Текст книги "Повесть о Шурочке"

Прогулка зимой

Город, в котором мы теперь жили, называется Тверь. Это Мяка узнал у Деда Мороза под ёлкой. Куда этот Дед потом девался, не знаю. Наверно, его до следующего Рождества в сундучок спрятали. Но Дед умный был, вроде Мяки, много чего знал, даже про город рассказал, что он на большой реке стоит – Волга называется, самая большая река в России. Мы далеко от реки жили, да и неинтересно было на пристань идти теперь, зимой.

Но однажды няня говорит: «Сегодня пойдем смотреть, как мама на коньках катается, хотите?» – «Хотим, хотим!!!» – кричат дети. «А я возьму свои коньки, ведь я тоже могу немного уже кататься. Можно?» – просит Шура. «Нет, милая, мы идем на каток для старших, а мама тебя на детском катке учит, на пруду. Мама велела вас привезти, чтоб вы посмотрели, как взрослые, уже наученные, катаются и шибко бегают. Там для них и музыка играет, и рестораны всякие построены, чтобы согреться и поесть, и горы выстроены. Вот увидите». – «На трамвае поедем. Ура!!!» – обрадовался Лёша. Он знал, что катки только на реках и на прудах устраивали. А это далеко.

А у Кати – одна просьба: «Можно Шурочку взять, я её не уроню, позволь, няня». – «Ну уж ладно, бери». Вот счастье! И я поеду. Долго Катя меня одевала. Ведь тётя Лиля (помните?) мне всё нашила и навязала: шубку беленькую с меховым воротником, и капор из той же материи, тоже с мехом, и муфту красивую, чтоб руки греть. Связала и рукавички. Едем. Лёша в восторге. Жаль только, что окна замёрзли – ничего на улицах не видно. Приехали и слышим уже музыку, веселые вальсы. Ребят много собралось смотреть. Мы зрители, и для детей горы из снега навалили и утоптали большие сугробы. Можно забраться на них, и все видно.

Вот конькобежцы, кто парами, кто в одиночку по широким аллеям, усаженным ёлочками, бегают. Так быстро и плавно, руками не размахивают, как теперь принято. А дамы, если в одиночку, руки в муфте держат. Тогда труднее на ходу удержаться, чем когда руками махаешь. Вот попробуйте!

А у наших детей одно желание – маму увидеть. «Где же она, где?» Как интересно смотреть на эту веселую толпу, двигающуюся мимо нас: все по-разному одеты, у некоторых в руках шарики разноцветные. Мужчины дарят дамам и тогда едут медленно, а вот кто-то упустил шарик, и он взлетел, и ветер его понёс высоко. Все смеются, а он уж и лопнул там, кажется нам, что на небе. Пары держатся скрещенными руками. Но не все хорошо умеют. Некоторые дамы еще беспомощны, и их кавалеры еле-еле удерживают. Или сажают в специальные санки и быстро катают. И всем весело.

«Но где же мама?» – не терпится Лёше. И первая увидела Шура: «Вон, вон, сморите, в синем костюме и без пальто!?» – «Да, – говорит няня. – Это специально на вате заказывала мама, красивый сшили и не холодно, раз уж всё бегает, не простудится». – «Где? Где?» – Кате не видно. Няня взяла ее и подняла: «Вон, смотри, с подругой в паре. Сейчас на часы смотрит, знает, что мы здесь стоять должны в 3 часа. Подъедет». Шура и Лёша машут ей рукавицами. Вот увидала, подбежала к сугробу нашему, улыбается и показывает нас подруге. Раскраснелась, красивая такая стала. Велела няне пройти к специально выделенному месту на льду, где еще больше собралось народу, и все смеются.

Пошли мы. А там двое мужчин на коньках, конечно. Но все время падают, один другого поднимет, а сам тоже упадет. Потом обнимутся и оба кувырнутся. Катя сначала удивилась, что все смеются, а потом поняла, что они нарочно делают вид, будто не умеют на коньках устоять. Ну так смешно изображают своё неумение и падения, что все от хохота покатываются. А они все серьезно, будто ушибутся. А потом обернулись на народ, увидели, что все смеются, и бежать! Тут уж всем ясно, что это клоуны веселят народ. Вот бы Мяка посмотрел и посмеялся! Нахохотались мы вдоволь. И няня уж торопит домой идти. Поздно, и холодно становится. И мама машет, чтобы уходили. А жаль. Все расскажу своим куклам-подругам. Сумею ли только?!

Приехав домой, я рассказала друзьям про нашу прогулку, и про каток на реке, и про клоунов смешных, что очень Мяку заинтересовало, ведь он сам Полишинель.

А вот маленькая Тамара очень нас удивила вопросом: «Как это каток на реке? Ведь река – это вода, я сама реку Неву видела в Петербурге, когда меня возили к Наташе в институт. Нева – это широкая вода». Все мы рассмеялись. «Ты что? Разве не знаешь, что Дед Мороз зимой превращает воду в толстый лёд, по которому не только люди могут бегать, но и лошади, запряженные в тяжелые сани?» – сказал Миша. Тамара первый раз это слышала, её не брали на прогулки зимой, вот она и не видела ни льда, ни снега.

«И это всё делает Дед Мороз, что с нами под ёлкой сидел?» – продолжала удивляться Тамара. Ну, тут уж пустился в рассуждение Мяка: «Тот Дед – кукла, а настоящий мороз – это просто сильный холод, который всё в природе изменяет своим холодным дыханием. Люди тепло одеваются, звери в норы забираются, в берлоги, а птички, молодцы, улетают перед зимой в далёкие тёплые края. Только вороны да воробьи холода не боятся, их люди подкармливают, и ещё некоторые маленькие птички, например, синички». – «Да, да, я знаю, что няня в форточку вешает кусочки сала, что синички и воробушки любят», – сказал Миша.

«А зайчики тоже в берлоги залезают?» – заинтересовалась про своих любимцев Тамара. «Нет, они надевают теплые белые шубки, чтобы не замёрзнуть и чтобы их на снегу не было видно», – похвастала я своими знаниями. «Как? Так на серенькую шкурку надевают еще беленькую, как люди?» – приставала Тамара. Тут пришлось Мяке ей объяснять, как серенькая шерстка у зайчика постепенно вылезает, а беленькая, пушистая, вырастает. А весной – наоборот, опять серая заменяет белую. «И это тоже весной дед-чудодей делает?» спросила Тамара. «Нет, это уж волшебница-весна своим теплом и лаской». А я вспомнила, что в Павловском парке видела глубокой осенью белочку, всю рыженькую, а хвостик серенький, видно, к зиме готовилась.

Стало уже темно, и мы закончили наши разговоры о природе. А завтра я расскажу вам еще про одну зимнюю прогулку, тоже интересную. Спокойной ночи!

Еще одна зимняя прогулка

Был морозный день. И тётя Наташа решила, что девочкам гулять не следует. А папа детей был от службы свободен и предложил сыну (значит, Лёше) погулять: «Мальчики не должны бояться мороза, – сказал он. – Надень башлык, завяжи потуже, и пошли», – добавил он обрадованному малышу (Лёша любил гулять с отцом). И вдруг тётя Наташа говорит: «Вам не трудно занести в мастерскую для починок игрушек Полишинеля? У него еле держится колпак на голове, а наш клей не годится, пробовала. Мастерская тут поблизости. Сделайте это, дети любят с Мякой играть». Папа согласился. И вот отправились, все трое мужчин – папа, Лёша и Мяка. Нам было немного завидно, но мы решили, что Мяка нам всё расскажет про прогулку. Мы с нетерпением стали ждать.

Наконец приходят. Румяные от мороза, но весёлые, а Лёша всё продолжает задавать вопросы, уже раздеваясь: а почему… да почему?.. «Какой он любопытный!» – говорю. Мяка поправляет: «Не любопытный, а любознательный, – различать надо». Ну, значит, и мы любознательные, потому что с нетерпением ждем Мякиных рассказов про прогулку. А Мяка, как всегда: «Подождёте, хочется после мороза полежать». Колпак ему хорошо починили, он его хохолок под щёку и уснул. Ждём.

Вот проснулся, а мы молчим: он не любит, когда пристают. Уж стемнело. Неохотно начал: «Посадили меня в маленький чемоданчик… щёлк – это папа закрыл меня, ничего не вижу и не слышу. Плохо, думаю, как же я ничего на улице не увижу и кукляшкам своим ничего интересного не расскажу. И стал я просить – лежу и шепчу, повторяю и повторяю: Я хочу, я хочу, я хочу,

 
чтобы Лёша не забыл,
чемоданчик приоткрыл,
щёлкнул чтоб замочком
пальчиком-крючочком…
 

Долго я просил, и вдруг – щёлк – открылся чемоданчик, и я… вывалился из него на заснеженный тротуар, а мой колпак совсем отвалился.

Удивился папа: «Что такое? Никогда чемоданчик сам не открывался». «Прости, папа, – смущённо залепетал Лёша. – Мне показалось, что Мяке душно в чемодане, и я решил приоткрыть, не думал, что он совсем откроется». Папа рассмеялся:

– Ну, хорошо. Мы посадим его так, что он сможет дышать, – сказал он и, подняв меня, посадил в чемодан так, что моя лысая голова торчала из щели чемодана. Мне было стыдно, что я без колпака, а тут еще двое мальчишек с любопытством уставились на мой пёстрый костюм: «Смотри, смотри, клоун, а нос-то какой, наверно, из цирка», – перешёптывались они, но сразу убежали, когда папа обернулся. Но вот и мастерская близко. Приклеили мне колпак, и отправились мы дальше. Голова моя опять снаружи, но уж теперь в колпаке, как полагается.

Лёша, как всегда, разные вопросы задает: «А почему трамвай только по рельсам ходить может? А автомобиль везде может? А почему у лошади пар изо рта идет? А почему, когда холодно, извозчик в ладоши хлопает?» (Вы уж, наверно, можете ответить на эти вопросы, дети.) Папа терпеливо на все отвечал.

Приходим мы на набережную реки. И тут вижу, на реке происходит что-то удивительное. Стоят здоровые человек пять мужчин. Лошадь запряжена в сани без кузова, в котором обычно сидят, а одни полозья. А на них лежит громадный кусок льда. Он светился на солнце всеми цветами радуги, как драгоценный камень в короне сказочной королевы. Приглядевшись, я увидел, что такие же громадные куски льда стоят неподалеку и их уже грузят на другие сани и куда-то увозят. Тут уж Лёша от удивления даже забыл свое «почему» и стоял открыв рот. Папа тотчас начал рассказывать.

«Ты знаешь, говорит, что есть съестные продукты, которые легко портятся. Например, мясо, рыба, все молочные продукты. Как их сохранить? Их сберечь может только холод. И вот люди придумали особые каморки – ледники, которые набивают льдом, обычно или под землей, или в подвалах, спрятанных от солнца, и поблизости помещают то, что надо уберечь от порчи. Это особенно нужно в магазинах, где много товара, – лежит он несколько дней, но не портится на льду». – «И у нас есть такой ледник дома?» это уж Лёша с вопросом. Папа объясняет: «Нет, нам не нужно. Мы много не покупаем, а аппетит у нас с тобой такой, что мы быстро всё подъедаем, ничего не успевает портиться», – смеется папа…

Но тут вдруг смотрим – мужики что-то зашумели, спорят, вожжами машут, лошадку понукают, а она никак не может вытащить из большой дыры во льду сани, на которых лежит тяжеленный, вырезанный из льда кусок его. Полозья глубоко ушли в прорубь, лошадёнка слабенькая, мужички на неё кричат, один даже хлестать её начал, ей больно, а силёнок не хватает, чтобы вытащить сани. «Бедная лошадка! – чуть не плача говорит Лёша. – Папа! Как же ей помочь?!» И тут я решил опять попросить:

 
Я хочу, я хочу,
я хочу, чтоб мужики
той лошадке помогли,
чтоб другую запрягли,
а лошадку ту спасли,
я хочу, я хочу…
 

И вот смотрим, один мужичок отвязал лошадь, которая должна была уже отвозить нагруженные льдом сани, быстро её впрягли на помощь измученной лошади в сани, застрявшие в проруби. Другие возчики взялись за оглобли и с гиканьем на пару лошадей вытянули с трудом сани. Ну, слава Богу! Все с облегчением сняли рукавицы и стали со лбов вытирать пот. Лошадка отдыхает, чуть дыша. А её хозяин стоит, гладит её и хвалит, и жалостливо: «Ну, ну, бедняга, измучилась…»

А папа подошел к ней, когда она уже на берег въехала, и дал ей большой ломоть хлеба, что купил в булочной. У неё так и полилась слюна изо рта от удовольствия. Прожевала и закивала головой. «Это она тебя благодарит, папа», – сказал довольный Лёша. «Тут пора уже было уходить домой»», – закончил свой рассказ Мяка.

Вот, дети, как же трудно было добывать лёд для ледников! Так было сто лет тому назад, когда люди не придумали ещё холодильников, без которых ваши мамы и дня обойтись дома не могут, не говоря уже о продуктовых магазинах.

Мы, куклы, долго молчали, думали всё и о бедной лошадке, и об измученных мужичках, а ещё удивлялись Мякиной доброте. Он не только себя из душного чемодана вызволил, но, главное, лошадке помог. А Миша еще добавил, что, наверно, бывали случаи, что лошади гибли, затянутые в прорубь тяжелыми санями. «Я всю ночь не буду спать!» – сказал он, но через 5 минут уже погрузился в глубокий сон.

Волшебство продолжается

Думаю, что Мяка скоро пожалел, что рассказал нам о своем волшебстве: мы все стали к нему приставать с вопросами и просьбами: «Ты обо всем можешь попросить? А чтобы мы на луне очутились, можешь попросить?» спросил Миша. Он очень интересовался всем, что на небе: его кроватка стояла ночью так, что он мог через окно смотреть ночью на звёзды, на луну, а днем на облака, и всё мечтал туда полететь. «Нет, – ответил Мяка. – На луну не могу – слишком далеко, и дороги не знаю», – прибавил он с улыбкой.

«А можешь попросить, чтобы весна пришла? Мне надоела зима, редко гулять берут». – «Это я могу, только не сейчас, а так через недельки две», – подумав, прибавил он. «Почему не сейчас?» – «Потому что сначала надо внушить Деду Морозу, чтобы он перестал всё морозить, потом попросить, чтобы снег стаял, потом, чтобы лёд на Волге сошёл, а знаете… я-то видел, какой он толстый, потом надо Солнце попросить, чтобы всю воду подсушило – все это дело долгое и трудное». Мы все с ним согласились.

«А сколько это – недели две?» – спросила Тамара. «Это я знаю, – заторопился Миша. – Четырнадцать раз заснуть и четырнадцать раз проснуться. Это не так долго». – «А там и лето придет. Ты попроси, чтобы мы на дачу поехали. Можешь?» – спросила я. «Это могу, только не обязательно в Павловск. Хорошо?» – улыбнулся Мяка. Мы согласились: интересно и другое место посмотреть.

И вот Миша стал прилежно дни считать, глядя на небо, а Мяка просить: «Я хочу, я хочу, я хочу…» И… как вы думаете: ровно через две недели кричит, утром проснувшись, Миша: «Ура, сосулька, сосулька висит, и капельки с нее падают! Мяка молодец – весна пришла!» – а сам смеется. И мы, девочки, подхватили: «Браво! Мяка молодец, и пришел зиме конец!»

Проснулись и дети, радуются: «Я сегодня надену свою новую матросскую шапку», – говорит Лёша. «А я драповое пальто и скину противный капор, надоел», – заявила Шура.

И стало все так быстро к весне да, пожалуй, и к лету клониться.

И вот уже знакомая предотъездная суматоха в доме. Нет, сначала послезимняя: сушат меховые вещи на дворе на солнышке, шубы на меху, тяжелые, даже из сундуков что-то вынимают, вытряхивают, чистят, сушат. Даже наш сундучок вынесли посушить. Уж не нас ли хотят опять укладывать? Не хочется! Мяка утешает: «Нет, это только, когда в другой город или когда на большую «спячку» собирают, а на дачу налегке поедем, не в сундучную поездку». Он всё знает, потому что к взрослым разговорам прислушивается и соображает.

Вот что он из разговора детей уловил: Леша спрашивает: «Шура, как думаешь? Дядя Лёша позволит мне на его лошади покататься? Или на офицерской нельзя детям?» И тотчас Мяка понял, что дядя Лёша – кавалерист.

«Думаю, что нельзя таким маленьким. Но у него, мама говорила, есть в имении (значит, на даче) пони для детей. Это маленькие лошадки. На них неопасно, трусят себе потихоньку. Я в зоопарке видела. На них покатаешься», отвечает Шура. Вот и сообразил Мяка из этого разговора, что поедем, наверно, в гости в имение дяди Лёши.

А у нас свои обсуждения вопроса, возьмут-не возьмут, кого дома оставят – волнения тревожные и страхи: вдруг отдадут кому-то в другой дом. Бывает и такое, ведь пропал куда-то зайчик-убегайчик. «Ну и что? – говорит Мяка. – Я знаю, что его отдали той славной девочке Глаше, няниной племяннице. Помните? Которая с таким вниманием слушала пение тети Наташи и на нас, кукол, всё смотрела. Так, наверно, рада была хоть Зайку получить в подарок! Я даже рад был, что его ей отдали. Наверно, и вымыла его няня чисто». Тамара тоже больше не жалела Зайчика. И всегда-то Мяка успокоит нас.

«Дети! Выбирайте! Каждый может взять только одну куклу. У ваших двоюродных сестёр и брата, куда мы едем, много игрушек. Да и едем туда ненадолго», – сказала тетя Наташа.

Вот так решился главный вопрос с нами: Катя выбрала меня, Шура – Мяку, а Лёша – Мишку. «Это еще хорошо, – сказал Мяка. – Я думал, никого не позволят взять».

Настал день отъезда. Суматохи в доме, как всегда, много. А у нас одна забота: не забыли бы нас-то захватить. Нет, не забыли. Едем скучно, в чемодане. Ничего не видим и не слышим. Мяка говорит: «В поезде. Стук особенный, и резкие толчки после остановок». Выспались хорошо. А проснулись, когда уж выносили чемоданы из экипажа под страшный лай множества собак. И окрики: «Уберите собак, дети испугаются!» И радостные, шумные приветствия, и взрослые голоса, и детские.

Не сразу нас вынули. Видно, убежали дети всё осматривать: дом, сад… Но вот и наши первые впечатления, сразу невиданные и сильные. Не только для нас, кукол, но и для наших детей. Выходим в сад, через балкон, а там лежит громадный пёс, лохматый, рыжий, белыми пятнами, а смотрит добрыми и даже грустными глазами, не лает; лениво встал и большущую свою лапу подает новому для нас мальчику – Коте, который его потрепал по шее: «Не бойтесь, он добрый, не тронет».

«Хочешь на него сесть?» – это старшая двоюродная сестра к Кате обратилась. А я у нее на руках. И, не дожидаясь ответа, хвать нас и сажает громаде-псу на спину. Катя боится, но молчит. «Том (так звали пса), покатай девочку с куколкой тихонько». И Том осторожно, медленно пошагал. Катя вцепилась в его пушистую шерсть, а Тата, старшая кузина, придерживает нас с Катей. Едем верхом на собаке. Смешно… Котя рассказывает нашим старшим детям, что эта порода собак, сенбернары, очень умная. Их учат спасать людей и в горах, когда вьюга занесет неосторожных, попавших в беду спортсменов, и даже из воды вытащат, а при пожарах – из огня.

Это первая встреча, а дальше – больше. Пришли (уж без Тома) на площадку. А там в середине столб, наверху поворотный круг, к крюкам этого механизма привязаны толстые канаты, какие мы на корабле видели; на конце каната петля, в которую узкая подушечка вделана. Их четыре. Вот две сестры, Тата и Муся, и брат их младший, Котя, растянули эти канаты и сели в петли, как в кресла. Все в одну сторону повернулись, куда бежать надо. И раздалась команда старшей, Таты: «Вперед!» Сначала медленно, ведь канаты тяжелые, и в сторону от центра, столба, их растягивать нужно. Потом все быстрее, быстрее. Вот бегут, канаты натянуты, дети уж подпрыгивают… И уже подлетели, оторвались от земли… скачок, другой и… пошли, пошли, прыжки все выше, выше… одни юбки у девочек от нас, маленьких, видно, мелькают да голые пятки Коти: он сильнее всех от земли отталкивается и толчок дает вращению колеса. Чудо!!! Но как смело, уж еле земли касаются – так их в стороны разнесло. Весело, у Леши глаза горят, так ему хотелось бы попробовать! Но вот команда: «Тише! Тише!» И постепенно движение умедляется, летуны уже чаще по земле бегут… и совсем остановились. Их лица разгорячились, волосы у девочек растрепались… вылезают из петель-кресел. Все довольны, а мы поражены!

А чудеса не кончились на этом. Вдруг слышим топот лошадей. Смотрим – из аллеи выскакивают два всадника, несутся прямо на нас. Катя со мной, стоим оторопело, и Леша к нам подбегает и тащит нас за скамейку, в укрытие. Но это и ни к чему: на самом скаку у площадки останавливаются кони как вкопанные, их так решительно осадили всадники. Кто же это? Один – дядя Лёша, это не диво, мы таких лихих наездников видели в Павловском парке. А другой? Боже мой! Да это тётя Маруся, его жена, да как изменилась! Вчера на балконе была такая чинная, в белом длинном платье с широкими кружевными рукавами. А теперь – вся затянута в черное узкое платье («амазонка» называется), с цилиндром на голове, который укреплен лентой, в руках хлыстик, сидит как слитая с конем, послушным каждому движению ее руки, цепко держащей поводья. Да, пожалуй, еще красивей, чем вчера на балконе. Вот соскочила, поддержанная рукой дяди Лёши, уже спешившегося с его взмыленной лошади. А тут уж и мальчик-конюх подбежал, берет коней под уздцы, чтобы увести в конюшню.

Вот это сюрприз! «Очень смелой надо быть, чтобы так лошадью управлять», – говорит Лёша. «К лошади быстро привыкаешь, меня моя Серка уже слушается. Надо только ласково с ней обращаться, – сказала Тата. – Меня папа учит верхом ездить, это так приятно». Мы поняли, что этому надо учиться с раннего возраста. Но чудеса без Мякиного колдовства продолжались. И все на той же площадке. Но это уж завтра расскажу.