Текст книги "Сердце бури"

Синие глаза Хью сузились.

– Почему, если у меня дела в кои веки идут в гору, сразу такие мысли? Потому что я веселюсь, вместо того чтобы тебе сопли вытирать? Ну же, ты что, не впечатлен тем, что я могу? – На все столы прямо из воздуха вдруг шлепнулись блюда, полные еды. – Вот, ты же любишь поесть, налетай!

– Ты знаешь, где отец? – вдруг спросил Сван.

– Скажем так: у него есть время подумать над тем, что отец из него хуже, чем из Освальда, – ухмыльнулся Хью. – Мы теперь всем в Хейверхилле сможем отомстить – зря они над нами смеялись. Идем. Да мне теперь даже идти не надо! Я, как волшебник, куда хочешь могу сразу попасть.

– Ты кому-то навредил, – выдавил Сван, и это был, кажется, не вопрос.

– И что с того? – разозлился Хью. – Какая разница? Все теперь мое. Наше. И это справедливо. Мы – великие братья Кэмпбеллы, избранные, Барс же показался нам! В этой истории мы главные, Генри просто влез в последний момент, а теперь ему все достается!

– Что ты несешь? – пролепетал Сван, втягивая голову в плечи. – Он всех спас. Он герой, он наш друг и…

Ой, серьезно? Друг? Да ему наплевать на тебя! – скривился Хью. На таком прекрасном лице детская гримаса смотрелась очень странно. – Вы все прямо с ума по нему сходите, да? Да он просто самодовольный болван, которого всегда любили, и он даже представить не может, каково это – быть посмешищем даже для собственного отца.

– Любили? – От удивления Сван даже голос повысил. – На него же всю жизнь охотились! Хью, ты чего?

– О, поверь, так называемый папочка его обожал. – Хью коротко хохотнул, и я поежилась от этого звука. – Я все теперь вижу по-другому. Генри – как огонь, как проклятущее пламя, но все, кого он встречает, тут же любят его, как родного. Ну ничего, я это исправлю. Прикончу его, как зверя, и все его новенькие дружки не помогут, он сдохнет один, как положено злобной твари! – Он с трудом взял себя в руки и перевел дух.

Сван молча смотрел на него во все глаза, и Хью нетерпеливо прибавил:

– Нечего так испуганно пялиться, тебе я ничего не сделаю, ты ж мой брат. Помнишь, как нам было весело вместе? Пошли отсюда, без меня ты пропадешь, тупица.

– Нет. Не пропаду, – еле слышно перебил Сван и выпрямил спину.

Хью пригляделся – и вдруг его красивое лицо застыло, глаза забегали, будто он с огромной скоростью что-то читал.

– Ты не пошел меня спасать, – медленно проговорил он, – потому что в глубине души не хотел, чтобы я вернулся. Тебе хотелось проверить, каково это: быть одному. Не зависеть от меня. И чем дальше ты шел, тем меньше я был тебе нужен.

– Нет! Я хотел, чтоб ты вернулся! – крикнул Сван. Он был весь красный, и жилка билась на виске. – Хью, ты же мой брат, я пошел бы тебя искать, я бы не остановился, пока не…

Хью утомленно поднял руку, и Сван замолчал.

– Вот я кретин: думал, ты меня поймешь, а ты и себя-то, дубина, не понимаешь. Конечно, ты в конце концов пошел бы меня искать. Ты же у нас добряк, и тебе было бы стыдно, что без меня ты прекрасно себя чувствуешь. – Хью как-то поблек, обвел взглядом зал и попятился. – Думаю, теперь я должен уйти и оставить тебя в покое. Дать тебе жить своей жизнью. Вернуть отца на этот постоялый двор, который он так полюбил. Извиниться перед Генри за то, что убил его отца и брата.

– Ты что сделал? – дрожащими губами проговорил Сван.

– Ну да, – невозмутимо кивнул Хью и сокрушенно покачал головой. – И перед Барсом за то, что забрал его силу. Да и вообще положить эту дурацкую силу на место.

Он пошел к двери. В комнате висела такая тишина, что ее ножом можно было бы резать. Сван медленно выдохнул, и ужас в его глазах чуть притупился. А потом Хью остановился.

– Точнее, я мог бы так сделать. Вот только чуть не забыл кое-что, – подрагивающим голосом проговорил он, не оборачиваясь. – Я ж теперь самый могущественный человек в королевстве и никому ничего не должен. Особенно тому, кто решил бросить меня на произвол судьбы и завести себе новых друзей.

– Хью, не дури, – беспомощно выдохнул Сван. – Пожалуйста, прекращай, я очень тебя про…

Тот вдруг заорал, оглушительно, на одной ноте, как рассерженный ребенок, сжав кулаки, – и люди вокруг начали падать. Повар, мой отец, все постояльцы, – один за другим, как тряпичные куклы. Я даже не сразу поняла, что случилось, думала, их просто оглушили вопли Хью. Но никто не двигался, и вот тогда закричала и я. Мне казалось, от рыданий меня сейчас на части разорвет, но почему-то изо рта не вырывалось ни звука. Я не сразу сообразила: ладонь Свана зажимает мне рот. Рука у него была ледяная, и я вцепилась в нее зубами, но он не отпустил. Все были мертвы, они умерли, я видела это по их раскрытым остекленевшим глазам, и сквозь ужас и невыносимую боль ко мне вдруг прорвалась странная, неуместная мысль: кого-то в этой комнате не хватало. Но я никак не могла понять кого, не могла сосредоточиться.

Хью подошел к нам. Он выглядел совершенно спокойным, невозмутимым, как будто не он только что убил десять человек, даже не прикоснувшись к ним, и внезапно посмотрел прямо на меня, так, будто впервые заметил.

– О, смотри-ка, да ты девчонку себе нашел. Она не сдохла, потому что ты ее защищаешь. – Он снова всмотрелся во что-то далекое, глаза у него бегали все быстрее. – Какая прелесть. Кто-то польстился на моего тупого жирного брата, вот это и правда чудо. Ну ладно, это можно исправить.

Он задумчиво посмотрел на меня, и мне захотелось вцепиться ногтями в это фальшивое лицо, которое больше не казалось красивым.

– Нет. Не надо, Хью, – еле слышно сказал Сван, с трудом выталкивая из себя слова. Он весь трясся, но не отпускал меня. – Я сделаю, что скажешь. Я буду…

– Да мне наплевать. Поздно, братец. – Хью криво улыбнулся. – Раньше надо было думать. Это ты виноват. Ты до всего этого довел.

Он занес руку, и тут ему в затылок ударило что-то маленькое и круглое. «Луна», – заторможенно подумала я. Наверное, она была очень твердой, а удар – очень метким: Хью вскрикнул и схватился за затылок. Никто не двигался, но луна, серый круглый камешек с разводами, снова поднялась в воздух с пола, набрала скорость и треснула Хью по лбу. Тот вскрикнул и зарычал почти испуганно – у него был такой дикий вид, будто он привидение увидел.

– Кто здесь? – Хью бешено озирался, а потом закрыл глаза. – Я тебя не вижу. Кто ты такой? Не Барс, точно не Барс, но кто тогда?

– Положи силу туда, где взял, Хьюго, – сказал из пустоты странно знакомый голос. – А если не можешь, хотя бы пожелай себе ума: умному не так скучно быть одиноким, а ты, несомненно, в конце концов останешься совершенно один.

Хью не ответил – его глазные яблоки быстро двигались под веками, и я поняла, что надо делать: треснуть его по башке, пока не смотрит. Я огляделась в поисках тяжелого предмета – от Свана я помощи не ждала, он замер на месте, как дерево.

– Ну, а вот теперь вижу, – пробормотал Хью, резко схватил рукой пустоту, словно комара ловил, и только тогда открыл глаза.

Из пустоты раздался вскрик, шипение, какое-то витиеватое и древнее ругательство. Хью посмотрел на свою руку. Теперь он сжимал в ней клок темной ткани, с которого на пол капала кровь. Он бросил его и с улыбкой огляделся. Теперь в комнате было тихо.

– Это вчера вы, ребята, были непобедимыми, – зло сказал Хью. – Но ты, старик, кое-чего не понял: время сказочек Барса закончилось. Теперь это мой мир, и все тут будет так, как я хочу.

В следующую секунду я почувствовала что-то невыносимое – как будто мои ребра треснули, изогнулись и костяным обручем сжали мне сердце. Сван закричал, и я вцепилась в него. Больше ни на что не было сил, меня затапливал ужас такой силы, что даже боль по сравнению с ним не имела значения. Сван зашептал что-то, и сначала я даже слов не могла разобрать, но потом разобрала, и от удивления даже вдохнула в полную силу. Наверное, бывает так, что дар спит, пока его не разбудит большое потрясение, и вот это, кажется, и произошло. Сван говорил стихами, и это были хорошие стихи:

 
– Каждый сам выбирает, куда он идет,
Я – только вперед, мое сердце из стали.
И в мире, пустом и холодном, как лед,
Слова нам вернут то, что мы потеряли.
 

Я бы очень хотела, чтобы это была история того, как я выжила и стала счастливой, но это история того, как я умерла. Бабушка говорила, что смерть – это прекрасная девушка в белых одеждах, она возьмет тебя за руку и поведет за собой. Во всяком случае, именно такая пришла за Маурисом Шевалье в последней истории про его приключения, но я думаю, что у каждого она своя. Моя смерть выглядела, как прекрасный юный поэт, и его мягкий голос, его рифмующиеся строчки сопровождали меня туда, откуда не возвращаются.

Но это не совсем конец. В последние секунды, когда я думала, что больше ни разу не смогу вдохнуть, я внезапно поняла, что должна сделать. Сван использовал свой дар, а я использую свой. И тогда я собрала все оставшиеся силы и отправила послание. В реальности времени было совсем мало, но у слов свои законы: я внезапно с невероятной ясностью поняла, что мой дар полностью мне подчиняется, что на самом деле я могу не только расхваливать наш постоялый двор жителям соседних деревень, я могу отправить послание любой длины и сложности куда угодно. И я отправила его тебе. Сван был прав: ты сияешь, как солнце, и найти тебя в бесконечной золотой паутине человеческих связей оказалось совсем легко.

Где-то снаружи Сван все еще плачет, и мне очень хочется успокоить его, но я не могу больше открыть глаза. Впрочем, здесь время идет совершенно по-другому, и его достаточно, чтобы сказать тебе все, что нужно. Я знаю, что, как только произнесу последние слова, мне конец, – но дар все-таки удивительно мощная штука. Пользуясь им, становишься частью чего-то большего, чем ты сам. Становится не так одиноко жить – и умирать тоже.

Говорят, в историях важны только главные герои, всякие рыцари и принцы, короли и королевы, а остальные – просто пешки, которых сметают с доски по пути. Но чтоб они провалились, эти правила! Я говорю от лица всех пешек, всех проглоченных и неважных, всех второстепенных и посчитанных сотнями. Спаси нас, Генри, сделай так, чтобы никто больше не погиб, потому что сам Хью не остановится. Я видела его глаза, когда он убил меня: безумные и жуткие, словно он уже и вовсе не человек.

Меня зовут Мойра Браун, я мастер посланий и простая девчонка с постоялого двора, и с меня начинается эта история, но она не про меня, конечно нет.

Это – твоя история.

Глава 1
Четвертый волшебник

За свои шестнадцать лет Генри твердо выучил одну истину: если просыпаешься с нехорошим предчувствием, не думай, что оно тебя обманет. Чутье – упрямая штука, оно вещает из самой глубины твоего существа, из тьмы, куда мысли не дотягиваются, и если оно говорит тебе, что дела плохи, готовься: ты еще мирно дремлешь, а оно уже засекло шорох стрелы, отпущенной в полет за сотню метров от тебя.

Вот и теперь Генри открыл глаза, лежа на чем-то мягком, в тепле и безопасности, а чувство тревоги словно покалывало его изнутри. Он приподнялся на локте и огляделся, но на вид все было в порядке: с тех пор как он заснул в этой самой библиотеке под монотонное чтение Эдварда, ничего не изменилось. Разве что Эдвард перебрался на соседний диван – видимо, Генри сильно толкал его во сне – и теперь спал, свесив руку вниз и опустив на грудь раскрытую книгу.

За окном по-прежнему сияло солнце, но это вовсе не значило, что наступил день, – спасибо Хью и безобразию с небесными светилами, которое он устроил. Собственное чувство времени говорило Генри, что проспал он от силы часа два, а значит, ночь даже до середины не добралась. Глаза слипались, Генри зарылся лицом в подушку с облезлой старинной вышивкой и провалился в спокойный, глубокий…

– Просыпайся, Генри, – мягко проговорил незнакомый голос. – Как говорят наши общие друзья скриплеры, «некогда объяснять, но нам пора».

«Ну, началось», – успел подумать Генри, скатываясь с дивана и ныряя за него, чтобы спинка в случае чего закрыла от стрелы или ножа.

У окна, там, где минуту назад никого не было, стоял высоченный темноволосый мужчина в шерстяном плаще. Освальд учил Генри: «Если кто-то незаметно к тебе подкрадется, сначала засвети ему чем-нибудь тяжелым, а потом уже разглядывай, кто пожаловал». Но в этот раз Генри только выглянул из-за дивана и даже не стал прятаться обратно. Во-первых, ничего тяжелого под рукой все равно не было, во-вторых, незнакомец был удивительно похож на Перси: смуглый, кареглазый, с внимательным теплым взглядом, словно читающим мысли. Правда, в отличие от Барса в человеческом обличье, у гостя были короткие волосы и мощная фигура, не оставлявшая сомнений в том, что в случае чего он может кулаком вогнать в доску гвоздь.

– Ты отец Перси? – брякнул Генри, потому что сходство было поразительное. Вот таким бы Перси и вырос, если бы не был болен, ну и если бы тренировал мускулы лет этак двадцать подряд.

Тут Генри запоздало сообразил, что никто, кроме людей во дворце, не знает, что великий Барс на самом деле – хилый подросток, но гость расхохотался так, будто понял вопрос и нашел его уморительно смешным.

– А ты умеешь польстить, Генри. Нет, мы с ним не родственники, но, знаешь, творение иногда бывает похоже на своего создателя больше, чем последнему хотелось бы.

Гость натянул капюшон плаща, грузным шагом подошел к той стене, где висели портреты волшебников, и сел в кресло под одним из них.

– Ты – Странник. Четвертый волшебник, – выдохнул Генри, переводя взгляд с нарисованной фигуры в низко надвинутом капюшоне на такую же, но настоящую.

– Собственной персоной. – Странник качнулся вперед в каком-то сидячем подобии вежливого поклона. – Тебе повезло, Генри: не могу вспомнить ни одного смертного, которому удалось бы познакомиться со всей четверкой волшебников. Да ты и вообще счастливчик – в твоем последнем приключении я буду сопровождать тебя, а такая честь не всякому выпадает. – Его губы внезапно тронула мягкая, добрая улыбка. – Не волнуйся. В отличие от Тиса, я хороший наставник и не брошу, когда нужен.

– Звучит обнадеживающе, – пробормотал Генри. – А можно уточнить насчет «последнего приключения»? Надеюсь, ты имел в виду, что я разделаюсь с Хью и буду жить спокойно, а не то, что я протяну ноги?

Странник снял капюшон и откинул голову на спинку кресла. Он больше не улыбался.

– Перси вечно надеется на лучшее, вот так он своей силы и лишился, – негромко сказал он. – Такому, как Хью, подобная сила не по зубам, он не сможет держать ее в узде, и тогда погибнут люди. К счастью, у нас есть оружие на крайний случай, и этот случай стремительно наступает. – Странник поднялся и взял Генри за оба запястья. – Идем, Генри. Ты можешь покончить с этим, пока Хью не натворил дел.

Генри выдернул свои руки из его хватки. Он уже чувствовал, куда клонится разговор.

– Мой дар не действовал на Барса, я прикоснулся к нему и не обжег. И на Хью не подействует. Мы найдем другой способ с ним разобраться.

– Ты не желал Барсу смерти, а еще ты был слаб, но сила разрушителя – понятие растяжимое.

Генри выдавил короткий, отрывистый звук, надеясь, что это сойдет за невозмутимый смешок.

– Если я стану сильнее, я не смогу контролировать огонь. Превращусь в чудовище, которое будет хуже Хью, и не смогу больше стать собой, обычным человеком, вернуться назад и… – Генри всмотрелся в лицо Странника и медленно проговорил: – Но этого ведь в твоем плане и нет, верно? Я – просто оружие.

– Ты не обычный человек, ты разрушитель, – негромко сказал Странник. – Бояться самого себя – путь в никуда, Генри. Тебе придется пустить дар огня в ход, хочешь ты или нет. Я всего лишь предлагаю сделать это, пока никто еще не погиб. Сейчас ты слишком слаб. По сравнению с Хью – просто котенок. Тебе нужно заставить огонь вырасти во много раз, вот тогда у тебя будет шанс.

От гнева Генри едва не задохнулся. Произнося все это, Странник казался таким спокойным, что хотелось ударить его по лицу.

– Мы успеем остановить Хью, у нас тут самые умные люди в королевстве. – Генри сделал широкий жест, имея в виду всех, кто в замке: Эдварда, Перси, Освальда. – Мы найдем способ решить все мирно.

– Хорошо иметь верных соратников. Но тот, кто хочет сделать что-то великое, всегда остается один, – пожал плечами Странник и каким-то мальчишеским, вызывающим движением сунул руки в карманы штанов. Под плащом одежда у него была самая обычная, неприметная и темная. – Чтобы совершить невозможное, приходится отдавать все без остатка, а победить Хью, считай, невозможно. Он очень силен, я чувствую, и одолеть его можешь только ты, один на один: твой дар против его силы.

– Знаешь, а я понял, в чем твоя беда. Ты не привык искать помощь, ты всегда один, – захлебываясь от злости, пробормотал Генри. – Эдвард говорил, ты вечно скитаешься по королевству, про тебя даже сказок не рассказывают, у тебя нет друзей, никого у тебя нет. А мы теперь все вместе, и вместе мы победим его, не превращая меня в зверя.

Генри обернулся на спящего Эдварда. Он был дома, с семьей, и это придавало ему таких сил, каких никогда не придавало одиночество. Но наверное, после многих лет одиноких скитаний Страннику было этого не понять.

– Думаешь, я хоть чего-то не сделаю, чтобы их защитить? Но только не это, только не то, о чем ты просишь. Я уже четыре раза победил, не используя дар, смогу и в пятый. Спасибо за попытку помочь, а теперь вали отсюда, я не собираюсь тебя слушать, не собираюсь поддаваться огню, или умирать, или чего еще ты там от меня хочешь. Нет уж, не в этот раз. Я хочу жить, мне есть теперь ради чего, и я выживу. И одержу победу без всякого огня. Это ясно?

Странник примирительно поднял руки и сделал шаг назад.

– Твое самомнение, Генри, однажды тебя убьет. Ладно, как знаешь. Если передумаешь…

– Не передумаю.

– … то позови, и я приду.

– Дашь мне склянку вызова, как Тис? – ядовито спросил Генри. Раньше ему было так легко оставаться спокойным, но сейчас он чувствовал упоительную злость, чувствовал себя живым как никогда. – Давай, я ее на твоих глазах в окно вышвырну, чтобы до тебя наконец дошло мое «нет».

Странник невесело, скупо улыбнулся:

– Лично мне все эти сказочные штуки не нужны – просто мысленно позови меня, и все. До встречи, Генри.

Он исчез, а Генри тяжело опустился в кресло. Он вдруг понял, что его встревожило: и Джоанна, и волшебные существа были потрясены, узнав об истинном обличье того, кто их создал, а вот Странник, кажется, всегда знал настоящее имя Барса. Что, если четвертый волшебник куда могущественнее трех остальных? Что, если он прав, и стать огненной тварью – единственный способ разобраться с Хью?

Генри успел провалиться в эти размышления так глубоко, что с трудом от них оторвался, когда Эдвард заворочался и приподнялся на локте.

– С кем ты разговаривал? – сонно спросил он.

– Ни с кем, – неестественно бодрым голосом сказал Генри, глядя в окно. Сейчас ночь, сейчас же ночь, ничего не случится до утра. – Можешь рассказать мне все, что знаешь про Странника?

И тебе доброе утро. – Эдвард, кряхтя, сел и бережно переложил книгу на стол. – Ладно, слушай. Никто не знает, что он может, как выглядит, плохой или хороший. В сказках он появляется редко и всегда в надвинутом на лицо капюшоне. Самый таинственный волшебник из всех. Считается, что каждый может встретить его в дороге, а еще, помню, в одной сказке говорилось, что у него есть особая сила, которую он открывает одному из тысячи, только не сказано, что надо сделать, чтоб попасть в число этих счастливчиков. – Эдвард зевнул, старательно прикрывая рот рукой. – Так, секундочку. По-моему, еще глубокая ночь. Ты не против разойтись спать по своим комнатам? Пружины в этом диване, кажется, сговорились меня прикончить.

– Что, если где-то что-то уже случилось? – пробормотал Генри.

– Угу. За те несколько часов, пока окружающий мир был без твоего присмотра, треснула небесная твердь, и люди начали ходить на головах. Эй! Генри, стой, я же шучу! – Эдвард догнал его и загородил собой дверь. – Ничего не случилось, балда! Ты до утра дожить не можешь, не спасая всех направо и налево?

Генри сделал рывок в сторону, а когда Эдвард подался следом, резко сменил направление, скользнул под его рукой и выскочил в коридор. Там было тихо, все обитатели дворца, кажется, мирно спали, но вопрос, который он хотел задать, до утра ждать не мог.

– Ты дома, больше не обязательно быть героем круглые сутки, – частил Эдвард, не отставая от него. – Кстати, я знаю, чем мы займемся с утра: надо бы подобрать тебе комнату. Гостевая спальня, где тебя поселили, слишком скромная для принца, а в твоей детской теперь живет Перси, но ты можешь выбрать любую дру… Генри!

Дойдя до нужной двери, Генри не стал стучать, просто распахнул ее и, подойдя к маленькой кровати, громко кашлянул. Впрочем, вежливый кашель на Перси не подействовал, и Генри молча усадил его, крепко держа двумя руками за плечи. Тот сонно моргнул и попытался лечь обратно, но Генри не отпускал.

– Ты что творишь! – зашипел Эдвард. – Он же сотни лет не спал!

– Я и забыл, как громко бьется сердце, когда тебя трясут со сна, – пробормотал Перси, не открывая глаз. – Как же хорошо быть живым: веки слипаются, в голове туман. Волшебное чувство.

– Кто такой Странник? – выпалил Генри. – Ясно, что он волшебник, но… Если его вызвать, он может нам помочь? На что он способен?

Перси распахнул глаза, и на его лице проступило выражение, которого Генри там еще не видел: страх.

– Нет, Генри, – медленно проговорил он, разом проснувшись. – Звать его было бы верхом безумия, и, надеюсь, он нам в пути не встретится. Выбрось эту идею из головы и обещай, что никогда, никогда не позовешь его сам.

Генри медленно выдохнул. От облегчения у него шея взмокла: он же чувствовал, чувствовал, что этому здоровяку в капюшоне нельзя доверять, как же хорошо, что он оказался прав.

– Обещаю, – быстро ответил он. – А теперь надо всех будить: Хью вторые сутки разгуливает по королевству с огромной силой, пора с этим разобраться.

Перси сел, опираясь спиной на подушку, и взглянул на Генри неожиданно острым взглядом – не ребенка, а мудрого волшебника, пусть и растерявшего свою силу.

– Думаю, Хью пока тратит время на исполнение всех желаний, какие посещали его при жизни. Отведать лучшие блюда, пожить в роскоши, поцеловать красивую девушку. – Перси широко зевнул. – Но скоро он кое-что поймет: ирония его положения в том, что человеческие развлечения больше не приносят радости, потому что он не совсем человек. И тогда, думаю, он испугается и вернет силу на место. Все эти восхитительные ощущения – усталость, сон, голод, сытость – ни на что не променяешь.

– Вы же променяли, – тихо сказал Эдвард.

Он смотрел на этого встрепанного сонного мальчика как на чудо, подобного которому никогда не видел. И Генри вполне разделял его чувства: его поражало, что Перси не горюет о потере своего величия.

– У меня была цель, – фыркнул Перси. Щека у него дергалась даже со сна, но и от этой половинчатой улыбки Генри почувствовал, что начинает улыбаться сам. – Я хотел сделать нашу печальную землю королевством волшебства, а мечтатели всегда готовы идти на неудобства. Но Хьюго не производит впечатления человека, мечты которого простираются далеко, и, думаю, он быстро наиграется. Ну или есть еще вариант: он поумнеет и решит использовать силу для чего-нибудь полезного.

– Либо решит поубивать всех вокруг, – покачал головой Генри.

– Я всегда надеюсь на лучшее, – безмятежно сообщил Перси. – Давайте изо всех сил поверим, что Хью исправится. Иногда помогает.

И с этими словами он упал обратно на кровать, завернулся в одеяло и, кажется, немедленно заснул.

– Он прав, – шепотом сказал Эдвард. – Уверен, Хью образумится или просто будет сидеть тихо.

Генри поднял брови. Он думал, Эдвард придет в восторг оттого, что надо побороть еще одного врага, совершить подвиг, проучить обидчика, – в общем, сделать что-нибудь героическое. Но Эдвард глядел встревоженно, и нерешительное, просящее выражение его лица сказало Генри больше, чем слова.

– Ты не хочешь с ним драться, – медленно проговорил Генри. – Он же тебя… Он тебя убил. Он убил скриплеров, и кошек, и Освальда, и…

– Вот уж кого не жалко, – вставил Эдвард.

– И после этого ты считаешь, что Хью будет сидеть тихо?

– Ну, если мы явимся к нему со словами «эй, паскуда, мы пришли тебя побеждать», тут он точно даст сдачи. Не надо пороть горячку, давай подождем.

Генри вытаращил глаза. Слышать такое от Эдварда было все равно что услышать от волка: «Я тут подумал и решил перейти на овощи».

– Ты дома, – свирепо сказал Эдвард. Он был весь красный, не то от злости, не то от стыда. – Тебя тут долго ждали. Может, дашь нам хоть немного насладиться твоей компанией, прежде чем нестись куда-то сломя голову? Нет! – Он резко поднял руку, увидев, что Генри собирается ответить. – Больше никаких подвигов, хотя бы до утра.

Эдвард сердито распахнул дверцы огромного шкафа, порылся на полках и вытащил пыльную деревянную доску, разрисованную белыми и черными квадратами.

– Раз не хочешь спать и другим не даешь, вернемся в библиотеку и сыграем.

– Не уходите, – внезапно пробормотал Перси. – Даже во сне приятно побыть в хорошей компании.

С этими словами он закрыл глаза, и в ту же секунду его дыхание снова стало глубоким и ровным.

– Вот как надо засыпать, учись, – весело сказал Эдвард, садясь в кресло рядом с небольшим столиком, и высыпал из холщового мешочка черные и белые фигурки.

Генри взглянул за окно. Все, чего он хотел, – это остаться в теплой, уютной комнате, заваленной детскими вещами, в комнате, где он и сам чувствовал себя ребенком. Остаться рядом с братом, который его защитит и научит играть в шахматы, рядом с мальчиком, который однажды создал королевство, а теперь спит, обняв подушку.

«Тебе надо идти, тебе пора, мирные времена не для таких, как мы с тобой, – сказал огонь, и Генри вздрогнул. Этот злой, азартный голос, шепчущий на ухо изнутри, до сих пор заставал его врасплох. – Пойдем, дружочек. Мужик в плаще был прав, я тебе пригожусь. Сейчас наше время».

– Валяй, расставляй, – сказал Генри, падая в кресло напротив Эдварда. Слушать советов огня, древней злобной сущности, уж точно не стоило. – Я помню, как дед нас учил играть, но не помню, что надо делать.

– Ничего, три минуты, и ты все поймешь. Сам с собой я часто играл. Заметь, всегда выигрывал!

Вместо трех минут потребовался час, чтобы до Генри начало доходить, как устроена вражда этих фигурок.

– Прекрати все время ходить ферзем! Я вижу, что это твоя любимая фигура, но не подставляй ее так! – возмущался Эдвард. – Пусть в твоей команде все действуют вместе – пешками можешь жертвовать, ими хорошо отвлекать внимание от важных фигур. Попытайся продвинуться вглубь доски и навести в моих рядах панику.

Они сыграли три партии – Генри проигрывал так быстро, что не успевал даже разобраться, как можно было этого избежать, – и как раз начали четвертую, когда в дверь тихонько постучали. Эдвард посмотрел на громоздкую конструкцию с двумя гирями, висевшую на стене, и Генри вспомнил, что вот по таким штукам – часам – определяют время те, кому недостаточно солнца, теней и звезд. Впрочем, теперь часы пришлись как нельзя кстати – за окном было светло, как в полдень, у неумехи Хью даже солнце не двигалось по небу, так и висело на одном месте, как приклеенное, – и только часы напоминали, что ночь в разгаре: половина третьего.

– Войдите, – громким шепотом сказал Эдвард.

Перси даже не пошевелился – видимо, за тысячи лет и правда соскучился по сну. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Джетт. Глаза у него сияли.

– Удобный у вас дворец, сам выводит, к кому хочешь! Генри, я тебя искал, думал, вдруг ты тоже не спишь. А тут услышал голоса за дверью и решил зайти.

Он просочился в комнату, прикрыв за собой дверь, и Эдвард неодобрительно щелкнул языком:

– А разрешения спросить не надо?

– Не в такой чудесный день! То есть ночь. – Джетт шлепнулся на пол рядом с их столом. – Мама заснуть не могла, я играл ей на губной гармошке, и, представляете, помогло: она меня вспомнила! Действительно поняла, что я – это я, а не ее выдумка, и что мы правда во дворце! Она потом заснула, а я так и не смог, и, в общем, у меня к вашему высочеству два вопроса. – Он развернулся к Эдварду. – Вопрос первый: можно мы с ней тут останемся? Идти-то некуда. Уверен, мой друг король возражать не будет, но я решил прощупать вопрос со всех сторон.

– И на каком же основании вы собрались поселиться во дворце? – поинтересовался Эдвард.

– На том, что я лучший друг вашего чудесным образом найденного брата, а тот никогда не бросит человека в беде. – Джетт подмигнул Генри. – Еще я могу играть на гармошке, а ваш дорогой отец как-то сказал мне, что звуки гармошки поднимают ему настроение. Ну как, не возражаете?

– Не королевский замок, а проходной двор, – проворчал Эдвард.

– И сразу второй вопрос, – бодро продолжил Джетт, подбрасывая на ладони шахматную пешку, хотя Генри даже не заметил, как та оказалась у него в руке. – У вас нет каких-нибудь видов на Агату? То есть, проще говоря, интересует ли она вас в возвышенно-любовном, поэтическом смысле или путь свободен?

На скулах Эдварда начал проступать гневный румянец.

– Ах ты, наглец. Это самая высокородная невеста во всем королевстве, и ты думаешь, что она…

– Да не кипятитесь вы! – беззаботно махнул рукой Джетт. – Слушайте, она мне нравится, и у меня, по-моему, есть шанс. Я – парень хоть куда! Нам всем было не до любовных песен – ну, знаете, Освальд, Предел, мои односельчане, смерть вашего высочества и все такое, – но теперь мне уже хочется жить нормально. Не бежать, как заяц, а с мамой где-то обжиться, девушку найти. Да, я понимаю, Хью обрел силу Барса, и это ужасно, но, может, он как-то… ну… подзабудет про нас? Или подавится этой своей силой? – Джетт перевел дыхание и тут же зачастил снова: – Так как насчет Агаты? Она свободна? И как у вас вообще все это устроено? У нас в деревне, когда девушка нравилась парню, он просто подходил к ней и говорил: «Может, поженимся?», а она обычно отвечала: «Ну ладно, давай». Деревня маленькая, и, чтобы одной не остаться, надо соглашаться. Но у вас тут, наверное, этого маловато будет.

– Вообще-то ее когда-то прочили мне, – процедил Эдвард, покрасневший уже до цвета бордовых бархатных штор на окнах. – Она дочь хранителя казны и главной придворной дамы, а ты – простолюдин, который не умеет даже…

– Давайте проще: любите вы ее или нет? – перебил Джетт.

Эдвард с утомленным видом прикрыл глаза, но ответить не успел: в дверь опять постучали.

– Да уж заходите, – проговорил он, взглянув на часы. Без четверти три.