Текст книги "Медная чайка"

– Все теперь будет хорошо, – прошептала высокая сутулая девочка.

Гвен непонимающе моргнула – в первый момент она даже не узнала, что за гримаска с растянутыми губами появилась на лице этой дылды. Потом вспомнила: это называется улыбка, знак радости или одобрения, – и неумело, слабо улыбнулась в ответ.

Глава 5
Тройка

Путь домой оказался восхитительным и ужасным одновременно. Они шли пешком через лес, и счастье, что не приходилось думать о направлении: Турмалин скакал впереди, громко стуча камнями, из которых состоял, чтобы его не теряли из виду среди кустов и травы. Вокруг было множество звуков, запахов, света и красок, девочки завороженно оглядывали лес, потрясенные его роскошью, но, когда солнце взошло окончательно, оказалось, что для глаз, отвыкших от столь ярких дней, это настоящее мучение.

Еще пару часов они тащились по лесу, ослепшие от света, кое-как ступая босыми ногами по колкой, шумной поверхности, так непохожей на ровные прохладные плиты Селения. Потом все начали засыпать – отвыкли ходить так далеко и бодрствовать так долго, – и Турмалин покорно сел на землю, ожидая, пока все отдохнут. Он попытался объяснить, как попросить еду у земли, но все лишь бессмысленно уставились на него и даже пытаться не стали: уж очень безумно это звучало.

Когда Гвен в следующий раз открыла глаза, было темно. Турмалин разбудил всех, постукивая каменной ручкой по пяткам, и повел дальше. Луны не было, и в темноте ходить оказалось еще хуже, вообще ничего не разглядеть. Острые ветки лезли в глаза, лес опасно шуршал, ноги уже сбились в кровь обо все эти камни, ветки и корни. Пробрести так они смогли всего час, потом опять заснули, а когда проснулись – яркий свет до боли резал глаза, тело болело от сна на земле, и все, как и Гвен, наверняка нет-нет да и думали о том, что лучше было бы остаться в Селении. Хорошо хоть дождь пошел, и они смогли глотнуть воды, но даже несмотря на это, они, кажется, представляли собой самую унылую процессию, какую только видел этот лес.

До места они дошли, когда Гвен уже потеряла счет времени. Впереди показалось скопление обшарпанных домишек с дверями, на которых ветер ерошил хлопья отсохшей краски: рыжей, желтой, красной.

– Сейчас будет самое трудное, – понуро сказал Турмалин. – Я, пожалуй, пойду. Мне не нравится на это смотреть.

И он с глухим стуком раскатился на груду мелких камешков за минуту до того, как из домов начали выходить взрослые люди, мужчины и женщины: уставшие, подозрительные, в рваной старой одежде. Они потрясенно таращились на девочек, и Гвен стало тревожно.

– Существа сказали, что приведут обратно наших детей, – сдавленно проговорил один из мужчин. – А это… кто?

Девочки плотнее сбились в стаю, скользя растерянными взглядами по толпе, – если тут и были их родичи, узнать их оказалось непросто. Несколько мгновений все смотрели друг на друга, потом женщины из толпы начали плакать и убегать. Девочки, не сговариваясь, уселись на землю, привалились друг к другу и немедленно заснули, чтобы не грустить. Гвен ворочалась дольше всех, рассеянно пытаясь вспомнить, какое именно важное дело осталось у нее в деревне. Когда-то давно, в детстве, она хотела вернуться, чтобы… Чтобы что? Там была птица, что-то, связанное с птицей, может, с курицей? Или… Додумать Гвен не успела – заснула.

А проснулась от того, что какой-то мужчина тряс ее за плечо. Она сонно разлепила глаза, вглядываясь в худое лицо, окруженное седоватыми кудрями.

– Я тебя вспомнил, – прошептал он сквозь полутьму. – Нос совсем не изменился! Ты Гвендолин, дочка волшебницы.

Ее имя! Она и забыла! Гвен присмотрелась и вдруг тоже вспомнила: это Бард, он придумывал песни. Воспоминание было далеким и смутным, как сон.

«Он ведь был молодой, – растерянно подумала она. – Почему же сейчас такой старый?»

– Существа, которые к нам приходили пару дней назад, сказали, что приведут сначала девочек, а потом мальчиков, и там… Там будут мои близнецы, ну, я на это надеюсь. Говорят, не все выжили. – Бард прерывисто вздохнул. – Они тоже изменились, я уже понял, были крохи, а сейчас, наверное, совсем большие. Но ты можешь… можешь их вернуть такими, как были? Пожалуйста! Ты же можешь? Нам сказали, всех золотых волшебников убили еще тогда, но вот ты здесь! Ты же еще волшебница?

Гвен тупо уставилась на него.

– Кажется, нет, – хрипло проговорила она.

– Ты их вернешь? – отчаянно переспросил Бард.

Гвен помотала головой, и Бард медленно, длинно выдохнул. Секунду Гвен казалось, что он ее сейчас ударит или закричит что-то злое, но он только обвел взглядом спящих вповалку девочек и горько сказал:

– Мы думали, когда магия вернется, все станет, как было. Но, похоже, так никогда уже не будет. Мы так ждали, но теперь, когда дети вернулись, всем грустно. Слишком много времени прошло.

– А сколько? – шепотом спросила Гвен.

– Десять лет.

Он резко отвернулся и, переступая через спящих, пошел прочь. Гвен посмотрела ему вслед и вдруг вспомнила кое-что потрясающее: где-то тут, совсем близко, ее дом. Взрослые уже давно разошлись по домам и уснули, так что в деревне было очень темно и тихо, но в небе сиял огромный белый шар. «Луна», – вспомнила Гвен. Под ним легко было выбраться из клубка спящих и оглядеться. Вон он, дом на холме! Это он!

Гвен вскочила и бросилась по тропинке вверх. Точнее, тропинки-то уже и не было, все заросло, и все же ноги сами угадывали, куда ступать. Последний раз, когда она здесь бежала, снег набивался в валенки, но сейчас бежать было легко, под ногами успокаивающе и нежно похрустывали осенние листья и шуршала трава.

Ее дом. Дом! Ее собственный! В окнах не горел свет, никто ее не ждал, стены уже не сияли волшебными узорами: магия, наполнявшая его, за столько лет растаяла, дверь висела на одной петле, из ставней выпали дощечки, но он был на месте, он верно ждал ее. Гвен влетела в дверь, с непривычки задыхаясь от бега, и замерла.

Пока ее не было, здесь кто-то побывал, и не один раз: не осталось ни мебели, ни шерстяных ковриков, которые она помнила лучше, чем свое собственное имя, ни пучков сухих трав на стенах. Ну, хоть печь на месте. Гвен, правда, не знала, как ее разжечь, поэтому отогнала воспоминания о жарком потрескивающем пламени и бросилась в свою старую комнату, неожиданно вспомнив рассказы о том, что до маминого появления дома в деревне состояли из одной горницы, никаких стен-перегородок внутри. Это мама научила местных, что у каждого должно быть свое место, и во время их совместных прогулок по деревне ее много-много раз за это благодарили.

Воспоминания возвращались, сыпались щедро, как из корзины. Гвен вбежала в свою опустевшую комнату, нащупала углубление между бревнами, из которых была сложена стена, выдернула большой клок пакли и пошарила за ним. Вот теперь она вспомнила, что за птица ей нужна и где ее искать, – и всхлипнула от облегчения, когда пальцы натолкнулись на гладкую теплую брошь.

Гвен вытащила чайку и села на пол, сжимая ее в ладони. Голова чайки слабо поблескивала золотом, словно была сделана из драгоценного материала, в отличие от остальных ее частей. Значит, магия не пропала. Гвен тяжело задышала от волнения. Если она не растеряла всю аниму, накопленную за первые годы в Селении, то сейчас передаст ее чайке, и мама вернется.

Гвен нахмурилась, пытаясь представить ее лицо, но возникло только ускользающее, призрачное ощущение любви. Вспомнить, как передавать аниму, тоже получилось не сразу, но Гвен пыталась снова и снова, и наконец что-то шевельнулось в ее сердце, щекотное тепло согрело его, потекло по руке. И пальцы засияли, а чайка начала медленно наливаться золотом. Грудка, крыло, лапы, хвост, вот сейчас, сейчас… Но волна сияния остановилась, не дойдя до второго крыла.

Несколько минут Гвен ждала, потом в сердцах треснула по полу кулаком – научилась в игровом Селении. Всего, что она годами собирала, не хватило даже на жалкую птичку! Гвен вскочила и пнула стену, еще раз и еще. Как ей накопить анимы на целое здоровенное крыло? Да она ни крошки уже произвести не способна, даже и вспомнить не может, как раньше это делала! Гвен распахнула ставни, до боли стиснула чайку и в порыве удушающей, бессмысленной злости вышвырнула ее в окно. Вот так! Плевать на эту побрякушку, плевать на все. Гвен согнулась, упираясь ладонями в колени, и тяжело опустилась на пол.

Все, она будет сидеть в этом промерзшем разворованном доме, пока не помрет. Гвен запоздало подумала, что надо было забрать из чайки все, что в ней хранится, аниму наверняка можно обменять на еду или теплую одежду, но лезть на улицу было неохота, и она устало побрела в другую комнату, к печке: вдруг в ее глубине завалялась какая-нибудь еда?

Увы, в темном зеве печки не нашлось ничего, кроме углей. Ночь была холодная, ветер задувал в окно, и Гвен сонно подошла к закрытой двери около печки – вспомнила, что та ведет в мамину комнату, а ее она еще не проверяла. Гвен подергала ручку. Дверь не открылась. На ней, в отличие от той, что вела на улицу, не было ни замка, ни засова, она просто не могла быть заперта – и все же не открывалась.

Хм. Может, заело что-то? Гвен толкнула дверь плечом, вмазалась в нее всем весом, но результат был все тот же. Еще пару минут она сражалась с дурацкой деревяшкой из чистого упрямства, потом без сил легла на пол и назло неизвестно кому уснула прямо под дверью.

Утро ничего нового не принесло – Гвен поняла это еще до того, как открыла глаза. Живот по-прежнему поджимало от голода, тело затекло от лежания на полу, холод лез под воротник и влажно лип к коже. Гвен с трудом приоткрыла глаза и растерянно моргнула. Нет, похоже, одно чудо все-таки произошло. Дверь, еще ночью запертая неизвестно каким способом, теперь была распахнута и милостиво являла содержимое комнаты. Гвен подозрительно огляделась в поисках того, кто это тут распоряжался, пока она спала, но вокруг было пусто. За окном трещали птицы, еловые ветки влажно поблескивали, раскачиваясь от ветра.

Гвен зашла в мамину комнату, стараясь не шататься от голода. Все было на месте: похоже, комната простояла запертой все эти – какая ужасная цифра – десять лет. Ставни были аккуратно заперты, сквозь щели между ними падал свет и полосками ложился на пол. Гвен никак не могла вспомнить, была ли комната открыта в тот последний день, когда она искала маму. Она, уж конечно, везде бы проверила, но все же… Нет, не вспомнить.

Конечно, мамы тут не было, зато было много чего еще. Гвен оглядела толстый матрас, несколько ларей, гребешок на столе, лавку, застеленную вышитым ковром. Темный квадратик, лежавший на столе около гребня, при ближайшем рассмотрении оказался хлебной коврижкой, окаменевшей от времени, но вполне съедобной, если подольше подержать во рту. Гвен юркнула в постель и закрыла глаза, втягивая запах. Простыня пахла цветами, сухой травой и свежим бельем, как будто время над ней было не властно.

– Мам, что мне делать? – жалко спросила она с набитым ртом, старательно посасывая коврижку.

Никто, конечно, не ответил. Гвен угрюмо шмыгнула носом и натянула одеяло повыше. Волшебницей ей, кажется, больше не стать, на второе крыло анимы не наскрести, – внутри все будто высохло, – но не так уж плохо будет тихо жить в этом доме подальше от всех остальных и много, много спать.

Ей приснилось что-то чудесное, утешительное, а когда она в следующий раз открыла глаза, снаружи что-то происходило. Гвен панически вдохнула и чуть не подавилась коврижкой – так и спала, сомкнув на ней зубы. Она нехотя выпростала наконец-то согревшиеся ноги из-под одеяла и прошлепала к окну, торопливо дожевывая коврижку.

Ставни распахнулись, как новенькие, – даже странно, что за столько лет местные их не вскрыли, – и Гвен уставилась на деревню, раскинувшуюся под холмом в окружении елок и берез. Солнце уже почти встало, и в этом прозрачном, нежном свете было видно и слышно, как толпа шумит на берегу и издает очень, очень знакомые звуки: отрывистое, жесткое уханье, которым зрители поддерживают игроков во время боя. Гвен присвистнула. Она уже не надеялась почувствовать любопытство, интерес или хоть что-нибудь кроме тупой усталости, но вот пожалуйста.

Гвен выскочила на улицу, поежилась от ощущения холодной мокрой грязи под босыми ногами – ночью, видимо, был дождь – и, поскальзываясь, бросилась в деревню. Звуки боя взметнули в ее душе восторг, какого она сама от себя не ожидала. Посреди всего, что творилось последние пару дней, вдруг появилось что-то знакомое, надежное, не предвещающее неприятных сюрпризов.

На просторном берегу реки, около мельницы, стояли плотно сбитым кругом коротко стриженные игроки в серой одежде и вскидывали вверх кулаки, поддерживая кого-то дерущегося в центре. Взрослые жались вдалеке, не зная, что делать. Гвен без интереса глянула на их заплаканные, испуганные лица и начала локтями расталкивать разгоряченных зрителей.

В центре круга одна из соседок Гвен по Селению, номер Ноль Три Ноль, дралась с кем-то, кого Гвен сначала приняла за незнакомую девочку, но потом сообразила: это мальчик. Гвен обвела недоверчивым взглядом толпу и наконец поняла, что произошло: кажется, ночью из другого Селения пришли мальчики. На вид они были не очень-то интересные, такие же бледные и тощие, как и девчонки, но кому-то, похоже, пришла в голову поистине гениальная идея: выяснить, кто сильнее.

Одну сторону круга образовывали парни, поддерживающие своего игрока, другую – девочки, ухавшие и оравшие в поддержку Ноль Три Ноль. Дрались, конечно, без теневого оружия, где ж его тут взять, – просто дубасили друг друга кулаками и ногами, стараясь задеть побольнее. Гвен с удовольствием отметила, что Ноль Три Ноль пока что побеждает – она оказалась быстрее и изворотливее соперника, но и его Гвен со счетов сбрасывать не стала бы, удар у него был поставлен отлично.

Бой все же выиграла Ноль Три Ноль, – уронила парня на землю и держала, пока зрители во все глотки считали до трех. Потом выпрямилась и победно взревела, зрители взревели в ответ. У парней, к счастью, были те же традиции: они сердито зарычали, показывая, как расстроены из-за проигрыша своего игрока, но в остальном приняли поражение спокойно, ведь будет новый день и новая игра. С другой стороны, зачем ждать завтра, когда ими больше не командуют?

– Я хочу драться. – Гвен вышла вперед, пока еще кто-нибудь не решился. Она редко вызывалась драться сама, но сегодня ей хотелось выместить на ком-то удушающую обиду и просто обо всем забыть. – Мой номер в таблице – четыре, готова драться с четверкой или выше.

Парни зашушукались, потом выставили против нее кандидата, который тоже шел под номером четыре: маленький, но злющий паренек лет одиннадцати. Видимо, это был его первый игровой сезон – он волновался, кипятился и подскакивал на месте. Гвен заметила в толпе парней мальчика, как две капли воды похожего на вот этого, и до нее дошло: да это же близнецы Барда. Те самые, за которых он приходил просить.

Гвен зло прищурилась, и мальчик прищурился в ответ. За эту парочку хоть есть кому вступиться, а у нее никого больше нет, никого. Эта мысль придала ей боевой злости, и она бросилась на парня. Никогда еще драка не доставляла ей такого удовольствия – в Селении она так берегла аниму, что боялась разозлиться как следует, а тут бояться стало нечего.

Паренек оказался не промах, недаром дослужился до четверки в первый же сезон – вился вокруг, как уж, изворачивался, кусал, норовил оцарапать, и Гвен с каждой секундой злилась все сильнее. Ух, она ему сейчас покажет! Вокруг поощрительно орали, и она в блаженном отупении била, царапала и шипела.

Она победила.

Полчаса спустя Гвен довольно валялась под деревом на берегу, баюкая руку, которую, кажется, вывихнула во время боя. Бои продолжались, на берегу стало заметно холоднее, и даже солнце, поднявшееся над горизонтом, казалось не таким уж ярким: анимуса они произвели немерено, даже жаль, что никакие трофеи больше наполнять не надо, – хоть какую-то пользу они своей жизнью приносили. Гвен запрокинула голову, сонно щурясь в синеватое небо. Шум вокруг нарастал – всем надоело ждать своей очереди, и народ, плюнув на правила, начал драться по несколько пар одновременно. Четкий круг зрителей разбился, тут и там вернувшиеся дети пыхтели и валяли друг друга по земле. Гвен лениво глянула на родителей: те плакали, причитали, что-то обсуждали. Интересно, о чем они с таким жаром говорят? Гвен встала и, стараясь не привлекать внимания, подобралась ближе.

– Вот и я говорю: не моя это дочь, – тараторила какая-то женщина, с опаской косясь на дерущихся. – Я сначала подумала, что она, но…

– Да, да, это не наши дети, я сразу понял, – подхватил усталый мужчина. – Не подходят близко, не хотят с нами обняться, как будто вообще не скучали. А мы… – Он со свистом втянул воздух. – Наши дети не такие!

– А если это они? – вклинился мужчина постарше. – Если Ястребы превратили их в таких… грубых, невоспитанных, злобных подменышей? Что тогда делать? Тот парнишка действительно на моего сына похож!

Гвен вздохнула и побрела обратно под дерево – там было уютное сухое местечко между корней. Но посидеть спокойно ей не дали, подошел вдруг второй близнец – тот, что сегодня не дрался.

– Если пришел мстить за то, что вздула твоего братца, то это против правил, – пробормотала Гвен. В игровом Селении хочешь не хочешь, а научишься огрызаться, это считалось частью игры. – Но могу вздуть еще и тебя.

– Нет, интерес у меня деловой, – невозмутимо ответил мальчик.

Гвен с любопытством покосилась на него. Общаться с парнем было странно, но они, кажется, не так уж сильно отличались от девчонок.

– Я Гвен, – сказала она, потому что ей понравилось ее имя и хотелось пользоваться им почаще.

– Имена – пережиток прошлого. Мы уже не те, кому они принадлежали. – Он пожал плечами. – Я – Три Один Один.

– Буду звать тебя Тройка.

– Мне все равно.

Он помолчал, то и дело поглядывая на нее. Гвен делала вид, что очень занята наблюдением за тем, как драка захватывает все новых и новых участников. Ей было не по себе разговаривать с кем-то не скрываясь, в полный голос и посреди дня.

– Мы деремся эффективнее, чем вы, – опять заговорил Тройка. – Мы сильнее.

– То-то наши чаще побеждают, – огрызнулась Гвен в ответ, ткнув пальцем в сторону ближайшей дерущейся парочки. Мелкая девчонка яростно кусала и колотила парня постарше.

– У нас разные стили, – согласился Тройка. – Но помяни мое слово, мы вам еще устроим.

– А мы вам уже устраиваем, – тут же ответила Гвен.

Тройка вдруг коротко, сухо улыбнулся.

– Это была проверка, и ты ее прошла, – важно сказал он.

Гвен уставилась на него. Тройка смотрел в ответ не мигая. Он был серьезным и собранным, точно как Ястребы. В их Селении тоже было так – младшие, которые не помнили жизнь до Селения, вырастали похожими на Ястребов. Языку золотых народов их учили девочки постарше, те, что присматривали за младенцами, но их часто меняли, чтобы младенцы не успевали ни к кому привыкнуть. Гвен эта работа, к счастью, никогда не доставалась. Ястребами мелкие восхищались.

Тройка явно ждал вопроса «Какая проверка?», и Гвен отвернулась. Ей было все равно, хотелось забиться куда-нибудь и грустить. На берегу было холодно и пахло дождем, водяная мельница вхолостую шлепала по воде лопастями, одинокая и тихая, будто кто-то завел ее и забыл остановить.

– Земля ведь очень большая, верно? Я это понял, когда нас вели сюда, – продолжил Тройка, спокойно глядя, как его брат, который вообще-то уже дрался сегодня, ринулся в бой с новым противником. – Когда надоест драться здесь, можно пойти в другие деревни и драться там. Мы теперь сами себе хозяева.

Гвен удивленно глянула на него. Идея была странной, но удивительно разумной. Когда эти противники наскучат, вокруг, похоже, бесконечное количество новых, нужно только их отыскать: куча других деревень и других детей, вернувшихся из Селений.

– Ты вроде драться не любитель, – фыркнула Гвен, оглядывая его чистую одежду и лицо без единого синяка: все остальные, включая ее саму, в пылу драки уже наполучали синяков, ссадин и царапин.

– Не любитель. Мне больше нравится наблюдать, командовать и делать ставки, – согласился близнец. – А он любитель.

Парнишка кивнул на своего неугомонного братца, который с рычанием пытался оторвать кому-то руку.

– Те двое так на нас пялятся, – хмуро сказал Тройка, указывая на Барда и его жену, которые стояли поодаль от других взрослых. – Это, случайно, не наши родители?

– Ага, они. – Гвен покосилась на их бледные, печальные лица и подумала: «Бедняга Бард, его дети оказались даже хуже, чем он предполагал».

– Могли бы и подойти, – холодно заметил Тройка. – Хотя бы представиться. Но мы больше не нравимся взрослым. Они не таких детей хотели увидеть, да?

Гвен кивнула, искоса поглядывая на него. Такой мелкий, а уже такой сообразительный.

– Даже поесть не предложили! Ну ничего, я кое-что придумал. Потребуем с них еду за то, что деремся только между собой, а не с ними. Плевать на взрослых, – горько прошептал Тройка, дергая рукав своей одежки, точь-в-точь такой же, как у Гвен: серой и заношенной.

– Плевать на них, – эхом повторила Гвен и закрыла глаза, чувствуя себя пустой, разбитой и несчастной, как никогда в жизни.

Ее век внезапно коснулось теплое сияние – как будто из-за туч вырвалось солнце, но не жгучее и больно режущее светом, а чудесное и теплое. Гвен медленно открыла глаза.

В воздухе висел золотой шар, словно сотканный из чистой анимы, и освещал все лица нежным, успокаивающим светом. Дерущиеся выпустили друг друга, удивленно глядя на сияние, а оно тем временем мягко разрослось, вытянулось вверх и приняло форму человека, которого Гвен узнала сразу: красавчик, руководивший их освобождением из Селения.

Он смотрел сквозь присутствующих куда-то за горизонт и казался неплотным, тоже сотканным из полупрозрачного сияния. Гвен вдруг поняла, как он тут появился. В детстве мама что-то рассказывала о том, как великие волшебники тех времен, когда искусство золотой магии еще не «измельчало», как она выражалась, передавали свои послания на большие расстояния. Они могли, не сходя с лежанки, силой своего желания и огромными вложениями анимы сделать так, чтобы их увидели в нескольких местах одновременно.

– Приветствую. Вас. Молодые. Жители. Золотых. Земель, – прошептал красавчик. «Рюрик, – вспомнила Гвен. – Ну и дурацкое имя». – Вы уже. Дома. Но думаю. Что вы. Недовольны. Своим. Положением.

Магию такой силы удерживать трудно, золотое сияние трепетало, как свечное пламя под ветром, слова с трудом преодолевали расстояние. Губы у красавчика кривились, все это давалось ему с трудом, но сердце у Гвен все равно забилось чаще. Золотая магия не умерла – хотя бы где-то там, далеко.

– Но вы можете. Начать новую жизнь. В нашем городе. На берегу. Большого Озера. Нам очень нужны. Золотые маги. И если в вас. Есть хоть крошка анимы. Или вы можете. Ее в себе вырастить. Приходите. В дом князя. – Золотая фигура мигнула и исчезла, но тут же появилась снова. – Самый сильный. Волшебник. Станет главным магом. Объединенных земель. Откуда бы ни пришел. И кем бы ни был. А девушка. С самой сильной. Анимой. Станет возлюбленной женой. Князя. То есть. Меня.

Изображение затрепетало, побледнело, но тут же снова засияло в полную силу.

«Как же они потратились на это объявление», – удивленно подумала Гвен.

– Приходите. Северо-западный берег. Большого Озера. Начните новую. Жизнь с нами, – еле слышно договорил Рюрик, закрыл глаза и исчез.

Сияние погасло, и берег сразу показался тусклым и холодным. Дети и взрослые озадаченно моргали, пытаясь осознать новости.

– Да ладно, – фыркнул один из парней, продолжая удерживать в захвате здоровенную девочку. – Ничего не выйдет. Это не для таких, как мы, у нас нет ничего.

– А вдруг выйдет? – буркнула девочка, и ее лицо вдруг озарило бледное подобие улыбки. Она ловко вывернулась и вытерла потное лицо. – Я бы хотела влюбиться, это кучу анимы дает. А еще у этого парня, наверное, полно еды, вон какая одежка богатая. Уж свою девчонку он точно покормит.

Аргумент всех убедил – девочки переглянулись и начали отряхиваться от грязи, листьев и мокрых травинок. У парней лица тоже озарились какой-то слабой, робкой надеждой.

– Чего это такая несправедливость? – хрипло спросила Гвен. – Почему только парень может быть главным магом?

– А кто им должен быть, ты? – поинтересовался Тройка, который, единственный из всех, совершенно не заинтересовался новостями. – Мне парень из нашего Селения сказал, что у тебя раньше полно магии было. – Он кивнул на рыжего детину зверского вида. – Но никакая ты уже не волшебница, да?

Гвен возмущенно засопела. Она знала, что он прав, и от этого было еще обиднее.

– Думаешь, я не могу стать главным волшебником? – угрожающе спросила она. Тройка снисходительно уставился на нее, и Гвен выпалила: – Да у меня анимы больше, чем у всех тут, да если бы ты знал, сколько у меня…

Тройка утомленно поднял руку. В свои одиннадцать он выглядел удивительно старым.

– Золотая магия – дело прошлое. Я ее не видел, но мне о ней рассказывали, и я не впечатлился. Нам пора думать о будущем, а не цепляться за прошлое. Я тебя проверил вначале: ты защищала других девчонок, ты веришь в них, а значит, сможешь ими руководить. – Тройка посмотрел на нее ясными прохладными глазами маленького Ястреба. – Чтобы драться в других деревнях, нужен кто-то, кто будет вести всех, не терять по дороге и вовремя пересчитывать. Я буду руководить парнями, ты – девочками. Ты подходишь.

– Да почему я-то?

– Я ведь уже объяснил, – раздраженно ответил Тройка. – Пять Семь Два сказал, ты была волшебницей и твоя мать тоже. Сказал, ты однажды оказала ему магическое содействие с какой-то печкой.

Гвен еще раз присмотрелась к рыжему здоровяку и с ужасом узнала Рыжика. Если время так изуродовало и ее, превратило в такое же огромное несуразное страшилище, то все еще хуже, чем она думала. Она покосилась на темную воду ручья в паре десятков шагов от них, но не нашла в себе мужества подойти и глянуть на свое отражение.

– Нам теперь не нужны Ястребы, чтобы нами командовать, – шептал Тройка. – И этот кудрявый выскочка не нужен, у него все равно ничего не выйдет. Мир уже не станет таким, как до Ястребов.

– Ты прям умный, мозгам в голове не тесно? – фыркнула Гвен.

– У меня было много времени для размышлений. Соглашайся, ну! То, кем мы были в детстве, уже неважно. Это – наша новая одежда. – Он подергал себя за вытертую рубашку. – Номера – наши новые имена.

– И все-таки почему я? – настаивала Гвен. До нее все еще не дошло. – Ты, кажется, ненавидишь все золотое, так зачем тебе волшебница, хоть и, допустим, бывшая?

Тройка снисходительно глянул на нее, будто она чего-то важного в жизни не понимает.

– Из тех, кто очень верил в золотую магию, а потом разочаровался, получались самые могучие игроки, – мягко сказал он. – Я увидел, как ты дерешься, и это подтвердило мою теорию. У тебя была магия, а теперь ты царапаешь и кусаешь противников так же, как все, и тебе это нравится. Тебе не нужен город, и этот чистенький Рюрик, и эти дешевые золотые трюки. Мы теперь – твое племя. Ты посодействуешь девочкам, если поможешь обеспечивать себя едой и находить достойных соперников, мы все равно больше ничего не умеем. – Он подумал и вдруг протянул ей руку. – Идем?

Гвен посмотрела на его бледную руку с обломанными ногтями. Он во всем прав: время золотых трюков, пожалуй, закончилось, она сама даже не помнит, как делала их, и все же… Она шумно, мокро втянула воздух, вспомнив, как дверь маминой комнаты открылась ей навстречу. Свежие простыни, коврижка на столе – мамин дом как будто ждал ее, хотел накормить, согреть и утешить. Гвен скривилась, чтобы не заплакать. Тройка бесстрастно наблюдал за ней.

– Моя мама, – хрипло начала она. Ей было неловко и странно говорить об этом, но она себя заставила. – Она меня любила. По-настоящему. Если бы она была жива, она бы меня полюбила даже такой.

– Не думаю. – Он спокойно пожал плечами. – И что с того?

Гвен медленно выдохнула. Она вдруг поняла, что самое главное для нее в золотой магии: не чудеса и трюки, не всеобщее восхищение и слава. Важнее всего была вот эта крупинка любви, которая столько лет ждала ее и не исчезла.

– Если я стану главной волшебницей, у меня будет полно анимы, – хрипло сказала она. Все вдруг стало ясно, даже странно было, что еще пять минут назад она сомневалась. – И тогда я смогу вернуть маму. Я хочу ее вернуть. Она вернется.

Тройка посмотрел на нее почти с жалостью.

– Вряд ли. Но, очевидно, ты глупее, чем я думал. – Он поднялся на ноги. – Я отзываю свое предложение. Если передумаешь, ко мне можешь не обращаться.

– Ой, какой гордый, – проворчала Гвен. – Не передумаю.

Но Тройка уже отвернулся, и Гвен тоже поскорее отвернулась, чтобы показать, что успела первой.

Парни и девочки, перестав драться, растерянно переминались с ноги на ногу и неловко поглядывали на соседей, словно старались без слов выяснить, собираются те последовать приглашению чудесного сияющего красавца или нет. Гвен еще несколько секунд смотрела на эту промерзшую нелепую толпу, а потом бегом ринулась вверх по холму.

Гвен боялась, что дверь в мамину комнату снова заперта, а если и нет, – что там уже не будет ни мебели, ни матраса и все это окажется сном. Но комната была все такой же: гостеприимно распахнутой, полной чудесных вещей, теплой и сухой. Гвен влетела в комнату, упала на колени перед большим ларем и, откинув крышку, начала лихорадочно в нем копаться. Ее детской одежды тут не было, и в первую секунду ее это расстроило, а потом она вспомнила, какой огромной теперь стала, и бережно коснулась аккуратно сложенного большого платья с вышивкой.

Какая же у мамы красивая одежда! Гвен стянула игровую форму Селения, изо всех сил растерлась шерстяным покрывалом, чтобы согреться, и натянула сначала белую рубашку, на нее – синее платье, а сверху – длинную шерстяную одежку шикарного оранжевого цвета. Ох, хоть бы не испортить! Надо будет потом постирать все это и, когда мама вернется, вручить ей обратно. Гвен завязала пояс и с удивлением поняла, что все мамины вещи теперь отлично подходят ей по размеру. Она натянула плотные новенькие валенки, которые нашла в углу ларя, и довольно покрутилась на месте.

Поход из Селения домой многому ее научил: когда уходишь далеко, надо взять с собой хоть немного вещей. Гвен расстелила шерстяное одеяло, положила в него запасное платье, пару рубашек, новые лапти, шаль и еще одно платье, легкое, но очень красивое: из прохладного светлого материала, такого тонкого, прямо страшно разглядывать, вдруг порвешь. Зато места оно занимало удивительно мало. Гвен завязала одеяло узлом, взяла его под мышку и потащила на улицу, жалея, что доела коврижку и не оставила ничего про запас. Ну да ладно: Большое Озеро, наверное, не очень далеко, а уж там ее накормят, когда увидят, на что она способна.