки и принялась крутиться на месте, пытаясь отбивать такт босыми ногами по полу. Выходило у неё неуклюже, но ведь были на поляне и такие, кто плясал ещё хуже, чем она! А потом мысли девушки вернулись к странной женщине с лохматыми волосами и диким взглядом, и она потрясла головой, чтобы отогнать от себя вновь нахлынувшую тревогу.

– Пойдём, Уголёк! Подою козу и налью тебе парного молочка! – позвала Июлия, взяла ведро и вышла на улицу.

Кот послушно спрыгнул с печи на пол и, хрипло мяукнув, пошёл следом за своей молодой хозяйкой.

* * *

В те несколько дней пока Захария бродила по лесам в поисках трав, Июлия виделась с Егором лишь раз. Парень собирался на сенокос и приходил повидаться с ней перед разлукой. Нагулявшись по лесу, они долго стояли на солнечной опушке и смотрели друг на друга, боясь пошевелиться и нарушить блаженную тишину. А потом Егор наклонился к лицу Июлии и нежно коснулся губами её губ.

– Чего это ты? – растерянно спросила девушка.

Она никогда раньше не испытывала такого душевного волнения и сердечного трепета. Губы Егора были мягкими, солоноватыми на вкус.

– Это поцелуй, – ответил Егор, – когда девушка мила парню, он всегда целует её.

– Значит, я мила тебе? – улыбнувшись, спросила Июлия.

– Да, мила. Так мила, что сердце замирает, когда вижу тебя, – сказал Егор и добавил: – а если девушка разрешает себя целовать, значит, ей парень тоже мил!

Щеки Июлии вспыхнули, и теперь уже Егор широко улыбнулся.

– Буду каждую минуточку на сенокосе о тебе вспоминать, моя лесная красавица! – прошептал он и снова поцеловал девушку.

– До встречи, Егор, – тихо откликнулась она, – и я всё время буду думать о тебе.

Разжав руки, они медленно пошли в разные стороны: Июлия – домой, в лесную чащу, а Егор – назад, в деревню. Но сердцами они не могли расстаться. Мысленно они по-прежнему были вместе. Так всегда бывает, когда сердца молодых роднятся общей любовью.

Июлию пугали новые чувства, наполняющие её душу то томной радостью, то бурным восторгом, то бесконечной тоской. Но в глубине души она была невероятно счастлива от того, что к ней пришла первая любовь – сильная, как столетняя ель, что растёт за их избушкой, глубокая, как речка, что течёт за лесом, горячая, что летнее солнце, встающее над горизонтом. Она о такой любви не смела даже мечтать…

* * *

Однажды, возвращаясь к избушке с тихой заводи, окружённой ракитником, Июлия услышала крик. Он доносился издалека, и девушка не могла разобрать слов. Хриплый, визгливый голос принадлежал женщине, и Июлия, опустив корзину с чистым бельём на землю, со всех ног бросилась в ту сторону, откуда слышались непонятные вопли.

Она быстро нашла ту, кто нарушил тишину и покой лесной чащи. Женщина сидела на земле и прижимала руки к лицу, её тёмные спутанные волосы лежали на спине неопрятной копной.

– Выходи, Баба Яга! Выходи, проклятая ведьма! – снова закричала женщина, переходя на визг.

Это была та самая отвратительная пьяница из деревни. Июлия сразу же узнала её и похолодела от ужаса, прячась за деревьями. Зачем она пришла в лес? Какую такую Бабу Ягу она здесь ищет? На душе у Июлии заскребли кошки. Прячась за густыми лапами вековых елей, она осторожно раздвигала их руками и всматривалась в красное, разъярённое лицо незваной гостьи. В её охрипшем от крика голосе звучала ненависть, но было в нём ещё кое-что. Боль? Обида? Июлия не могла понять.

Женщина вдруг вскинула руки и истошно завыла, уронив голову на землю.

– Горе мне, горе… – уткнувшись лицом в мох, проговорила она.

Июлия сжала зубы и, пересилив себя, раздвинула еловые ветви и вышла навстречу к женщине. Та подняла голову, взглянула на Июлию. Сначала в её глазах застыло непонимание, а потом блеснули слёзы. Она выглядела так же плохо, как в прошлый раз: опухшее от беспробудного пьянства лицо, грязная одежда, неприбранные волосы. Но сейчас в её взгляде были видны отблески жизни, в нём кипели чувства и эмоции, а не безумство.

Июлия опустилась на колени рядом с женщиной и холодно спросила:

– Что тебе нужно от моей бабушки Захарии? Ты ведь её кличешь Бабой Ягой?

Женщина прижала к губам дрожащую руку.

– Как ты её назвала? Бабушкой? – голос её стал тихим-тихим, почти беззвучным. – Какая же она тебе бабушка?

Женщина вцепилась руками в тонкие запястья Июлии, приблизила к ней своё опухшее лицо и проговорила, тяжело дыша:

– Никакая она тебе не бабушка. Тварь она безжалостная, лгунья бессердечная, вот кто.

– Не говори так про бабушку Захарию! Я не позволю её обижать! – воскликнула Июлия и нахмурила брови.

Женщина прищурила глаза. Её сухие, обветренные губы задрожали. Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривая и от этого страшная.

– Послушай-ка, что я тебе расскажу. Двадцать лет назад я своими руками принесла в эту лесную чащу свою дочь, которой было лишь несколько месяцев от роду. Я хотела избавиться от неё, ведь она родилась с нечистой отметиной и приносила одни несчастья. Оставив ребёнка в лесу – так, как меня научили, – я ушла…

Женщина всхлипнула, по телу её прошла крупная дрожь. Июлия внимательно и строго смотрела ей в лицо и молчала.

– Да, я оставила своё дитя в лесу! – закричала женщина, прижав руки к груди. – Но потом я одумалась. Поняла, что это не по-человечьи! Вот только когда я вернулась, моей девочки в чаще уже не было. Баба Яга забрала её.

От Натальи пахло перегаром, она дышала им прямо в лицо Июлии. Женщина поднесла руку и коснулась пальцами тёмного родимого пятна на щеке девушки. Июлия вздрогнула от прикосновения сухой, шершавой руки, и всё внутри неё налилось тяжестью.

– Твоя бабка нашла мою дочь и забрала её себе. Двадцать лет я думала, что старуха погубила моё дитя. Но ты оказалась жива… Да, да… Ты! Это была ты. Вон и отметина до сих пор осталась.

Июлия, услышав это, изменилась в лице. Брови её поползли вверх, а рот приоткрылся от удивления. Она прижала ладонь к тёмному пятну на щеке, словно хотела прикрыть его.

– Я не понимаю тебя, – растерянно пролепетала она.

– Моя дочь родилась с нечистой отметиной, её невозможно спутать, – прошептала Наталья, и взгляд её наполнился нежностью. – Когда я увидела тебя в деревне, я сразу поняла, ты – моя дочь, которую у меня давным-давно отняла вредная старуха. Ты моя Аннушка…

Слова эти были сказаны тихо, но для Июлии они прозвучали оглушительно громко, словно гром раздался внезапно в ясном небе над её головой. Она ослепла и оглохла на несколько мгновений от того, что услышала. А потом, медленно возвращаясь к реальности, она внимательно посмотрела в лицо женщины, называющей себя её матерью.

– Моё имя Июлия.

Женщина скорчила лицо и фыркнула, глядя в сторону.

– Это уж старуха так тебя прозвала. А при рождении ты звалась Аннушкой.

– Нет, я не верю тебе, – выдохнула Июлия, чувствуя, как всё её тело похолодело.

Она отошла от Натальи. Ей хотелось быть сейчас подальше от неё.

– Не веришь? – визгливо закричала Наталья. – Тебя вырастила самая настоящая Баба Яга! Та, которая младенцев из колыбелей крадёт, жарит их в своей печи, а потом ест да косточки выплёвывает. Спроси-ка сама у неё!

Июлия зажала уши руками и яростно замотала головой. Невозможно было поверить в то, что говорила Наталья.

– Она вырастила меня как родную! – воскликнула Июлия.

– Уж не знаю только для чего! Может, чтобы знания свои страшные потом тебе передать и из тебя Бабу Ягу сделать? Сама-то она, небось, уже еле ноги волочит, – глаза Натальи дико сверкнули, – а ты меченая, подойдёшь для этого! Мне про тебя при рождении, знаешь, как говорили? Что ты выродившееся зло.

Сбивчивый шёпот Натальи проникал Июлии под кожу, заставлял её трястись от страха, обиды и гнева.

– Пойдём со мной, доченька! Аннушка моя… Пойдём со мной из этого проклятого леса. В деревне ты будешь в безопасности, не поддашься злу.

Наталья подошла к Июлии, взяла её за руку, потянула за собой.

– Здесь мой дом! – в сердцах воскликнула девушка. – Я никуда не пойду с тобой! Ты сумасшедшая! Никакая я не Аннушка. Моё имя Июлия!

Тёплый воздух душил Июлию. Она запрокинула голову и изо всех сил зажмурилась. И тут над лесом прогремел раскат грома. Ветер сначала встрепенул кусты и деревья, а потом налетел на них снова и пригнул к земле. Крупные капли холодной воды полились с неба на землю. С каждой минутой их становилось всё больше. Яркие косые молнии делили небо на части.

– Уходи прочь! – закричала Июлия и оттолкнула Наталью.

Та, охнув, упала на землю. И тут в высокую ель рядом с ней ударила молния. Дерево рассекло на две части мощным ударом, и половина сломленного ствола с громким хрустом повалилась на землю. Июлия бросилась к женщине и едва успела оттащить её в сторону, как совсем рядом с ними послышался глухой удар – это упала половина ствола, накрыв Июлию и Наталью сверху одной из тяжёлых ветвей.

– Лежи! Так и переждём бурю! – крикнула Июлия.

Наталья взглянула на девушку большими, полными ужаса глазами и взяла её за руку. В этот раз Июлия не оттолкнула её. Так они и лежали, держась за руки, – до тех пор, пока ветер не успокоился и гром не стих.

Когда гроза закончилась, Июлия ловко выбралась из-под упавшего дерева и помогла подняться на ноги Наталье.

– Аннушка, доченька… Ты своей матери жизнь спасла! – прошептала Наталья, и глаза её наполнились слезами. – Пойдем со мной в деревню? Ну?

– Я подумаю, – строго ответила Июлия, глядя чёрными, как ночь, глазами в лицо Наталье.

Женщина растерянно потопталась на месте, а потом развернулась и хромая пошла к деревне. Её спутанные волосы были мокрыми от дождя и висели сосульками, а грязный подол рваного платья волочился по земле, цепляясь за кусты и сухие коряги. С длинных волос Июлии тоже стекала вода, но лицо её было мокрым вовсе не от дождя, а от текущих непрерывным потоком слёз.

* * *

– Почему ты назвала меня Июлией? – спросила девушка, сидя на полу у ног Захарии и положив голову ей на колени.

На улице уже несколько дней лил дождь, но в избушке было тепло, пахло свежим хлебом, в печи громко потрескивали дрова. Прошла уже неделя с тех пор, как Наталья приходила в лес, но Июлия всё ещё переживала по этому поводу, у неё в ушах звучали слова Натальи, которые она говорила про её бабушку. И вот теперь, когда Захария вернулась из леса, она решила поговорить с ней об этом.

– Я много раз рассказывала, – ворчливо ответила старуха и потрепала внучку за косы, словно маленькую.

– Расскажи, мне хочется послушать ещё разок, – снова попросила Июлия.

Захария отложила клубок серых ниток, воткнула в него деревянные спицы и посмотрела в окно.

– Когда я нашла тебя в лесу, был тёплый день. Как раз только-только начался июль, а тут такая находка! Ну я, недолго думая, так и стала кликать тебя – Июлька. Пока маленькая бегала, всё была ты у меня Июлькой. А как подросла, да набралась ума-разума, Июлией стала.

Захария улыбнулась уголками губ, но глаза её при этом остались серьёзными, а между кустистыми бровями образовались глубокие складки.

Июлия подняла голову и заглянула в ярко-голубые глаза старухи.

– А теперь скажи мне правду, бабушка. Ты меня украла у моей родной матери? – спокойным, твёрдым голосом спросила она.

Лицо её ничего не выражало, но внутри всё трепетало и тряслось от волнения. Старуха долго смотрела Июлии в лицо, а потом ответила:

– Я не крала тебя у матери. С чего ты так решила?

Июлия вскочила на ноги и принялась ходить взад и вперёд по избушке.

– А с того, что пока тебя не было, в чащу приходила женщина. Она назвалась моей матерью и сказала, что ты отняла меня у неё двадцать лет назад.

Захария смотрела на бледное лицо девушки так, будто видела её впервые. А потом она усмехнулась ехидно.

– Наталья приходила в этот раз одна или, как обычно, в компании бутылки? – спросила она.

– Так, значит, это правда? Ты знаешь мою мать и не рассказала мне о ней?

– А что о ней рассказывать? Вместо того, чтобы тебя, недоношенную, слабую, выхаживать, она принесла тебя в лес и оставила тут помирать.

– Но потом же она хотела вернуть меня, да ты меня ей не отдала!

– Тебя надо было выхаживать, Июлия. Пойми, ты была очень слаба. А Наталье уже тогда важнее была бутылка.

В глазах Захарии мелькнули злые огни, и у Июлии всё внутри оборвалось, рухнуло вниз. Перед ней стояла дряхлая старуха, которую она двадцать лет звала бабушкой. Она считала её доброй и заботливой, верила ей, слушалась её. Но что на самом деле скрывал пристальный взгляд старухи? Зачем она на самом деле забрала её у матери? Может, права Наталья и старуха хочет сделать её своей преемницей?

Июлии вдруг стало тяжело, будто что-то большое и тяжёлое придавило её сверху. Она обвела взглядом избушку, и то, что раньше казалось ей родным, привычным, знакомым, теперь стало чужим, обрело совсем иной смысл. Травы Захарии показались ей колдовскими, развешенные по избушке кости животных из оберегов превратились в ведьмины обереги. На большую печь Июлия боялась даже взглянуть. В ушах её звучали страшные слова о том, что Захария крадёт младенцев и печёт их в своей печи. А потом…

Июлия вновь взглянула на белеющие в углах избушки кости. Может, это не обереги вовсе? Может, это и есть останки убитых ею детей? Перед глазами девушки, точно яркая вспышка, пронеслось жуткое воспоминание: она, маленькая, ещё совсем несмышлёная, сидит за столом, болтает босыми ногами и наблюдает, как Захария месит тесто. А потом, завернув в тесто кричащего младенца, старуха кладёт его в печь со словами «Пекись, пекись, да не перепекись!» Раньше она думала, что это ей приснилось, потому что больше ничего не помнила, но теперь поняла, что всё это происходило на самом деле, всё было наяву. Захария действительно печёт детей. Почему же тогда она пощадила её, Июлию?

– Скажи, Захария, ты и вправду детей в печи печёшь? Мне прямо сейчас вспомнился один момент: в нашей избушке как-то был младенец, и ты…

– Правда! – громко перебила её старуха. – Правда пеку!

В это время чёрный кот спрыгнул с печи и громко мяукнул. Июлия вздрогнула, посмотрела на Захарию: та сидела на лавке, склонив голову набок. Взгляд её был темно-синим, сильным, суровым и безжалостным, и Июлия испугалась. В приступе какого-то необъяснимого страха, похожего на удушье, она подскочила к двери и распахнула её. Дождь, отчаянно стучащий по крыльцу, косыми каплями залетал в избушку, оставляя мокрые следы на полу.

– Уходишь? – спокойно и тихо спросила Захария, глядя не то на Июлию, не то на дождь, который лил за её спиной.

Июлии показалось, что это старуха сжимает её горло, не даёт дышать, хотя на самом деле та сидела на лавке и не шевелилась, только смотрела на неё, не моргая, своими синими глазами.

– А что мне ещё остается? – всхлипнула Июлия. – Ты, оказывается, Баба Яга! Ты опутала меня своим обманом, словно паук паутиной. Я не смогу жить здесь так, как раньше.

Старуха кивнула и махнула ей на прощание рукой. Июлия испугалась, подумав, что сейчас она сделает что-нибудь, как-то остановит её: заколдует, привяжет, убьёт, съест. Она выскочила на улицу, точно бешеная, чувствуя, как холодные потоки воды тут же промочили насквозь её лёгкое платье. Не разбирая дороги, Июлия побежала в лес, желая лишь одного – как можно скорее скрыться подальше от избушки Бабы Яги.

А Захария в это время сидела на лавке, ссутулив плечи. Казалось, её безобразный горб стал ещё больше, а крючковатый нос – ещё длиннее. Спустя какое-то время старуха тяжело вздохнула, посмотрела в окно и, погладив кота, сидевшего рядом, проговорила скрипучим голосом:

– Ох, припомнишь ты ещё дорогу в мою избушку, Июлия…

Глава 5
Свадьба

Июлия шла к матери. Но, дойдя до деревни, она вдруг остановилась. Лицо её стало сосредоточенным, даже суровым. Дождь кончился, и яркое солнце, выглянувшее из-за туч, уже успело высушить её платье и мокрые косы. Июлия подумала, что это хороший знак – солнце осветило ей путь, а значит, новая жизнь будет лучше прежней.

За суровым лицом девушки скрывались растерянность и страх. Когда рушится привычная жизнь, человеку всегда поначалу становится страшно, независимо от того насколько силён его дух.

Постояв, Июлия вздохнула и вновь обвела взглядом деревню, раскинувшуюся по одну и по другую сторону от неё. Странно было думать, что здесь она родилась и здесь же должна была прожить все свои двадцать лет, которые она провела в лесу в полном неведении. Если бы Баба Яга не забрала её тогда у родной матери, то звали бы её сейчас Аннушкой. Как бы тогда сложилась её жизнь?

Наконец, собравшись с духом и преодолев смущение, Июлия обратилась к первой встречной женщине, гнавшей тонкой вицей корову в поле:

– Где мне найти пьяницу Наталью?

Женщина странно взглянула на Июлию и, слегка помедлив, махнула рукой в сторону.

– Нет у неё дома-то. Сгорел. В бане она уж лет двадцать, как не больше, живёт да по сараям чужим ютится. Вон там, у дальнего-то холма почерневшая кривая баня стоит. Иди, дак увидишь! Может, там она, а может, и нет.

Женщина помолчала, а потом спросила, прищурив глаза:

– А ты кто такая будешь?

Июлии ничего не оставалось, как сказать ей правду.

– Я дочь её.

Увидев изумление в глазах женщины, Июлия покраснела и отвернулась. Поблагодарив женщину, она пошла быстрым шагом в сторону старой бани. Женщина же остановилась, раскрыв рот, и ещё долго удивлённо смотрела вслед странной девушке с тёмным пятном на лице.

Дойдя до жилища Натальи, Июлия постучалась в бревенчатую дверь, но та оказалась не заперта и распахнулась сама. Изнутри на девушку пахнуло запахом сырости и плесени. Нагнув голову, она вошла внутрь. В потёмках ничего не было видно, а когда глаза привыкли к темноте, то она увидела, что на лавке спит человек.

– Наталья! – позвала Июлия.

Но спящий не пошевелился, лишь громко всхрапнул. Тогда она позвала снова:

– Наталья, проснись! Это я, Июлия, твоя дочь.

Она подошла к лавке и дотронулась рукой до плеча человека. Он вздрогнул, подскочил на лавке, схватил её за руку, а потом вцепился другой рукой в горло. Только тогда Июлия поняла, что это вовсе не Наталья, а какой-то мужичонка с красными, сонными глазами и длинными худыми руками.

– Отпусти! – с трудом выговорила она, пытаясь высвободиться из цепкой хватки этого тощего «паука».

До мужчины наконец дошло, что он душит безоружную девушку, и он опустил руки, но при этом заорал так громко, что Июлия подскочила от неожиданности.

– Ты кто такая? Чего тут шляешься без спросу?

– Я ищу Наталью. Где она? – строго спросила Июлия.

– А леший её знает! Опять поди спит где под забором.

– А ты сам-то кто такой? – девушка пристально взглянула на щуплого мужичонку с темными, как у неё самой, глазами, и ей вдруг стало неприятно, что этот противный «паук» может быть её отцом.

Мужчина был страшен, грязен, ужасно худ, одежда его вся сплошь была в дырах и заплатах.

– Кто-то, дед-пихто я! Топай давай отсюдова, не мешай спать! – буркнул в ответ мужичонка и грубо вытолкнул Июлию из бани.

С жадностью вдохнув свежий воздух, Июлия растерянно огляделась по сторонам и присела на толстую чурку, лежащую неподалёку. Она сидела так долго, а когда устала, то решила идти искать Наталью сама. Но вдруг та появилась на тропинке, сильно шатаясь и бормоча что-то себе под нос.

– Ты кто? Чего надобно? – пьяно выговорила Наталья, смотря себе под ноги.

– Я Июлия, твоя дочь. Ты за мной в лес приходила. Не узнаешь меня?

Наталья даже не подняла головы, по-прежнему смотрела под ноги, как будто искала там, на земле, что-то важное.

– Ты звала меня вернуться домой. Я пришла, но ведь дома-то нет, – тихо проговорила Июлия.

– Конечно нет! Он же из-за тебя погорел, это ты мне беду принесла, когда родилась со своей нечистой отметиной, – заплетающимся языком произнесла Наталья и громко икнула, – так что я из-за тебя, как видишь, всю жизнь страдаю!

Июлия вдруг почувствовала себя страшно виноватой, будто и вправду все несчастья сыплются на мать из-за неё.

– Там, в твоей бане, спит мужчина. Это мой отец? – с замершим сердцем спросила Июлия.

– Нет, это дружок мой. Твой-то отец помер в тюрьме, тебя и не видал ни разу.

У Июлии отлегло от сердца. Она подошла к матери и дотронулась до её плеча.

– Мам, давай я помогу тебе. Я больше тебя не оставлю. Вместе мы справимся, выстроим дом, будем жить не тужить. Никаких бед в твоей жизни больше не будет, я этого не допущу. Только пообещай, что перестанешь пить, – проговорила Июлия, и в глазах её заблестели слёзы.

Но Наталья сморщилась, покачала головой.

– Самогонка – единственная радость, и ту ты у меня хочешь отнять. Вот тебе и дочка, двадцать три годочка…

Она смачно сплюнула в сторону, потом сделала несколько шагов к бане и повалилась на землю, точно тяжёлый куль с мукой. Июлия подбежала к ней, попыталась поднять, но женщина уже крепко спала. От неё шёл густой запах самогона, одежда была выпачкана в грязи, а на лице красовался огромный синяк.

Июлия поднялась с земли и, сжав кулаки, вышла со двора Натальи. Её переполняло негодование. Эта женщина приходила за ней в лес, умоляла её уйти вместе с ней, обвиняла Захарию в том, что она отняла Июлию у неё, а теперь что? Июлия вытерла кончиком рукава мокрые глаза и вздохнула. Вероятно, несладко бы жилось Аннушке с такой матерью, если бы Баба Яга сжалилась и отдала её назад.

Дойдя до края деревни, Июлия остановилась под развесистой берёзой и задумалась. Она не знала, куда ей теперь податься. Перед ней стоял последний дом на отшибе. Дом был большой, ворота его были открыты, и девушка, расхрабрившись, вошла во двор. Увидев у хлевов женщину с вёдрами, она громко спросила:

– Не нужна ли вам помощница по хозяйству?

Женщина обернулась и осмотрела Июлию с ног до головы. Потом она с грохотом поставила ведра на землю и подозвала девушку небрежным жестом к себе. Июлия подошла и, поздоровавшись, проговорила твёрдым голосом:

– Мне нужен кров и любая работа.

– А откуда ты тут появилася с таким пятном на лице? Не припомню, чтоб видала тебя раньше в деревне, – сухо сказала женщина.

– Я из соседнего села. Сирота, – соврала Июлия и впервые в жизни не покраснела.

Женщина покачала головой, жалостливо причмокнула губами.

– А что это за пятно такое у тебя на щеке? – снова спросила женщина, ткнув пальцем Июлии в лицо.

– Я такая родилась, – спокойно ответила девушка, прижав ладонь к щеке с родимым пятном.

Женщина покачала головой, поджала толстые губы, задумалась.

– Работа-то тебе найдётся, но спать негде, ночевать придётся на сеновале. Если не капризная, то ступай за мной.

Женщина взяла вёдра и широким шагом пошла в хлев, и Июлия, откинув косы за спину, пошла следом за ней.

* * *

Спустя две недели вернулся в деревню с сенокоса Егор. Июлия узнала об этом случайно: её послали в поле встретить отару овец, и она увидела его, едущего по деревне на гнедом жеребце. Юноша был так красив, что у Июлии перехватило дыхание.

– Егор! – крикнула она и тут же покраснела от своей смелости.

Он обернулся и удивлённо вскинул брови. Спешившись рядом с Июлией, он взял её за руку и крепко пожал в знак приветствия.

– Июлия… Лесная красавица… – прошептал Егор. – Я поначалу глазам своим не поверил! Подумал, что привиделась ты мне от жары. Каким чудом ты здесь оказалась?

– Из леса пришла, – ответила Июлия с улыбкой, – в деревне теперь живу. Попросилась вот к Емельяновым в работницы, чтоб хоть какой-то кров был.

– Емельяновы с работниками не церемонятся, уж я-то знаю, пацанёнком работал у них. Шибко, поди, работой тебя загружают?

– По-разному. Иногда только по кухне хлопочу да с детьми вожусь вместо самой хозяйки.

– А ночуешь где? Поди, на сеновале? – усмехнулся Егор и вынул длинную сухую травинку из волос девушки.

Июлия смущённо кивнула.

– Я не жалуюсь, – ответила она, – к неудобствам я привыкшая. Не в царском тереме росла.

– А как же твоя бабушка? Неужели отпустила тебя? – удивлённо спросил Егор.

При упоминании о бабушке Июлия сжала зубы, брови её нахмурились, уголки губ поползли вниз.

– Я сама ушла, – ответила она и отвела глаза в сторону, – она же не родная мне, я тебе говорила. Нашла в лесу и подобрала. Это не обязывает меня всю жизнь держаться за её юбку.

– Ну, она не только подобрала, но и выкормила, вырастила такую красавицу, – добавил Егор, – я ей за то очень благодарен. Жаль, не привелось с ней лично познакомиться.

Увидев печаль в глазах девушки, Егор замолчал.

– Мне бежать пора, Егор. Может, свидимся ещё, – заторопилась Июлия.

Она спрятала под платок длинные тёмные косы и побежала в поле, а Егор ещё долго смотрел ей вслед, и сердце его до краёв наполняла нежность.

* * *

Спустя несколько дней Июлия сидела в темноте и расчёсывала волосы перед сном. Над её головой звенели комары, сено кололо мягкие бока, а его ароматом было пропитано всё: её одежда, кожа, волосы. Июлии вдруг стало так тоскливо, сердце заныло от того, что она соскучилась по Захарии, по их избушке, насквозь пропахшей печным дымом. Это было неправильно – скучать по злодейке Бабе Яге, но двадцать лет просто так не выкинешь из памяти.

Егор был прав: Захария вырастила её, научила понимать и любить лес, слышать его голос, беречь всё живое в нем. Старуха была с ней строга, но никогда не обижала и уж тем более не учила её ничему плохому. А ещё Июлия скучала по Угольку, иногда он даже мерещился ей в кустах или на тропке, ведущей к колодцу, куда девушка бегала умываться. Как будто кот приходил из леса проведать её. Но, конечно, это был вовсе не Уголёк, в деревне было полным-полно чёрных котов с такими же янтарно-жёлтыми глазами.

Погрузившись с головой в свои тяжёлые, тоскливые думы, Июлия внезапно услышала странный шорох возле двери. Вооружившись вилами, она пошла туда, откуда доносились звуки. Беззубый конюх Филипп уже неоднократно нагло заигрывал с ней, а вчера даже ущипнул за ляжку, за что тут же получил от девушки увесистую оплеуху. Июлия не боялась Филиппа, но знала, что он вполне способен на подлый поступок, поэтому всегда по ночам ставила рядом с собой вилы. Если что, уж она сумеет за себя постоять. Захария её и этому научила.

– Кто здесь? – громко крикнула она, всматриваясь в темноту, – Филипп, бесстыжий, ты? Выходи, иначе вилами тебя заколю!

Справа от неё громко скрипнула дверь, и сквозь небольшую щель Июлия увидела лицо Егора.

– Это я, Июлия, не бойся! – проговорил он.

Девушка ахнула от удивления, смешанного с восторгом, прислонилась к высокой двери и, приоткрыв её, запустила юношу внутрь. Он поначалу опешил, увидев её в одной ночнушке, простоволосую, такую близкую и тёплую. Глаза его загорелись огнями, щеки запылали. Страсть затуманила разум, и он сжал Июлию в объятиях, впился горячими губами в её полураскрытые губы, обхватил руками тонкую талию.

Июлия оттолкнула его, нахмурилась сердито.

– Что же ты, Егор, миловаться пришёл, зная, что я тут одна? – воскликнула она. – Как же тебе не стыдно?

Юноша щёлкнул себя по лбу и стал ходить из угла в угол, шурша сеном.

– Ты прости меня, Июлия, не сдержался, – виновато сказал он, – да только ты сама виновата. В самое сердце ко мне пробралась. Я как узнал, что ты теперь в деревне, совсем рядом, так совсем не сплю с той поры – всё о тебе думаю.

Щёки Июлии раскраснелись от нахлынувших чувств. Она тоже постоянно думала о Егоре. Но прежде всего ей хотелось, чтобы он взял её в жёны. Как-то в детстве, когда Июлия ещё играла с куклами, сделанными из старых тряпок, Захария рассказала ей о том, как люди создают семьи, женятся, рожают детей. Рассказала она и о том, как женихи и невесты ведут себя до свадьбы. Она навсегда запомнила, что «парни шибко любят целоваться до свадьбы, вот только девушек это может довести до позора, а не до замужества».

Июлия хотела, чтобы всё у неё было правильно, как в сказках Захарии: чтобы добрый молодец, полюбив прекрасную девицу, обязательно женился на ней. Вот только кто захочет брать в жёны девушку, у которой мать – пьяница, отец – преступник, а бабушка – злая ведьма, Баба Яга? Июлия хорошенько подумала и решила утаить от юноши свои тёмные тайны. Она была настроена серьёзно и ждала от парня того же самого.

– Я хоть и сиротка, но сомневаться в своей чести никому не позволю! И себя в обиду не дам! – строго сказала Июлия.

– Да я же… Я… Не этого я вовсе хотел! – воскликнул Егор, – увидеть тебя пришёл. Да кровь в голову ударила, не сдержался.