Текст книги "Он"

Я зажмурился, полный решимости заставить его утратить самоконтроль, заставить его ощутить ту же неодолимую, опустошающую потребность, что сеяла хаос в моем теле.

– Вес… – С его губ сорвался придушенный стон. – Твою мать, Вес, я сейчас кончу.

Его пальцы до боли вцепились мне в волосы, мышцы живота напряглись, а бедра задвигались подо мной быстрее. Через несколько секунд он застонал. Меж моих губ завибрировал хриплый стон, и он застыл, по-прежнему находясь глубоко у меня во рту, пока я глотал все до последней кап…

– Надеешься найти на одной из них надпись «закажи меня»?

Мужской голос возвращает меня в настоящее, и я слепо моргаю, не понимая, где я. Я все еще в баре, стою у стойки, уставившись на бутылки спиртного. Черт. Я реально вырубился. И возбудился, спасибо воспоминаниям о моей последней ночи с Джейми Каннингом.

Сглотнув, оборачиваюсь и вижу рядом улыбающегося незнакомца.

– Нет, серьезно, – продолжает он, и его улыбка становится шире. – Ты минут пять разглядываешь эти бутылки. Бармен уже отчаялся выяснить, что ты закажешь.

Бармен обращался ко мне? Наверное, он решил, что у меня не все дома.

А вот парень, стоящий рядом, выглядит более чем нормальным. Ему около тридцати. Потертые джинсы, футболка «Ramones», правая рука целиком забита драконами, черепами и прочим псевдокрутым дерьмом. Худой, тогда как мне обычно нравятся покрупнее, но анорексиком его тоже не назовешь. Не совсем в моем вкусе, но и не совсем не в моем вкусе. Для того, чтобы подцепить на ночь, вполне годится, и с учетом того, с каким интересом он рассматривает меня, я знаю, он согласится.

– Ты с ними? – Он указывает на столик «хоккейных курток».

Я киваю.

– Что празднуем?

– Выиграли сегодня «Замороженную четверку». – Я делаю паузу. – Студенческий чемпионат по хоккею.

– Да ладно? Ну тогда поздравляю. Значит, ты хоккеист? – Его взгляд задерживается на моей груди и руках, после чего снова возвращается на лицо. – Это заметно.

Да, он определенно будет «за».

Я бросаю взгляд на свой стол, и Кассель ловит мой взгляд. Заметив моего собеседника, он ухмыляется и, смеясь над чем-то, что сказал Лэндон, поворачивается обратно к парням.

– Так как тебя зовут? – спрашивает мой незнакомец.

– Райан.

– Я Дэйн.

Я снова киваю. Но не могу выдавить из себя ни капли флирта. Ни игривого замечания, ни прямого предложения перейти к делу. Сегодня я стал чемпионом – мне бы это отпраздновать. Пригласить Дэйна к себе в отель, повесить на дверь табличку «не беспокоить», чтоб Кассель понял намек, и оттрахать этого привлекательного чувака до потери его чертова пульса.

Но я не хочу. Это будет всего лишь попыткой выжить из себя Каннинга, и я знаю, что потом мне будет дерьмово.

– Извини, чувак. Мне надо вернуться к своим, – резко говорю я. – Было приятно поболтать.

Не дожидаясь ответа, быстрым шагом иду через бар. Не оборачиваюсь, чтобы узнать, не разочарован ли он, или проверить, не пошел ли он за мной следом. Хлопаю по плечу Касселя и говорю, что сваливаю.

Проходит еще минут пять, прежде чем у меня получается убедить его, что в меня не вселились инопланетяне. Я ссылаюсь на головную боль, сваливаю вину на адреналин, пиво, температуру, на все, что только выходит придумать, пока он, наконец, не бросает попытки уговорить меня остаться и не дает мне уйти.

До отеля кварталов двадцать, но, вместо того, чтобы взять такси, я решаю пойти пешком. Прогуляться, чтобы проветрить голову. Но спустя десять кварталов ничего не меняется. В моем сознании по-прежнему роятся мысли о Каннинге.

Я не могу прекратить вспоминать то, как он выглядел вчера. Взъерошенные волосы, румянец на щеках. Он или только потрахался, или собирался этим заняться. И его девушка… Горячая миниатюрная крошка с большими голубыми глазами. Он всегда западал на таких малышек.

Стиснув зубы, я выталкиваю ее из головы и вспоминаю, как Каннинг и я прощались.

Без тебя все по-другому.

Мне показалось, он говорил искренне. Черт, а почему нет? Мы провели в «Элитс» лучшие летние месяцы наших жизней. Один минет едва ли мог перечеркнуть все его светлые воспоминания.

Засунув руки в карманы, я останавливаюсь на переходе и жду, когда загорится зеленый свет. Спрашиваю себя, увидимся ли мы когда-нибудь снова. Наверное, нет. Скоро мы оба закончим колледж. Начнется взрослая жизнь. Он останется на Западном побережье, я уеду на север в Торонто. Наши пути вряд ли пересекутся.

Может, это и к лучшему. Мы виделись на этих выходных всего дважды, но жалким двум встречам каким-то образом удалось стереть четыре года, что я потратил на попытки забыть его. Ясно как день – я не могу быть рядом с Каннингом и не желать его. Не желать большего.

Но, черт, мне мало этих двух встреч.

Недолго думая, хватаю сотовый, торможу у газетного автомата и, прислонившись к его металлической стене, открываю браузер. Какое-то время сайт грузится, но как только это, наконец, происходит, я сразу перехожу на страницу контактов, а там нахожу телефон директора лагеря. Он меня знает. Я ему нравлюсь. Черт, он четыре года уговаривал меня к ним вернуться.

Он не откажет, если я попрошу.

Я нажимаю на номер. Колеблюсь с зависшим над кнопкой вызова пальцем.

Я эгоистичный ублюдок. А может, гребаный мазохист. Каннинг не может дать мне то, чего я хочу, а я не могу заставить себя не хотеть его. Я хочу любую малость, которую смогу получить. Разговор, шутку, улыбку – все, что угодно. Может, стейка мне не видать, но, черт, я буду рад и объедкам.

Просто… просто я пока не готов отпустить его.

Глава 8
Июнь
Джейми

– Эй, Каннинг?

– Да?

Пат, директор нашего лагеря, подходит к штрафной скамейке, чтобы поговорить со мной, но я по-прежнему не отрываю глаз от льда, где между моими подопечными идет схватка за шайбу. Впрочем, Пат не сочтет это за невежливость.

– Нашел тебе соседа, – произносит он.

– Серьезно? – Это хорошая новость, потому что Пату каждый год отчаянно не хватает тренеров, и это лето не исключение. Парни вроде меня один за другим заканчивают учиться и разъезжаются кто куда. Он стремится собрать у себя в лагере лучших, но лучшие всегда нарасхват.

В этом году один из таких парней – я. Но через полтора месяца мне надо уезжать на тренировочный сбор в Детройт, а значит, Пату придется искать замену. Я оглядываюсь – он смотрит на меня странным, испытующим взглядом, – затем снова поворачиваюсь к мальчишкам на льду. Игра в самом разгаре.

– Будь поласковее с ним, ладно?

Я отвечаю не сразу, потому что мне не нравится то, какой оборот приняла игра. В воздухе сгущается напряжение. Еще чуть-чуть – и сверкнет искра.

– Разве я когда-нибудь был другим? – рассеянно говорю я.

На мое плечо опускается крепкая ладонь.

– Ты нет, а вот твой вратарь еще немного и психанет.

– Вижу.

Смотреть сейчас на площадку – точно наблюдать за аварией. Я знаю, что скоро произойдет, но неотвратимость уже пришла в движение, и остановить ее нельзя.

Марк Килфитер, мой лучший вратарь, отразил сегодня около двадцати шайб. Обладая быстрой реакцией и большим, но подвижным телом он располагает всеми необходимыми задатками отличного вратаря.

К сожалению, в придачу к хорошим физическим данным у него чересчур вспыльчивый темперамент. А одаренный франко-канадский нападающий из второй команды весь день подначивает его – дразнит и издевается при каждой атаке.

Я вижу, какой финт готовится разыграть канадец. На синей линии он отдает пас напарнику, затем, когда вокруг того группируется защита противника, опять принимает шайбу, делает ложный выпад влево, потом вправо… и запускает летающую тарелку в ворота – прямо под носом у Килфитера. Разыграно блестяще, и все прекрасно, пока пацан-канадец не окатывает вратаря ледяной стружкой и не называет его идиотом.

Килфитер швыряет клюшку, словно бумеранг. С такой силой, что она, ударившись о борт, ломается, как спичка. На лед падают два обломка.

Счет, пожалуйста. Я дую в свисток.

– Все, время вышло, закругляемся.

– Почему? – протестует агрессивный форвард. – Еще же есть время!

– Все вопросы к тренеру нападающих, – отмахиваюсь от него я, затем подъезжаю к Килфитеру, который, тяжело дыша, снимает со вспотевшей головы шлем. Ему всего шестнадцать. Пока его ровесники валяются, загорая, на пляже или режутся в видеоигры, он часами выкладывается на хоккейной площадке.

У меня было такое же детство, и я не променял бы его ни на какое другое, но иногда бывает полезно вспомнить, что они всего лишь дети. Поэтому, вместо слов «Идиот, ты угробил клюшку за сотню долларов», я начинаю разговор с другого.

– Парень, кто у тебя любимый вратарь?

– Туукка Раск, – не раздумывая, отвечает он.[15]15
  Вратарь «Бостон Брюинз» и сборной Финляндии.


[Закрыть]

– Хороший выбор. – Я не фанат «Брюинз», но у Раска впечатляющая статистика. – Скажи, как выглядит его лицо после того, как он пропускает шайбу?

Килфитер выгибает бровь.

– Ну, он просто делает глоток воды и опускает визор. А что?

– А то, что он не психует и не швыряется клюшками, – с улыбкой говорю я.

Парень закатывает глаза.

– Да понятно, но этот тип, он такой козел.

Я наклоняюсь и отцепляю сетку, чтобы можно было восстановить лед.

– Ты сегодня здорово отстоял. Просто феноменально.

Килфитер улыбается.

– Но ты должен научиться держать эмоции под контролем, и сейчас я объясню тебе почему. – Его улыбка гаснет. – Раск всегда воспринимает свои ошибки спокойно. Не потому, что он лучше, чем мы с тобой, и не потому, что он медитирует или никогда не злится. Просто он знает, что единственный способ выиграть – оставить все это позади. Я серьезно, когда он делает глоток воды, он уже оправился. Вместо того, чтобы говорить: «Черт, как же я так лоханулся», он говорит: «Ладно, теперь у меня появился новый шанс остановить его».

Теперь Килфитер хмуро разглядывает свои коньки.

– Знаешь, что говорят о золотых рыбках? У них такая короткая память, что каждый круг в аквариуме для них словно в первый раз.

Уголки его рта приподнимаются.

– Сильно, тренер Каннинг.

О-ох. Просто убийственно умилительно раз в год на несколько недель превращаться в тренера Каннинга. Обожаю эту работу.

– Будь моей золотой рыбкой, Килфитер. – Я легонько стукаю его по нагруднику. – Выброси из головы все, что наболтал тебе этот тип, потому что в мире полно козлов, которые будут доставать тебя ради удовольствия. У тебя есть талант. И ты со всем справишься. Но только в том случае, если не дашь ему испортить себе настрой.

Килфитер наконец поднимает взгляд.

– Хорошо. Спасибо.

– Давай в душ, – говорю я, отъезжая от него задним ходом. – Потом достанешь кредитку и купишь себе новую клюшку.

Закончив с Килфитером, я расшнуровываю коньки и переобуваюсь в «Конверсы». Тренерам надевать снарягу не надо, только коньки и шлем, так что на мне походные шорты и рейнеровская толстовка из колледжа. А еще меня три раза в день кормят в столовой.

Я уже говорил, что это офигительная работа?

Пока я шагаю к выходу, меня окружают всевозможные памятные стенды на тему олимпийского спорта. На том самом льду, где минуту назад я пытался вразумить шестнадцатилетнего вратаря, сборная США в 1980-м завоевала олимпийское золото. Так что повсюду развешаны фотографии «Чуда на льду». Зимой в этом маленьком городке больше спортсменов на душу населения, чем где бы то ни было. Хоккеисты, конькобежцы, горнолыжники, прыгуны с трамплина – кто только не приезжает сюда тренироваться. [16]16
  Матч между сборными США и СССР, в котором советская команда, выступавшая в ранге действующих чемпионов мира, неожиданно проиграла американской сборной, состоящей из игроков студенческих команд.


[Закрыть]

Но когда я открываю стеклянные двери, то попадаю в теплый июньский день. Вдали ослепительно сверкает Миррор-лейк, и я ладонью прикрываю глаза. От Лейк-Плэсида пять часов езды до Бостона и Нью-Йорка. Ближайший к нему большой город – Монреаль, да и тот в двух часах езды. Этот затерянный в глуши обаятельный туристический городок окружен нетронутыми озерами и горами хребта Адирондак.

Настоящий рай. Если вам не нужен доступ к аэропорту.

Но сегодня он мне не нужен. Убивая время до ужина, не спеша иду мимо магазина лыжной экипировки и ларька с мороженым. У меня столько ностальгических воспоминаний, связанных с этим городом, – оттого, наверное, что он мой. Когда ты младший из шестерых детей, то ничего своего у тебя нет. Думаю, именно поэтому я и пошел в хоккей – вся моя семья увлекалась футболом. До тех пор, пока меня не пригласили в «Элитс», на камни Адирондака не ступала нога ни одного Каннинга. Покинуть родительское гнездо, чтобы приехать сюда, для меня, тинейджера, было все равно что отправиться на Луну.

Сейчас четыре часа. Есть время пробежаться или поплавать, но сперва мне надо переодеться.

Все дети и тренеры живут в старом общежитии, построенном к Зимней Олимпиаде-1980 для европейских спортсменов. От катков до него минут пять. Взбежав по ступенькам, прохожу мимо доски с именами былых обитателей этого дома и перечислением завоеванных ими наград, но не задерживаюсь. Несколько лет в этом городе – и вы начнете забывать впечатляться.

Моя комната находится на втором этаже, и я всегда поднимаюсь туда пешком, предпочитая лестницу старому скрипучему лифту. В полутемном холле пахнет мастикой, цветущей снаружи сиренью и грязными носками. В здании, целиком заселенном хоккеистами, без этого никуда.

Шагах в десяти от двери, держа в руках ключи, я вдруг замечаю неподвижно стоящего человека. Одного этого хватает, чтобы напрячься. А потом я узнаю`, кто это.

– Господи!

– Можешь звать меня Весом, – говорит он, отталкиваясь от стенки. – Или Райаном. Ну, или «мудаком».

– Ты… – Мне немного страшно произносить эти слова, ведь он так долго меня избегал. – …мой сосед?

Чтобы чем-то занять руки, открываю дверь. Чувствую, как внизу живота зарождается бурлящая волна радости. Одна только мысль об еще одном сумасшедшем лете в компании Весли… не верится, что это может быть правдой.

– Ну… – В его голосе – непривычная осторожность. И поскольку теперь из открытой двери в холл проникает свет, у меня появляется возможность как следует разглядеть его лицо. Он чем-то встревожен. Глаза запали, челюсти крепко сжаты.

Чудно´.

Вваливаюсь в комнату и бросаю ключи на кровать.

– Я на пробежку. Хочешь, пошли со мной. Насколько я понимаю, ты приехал тренировать, иначе тебя бы тут не было.

Он кивает. Но когда я начинаю снимать толстовку, засовывает руки в карманы и отворачивается.

– Только нам надо поговорить.

– Окей. – О чем? – Можем поговорить, пока будем бегать. Если ты не растолстел после своей великой победы.

– Ладно. – Хмыкнув, он заносит из холла большую спортивную сумку.

– Пат еще на тренировке сказал что-то насчет соседа. Он ведь тебя имел в виду, да? Просто решил развести интригу?

Стоя ко мне спиной, Вес кивает. Затем стягивает через голову свою выцветшую футболку. Боже, он реально огромный. Сплошные рельефные мышцы и татуировки.

Я и забыл, что в наше последнее лето здесь мы были еще пацанами. Кажется, будто это было вчера.

– Нормальная у тебя комната, – отмечает он, переодеваясь в майку и спортивные шорты.

Это правда. Вместо двухъярусной койки здесь две встроенные в стенные ниши кровати, а между ними – приличное свободное пространство.

– Тренерам дают комнаты попросторнее. Шикую уже три года.

Он оборачивается.

– С кем жил?

– С кем придется. – Натягиваю беговую футболку, затем переобуваюсь в кроссовки. На то, чтобы завязать шнурки, уходит еще пара секунд. Мне не терпится поскорее отсюда выбраться и побежать. Может, тогда Вес перестанет вести себя странно и скажет прямо, что у него на уме. – Идем?

Он пинает свою сумку.

– Оставлю ее тут.

– А где же еще-то?

Он морщится. Почему – я не знаю.

Глава 9
Вес

На улице Джейми поворачивает в сторону Миррор-лейк, и я бегу за ним. Сколько раз мы делали этот круг? Наверное, сотню, не меньше.

– Помнишь лето, когда мы условились пробегать по пять миль каждый день? – спрашиваю я, когда общежитие остается позади.

Он сбрасывает скорость, и дальше мы бежим в легком темпе.

– Конечно.

– А потом в один из дней у нас было сразу две тренировки и тренажерка, но ты сказал, что мы обязаны побежать, иначе лето не засчитается. – Я фыркаю от одного только воспоминания об этом.

– Тебя никто не заставлял перед пробежкой объедаться мороженым.

– Я умирал от голода. Правда, с тех пор я даже не могу смотреть на фисташки.

Джейми хмыкает.

– Газон – а на нем нежно-зеленая рвота.

– Хорошие были времена. – О, да. Я бы выворачивал свое нутро наизнанку хоть каждый день, если б это помогло сделать так, чтобы между нами все опять стало просто. Гоняться вокруг озера за высокой светловолосой фигурой Каннинга было единственным, чего я желал от жизни.

Хотя, к черту вранье. С куда большей радостью я бы разложил его на земле и сорвал с него всю одежду. Прямо сейчас меня убивает то, что я опять его вижу.

Впрочем, мне надо сказать ему одну вещь, и поскорее. Мы бежим молча, и все это время я репетирую свое монументальное извинение. Если Джейми придет в ужас, мне будет больно.

Лодки на озере качаются под взмахами весел, и я ощущаю себя так же шатко, как они выглядят.

– Так о чем ты хотел поговорить? – в конце концов произносит Джейми.

Все. Тянуть больше нельзя.

– Я пробуду здесь только до конца июля. – Сначала лучше разделаться с вводной.

– Я тоже. Должен к первому августа быть в Детройте. А ты двинешь в Торонто, да? Тебя подписали?

– Угу. Но послушай… Мне надо сказать… Короче, если ты не хочешь жить со мной в одной комнате, то я попрошу Пата переселить меня. И не обижусь.

Джейми резко останавливается, и мне приходится притормозить, чтобы не врезаться ему в спину.

– Почему?

Опять облажался. Я не могу больше молчать.

– Каннинг, я гей. И да… может, в общем и целом это не так уж и важно, но, когда мы в прошлый раз жили вместе, я… развел тебя на всякое разное. Это было не круто, и из-за этого я последние четыре года чувствую себя дерьмово.

Очень долго он просто смотрит на меня с разинутым ртом. А когда, наконец, заговаривает, то произносит совсем не то, что я ожидал услышать.

– И?

И?

– И… я прошу у тебя прощения.

Он краснеет.

– Ты же в курсе, что я из Северной Калифорнии? И что у меня есть человек десять знакомых-геев?

– Допустим… И что?

Рот Джейми открывается и закрывается. И открывается снова.

– Ты поэтому не звонил мне четыре года и не отвечал на мои смс?

– Ну… да. – Я в полнейшей растерянности. Я только что признал себя виновным в мудачестве первой степени и, можно сказать, в растлении, а его волнуют какие-то смски.

Лицо Джейми становится на оттенок краснее. Затем он снова срывается с места, а я так ошеломлен, что мне требуется секунда, чтобы догнать его.

Теперь он бежит быстрее. Его длинный шаг становится шире, локти начинают работать активней. Спортивная футболка облегает каждую мышцу, и я ревную к этому куску полиэфирной ткани.

Я не знаю, что творится у него в голове, пока он преодолевает оставшиеся пять километров вокруг Миррор-лейк – со мной, смущенным, обескураженным и отстающим на несколько шагов сзади. На обратном пути мы бежим через город мимо всех наших любимых в прошлом мест – кондитерской со сливочными помадками и магазина игрушек, где продавались стреляющие резинками пистолеты. Мимо пекарни «Чудо на льду».

Я не вижу его лица до тех пор, пока он не останавливается напротив закрытой на лето трассы для тобоггана. Жаль, что нам нельзя перенестись в те беспечные времена, когда самым большим моим преступлением было перелезть через ограду.

Когда он поворачивается ко мне, его покрытое испариной лицо все еще искажено гневом.

– Ты не общался со мной четыре года, потому что думал, будто я перепугался из-за того, что ты отсосал мне.

– Хм… да. – Негодование в его голосе предельно ясно сообщает о том, что я облажался перед ним каким-то иным, не учтенным мной образом.

Его ладони сжимаются в кулаки.

– Так вот кем ты меня считаешь? Узколобым засранцем?

Я вижу, как молодая мамочка со скамейки неподалеку подхватывает своего ребенка и, хмурясь, пересаживается подальше от нас.

Но Джейми ничего вокруг не замечает.

– Бога ради, это был просто секс. Никто ведь не умер.

А я сейчас, наверное, проглочу язык.

– Но… С моей стороны это было непорядочно.

– А. Ну спасибо, что за свою непорядочность ты решил наказать меня. Аж на целых четыре года. Я уехал в какой-то непонятный колледж, где никого не знал, гадая, в чем же проявил себя как дерьмовый друг.

Да чтоб тебя.

– Извини, – мямлю я, но это «извини» звучит жалко. Для обоих из нас, в этом можно не сомневаться.

Джейми пинает мусорную урну.

– Мне надо в душ.

Мой вероломный член просится присоединиться к нему, но, пока мы проходим последний квартал и начинаем подниматься по лестнице, я держу варежку на замке. Все прошло совсем не так, как я ожидал. В моем наихудшем сценарии Джейми приходил от моей гомосексуальности в ужас и обвинял меня в том, что я обманом развел его на интим.

Я четыре года мучился стыдом за содеянное, но, как выяснилось, мне следовало стыдиться совершенно другого. Джейми не беспокоило то, что я отсосал ему. Его беспокоило то, что я его бросил. И когда я понимаю, что обидел своего лучшего друга намного сильнее, чем полагал, внутри меня все болезненно сжимается.

На последней ступеньке я нерешительно замираю и зову его в напряженную спину.

– …Каннинг?

– Что? – бурчит он, не оборачиваясь.

– Так мне искать себе на ночь другую комнату?

Он вздыхает.

– Нет, идиот. Не надо.