Текст книги "Сердце бури"

В комнату заглянула Агата. Она хотела уже показать Генри какую-то табличку – говорить она по-прежнему не могла, – но тут заметила, как все на нее смотрят, и настороженно замерла.

– Ну что же ты, проходи. Тебе, наверное, тоже не спалось, – сказал Эдвард тем дурацким медовым голосом, который использовал только для общения с женщинами.

Агата попыталась отступить обратно за дверь, но Джетт вскочил, подошел к ней, прихрамывая еще сильнее, чем обычно, и с небрежным видом оперся на притолоку.

– Приветик, – тем же тоном, что и Эдвард, проговорил он. – Как дела? Необычная сегодня погодка.

Генри прикрыл лицо рукой. Агата прожигала его таким взглядом, будто это он виноват, что все внезапно сошли с ума.

– Присаживайся на диван, мы рады твоей компании, – пророкотал Эдвард.

Генри едва не застонал, но Эдварда было уже не остановить: судя по всему, дело было даже не в том, чтобы понравиться Агате, а в том, чтобы позлить Джетта. Эдвард взял Агату под руку и проводил до дивана. Та с опаской села и попыталась незаметно положить в карман табличку, но Джетт, несмотря на возмущенное мычание Агаты, ловко выхватил табличку у нее из рук.

– «Генри, не спалось из-за солнца, искала тебя», – прочел он вслух.

– Это невоспитанно! – возмутился Эдвард, но, услышав следующие слова Джетта, замолчал.

– «Давай обсудим, как разобраться с Хью. Я могу быть полезной, я хочу всем это доказать, только не оставляй меня тут. Мама жаждет выдать меня хоть за кого-нибудь, раз уж Симон куда-то пропал». – Джетт помолчал, а потом лицо у него просветлело. – Я знаю, как решить этот вопрос.

– Не вздумай, – сердито перебил Эдвард. – Не до такой степени «хоть за кого-нибудь».

Оба уставились на Агату, и та, бросив на них подозрительный взгляд, вытащила из сумки, перекинутой через плечо, пачку картонных табличек с готовыми надписями. Перебрала их – Генри успел заметить: «Привет», «У меня дар понимать, как работают вещи» и «Я это починю» – и высоко подняла ту, на которой было написано «Что случилось?».

– Ничего, – быстро сказал Эдвард. – Кстати, ты прекрасно выглядишь.

Агата с сомнением оглядела свое старое малиновое платье с невероятно облезлыми кружевами, и Эдвард поспешно прибавил:

– Да, отличное платье. Принадлежало матери твоего отца, верно? А до этого ее матери. Он подарил его тебе на шестнадцатилетие, как раз перед тем, как его убили. Хороший человек был твой отец. Помню, над тобой тогда из-за платья смеялись другие девушки – кружева ценная штука, надо было вашей семье получше их хранить, а так их моль съела еще в прошлом веке. А твой отец сказал, что его мать была самой красивой женщиной во дворце и с гордостью носила это платье, ведь женщины вашего рода не боятся быть смешными, потому что они храбрее всех.

Агата слушала его с широко раскрытыми глазами, и Генри услышал, как Джетт еле слышно пробормотал: «И кто еще тут ловкач без стыда и совести?» Тем временем Агата, вынув из сумки пустую табличку и кусок угля, торопливо нацарапала:

«Откуда ты все это знаешь? Ты десять лет бродил, как призрак, и ни с кем не разговаривал».

– Я следил, – со значением сказал Эдвард. – Следил за всеми. Иногда вы меня не замечаете, а я тут как тут. Поверь, я это умею.

– Буду теперь проверять каждый угол, заходя в комнату, – вставил Джетт.

– Ты действительно не боишься, что я прикажу тебя наказать за то, как ты разговариваешь с наследником престола? – уточнил Эдвард.

Джетт помотал головой и уселся на ковер у ног Агаты.

– Не. Мы теперь все будем жить долго и счастливо. Вы больше не выглядите как злобный, высокомерный козел. А ты, Генри, по сравнению с нашей первой встречей стал просто мастером веселья и душой компании. Олдус Прайд обрел дар летописца в ту эпоху, когда есть о чем писать. Придурок по имени Симон, за которого тебя, Агата, хотели выдать, затерялся на просторах королевства. Великий Барс пережил потерю силы и, как это ни странно звучит, умильно сопит в этой кроватке, – его, кажется, и барабанный бой не разбудил бы. В общем, если кто-то ждал счастливого финала, он именно сейчас. – Джетт запрокинул голову, чтобы увидеть Агату, и расплылся в такой улыбке, что она, кажется, действительно достигла ушей. – Кстати, моя мать меня вспомнила. Можно, я тебе расскажу, как было дело?

Агата кивнула. Вид у нее был растроганный, и Джетт торжествующе повернулся к Эдварду:

– А вы, ребята, валяйте, переставляйте деревяшки дальше.

– Это шахматы. Игра для умных, – запальчиво сказал Эдвард, но послушно опустился в кресло: то ли речь Джетта и на него произвела впечатление, то ли ему просто надоело спорить.

Пару минут Эдвард задумчиво барабанил пальцами по столу, а потом передвинул ладью – башенку с зубцами.

– Тебе шах, отбивайся, – довольным голосом сообщил он.

И Генри попытался отбиться, но с каждым ходом думать нужно было все сильнее, а положение его команды белых фигурок становилось все хуже. Четверть часа спустя Генри вдруг обнаружил, что не играет, а полулежит в кресле, размышляя над ходом, которого и вспомнить-то не может.

«Сейчас засну», – подумал он, и в голове у него стало спокойно и тихо.

Когда он открыл глаза, освещение в комнате было каким-то бледным, и в первую секунду Генри испугался, что проспал очередную беду, но, взглянув на часы и в окно, сообразил, что все как раз наоборот. Неестественно яркой луны в небе больше не было, только солнце – по-зимнему бледное, каким ему и положено быть в это время года в девять часов утра. От облегчения Генри едва не засмеялся. Все были правы: то ли Хью понял, что хватит валять дурака, то ли правда как-то лишился своих внезапных способностей, – вдруг все как-то само устроилось? И тогда можно целыми днями играть в шахматы, болтать с Джеттом, читать книги, кататься на лошадях, выбирать себе комнату, есть и спать, делать все, что захочется, и главное – больше никогда, никогда не быть одному.

Агата стояла у окна, обхватив себя за плечи, и Генри подошел к ней. Она подскочила, и Генри запоздало вспомнил, что он не на охоте и бесшумно подкрадываться было не обязательно.

– И кто из них тебе больше нравится? – спросил Генри.

Хорошее настроение переполняло его, покалывало изнутри, и так хотелось болтать о чем-нибудь приятном, не связанном с бесконечной силой, огнем или опасностью. Впрочем, Агата его порыва не оценила – она посмотрела на спящих Эдварда и Джетта с такой тоской, что Генри даже захотелось встать на их защиту.

– Ну не настолько они ужасные, – пролепетал он, увидев, что глаза Агаты стали какими-то влажными. – Симон, по-моему, был хуже.

Агата махнула рукой, словно хотела сказать: «Не мели чушь», и с ногами забралась на подоконник.

– Ты вообще не хочешь выходить замуж, да? – осторожно спросил Генри. Он уже не рад был, что начал этот разговор, но понятия не имел, вежливо ли будет перевести его на что-то, раз Агата явно собирается заплакать. – Хочешь делать что-нибудь важное, ни от кого не зависеть, быть мастером, так?

Агата сердито помотала головой и, вытащив из кармана пустую табличку и уголь, написала:

«Я должна быть одна».

Второе слово она подчеркнула два раза, и до Генри внезапно дошло.

– Твое заклятие. Джоанна мне сказала, что не может вернуть тебе голос, и оно падет, только если ты выполнишь какое-то там условие. – Он нахмурился. Какой же он болван: они уже месяц знакомы, а он даже вопрос ей не задал. – А в чем оно состоит?

Агата замотала головой с такой силой, что коса перелетела с одного плеча на другое. Губы у нее кривились.

– «Должна быть одна», – повторил Генри и едва не застонал от своей недогадливости. – Но не хочешь, верно? Ты сбежала с нами в поход из городка, где торговала предметами, потому что тебе было там ужасно одиноко, да?

Агата безнадежно кивнула, глядя на его отражение в окне, и Генри в порыве дружеского участия потрепал ее по плечу. Он уже выучил, что люди всегда прикасаются друг к другу, когда хотят утешить.

– Ну, рано или поздно угадаю, – пробормотал Генри. – Итак, ты не хочешь оставаться одна, но не можешь выйти замуж. Верно? Так, секундочку, подожди, я же могу… – Генри стянул с руки перчатку, и Агата отшатнулась. – Я вроде могу снимать заклятие прикосновением.

За месяц он про это даже не подумал, и теперь ему было стыдно, но лицо у Агаты просветлело, и Генри понял: она не злится. Он осторожно протянул руку и коснулся пальцем ее ключицы.

И ничего не произошло.

– Прости. – Генри натянул перчатку, стараясь не смотреть на красное пятно ожога, которое Агата мрачно спрятала, натянув повыше воротник платья. – Я…

«Во-первых, я тебе не собачонка, которую можно звать, когда понадобится, – скучным голосом сказал огонь, и Генри вздрогнул всем телом. – Во-вторых, я не могу снимать заклятия, у которых есть условие. Они будто заперты в теле, не уберешь».

Генри потер висок. Он ненавидел, когда огонь начинал нашептывать ему на ухо, и Агата будто почувствовала, что он чем-то расстроен. Она мягко сжала его локоть, словно это его тут надо было утешать, и Генри положил подбородок ей на голову. Волосы – не кожа, их он, наверное, не обожжет. Так они и стояли, слушая веселый птичий щебет за окном, и Генри хотелось улыбаться от тишины в собственной голове, от спокойствия, глубокого, как вода.

А потом в дверь громко, настойчиво постучали, и они отпрянули друг от друга. Эдвард, который во сне наполовину сполз с кресла на пол, дернулся и крикнул: «Войдите!», не успев даже открыть глаза. Перси в кровати и Джетт на ковре не шевельнулись, и Генри даже позавидовал их умению спать при любых обстоятельствах.

– Доброе утречко, – мрачно сказал Карл, вкатывая в комнату дребезжащий древний столик на колесах, уставленный чайной посудой. – Небесные светила заняли положенные места, но это еще не повод собираться в одной комнате вне различий пола и общественного положения.

Он прожег взглядом сначала Агату, потом Джетта. Агата в ответ нацарапала на картонке «Все это устарело», а Джетт просто показал Карлу язык.

– С кем ваше высочество только знакомство не водит! – проворчал Карл, переводя гневный взгляд на Эдварда. – Грязный рыжий проходимец, девушка, запятнавшая свою честь тем, что онемела и теперь не может рассчитывать на выгодного мужа, и, уж конечно, наш уличный герой! – Взгляд Карла наконец уперся в Генри. – Вы много подвигов насовершали, спасибо и все такое, но знайте мое мнение: вашу лесную родословную это не подправит, так что не стоит вам столько времени во дворце проводить, пора и честь знать.

Генри и Эдвард переглянулись.

– Ты еще не слышал? – удивился Эдвард. – Нет у него никакой лесной родословной. Он…

– Неважно! – рявкнул Карл. Он, кажется, плохо выспался из-за яркого света, и теперь исправить его настроение не могло ничто. – Его величество приказал отвезти чай господину Генри, где бы в замке он ни был, но кто ж знал, что тут столько народу! Надо еще чашек принести, тут всего одна запасная. – Он уже положил руку на дверь, но вернулся. – А, чуть не забыл, вам записку просили передать.

Он сунул Генри в руку сложенный листок бумаги и захлопнул за собой дверь. Когда в коридоре стихли сердитые шаги, все рассмеялись – Генри даже не заметил, кто начал, порыв смеха просто подхватил всех, как ветер.

– Не ждите его обратно слишком быстро, он пошел жаловаться королю, – сообщил Эдвард с широкой ухмылкой, которую почти никогда не показывал, видимо, считая неподходящей для принца, и при виде нее Генри окончательно поверил, что все будет хорошо.

Генри убрал записку в карман – что бы там ни было, ему не хотелось портить такой момент, – подошел к столу, налил чаю и замер, не зная, кому по правилам хороших манер надо вручить чашку. Разбудить Перси и предложить чай ему? Дать Эдварду? Выпить самому? Он вопросительно посмотрел на Эдварда и улыбнулся, когда тот сразу понял его и незаметно указал на Агату. Та как раз собиралась тихо скрыться и уже почти подкралась к двери, но Генри перегородил ей путь и вручил чашку.

– Выпей чаю и можешь сбегать, я прикрою твое отступление, – сказал он, потому что сразу понял, что заставило Агату уйти: Джетт достал из кармана гармошку.

Агата фыркнула и взяла чашку обеими руками, глядя на Генри как на старого и дорогого друга. Генри обвел взглядом их всех: заспанного Эдварда, улыбающуюся Агату, безмятежно дремлющего Перси, Джетта, который изо всех сил старался придать себе молодцеватый и важный вид. Смотрел и не понимал, как люди ухитряются выражать любовь к друзьям и близким. Это чувство наполняло его до краев и не уместилось бы ни в какие слова. Генри отвернулся, наполнил вторую чашку и протянул ее Эдварду.

Но так и не донес, потому что слова настигли его – чужие, незнакомые слова, голос в голове, но только не огня, совсем не его.

«Говорят, все на свете однажды подходит к концу: игры и приключения, пироги и сказки…»

Внезапно чашка показалась Генри слишком тяжелой, пальцы разжались, и она полетела на пол. Но это падение было медленным, таким невыносимо медленным, словно секунду растянули, как кусок смолы. Генри видел, как чашка со скоростью улитки движется в сторону пола, но одновременно с этим видел и кое-что другое: просторную комнату с низким потолком и двумя очагами, людей в креслах у огня. А голос, юный, присвистывающий на букве «с», рассказывал ему историю, не похожую ни на что другое, потому что Генри не только слышал – он видел все глазами этой девушки, чувствовал все то же, что и она, пока она не перестала чувствовать, пока ее глаза не закрылись.

Чашка наконец ударилась об пол, разлетелась на куски, брызги чая взвились в воздух, и в ту же секунду время начало идти так, как ему положено, а Генри так и стоял, тупо глядя на осколки.

– Ты в порядке? – встревоженно спросил Эдвард.

Генри хотел сказать «да», но не смог разлепить губы, у него в ушах все еще стояло плачущее бормотание Свана, слова Мойры и ужасная тишина, когда они затихли. И кое-что еще кололо его в сердце, как заноза: Странник был тем самым гостем, который жарил пастилу на огне. Перед смертью Мойра подумала, что в комнате кого-то не хватало, и теперь, вглядываясь в ее воспоминания, Генри видел: кресло рядом со Сваном было пустым. Мало того, окровавленный лоскут ткани, который Хью вырвал из пустоты, был того же темно-зеленого цвета, что и плащ Странника. Значит, именно он запустил луной Хью в затылок. Значит, он на их стороне, и он был прав, во всем прав, Генри должен был остановить Хью раньше, а теперь они все погибли из-за него, из-за его трусости, из-за того, что он не подумал ни о ком, кроме себя и своей семьи.

Все собрались вокруг него, заглядывали в лицо, кто-то заставил его опуститься в кресло, и Генри с трудом поднял голову, но сказать ничего так и не успел – комнату встряхнуло, и свет померк.

Эдвард оказался у окна первым. Он отдернул штору, и лицо у него окаменело.

– Что за… – выдохнул Эдвард, и Генри закрыл глаза.

«Зря меня не послушал, – насмешливо прошептал огонь. – Поздравляю, ты опоздал».

Глава 2
Рокировка

Генри всегда казалось, что науку впечатляюще появляться и исчезать волшебники осваивают годами, но у Хью, похоже, оказался прирожденный талант. Выглянув в окно, Генри почувствовал, что сердце стиснулось до размеров лесного ореха. На город с невероятной скоростью наползала грозовая туча, и она не была бесформенной, как положено тучам. Два ярких сполоха молний постоянно вспыхивали в одних и тех же местах, словно глаза, а под ними была прореха, напоминающая рот, и только Генри успел об этом подумать, как рот начал двигаться – в такт словам.

– Она тебя даже не видела никогда, – внятно сказала туча, сверкая молниями, и Генри показалось, что он сходит с ума. Голос Хью он отлично помнил, но никак не ожидал услышать его вещающим с небес. – И все равно перед смертью обратилась к тебе. Думал, я не узнаю?

– Не буду тратить время на вопрос «Что происходит?», – выдохнул Джетт, вцепившись Генри в локоть. Туча открыла рот шире, и дворец мелко задрожал. – Бежим.

От ужаса у Генри рубашка к спине прилипла, но он кое-как заставил себя соображать. Туча выглядела так, словно собиралась проглотить дворец целиком, и Генри решил не проверять, насколько у Хью плохо с головой и доведет ли он дело до конца.

– Возьмитесь за руки, – сипло проговорил Генри.

– Думаешь, поможет? – выдавил Джетт, но под взглядом Генри послушно схватил взмокшими пальцами руки Генри и Агаты.

Та вцепилась в Эдварда, а Эдвард – в Перси, который наконец-то проснулся. «Дом Тиса», – изо всех сил подумал Генри и представил его так ярко, как только мог. В комнате уже было совсем темно, туча раскрыла свой злой облачный рот прямо над крышей, Генри слышал в далеких коридорах топот и взволнованные голоса, но в следующее мгновение все эти звуки начали таять, а запах грозы сменился запахом пыли, вечно висящим в гостиной Облачного дома.

Джетт, кажется, неудачно приземлился на больную ногу и растянулся на ковре, утянув за собой остальных. Несколько секунд они впятером барахтались на полу – от пережитого ужаса не до всех дошло, что руки соседей можно уже отпустить. Генри отполз первым: он почувствовал, что от всего происходящего огонь взбодрился.

«Теперь ты в уголке не отсидишься, – напевал он. – Такого врага мечом не зарубишь, хорошо, что меч нам и не нужен».

– Заткнись, – устало сказал Генри.

Эдвард рядом с ним замолчал, и Генри сообразил, что тот рассказывал Перси, что произошло, пока он спал.

– Да уж, я недооценил Хьюго, – пробормотал Перси.

Он тяжело дышал, озадаченно щупая то место на шее, где бьется пульс. Лицо у Перси было удивленное, будто он и забыл, как проявляется волнение в человеческом теле.

– Я должен был еще ночью с ним разобраться, – выдавил Генри. – Тогда Мойра бы не погибла. И ее отец, и повар, и…

– Надо вернуться, там моя мать. Что, если эта рожа в небе всех убьет. Что, если… – дрожащим голосом перебил Джетт. – Когда я сказал «бежим», я имел в виду «из комнаты», а не «из города». Я возвращаюсь.

Он поднялся и захромал в прихожую, но Генри дернул его назад, каждую секунду ожидая, что потолок рухнет или стены сомнутся, как бумага. Хью может все, что помешает ему и сюда добраться? Идиот, кретин, ну почему он не послушал Странника?

– Стой, успокойся. Ему нужен я, остальных он не тронет, – сказал Генри с куда большей уверенностью, чем чувствовал.

Все смотрели на него так, будто он должен был немедленно сказать им, что делать. Генри поймал себя на том, что вот так же смотрит на Перси, но тот молча вытянул из-под кресла одну из кошек Тиса, прижал ее к себе и свернулся клубком в углу дивана. Генри почувствовал укол раздражения, – как можно быть таким беспечным, когда такое творится! – но потом заметил испарину на лбу Перси, его плотно сжатые губы и зажмуренные глаза, и гнев разом исчез.

– Ты всегда был таким слабым? – спросил он, усаживаясь рядом. – До того, как… Ну… стал Барсом?

Бывали плохие и хорошие дни, – не открывая глаз, пробормотал Перси. – Простите, друзья, я и забыл, какая это слабая вещь – тело. Вы мне никак не поможете, обсудите-ка лучше, что делать с Хью. За меня не волнуйтесь, болезнь – это путь, по которому каждый идет в одиночку. – Он выпустил кошку и лег на бок, обхватив себя обеими руками. – Не помогает, их силы тоже не бесконечны. Тис берег своих котиков и не использовал слишком часто, а в последнее время у них было много работы.

Последние пару фраз Генри едва разобрал – голос Перси стал тихим и смазанным, будто язык больше ему не подчинялся. Эдвард вытянул из рук перепуганной Агаты таблички и уголь и протянул все это Генри.

– Я читал про интересное решение любой проблемы, – сказал Эдвард. – Записывать все идеи, какие приходят в голову, даже самые глупые, чтобы рано или поздно набрести на удачную. Озаглавь этот список: «Как победить мерзкого бессмертного козла» – даже странно, что в этот раз речь не про Освальда, – и приступай. А я кое-что попробую сделать, и для этого мне нужна тишина.

Генри отказываться не стал – он не прочь был чем-нибудь занять руки, чтобы не начать ломать мебель от отчаяния. Он так рассчитывал, что Барс просто скажет ему, что делать, поможет ему, но, кажется, помощь нужна была самому Перси.

– А нам что делать? Молчать, пока Хью крушит дворец? – раздраженно спросил Джетт, но под взглядом Эдварда тут же сник.

– Там остался и мой отец тоже, – отчеканил Эдвард, сел около Перси и взял обе его руки в свои. – А с тем, чтобы помолчать, тут нет проблем ни у кого, кроме тебя.

– Если у него смертельная болезнь, вы ноги протянете, забыли? – нервно поинтересовался Джетт. – Я не заплачу, но кое-кто явно заплачет.

– Стой, я помню, не тупой, – пробормотал Эдвард с закрытыми глазами, словно почувствовал, что Генри шагнул к нему, чтобы оттащить. – Но я тут подумал: что, если я могу не просто лечить, а управлять своим даром, видеть, что делаю, отдавать не все подряд, а сколько нужно.

Генри заставил себя сесть обратно и не мешать. Перси задышал ровнее, серый цвет понемногу начал сходить с его лица.

– Как же люди сложно устроены, – завороженно пробормотал Эдвард. – Ты просто… Ты родился таким. Это что-то серьезное, большое, что-то с костями в спине.

– С позвоночником, – подсказал Генри, вглядываясь в его болезненно сосредоточенное лицо.

– Я ничего тут не понимаю. Но я… – Эдвард открыл глаза и встал. – Я научусь и вылечу тебя. Ты больше не один, ясно?

Перси с улыбкой прислушался, будто не мог поверить в биение собственного сердца. Выглядел он и правда лучше, а Эдвард даже не побледнел.

– Я бы так хотел вам помочь, но я понятия не имею, как угомонить Хью, – виновато сказал Перси, садясь ровнее. – Когда я был Барсом, никто не пытался от меня избавиться, так что опыта в таком деле у меня не больше, чем у вас.

В комнате повисло молчание, прерываемое только переступанием мягких лап – остальные кошки внезапно повылезали из своих укрытий и теперь бродили, ища уютные местечки на плечах или коленях присутствующих. Генри согнал Пастилку, поставившую лапы ему на грудь, – трудно сосредоточиться, когда перед глазами маячит пушистая белая морда, а у него как раз появилась отличная идея.

– Хью может найти нас здесь? – уточнил Генри.

– Вряд ли он пока владеет силой настолько, чтобы разглядеть в ткани мироздания тайные убежища волшебников, – покачал головой Перси.

– Как ты вообще видел мир, когда был Барсом? Мог разом смотреть во всех направлениях?

– Нет, только в одном. Сразу за всем не уследишь, вещи идут своим чередом, – объяснил Перси, усадив себе на колени сонную рыжую кошку. – Но если рядом с Хью окажется кто-то, кто хочет ему навредить, он наверняка почувствует угрозу и прикончит врага любым доступным способом.

– То есть Барс и правда знал все мои мысли, как мама мне в детстве говорила? – с ужасом переспросил Джетт. – Прости за все, что слышал в моей голове за эти годы.

– Нет, мысли читать я не мог, – фыркнул Перси, – но всегда улавливал общие намерения.

Все подавленно замолчали – озарений на тему того, как победить существо с бесконечной силой, ни у кого, кажется, не было. Тишину нарушал только скрип угля, которым Генри царапал по картону. Записывать идеи оказалось неожиданно удобно, словно так они обретали больший вес.

Когда картонка закончилась, Генри выпрямился и бросил уголь на стол.

– Нужна будет помощь Алфорда или Джоанны, много волшебных предметов и согласие Свана. Помните, как Освальд переплавлял творения мастеров в напиток подчинения, а Тис точно так же создал меч, который может убить кого угодно?

И Генри прочел им список всего, что нужно будет сделать. Когда он закончил и поднял голову, сразу стало ясно, что аплодисментов он не дождется: все смотрели на него так, будто он сказал что-то ужасное.

– Как думаешь, Перси, сработает? – спросил Генри. Тот медленно кивнул.

– Не хотел бы я быть твоим врагом, – выдавил Джетт. – Слушай, Генри… Ты же всегда был добрым даже к тем, кто об тебя ноги вытирал. Никого не убивал, ни с кем не поступал вот так. Что изменилось?

– Хью это заслужил, – отрезал Генри. – Он убийца, я чуть не потерял свою семью из-за этого подлого крысеныша, и если других возражений нет, то вперед.

– Одолеть врага, потеряв при этом человеческое достоинство, – это не победа, – покачал головой Перси. – Нет, Генри. Это жестокий план, а ты никогда не был жестоким.

– Если бы Эдвард остался мертвым, я бы своими руками вырвал этому ублюдку сердце, – спокойно сказал Генри. – Так что оцените мою сдержанность и давайте начинать.

Эдвард поднялся и с непонятным выражением лица подошел к нему.

– Знаешь, что я заметил? – сухо спросил он. – Ты делаешь всех вокруг хорошими людьми, у тебя к этому прямо талант, и пришла пора нам вернуть должок. – Он наклонился к Генри и положил руку ему на плечо. – Не будем так поступать. Вот это я сожгу, и считай, что мы ничего не слышали, ладно? – Эдвард взял у него из рук картонку и убрал себе в карман. – А теперь пораскинь своими героическими мозгами и придумай что-нибудь не настолько мрачное.

– Веселое представление, в котором никто не пострадает? – огрызнулся Генри, а потом рот у него округлился, потому что внезапно собственные слова показались не такими уж глупыми. – Надо отвлечь его внимание. Он тупой и самоуверенный, на этом его и подловим. А я тем временем…

Генри посмотрел на свои руки. Он не смог снять заклятие с Агаты, но ведь силу Хью получил без всяких условий, так что может сработать. Правда, огонь словно услышал его мысли и больно толкнул в грудь изнутри – он явно был не в восторге, что его опять собираются натравить, как пса, но его мнения Генри спрашивать не собирался.

– Джетт, помнишь, как я расколдовал Олдуса Прайда, когда Освальд дал ему напиток подчинения? – с усилием проговорил он, потирая грудь.

– Такое забудешь, – фыркнул Джетт, сжимая и разжимая кулаки: видимо, беспокоился о матери.

Впрочем, Генри оценил то, что панические крики Джетт теперь держал при себе.

– Я тогда понял, что, прикоснувшись, забираю сначала волшебство, а уже потом жизнь. То есть жизнь я ни у кого еще не забирал и не собираюсь, – спохватился он, заметив выражение лица Эдварда. – Перси, я помню, как ты сказал, что у Хью силу теперь не отобрать, но, думаю, мой дар это правило не учитывало. Короче, делаем так: я иду к Хью, прикасаюсь к нему, забираю силу, отдаю ее Перси, и он снова превращается в Барса.

– Простите, друзья, – покачал головой Перси. – Не хочу. Я даже забыл, какое это счастье – быть просто человеком. Даже нездоровым, – кивнул он в ответ на недоуменный взгляд Агаты. – Генри, хочешь оставить ее себе? Из тебя получится отличный волшебник.

– Нет, я тоже хочу быть просто человеком. Очень хочу.

– Может, мне отдадите эту силу? – с надеждой спросил Джетт. – Я бы нашел ей применение. Всем в королевстве пожелал бы денег и большие дома.

Агата закатила глаза, а Перси мягко сказал:

– Если Генри не хочет такого подарка, думаю, будет лучше, если мы перенесем силу за Предел, где она мирно лежала с начала времен, и там же она и останется. Я видел в паутине будущего, что однажды враги, которые уничтожили мою деревню, придут снова, и сила понадобится кому-то, чтобы их победить.

– Так и сделаем, – согласился Генри. – А Хью посадим в Цитадель, и пусть думает там о своем поведении до конца жизни. Вопросы?

– Один есть, – поднял руку Джетт. – Что, если ты не удержишься, прибьешь Хью волшебной силой своих рук и превратишься в Разрушителя с большой буквы «Р»?

– Не прибью, – отрезал Генри. – Я управляю своим даром лучше, чем любой разрушитель в истории, уж поверь.

– За что я люблю тебя, друг, так это за скромность, – пробормотал Джетт, и лицо у него немного расслабилось.

– А вы поможете мне отвлечь внимание Хью, чтобы он не заметил, как я подкрадываюсь, – подытожил Генри. – Вот что надо сделать…

С каждым его словом лица у всех вытягивались сильнее, и под конец его речи изумленным выглядел даже Перси.

– Полнейшее безумие. Мне нравится, – подытожил Джетт, когда стало ясно, что остальные всерьез потеряли дар речи.

– А я что буду делать? – спросил Перси.

– Ничего. Ты не пойдешь.

Перси издал протестующий звук, и Генри подошел к нему.

– Можно мы посмотрим дом? Никогда не был в жилище волшебника, – громко сказал Эдвард.

Генри благодарно кивнул ему: Эдвард был мастером дипломатии и отлично чувствовал моменты, когда людей надо оставить наедине. Когда за ними закрылась дверь, Генри присел на край дивана и уложил обратно Перси, который пытался встать.

– Ты нам нужен живым и здоровым, – сказал Генри и, поймав на полу еще одну кошку, уложил ее рядом с Перси. – У тебя есть я, твой белый ферзь, и я все сделаю.

Перси рассеянно погладил кошку. Он выглядел совсем хилым, и от этого Генри охватило ужасное ощущение, которому он не сразу отыскал название: он чувствовал себя безнадежно взрослым, как будто его детство закончилось в этот самый момент. Добрый волшебник, который хранил его, пока он рос, исчез, и теперь, отныне и навсегда, придется самому разбираться со всеми своими неприятностями. Он обнял Перси, стараясь не касаться голой кожи, и тот сжал его обеими руками в ответ, а потом отстранился и важно сказал:

– Благословляю тебя на подвиги, герой новых времен. Иди и побеждай.

Барс всегда любил торжественные напутствия, и хотя бы это не изменилось.

– Поспи тут, а когда все закончится, я приду и разбужу тебя. Обещаю, – сказал Генри.

А потом встал, поклонился и вышел в прихожую не оглядываясь.

Джетт сидел в кресле около входной двери и разглядывал гладко причесанный затылок Агаты. Та не обращала на него внимания – трясла нижний ящик комода, пытаясь понять, как он закреплен в пазах. Эдвард занимался тем, что нарочно пытался встать так, чтобы загородить Джетту вид.

«Вот ведь набрал ты себе помощников – сущие дети», – задумчиво сказал огонь, и Генри дернулся от неожиданности. Огонь редко делал замечания, не связанные с жаждой кого-нибудь прикончить.

– Через эту дверь можно выйти куда угодно, – сказал Генри, привычно пытаясь оттолкнуть чужие мысли. – И я готов поспорить, что знаю, где искать Хью.

Он сжал ручку входной двери. Недавно он был уверен, что никогда больше туда не вернется, но, кажется, жизнь про твои планы не спрашивает.

– А воодушевляющую речь? – сдавленно спросил Джетт у него за спиной.

– Давайте постараемся не умереть, – сказал Генри и потянул дверь на себя, но Джетт вцепился в его запястье.

– Стой, друг, можно тогда я скажу?

Генри нехотя выпустил ручку и обернулся. Кажется, не только Джетту было не по себе – Агата, выпустив ящик комода, наматывала кончик косы на палец, Эдвард тревожно поджимал губы.

– Валяй, – сказал Генри.

– В общем, слушайте: я помню, что вот на этом самом месте, в этой прихожей я поверил, что волшебство существует, – зачастил Джетт. – С тех пор я всякого волшебства навидался, и хорошего, и плохого, но до сих пор счастлив, что оно есть. И мне… Мне приятно тут быть, несмотря на грустный повод. И я рад, что у меня есть такой друг, как ты, Генри. – Он вдруг смутился, и шея у него покраснела. – Короче, давайте надерем зад Хью, он вообще не заслуживает того, что получил. Ура и вперед!