Текст книги "Сердце бури"

Е. Соболь
Сердце бури

В серии «Дарители» вышли книги:

1. Дар огня

2. Короли будущего

3. Игра мудрецов

4. Земля забытых

5. Сердце бури

© Е. Соболь, 2018

© ООО «РОСМЭН», 2018

* * *

Пролог

Говорят, все на свете однажды подходит к концу: игры и приключения, пироги и сказки. Это – моя последняя история, но я стараюсь не грустить, потому что знаю: ты меня слышишь. И разве это не чудо? Я никогда тебя не встречала, нас разделяет добрая сотня километров, но, пока ты жив, я тоже не исчезну полностью, и я желаю тебе долгих и счастливых лет впереди, мой особенный и удивительный слушатель. Мы теперь всегда будем связаны, ведь слова – тоже волшебство, и, пожалуй, самое сильное из всех.

Для меня все началось тогда, когда я встретила необыкновенного юношу, в которого тут же влюбилась, и его странного брата, – но невероятные дела вокруг начали твориться гораздо раньше. Придется мне сделать небольшое вступление, тем более что, как ни глупо это звучит из уст человека в моем положении, времени мне теперь совсем не жаль.

Жил-был на свете великий волшебник, который любил путешествовать в виде барса. Знаю, ты это уже слышал, но сказки от повторения не портятся. Итак, Барс создал наше королевство и подарил людям Сердце волшебства – удивительный предмет, который наделял каждого новорожденного даром строить прекрасные дома или сочинять музыку, управлять дождем или говорить с животными. Но спокойствие и мир вечно длиться не могут – ни у людей, ни у королевств, – и в конце концов на трон взошел злой король Освальд. Он использовал Сердце, чтобы стать бессмертным, и оно едва не погасло. К счастью, вмешался храбрый герой по имени Сивард. Он спрятал Сердце, но, увы, погиб во время своего великого похода от рук разрушителя с даром огня.

Люди верили, что однажды Барс выберет нового героя, который отыщет Сердце и вернет людям дары, но ждать им пришлось долго: триста лет. За это время богатое королевство мастеров превратилось в обветшалое и грустное королевство бездарностей. Каждому приходилось наследовать дело своих отцов и дедов – это был единственный способ хранить знания предков и хоть как-то сводить концы с концами.

Я родилась в семье, которая держит постоялый двор у дороги, а значит, жизнь мне предстояло провести за готовкой и стиркой. Меня это совершенно не радовало, но у нас не принято интересоваться, что кого радует, тут с голоду не помереть бы – путешествия народ уже триста лет не жалует, так что прибыльным наше дело не назовешь. Да еще и начало года в этот раз выдалось такое, что мой отец рвал и метал, подсчитывая убытки. Прямо в праздник Зимнего дня у нас во дворе побили грязного калеку, который что-то украл у постояльца. Один парень пришел ему на выручку, оба сбежали, – и внезапно к нам явился целый отряд королевских посланников. Они начали нести какую-то чушь о том, что у того парня дар огня, как у разрушителя из сказки про Сердце волшебства, а затем прихватили сыновей ограбленного господина и умчались ловить – подумать только – нового разрушителя.

– Ну вот и конец доброму имени нашего заведения, – мрачно сказал отец, провожая взглядом мундиры посланников.

К счастью, все оказалось ровно наоборот: новости разлетелись по ближайшим деревням, и теперь каждый хотел их послушать из первых уст, так что в обеденном зале все время толпился народ. Главной звездой этих заседаний был ограбленный толстяк: он утверждал, что его сыновья – избранники Барса. Якобы тот явился им в заснеженном лесу, указав путь к Сердцу волшебства, и теперь они повторят подвиг Сиварда, но только наоборот: тот спрятал, а они найдут. Смех, да и только! Видела я этих сыновей – жалкие типы. Один тощий, мелкий и злобный, а второй толстый, туповатый и вечно поддакивает братцу.

Теперь работы у меня было столько, что я даже просыпалась уставшей, но через неделю вдруг настало очень странное утро. Открыв глаза, я впервые за долгое время не почувствовала уныния при мысли о предстоящем дне. Мне было легко и спокойно, даже улыбаться хотелось, и солнце казалось приветливым и теплым, как в детстве, когда просто радуешься восходу и не думаешь о том, как же неохота работать.

Спустившись в обеденный зал, чтобы, как обычно, развести огонь и натаскать воды, я увидела, что туда уже высыпал десяток постояльцев, – этот чистый, поразительно яркий рассвет разбудил всех. Если вы когда-нибудь оказывались на рассвете в придорожной гостинице, можете себе представить, какое это мрачное зрелище, – там ведь собираются те, кому приходится путешествовать, то есть самые несчастные люди в королевстве. Как говорится, «день вне дома – день пустой», никто свой двор покидать не любит, а этим беднягам приходится развозить товары и ездить на ярмарки, такое уж у них ремесло.

Но в это утро все были довольны и веселы – переговаривались, выглядывали в окна, один старик поздоровался со мной, чего уж вообще никогда не случалось. Даже чванливый старейшина Хейверхилла больше не казался таким заносчивым – глуповато приоткрыв рот, он прислушивался к далекому лошадиному ржанию на улице. Заливалась, как обычно, лошадка, которую забыл на конюшне рыжий вор, – дурная, а девать ее некуда, приходилось кормить. Остальные кони, ясное дело, сразу подхватили, и тут старейшина вдруг сказал:

– Хозяина зовет. Говорит, что тут грустно, никто с ней не разговаривает, не треплет по холке и не протирает тряпкой.

Кто-то рассмеялся, старейшина залился краской, а я брякнула:

– А остальные что говорят?

Мама вечно предостерегала, что язык без костей меня однажды до беды доведет, но старейшина неожиданно охотно ответил:

– Говорят: «Замолчи, тупица кривозубая, дай поспать».

Народ вокруг засмеялся громче, а мне было не смешно: я задавала лошадям корм и видела, что зубы у этой клячи и правда торчат вперед сильнее, чем у других. Но откуда про это мог знать старейшина? Впрочем, размышлять было некогда – каша на завтрак сама себя не сварит.

Я возилась на кухне, когда ко мне подошел один из гостей, оттеснил в сторону, вынул поварешку у меня из рук и попробовал кашу.

– Соли бы добавить, – пробормотал он.

– Кто ж в крупу соль сыплет! – возмутилась я.

Он будто и не слышал: нашел солонку, деловито пошарил вокруг, взял с подоконника кувшин топленого молока, отыскал на полке пучок залежавшихся сухих трав и пакетик апельсиновых корочек.

– Они для пирогов! – слабо запротестовала я.

– Да-да, – рассеянно кивнул он, подсыпая в котелок то одного, то другого.

Я стояла, не зная, звать отца или дать гостю довести дело до конца. В конце концов я забралась на подоконник и оттуда стала наблюдать – приятно было видеть, с каким удовольствием гость колдует над этой дурацкой кашей. А потом он шлепнул готовой каши в тарелку и сунул мне в руки.

– Попробуй, – нервно сказал он. – Хочу узнать, как тебе.

Моего мнения никто и никогда не спрашивал, так что у меня от удивления глаза на лоб полезли, но я с важным видом сунула ложку в рот.

Варево оказалось такое чудесное, что мне даже не по себе стало. Поглядев на меня, гость улыбнулся, и эта широкая улыбка совершенно изменила его хмурое, обожженное ветрами и морозами лицо. Он снял с полки стопку мисок и спокойно, как у себя дома, начал раскладывать кашу, а я – разносить ее гостям.

До того дня я никогда бы не поверила, что мне, неудачнице, у которой вечно прыщи вскакивают прямо посреди лица, может так повезти, но именно это и произошло: накануне моего шестнадцатого дня рождения Сердце вернулось, люди обрели дары, и на горизонте показались времена процветания и счастья. Может, на других концах королевства в это и не сразу поверили, но нам повезло: у нас был Ганс, лучший повар на свете, который до того утра всю жизнь провел, занимаясь продажей мебели. Те, кто не поверил в дары после приготовленного им завтрака, сломались после обеда, отведав восхитительных котлет из пшена, моркови и розмарина.

Вот так будущее и настало.

Старейшина теперь целыми днями пропадал на конюшне. Он утверждал, будто лошади отлично понимают все, что говорят им люди, только ответить не могут, и пытался обучить лошадей тому, что в детстве видел на каком-то представлении бродячих актеров, где лошади гарцевали, высоко приподнимая колени, и даже ходили на задних копытах. Наши кони проделывать все это отказывались, но Йенс Кэмпбелл надежды не терял.

– Ничего, они у меня еще и плясать будут, – брюзгливо ворчал он, потому что характер у него не исправился даже благодаря дару. – Вот вернутся мои мальчики, – а они у меня теперь герои, кто еще, как не они, Сердце вернул! – и я куплю каждому из них по коню и научу тех коней такие трюки выделывать, что все ахнут!

Пара недель пронеслась как один день. Люди со своими историями приходили и уходили, и маленький пестрый мирок нашей гостиницы процветал: отец никогда еще столько не зарабатывал. Свой дар пока что мало кто нашел – оказалось, только у некоторых он появляется вот так сразу, остальным приходится делать все подряд и искать его, так что все в округе забросили работу и увлеклись поисками. К счастью, была зима, иначе пахать и сеять стало бы некому, а так только с торговлей перебои начались, но даже несмотря на это, дела у нас с отцом шли в гору. Во-первых, повар остался в гостинице, что привлекало гостей, а во-вторых, и я нашла свой дар. На первый взгляд бесполезный, он оказался просто сокровищем для нашего дела. Управление гостиницей, недавно казавшееся скучным, вдруг заиграло новыми красками, и я развлекалась на всю катушку, пока не наступил тот самый день – двадцать восьмой от Зимнего дня и двадцать первый от обретения Сердца.

Накануне случилось что-то непонятное: ближе к полуночи небо ненадолго стало зеленым, а к полудню рядом с солнцем внезапно повисла луна. Сначала всех это развлекало, люди шутили о том, каких еще чудес ждать от новых времен, но вскоре стало не смешно: ночью солнце не исчезло, и никто не смог как следует поспать.

С утра я нагрела воды и начала, как обычно, разносить ее по комнатам, чтобы люди могли умыться, но Йенс Кэмпбелл на мой стук не ответил. Дверь, конечно, была заперта, он вечно ее запирал – боялся за все свое добро, которое прихватил, сбежав из Хейверхилла. Но странно было, что он не летит сломя голову к лошадям, как делал теперь каждое утро. Я оставила ведро под дверью и ушла. К завтраку Йенс тоже не вышел, а когда пару часов спустя я снова подошла к его комнате, она по-прежнему была заперта.

Я позвала отца, мы начали стучать вместе – никакого ответа. У нас был запасной ключ, но это ничем не помогло: ключ Йенса торчал в замочной скважине, так что пришлось взломать дверь.

Комната оказалась совершенно пуста, и не только в том смысле, что там не было Йенса. Пропали все его вещи, все бесконечные сундуки и корзины. Дверь была заперта изнутри, окно тоже: Йенс так боялся ограбления, что предпочитал спать без свежего воздуха. Мы обошли вокруг дома, но следов под окном не нашли, да и среди постояльцев никто Йенса с вечера не видел и не слышал. Бывший старейшина Хейверхилла словно в воздухе растворился.

– Одно хорошо: плату за комнату я с него брал вперед, – подытожил отец.

Новость так всех взбудоражила, что народ все утро обсуждал, что случилось, забыв даже про поиски даров. Готовкой обеда теперь занимался повар, так что я начала мыть пол, то и дело натыкаясь шваброй на чьи-нибудь ноги. Мне было как-то не по себе от исчезновения Йенса, и я даже не обернулась, когда распахнулась дверь и зашел какой-то новый гость. Но потом я сообразила, что он как-то слишком долго стоит в дверях, подняла голову – да так и застыла.

Это был самый милый парень из всех, кто на моей памяти заходил в нашу гостиницу. Вид у него был изможденный, изголодавшийся, но это ему даже шло: он выглядел как путешественник из дальних-дальних краев. Нечесаные вихры торчали во все стороны, щеки ввалились, одежда покрылась пылью, но у меня глаз наметанный, я сразу поняла: одежда дорогая, старинная, отлично сшитая. Но красивее всего были его глаза: темные, как у оленя, с пушистыми ресницами и таким мягким, теплым взглядом, как будто он ждет от жизни только хорошего, только чудесных, удивительных открытий. Было в нем что-то знакомое, но я никак не могла сообразить, где же мы встречались.

Парень разглядывал зал так, будто тоже видел его раньше, но не узнавал. Ну еще бы: мы недавно прибрались, все начистили, стены заново побелили! Людей гость тоже рассмотрел, и результаты этого осмотра ему не понравились – он нахмурил свои прекрасные черные брови, и вид у него стал такой растерянный, что я не смогла промолчать.

– Приветствую, сэр, и добро пожаловать в «Дом у озера», – тонким от волнения голосом проговорила я, пряча швабру за спину. – Вы как раз к обеду: всего за три медяка вы можете попробовать новое блюдо мастера повара, об искусстве которого наверняка много слышали!

Он посмотрел на меня с доброй, застенчивой улыбкой, и вот эту улыбку я вдруг узнала. «Великий Барс, как же люди меняются!» – ошалело подумала я.

– Привет. Меня зовут Сван Кэмпбелл. Я ищу своего отца, – сказал он, и даже голос больше не был таким детским и плаксивым, как я запомнила. – Он ведь еще здесь? Большой, ворчливый, бывший старейшина Хейверхилла.

Я едва не застонала. Угораздило же толстяка исчезнуть как раз сегодня! К счастью, отвечать мне не пришлось – отец наконец заметил гостя, подскочил к нему, и следующие минут пять они переговаривались. Я возила шваброй по полу, делая вид, что не слушаю, а Сван мрачнел все больше и больше. В конце концов отец усадил его в свободное кресло около камина, сказал, что обедом «такого прославленного героя» накормят за счет заведения, в сотый раз повторил, что мы не имеем отношения к пропаже уважаемого старейшины, и скрылся на кухне.

За столами сидело человек десять – кто разговаривал, кто возился с кусками ткани, железками или деревяшками в обычных попытках найти дар. На конюшне ржала брошенная вором лошадка. Она успокаивалась, только когда Йенс был поблизости, а сегодня разошлась снова. На Свана никто не обращал внимания – он сидел, уставившись в огонь, и изо всех сил пытался скрыть, что плачет. В соседнем с ним кресле развалился какой-то высоченный господин – ни разу его не видела, наверное, въехал с утра, пока я убирала комнаты. Он жарил на огне куски пастилы, насадив их на деревянную палочку, и это было странно: пастилы у нас не подавали, да и кто ж сладкое ест перед обедом! Но мало ли что, вдруг этот человек свой дар так ищет. Я, не обращая на него внимания, бочком подобралась к похудевшему до неузнаваемости Свану. Он не обернулся, и я присела на нижний полок камина, туда, где камни приятно нагрелись от огня. Когда Сван и его брат пришли сюда с отцом в канун Зимнего дня, они показались мне сущими детьми, хотя были моего возраста. Но теперь Сван ребенком больше не выглядел.

– Это же вы Сердце волшебства вернули? – спросила я.

Он торопливо вытер щеки и повернулся ко мне.

– Я? – Он выдавил короткий смешок. – Конечно нет. Вы здесь что, про Генри не слышали?

– Не знаю, кто это. Ваш отец говорил, вы с братом – избранники Барса. – У меня от волнения аж горло пережало, но я все же договорила: – Он вами так гордится, все уши нам прожужжал!

– Гордится? Нами? – Сван попытался сморгнуть слезы, но ничего не вышло, они поползли по щекам, и он сердито вытер их рукавом. – Ну вот, расклеился. Сказал же себе, что никогда больше не буду плакать при людях, но… Я думал, они оба в Хейверхилле. Пришел туда, а там ни Хью, ни папы. И думаю: «Ну, значит, отец еще на постоялом дворе, а Хью с ним». А теперь… Я не умею быть один, у меня не получится, я и сюда-то еле дошел, я…

Он всхлипнул, пытаясь спрятать от меня лицо, и я нерешительно тронула его за рукав, не зная, как успокоить.

– Попроси молодого человека рассказать о своих приключениях, – вполголоса посоветовал наш сосед и, сунув в рот кусок раскаленной пастилы, начал с наслаждением жевать. – Хорошая история всегда отвлекает от грусти.

– У вас, наверное, немало было приключений, – начала я.

– Я не умею рассказывать. – Сван криво улыбнулся. – Слова – это не мое.

– На самом деле ему льстит твое внимание, – опять встрял сосед, продолжая шумно жевать пастилу. – Сейчас все выложит.

Я залилась краской, и Сван наконец-то посмотрел на меня, именно на меня, а не просто на работницу постоялого двора, и тоже покраснел.

– Извините. Я… Я и правда был вместе с тем, кто вернул Сердце. Его зовут Генри, вы его, наверное, помните: за ним-то посланники и гнались.

И он все нам рассказал. Это была самая потрясающая история из всех, какие я слышала! Поверить невозможно, что Барс выбрал того, у кого дар огня, но так же невозможно было представить, что Сван мог такое выдумать, – очень уж складно он говорил.

Его и правда не назвать было хорошим рассказчиком: он перескакивал с одного на другое, долго подбирал слова, волновался, как ребенок. Но я готова была простить ему все недостатки за то, как он на меня смотрел. Так, словно я была первой девушкой, которая внимательно его слушает, или настоящей красавицей, или важным человеком. Никто нам не мешал – мой догадливый папа увидел, что мы разговариваем, и по всем поручениям бегал сам: когда мне еще выпадет возможность поговорить с таким парнем!

Сван рассказывал о великом герое с даром огня, о немой девушке, торговавшей старинными предметами, о капитане посланников, который нарушил все правила, чтобы помочь Генри. О рыжем фокуснике, о страшном Освальде в железных доспехах и о добром волшебнике Тисе, погибшем от руки злодея. Когда история дошла до того, как Хью перешел на сторону Освальда, я окончательно поняла, что не зря злобный братец Свана мне в Зимний день не понравился. Но потом Сван так жалобно расписывал, как Освальд похитил беднягу Хью, что я смягчилась.

– Худое Пальтишко мне так и не показался, хотя Генри взял с него обещание найти Хью, – хмуро сказал Сван. – Я звал, звал, но Пальтишко как в воду канул. Дальше была эта история с духами вражды – не знаю, можно ли мне про это рассказывать, – и мне было не до Хью. А на празднике в честь спасения королевского дворца я решил: пора идти домой. Вдруг Хью уже сам вернулся? Я нашел человека, который как раз собирался ехать на Север, во дворце мне дали хорошую одежду, еду, и я поехал. Две недели добирался, и ты не представляешь, сколько я всего увидел по пути!

Меня восхитило, как он запросто говорил про королевский дворец, – кто-нибудь другой до конца жизни бы кичился, что видел его хотя бы издали, а Сван ничуть не задирал нос. Я повернулась к человеку с пастилой, чтобы разделить с ним свое восхищение, и увидела, что он спит в кресле, уютно перекинув обе ноги через подлокотник. То, что он ухитрился заснуть во время такой чудесной истории, поразило меня до глубины души.

– А почему ты не дождался Генри? – спросила я, когда Сван окончательно замолчал. – Он ведь собирался помочь тебе найти брата.

Я тут же пожалела, что открыла рот. Сван вздрогнул и отвел взгляд, словно ему стыдно, хотя чего такой милый и добрый малый мог стыдиться?

– Думал, что теперь сам могу решать свои проблемы. Генри – великий человек, у него и так дел невпроворот, но теперь все равно придется просить его помощи. Раз Хью здесь нет, значит, он еще у Освальда в плену. Или сбежал и заблудился по дороге. Или вообще решил не идти домой – это же Хью, с него станется. Но я его найду. Мне надо вернуться во дворец.

Он поднялся на ноги, и я едва не крикнула: «А как же обед?», но вместо этого только схватила Свана за руку. Ладонь у него была сухая и теплая, и сердце у меня забилось, как у крольчонка.

– Не уходи. Я знаю, как тебе помочь, – выпалила я. – Смотри.

Я зажмурилась, сосредоточилась и…

– Что это такое? – пролепетал Сван, сжав голову обеими руками.

– Качели над бездной. Мое любимое место. Оно на самом высоком берегу озера – раскачиваешься и как будто над пропастью взлетаешь. И жутко, и весело.

– Ясно, но как они мне в голову попали? Я их прямо увидел, но я же там не был никогда!

Это мой дар. – Я широко улыбнулась, глядя, как он хлопает глазами. – Передавать послания. Вкладывать людям в голову то, что видела. Оказалось, это и на расстоянии тоже действует, и мы с отцом вот что придумали. Я запоминаю счастливые моменты на нашем постоялом дворе – как все отдыхают, вкусно едят и веселятся – и передаю их жителям соседних деревень со словами вроде «Приезжайте в «Дом у озера», не пожалеете!». Иногда еще рассказываю что-нибудь – про нашего повара, про хорошие сапоги, которые теперь один старик поблизости делает. У нас теперь комнаты никогда не простаивают, люди даже без дела останавливаются, просто едут посмотреть, действительно ли здесь так хорошо. Сами не понимают, как это они заранее все это увидели, а мы не признаемся, говорим, волшебство.

Мне не было стыдно, что я раскрыла наш с отцом секрет: восхищение на лице Свана все искупало. А потом он сказал такое, что я окончательно поняла: все, влюбилась по уши. Раньше я про подобное только в бабушкиных историях слышала, но сразу поняла, что вот так это и бывает: бешеный стук сердца и всплеск крови, будто ей в твоем теле становится тесно.

– В старину, наверное, люди с таким даром становились исследователями, – взбудораженно сказал Сван. – Ездили по дальним краям и передавали кому-нибудь вроде Олдуса Прайда все, что видели, а он записывал. А ты можешь, например, проверять, какие из волшебных мест уцелели, пока Сердца не было, и докладывать королю прямо в голову. Или, наоборот, можешь передавать всякие новенькие законы из дворца всему королевству. – Он вскочил. – Ты ведь можешь всем рассказать, что Сердце вернулось! Я по пути сюда встречал кучу тех, кто еще не поверил!

И вот тут-то до меня наконец дошло то, о чем я даже не думала раньше: как бы ни было хорошо дома, я больше не обязана провести здесь всю жизнь. Я могу помочь родителям сделать нашу гостиницу самой знаменитой на Севере, а потом поступить так, как никто еще не поступал: уехать. Жить своей жизнью. Посмотреть чужие края. Найти работу, которую не сможет делать никто, кроме меня. А однажды, когда мне больше не захочется путешествовать, вернуться домой.

Я вдруг заметила, что человек в соседнем кресле больше не спит, – он смотрел на меня таким задумчивым, внимательным взглядом, что я уж думала услышать от него что-нибудь ценное.

– Милочка, а обед-то будет? – спросил он.

И я со вздохом поклонилась. Гость удовлетворенно закрыл глаза, а я развернулась к Свану.

– Я могу передать твоему отцу и брату послание, – зашептала я, взяв его за обе руки. Никогда еще я не позволяла парням брать меня за руку, но оказалось, что бабушка была права: когда встретишь того, кому можно доверять, сразу поймешь. – Покажу им, что ты ждешь их здесь. С ними все в порядке, наверняка в порядке! Может, твой отец как-то сбежал из комнаты и отправился в этот ваш Хейверхилл, а вы просто разминулись в пути. А Генри наверняка победил Освальда окончательно, пока тебя не было, не сидел же он сложа руки! Он, скорее всего, освободил твоего брата, и тот тоже идет в Хейверхилл, и все вы бродите вокруг, а найтись не можете.

– А если нет? Если Освальд убил Хью? – тихо спросил Сван.

Я замотала головой так, что из волос выпала шпилька.

– Нет. Конечно нет! Они придут, вот увидишь, только поживи у нас, пожалуйста, поживи! Тебе надо отдохнуть, ты не можешь опять тащиться через все королевство совсем один!

– Я не могу у вас остаться, денег нет. Мне дали немного во дворце, и я их тратил осторожно – ты не думай, у меня в семье все бережливые. Но все равно надо было есть, и доставать транспорт, и…

– Отработаешь.

– Стихами? – Он улыбнулся своей теплой, доброй улыбкой. – Извини, глупая шутка. Я мечтал о даре сочинять красивые стихи, но, пока добирался сюда, понял точно: если у меня и есть какой-нибудь дар, то уж точно не этот.

– Умеешь же ты таскать тяжести, колоть дрова? Посуду мыть? Я уже не справляюсь, слишком много гостей стало, а нового работника мы еще не наняли. Но погоди, сначала – послание.

Сван смотрел на меня затаив дыхание, и я прикрыла глаза. Искать адресатов послания – все равно что пытаться нащупать в огромной, почти незаметной золотой паутине нужные нити. Это трудно объяснить, и это не то, что видишь глазами, но, стоило мне сосредоточиться, я почувствовала Свана рядом – теплое сияние. А от него во тьму, пронизанную бесчисленными золотыми линиями, шли две, яркие и крепкие, – его связи с родичами. Они уходили куда-то очень далеко, терялись в темноте, – жители соседних деревень по ощущениям были гораздо ближе, – но я все равно запустила по ним свое послание в надежде, что нить донесет его, как река несет кораблик из коры и веток. Я открыла глаза и задышала глубже, унимая головокружение.

– Как тебя зовут? – тихо спросил Сван, и я засмеялась от того, как забавно прозвучал этот вопрос спустя полчаса разговора.

– Мойра. Это значит «судьба».

– Угу, – сказал Сван, и у меня появилось сладкое, мучительное чувство, что он сейчас меня поцелует, если духу хватит.

К сожалению, то же чувство, кажется, посетило моего отца – он вырос перед нами, всем своим видом показывая, что Сван, может, и достойная пара для его дочери, но руки пусть держит от нее подальше.

– Через пять минут будем обедать, уважаемый господин, – сказал папа, мастерски сочетая в голосе почтительность и осуждение. – Прошу к столу. Разрешите предложить вам сесть за тот, что у окна: вид оттуда замечательный. А ты, дочка, иди-ка сюда, нужно помочь на кухне.

Раньше он часто бывал с постояльцами неприятным и грубым, а теперь изменился к лучшему, и я вдруг подумала: а что, если у отца дар управлять гостиницей? Интересно, такой вообще бывает? Но я не успела додумать эту мысль до конца, потому что случилось нечто очень странное.

Посреди комнаты возник шар света – острого, режущего глаза, как блик яркого солнца на воде. Все недоуменно уставились на него, а шар резко вытянулся, превращаясь в овал, и оттуда вылез человек. Он шагнул к нам в зал, будто из-за невидимого порога, и сияние тут же погасло. Народ, кажется, собирался броситься врассыпную, но тут все разглядели незнакомца и восхищенно замерли.

Это был, наверное, самый красивый парень на свете. Сван казался мне красивым, но было ясно, что настолько совершенного существа, как этот новый парень, природа еще не производила – во всяком случае, вокруг нашего постоялого двора. Рост под два метра, широкие плечи, статная фигура, синие глаза, длинные золотые волосы спускаются на грудь волнами – парень был просто невыносимо хорош собой.

Подруги моей бабушки любили ее за то, что она здорово умела пересказывать старинные истории о белом рыцаре по имени Маурис Шевалье. Маурис вечно спасал красавиц направо и налево, вырывал их из лап опасности, почтительно целовал им руки и уже лет триста был мечтой всех поколений женщин. Так вот, этот длинноволосый парень, застывший посреди комнаты, напомнил мне Мауриса из бабушкиных историй: «Он был так великолепен, что женщины при виде его падали с ног, а мужчины от зависти скрежетали зубами».

Красавец обвел всех взглядом, наслаждаясь произведенным впечатлением. Он был одет в золотистый костюм с пышным кружевным воротником – на мой взгляд, довольно безвкусный, но, может, там, откуда эта птица к нам залетела, все так ходят. Я думала, красавец сейчас скажет, что слышал про наш постоялый двор и желает отведать блюд знаменитого повара, но он молча пошел к нам, и только тут до меня дошло: что-то с этим парнем не то. То, что он появился из воздуха, меня не смутило, – мало ли что люди после возвращения Сердца умеют! Но пугающим было ощущение силы, которое от него исходило, – казалось, воздух вокруг парня звенит и искрится, словно это вовсе не человек.

– Привет, мордастый, – сказал этот подозрительный тип, остановившись напротив Свана, и его голос, низкий и мужественный, тоже подошел бы Маурису Шевалье. – Ты тут, я смотрю, не скучаешь.

Я недоуменно посмотрела на Свана – скулы у него были широкие, но мордастым я бы его точно не назвала. Но Сван вглядывался в поддельного Мауриса Шевалье, и вдруг его глаза расширились.

– Хью, – выдохнул он.

Мне захотелось рассмеяться – Сван, конечно, изменился за этот месяц, но поверить, что его хилый братец-коротышка превратился вот в это великолепие, было уже чересчур. Но красавец расплылся в самодовольной улыбке и кивнул.

– Ага. Самую малость подправил себе внешность, чтобы быть уж совсем неотразимым. Я теперь еще и не такое могу, гляди! – Красавец вскинул унизанные разноцветными перстнями руки. – Пусть этот убогий клоповник станет покрасивее, а то мне тут даже стоять противно. Оп!

Все вокруг начало меняться – стены раздвинулись и вытянулись вверх, зал стал неправдоподобно огромным, а мебель теперь была, как на картинке из старинной книжки: выгнутые спинки стульев, все в позолоте, пол устлан пушистым ковром. Хью – приходилось поверить, что, видимо, это все-таки он, – жадно смотрел на Свана, будто ждал восхищения, но тот замер так же испуганно, как и остальные. Это было, конечно, волшебство, но какое-то жуткое.

– Думаешь, мне без тебя нечем заняться? – раздраженно спросил Хью. – Но раз уж ты позвал меня, так и быть, разрешаю тебе присоединиться. Смотри-ка, а ты похудел. Стал еще страшнее, чем был. Ну ничего, еды у нас теперь будет завались.

Сван замер. В присутствии брата он сразу сжался и как будто стал ниже ростом. Я со страху крепче вцепилась в его локоть.

– Хью, – хрипло сказал он. – Почему ты в таком виде?

У красавца вытянулось лицо.

– И все? – неприятным, резким голосом спросил он. – И это все? Никакого «Я так рад, что тебя не прикончил Освальд», «Какое счастье, что ты теперь на такое способен», «Как здорово, что ты пришел за мной»? Нет?

Хью огляделся, будто призывал всех в свидетели своего возмущения.

– А вы чего такие хмурые? – с фальшивой улыбкой спросил он. – Ну я вас развеселю. Пусть у всех тут появится куча денег!

С потолка посыпались золотые монеты. Все вскрикнули, закрывая головы. Когда монеты перестали падать, никто их не подобрал. Мы люди простые, но понимаем: когда деньги внезапно с потолка сыплются, это не может закончиться ничем хорошим.

– Что ж вы за существа, людишки, – поморщился Хью. – Вечно все не так, хоть луну с неба достань! Кстати, вот, если уж она вам нужна. – Он щелкнул пальцами, и серебристый свет на улице превратился в обычный солнечный, а на ладонь ему упал серый шарик. – Вот она, луна. Пришлось ее уменьшить. Хотите на память?

Все попятились. Хью швырнул камень на пол, и тот с глухим стуком покатился по полу.

– Хью. По… – Сван перевел дыхание и начал заново: – Пожалуйста, скажи, что ты не сделал чего-нибудь ужасного, чтобы вот это все… Вот этому научиться.