Текст книги "В моих глазах – твоя погибель!"

Роль воспитателя и учителя был намерен взять на себя Вальтер Штольц. Этим поступком он хотел загладить тот вред, который причинил детям Грозы, осиротив их.

Но главной его целью было оказаться в Сарове и заполучить то, чем в свое время занимался там Гроза: спасением мощей Саровского святого. Гроза начал писать подробные записки об этой истории, однако то ли не закончил их, то ли просто не успел передать их Вальтеру, который просто мечтал их прочесть. Из торопливого рассказа Грозы Вальтер запомнил два имени – Гедеон и Анюта – и намерен был разыскать этих людей во что бы то ни стало. И любыми средствами добиться от них ответа на главный вопрос: где все-таки находятся мощи великого русского провидца? Вальтер не сомневался, что открытие мощей Серафима Саровского было бы событием, которое не только заставило бы забыть о досадном промахе Штольца-младшего в 1937 году в Москве, но и увенчало бы его поистине сияющей славой… возможно даже превосходящей славу его отца, в тени которого он находился всю жизнь!

Однако это было легче вообразить себе, чем сделать!

Хотя Штольц-младший приложил все усилия – как собственные, так и отцовские, – чтобы попасть на Восточный фронт в составе Особой части СС, сформированной из сотрудников Аненэрбе, которому покровительствовал лично рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, перед ним стояли две главные трудности. Во-первых, он совершенно не представлял себе, где искать детей Грозы. Во-вторых, армия вермахта по-прежнему находилась слишком далеко от Сарова.

Тогда Вальтер пришел к выводу, что будет решать эти две задачи не одновременно, а поэтапно. Выяснить, где находятся дети Грозы, было пока невозможно. Однако город Саров был конкретной точкой на конкретной географической карте! Туда можно было попасть если не явно, так тайно! И Вальтер начал искать агентов, которых он мог бы забросить в тыл к русским, в Саров.

Его друг Отто-Панкрац тоже искал агентов для школы Валли. У них, конечно, должны быть более прозаические задачи: сбор разведданных и диверсионная работа. Однако друзья вместе ездили по концентрационным лагерям, куда сгоняли русских пленных, в поисках необходимого материала. Во время одной из таких поездок в конце 1941 года они оказались в Белоруссии, в концентрационном лагере 352, который местные называли Масюковщиной.

И там-то, накануне встречи с пленными, Вальтеру приснился сон.

Это был второй вещий сон в его жизни.

Первый раз это случилось в марте 1918 года. Вальтер, голодающий, скитающийся по Москве, выживавший лишь благодаря дружбе с Грозой, увидел во сне отца, сотрудника германского посольства, который звал его прийти наутро к Сухаревой башне. Вальтер поверил сну, пришел к указанному месту – и в самом деле встретил там отца.

С тех пор вещие сны ему больше не являлись.

И вот на Масюковщине приснился Вальтеру Гроза, стоявший рядом с ним у подножия Сухаревой башни, как тогда, мартовским утром 1918 года.

В этом сне Вальтер видел себя взрослым сорокалетним человеком, каким он и был в 1941 году, а Гроза был почему-то еще молод, лет двадцати трех, никак не больше: небритый, угрюмый, измученный, с этими его словно бы вечно нахмуренными сросшимися бровями… Он появлялся то с одной, то с другой стороны Сухаревой башни, неожиданно выходил из-за спины Вальтера, пытливо заглядывал ему серыми глазами в лицо, шевелил обветренными губами, что-то говоря, однако Вальтер ничего не слышал, как ни старался. И лишь под утро эти мучительные попытки понять Грозу увенчались успехом! Правда, из всего, что он говорил, Вальтер разобрал только два слова: «Пейвэ Мец».

Это имя изумило Вальтера! Во время последней встречи в Москве, в 1937 году, Гроза немало рассказал старинному другу о том, как жил после их расставания на Сухаревке. Вальтер узнал о Николае Александровиче Трапезникове, великом оккультисте, который помог развиться необыкновенным способностям Грозы. Лиза, дочь Трапезникова, стала женой Грозы. Тогда Вальтер узнал и про Пейвэ Меца, или Павла, как его чаще называли, и про ту его предательскую, поистине роковую роль, которую он сыграл в жизни Трапезникова, Лизы и самого Грозы. Тогда же Гроза описал внешность Меца: невысокий, но кряжистый, с очень яркими, словно бы эмалевыми синими глазами, черными волосами, гладко обливающими голову, узким, напряженным ртом и такими резкими чертами лица, что они казались вырезанными из дерева.

И вот сейчас, во сне, Гроза настойчиво повторял имя своего старинного врага? Почему?

Вальтер понял это не во сне, а наутро, когда увидел среди пленных этого самого Пейвэ Меца.

О, это был непростой человек! Непростой и очень страшный. Не раз овладевая его сознанием с помощью гипноза, который был одним из давних орудий отца и сына Штольцев, и узнавая его постыдные тайны, Вальтер едва подавлял желание убить его, отомстив за ту гнусную роль, которую Мец сыграл в судьбе Грозы. Однако именно от Меца Вальтер узнал, что дети Грозы, которых он считал пропавшими, находятся в городе Горьком. Судьба снова свела их вместе, хотя они не подозревают о своем родстве и считают женщин, к которым попали волею случая, своими матерями.

Заветной мечтой Меца было убить детей Грозы. Однако Вальтеру эти малыши были нужны живыми.

Была создана диверсионная группа из трех человек. Кроме Меца, в ее состав входили еще двое лагерников с Масюковщины: Анатолий Андреянов, некогда погоревший на финансовых махинациях, и Гаврила Старцев, бывший саровский мирской монах [37]37
  Мирское монашество – так называются случаи, когда девушки или юноши живут девственной жизнью, служат в монастыре трудниками, однако по тем или иным причинам не покидают родительского дома. Иногда мирскими монахами и монахинями становятся вдовцы и вдовы.


[Закрыть], которому Вальтер верил больше, чем кому бы то ни было, – ведь это был глубоко религиозный человек и истовый ненавистник коммунистов.

Мец должен был отыскать детей Грозы, Старцев – найти в Дивееве и Сарове Гедеона и Анюту, чтобы узнать, где спрятан саровский артефакт. Андреянову – жуликоватому хитрецу – поручено было контролировать их обоих.

На этих агентов, которые весной 1942 года были сброшены на парашютах неподалеку от Горького, и Отто-Панкрац, и Вальтер возлагали большие надежды.

Однако все трое агентов как в воду канули! Видимо, провалились, потому что в Штабе Валли так и не получили от них никаких известий. Ну, то, что провалились Андреянов и Мец, Вальтер еще мог понять: все-таки Андреянов в свое время был арестован в Горьком, возможно, он наткнулся на старых знакомых, которые заинтересовались им слишком пристально, следили за ним – и выследили. Заодно мог погореть и Мец… Кстати, Вальтер не исключал, что Андреянов сам избавился от этого фанатика своей мести Дмитрию Грозе.

Андреянову было дано задание в случае необходимости убрать Меца, а детей Грозы переправить через линию фронта. Обеспечить группе связь с Вальтером должен был Гаврила Старцев, но от него не было никаких вестей.

Почти до конца войны Вальтер делал попытки получить хоть какие-то сведения о пропавшей группе, однако это ему так и не удалось. Та шпионская сеть, которую Штаб Валли раскидывал в Горьковской области и в самом Горьком, была слишком занята сбором сведений и собственной безопасностью, чтобы разыскивать каких-то провалившихся шпионов, рискуя привлечь к себе внимание НКВД. Даже Отто-Панкрац не мог ничем помочь другу, потому что отчасти разделял с ним вину за провал группы Андреянова – Меца – Старцева.

…Когда кончилась война, Вернер Хольт бросил все силы на создание своей новой репутации. К сожалению, пока возможности попасть в СССР у него не возникло. Должно было пройти немало лет, чтобы бывших солдат вермахта стало возможно пустить в Россию: в качестве туристов или корреспондентов – все равно. Очень медленно, постепенно, разными окольными путями Вальтер смог узнать, что Саров стал закрытым городом: якобы СССР ведет там работы по созданию атомной бомбы. Однако Вальтер все же надеялся попасть в Горький. Он самым тщательным образом, где только мог, собирал информацию об этом городе. Оказывается, хоть фашистская Германия и была разгромлена, Горький продолжал оставаться очень интересным для разведок других стран. Тамошнее отделение НКВД [38]38
  В 1943 г. НКВД был переименован в НКГБ, который в 1953 г. стал называться МГБ СССР, а в 1954-м – КГБ СССР (это название существовало до 1991 г.).


[Закрыть], после ряда переименований ставшего называться КГБ, то и дело задерживало шпионов других государств, прежде всего, конечно, Западной Германии, Англии и США. Например, в 1956 году город посетили 78 иностранцев из капиталистических стран, и в их числе находились 22 установленных шпиона! С самым невинным видом они пытались собрать разведывательные данные о ведущих оборонных предприятиях: заводе «Красное Сормово», авиационном заводе и других, а также выяснить, производится ли в самом Горьком тактическое атомное оружие. Город могли вот-вот объявить таким же закрытым, засекреченным, как Саров, и тогда туда не попадешь и ничего не узнаешь! Именно поэтому Вернер Хольт приложил титанические усилия, чтобы попасть в пресс-группу ГДР, которая должна была освещать Международный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Это было тем более сложно, что приоритет принадлежал молодым газетчикам, а Вернеру Хольту было пятьдесят восемь лет. На самом деле Вальтеру Штольцу исполнилось бы только пятьдесят шесть, однако он охотно прощал судьбе этот «возрастной довесок».

Попасть в состав пресс-группы Хольт смог способом столько же радикальным, сколь и неоригинальным. Он пообещал каждый день передавать в номер материал (с этим не должно было возникнуть никаких проблем: ведь для 2000 аккредитованных на фестивале журналистов и гостей фестиваля на московских АТС ввели 2800 новых телефонных номеров!), а гонорар передавать редактору.

– Обрати внимание на молодую советскую культуру, Вернер, – сказал тот, согласно кивнув на это чрезвычайно выгодное предложение. – Нашу газету упрекают в том, что она мало дает молодежи, не обращает внимания на формирование ее духовных идеалов. Вот и давай поучимся, как это делают наши старшие братья по социалистическому лагерю!

И вот наконец Вальтер Штольц, он же Вернер Хольт, оказался в Москве…

Хабаровск, 1957 год

«Показалось? – испуганно подумал Саша. – Нет, и правда горит!»

Ни на одной барже не было видно ни души.

– Эй! На буксире! У вас пожар! Горите! – заорал было Саша, но тотчас сорвал голос. Да и не услышал бы его никто, слишком далеко, а ветер относит звук!

Он услышал испуганный вскрик Жени, но даже не оглянулся на нее: уже ворвался в воду и поплыл к стрежню, уверенный, что успеет добраться до последнего лихтера, пламя на котором разгорелось уже довольно сильно.

– Эй, на буксире! Горите! – разнесся над водой голос Жени, и Саша мельком поразился, что она может так громко кричать, но тут же забыл об этом.

Сначала он плыл довольно быстро, но вот скорость вдруг замедлилась. Саша понял, что попал на вторую струю стрежня, которая, вместо того чтобы помочь и донести его до баржи быстрее, потащила в сторону. Он вырывал руки из суставов, гребя что было сил, задыхался, заставляя себя плыть еще быстрей.

И вот он около борта черной баржи, по палубе которой мечется огонь. Рывком поднял тело из воды, ухватился за низкий борт, перевалился – и с трудом перевел дыхание.

Доплыл! Удалось! Но чем тушить огонь? На нем только спортивные трусы, не снимать же их, чтобы захлопать пламя. Их надолго не хватит…

Огнетушитель на пожарной доске! А, черт, он не работает, как и положено огнетушителям…

Может быть, в жилой будочке баржевого найдется что-нибудь подходящее?

Саша рванул крышку люка – и чуть не упал, потому что навстречу выскочил снизу какой-то всклокоченный черноволосый и черноглазый парень, на ходу всовывая руки в рукава рубашки, в расстегнутых брюках, шлепая не надетыми толком сандалетами. Внизу мелькнуло женское лицо, разинутый в испуганном крике рот, обнаженная грудь…

Парень вылетел на палубу, с одного взгляда оценил ситуацию и заорал, обернувшись:

– Алка, дай одеяло! Горим! Я ж тебе говорил, что кто-то кричит, а ты… люблю да люблю!

Саша подавил невольный смех и добавил:

– Все тряпки волоки, какие есть!

Парень кое-как застегнул сандалии и принялся затаптывать огонь, но мигом обжегся, отскочил и сердито завопил:

– Алка, не спи, сгорим!

Та, к счастью, уже высунула из люка два толстых ватных одеяла, а за ними подушку и матрас. Потом выскочила сама, и втроем они довольно споро захлопали разбегавшийся по палубе огонь.

– Ой, Игореша, ты не обжегся? – воскликнула Алка, с обожанием глядя на парня.

– Иди хоть оденься, – рявкнул тот грубо. – Сверкаешь тут всеми местами!

Алка, прежде чем выскочить на палубу, позаботилась надеть на себя только растянутую тельняшку, и «все места» если не сверкали, то назойливо лезли в глаза.

Почему-то грубость «Игореши» привела Алку в восторг.

– А ты ревнуешь? – мурлыкнула она. – Это хорошо! Значит, любишь!

И проворно скатилась в люк.

– А-а, так-перетак! – мученически закатив глаза, простонал Игорь. – Любишь! Так-перетак и этак! – Понизив голос, доверительно сообщил Саше: – Представляешь, заглянул к телке сказать аривидерчи, а она затащила напоследок покувыркаться. Ну и докувыркались до того, что отправления баржи на заметили. И сгорели бы тут – и совсем не от пылкой страсти!.. Или задохнулись, если бы не услышали крик той девчонки да ты не помог бы.

Игорь растерянно огляделся:

– А где она, кстати?

– Кто? – непонимающе свел брови Саша.

– Ну, девушка, которая кричала, что мы горим! Я про нее сначала забыл, а теперь смотрю…

«Как он мог услышать Женьку? – мелькнуло в голове Саши. – Ведь берег далеко, а он был в каюте…»

Саша посмотрел туда, откуда приплыл, – и ахнул, увидев в воде неподалеку от баржи голубой поплавок.

Да это ведь Женька! Помогать кинулась! Попала на стремнину, а плавает хуже некуда.

– А, дурочка, куда ж ты полезла?! – рявкнул Саша и, одним прыжком достигнув борта, сильно оттолкнулся от него и бросился в воду.

Только вынырнул, как рядом плюхнулось что-то тяжелое, чуть не задев его голову.

Спасательный круг! Через мгновение под воду ушло еще что-то тяжелое, вынырнуло, отплевываясь…

Да это Игорь!

– А круг зачем? – спросил изумленный Саша.

– А чтобы Алка не сиганула следом! – выкрикнул парень, отплевываясь. – Она плавать вообще не умеет.

– Игореша! – донесся до них отчаянный крик. – Вернись!

Игорь, не оборачиваясь, греб что было силы, направляясь к голубой шапочке, качавшейся на волнах. Руки у него были длиннющие, силы свежие, а Саша устал во время первого заплыва, да еще на барже намахался, вдобавок подталкивал перед собой спасательный круг, поэтому неудивительно, что Игорь раньше оказался рядом с Женей и помогал ей держаться на воде, поджидая Сашу.

– Женька, круг надень, живо, – выдохнул Саша, приблизившись.

– Давай лучше вместе за него держаться, – пробормотала она слабым голосом. – Ты устал…

Лицо у нее было измученное, глаза огромные: и сама устала, да и перепугалась, конечно.

– У тебя горло как, не болит? – спросил Саша, плывя рядом так медленно, как никогда еще не плавал.

– А при чем тут горло? – покосилась на него Женя.

– Ну ты орала так, что Игорь вон даже в каюте услышал.

– Я орала? – возмутилась Женя. – Это ты как заорал, как в воду бросился, ну и я за тобой.

– Зачем?! – рявкнул он, но тут же захлебнулся и долго откашливался. – Зачем, говорю?!

Женя смотрела недоумевающе:

– А как же иначе? А, Сашка?!

– Что-то вы чудите, ребята, – фыркнул Игорь, плывя рядом аккуратным брассом. – Хватит отношения выяснять, мне без разницы, кто из вас орал, но если бы не вы, мы с баржевым там сгорели бы, точно. Так что спасибо вам обоим. Меня, между прочим, Игорем зовут.

– Игорешей, – из последних сил, но тем не менее с должной степенью ехидства буркнул Саша, отметив, что Игорь сказал именно «с баржевым». Может быть, конечно, формы женского рода для этого слова, означающего человека, присматривающего за баржей, и не существует, однако Саше показалось, что новый знакомый не хочет упоминать об Алке. Ну и ладно, его дело, а мужская солидарность все же не пустой звук!

Казалось, они плывут неимоверно долго, но вот Саша с радостью почувствовал под ногами дно.

Побрели к берегу.

Женя сразу начала спотыкаться. Саша подхватил ее под руку, с другой стороны ее поддерживал Игорь. Женя тотчас с негодованием оттолкнула обоих:

– Что вы со мной, как с инвалидкой?

Саша привычно вздохнул, Игорь же только ухмыльнулся.

Они выбрались на берег не столь уж далеко от того куста тальника, под которым оставалась их одежда. Гулянка там, где собрались прочие отдыхающие, продолжалась: раздавались звуки оркестра, веселые голоса. Получалось, происшествия с баржей никто не заметил, а если и заметил, не озаботился им.

Выйдя на песок, сразу начали дрожать от усталости, от уходящего возбуждения, да и озябли: вода в Амуре теплая только на пронизанных солнцем мелководьях, а на глубине даже в июле не выше двадцати – двадцати двух градусов.

Игорь поспешно сбросил с ног чудом не утонувшие сандалеты, стянул мокрую одежду и остался в трусах, облепивших тело:

– Черт, ничего сухого-то у меня нет!

Женя покопалась в вещах, бросила ему полотенце:

– Возьмите. Обмотайтесь, а вещи разложите на песке или развесьте на тальнике. Они на таком солнце быстро высохнут. Саша, вот, и ты держи полотенце.

– Сама вытирайся, – буркнул он. – Я потом.

– Горячего бы выпить, – простучал Игорь зубами, выходя из-за тальника в полотенце, обвязанном вокруг бедер, и торопливо раскладывая на песке одежду. У него было тело спортсмена: мускулистое, подтянутое. Мокрые черные волосы он пятерней зачесал назад, открыв высокий лоб.

«Красивый парень, – подумал Саша, – то-то Алка будет страдать!»

– Горячего или горячительного, – продолжал Игорь. – У вас ничего такого нет, ребята?

– Какао! – вспомнил Саша, хватая вещмешок. – У нас есть горячее какао. Так что, Женька, зря ты Тамаму ругала! Она как раз наша спасительница! Сейчас попьем и согреемся.

Он открыл термос, налил в крышку-стакан, протянул Жене.

– Я не хочу, – буркнула она, однако Саша сердито прикрикнул:

– Пей! Заболеть решила?

Женя с отвращением выпила какао, потом вернула стакан Саше, проворчав:

– Не такое уж оно горячее. Пейте сами.

Саше ужасно хотелось глотнуть какао, однако, снова наполнив стакан, он протянул его Игорю. Законы гостеприимства, черт бы их подрал!

Тот цедил неспешно, с удовольствием, исподлобья поглядывая на Женю, которая задумчиво водила полотенцем по плечам, словно не замечая свалившейся бретельки купальника. При этом она тоже то и дело посматривала на Игоря.

– Выпил? – сердито спросил Саша, которого вдруг начали раздражать эти переглядки. В жизни он не видел, чтобы Женька так таращилась на какого-нибудь мужчину. Всегда свысока, насмешливо, а тут… как на божество, честное слово! Противно стало… и как-то тревожно. – Ну, ты выпил какао?!

Игорь, не сводя глаза с Жени, резко протянул Саше стаканчик – и локтем нечаянно вышиб у него из рук термос.

Тот перевернулся, упал – и сладкая молочно-коричневая жидкость мгновенно впиталась в золотой песок.

– Что ж ты наделал?! – воскликнул Саша, невольно сглотнув слюну.

Ему никто не ответил.

Он поднял голову. Игорь и Женя все так же неотрывно смотрели друг на друга.

– Черт, теперь мне не согреться, – пробормотал Саша, выхватывая у Жени полотенце и набрасывая на плечи.

Она словно и не заметила ничего.

Да что с ней такое?!

– Если ты замерз, полежи на горячем песочке, живо жарко станет, – пробормотал Игорь, не взглянув на Сашу. – А мы прогуляемся. Пошли?

И протянул Жене руку. Она подала ему свою.

Пальцы их сплелись.

– Пошли скорей, – пробормотал Игорь низким, словно бы отяжелевшим голосом.

– Женька, ты куда? – воскликнул Саша, ничего еще не понимая, но вдруг испугавшись чего-то так, как никогда и ничего еще не пугался.

Она не ответила.

– Женька, стой!

Саша бросился вперед, схватил было Женю за руку, сжал пальцы, но она тряхнула ладонью, будто сбрасывая докучливое насекомое, и Саша почувствовал, как по его телу прошел болезненный разряд.

– Ты что?! – прохрипел он. – Ты что делаешь?!

– Отвяжись, – бросила Женя, не оборачиваясь.

Голос у нее был чужой, тяжелый, и звуком его Сашу отшвырнуло назад, как если бы Женя метнула ему в грудь камень.

Он неуклюже плюхнулся на песок.

«Что это? Что это?!» – Мысли путались в голове, в висках стучало.

Саша тупо глядел на протянувшуюся по песку цепочку следов, оставленных двумя парами ног.

Они исчезали за увалом.

Там, куда ушли Игорь и Женя.

И внезапно, словно глаза его обрели некое сверхъестественное зрение, он увидел, что эти двое делают там, за увалом.

На это смотреть он не хотел! Не хотел!

Отвернулся, бросился к воде… прикосновение амурской волны поначалу показалось разгоряченному телу обжигающим, но постепенно и тело привыкло, и Саша немного успокоился.

Ну что ж, понравился парень Женьке – вот и… Конечно, Саша считал ее недотрогой, да она такой раньше и была, но, может, влюбилась в этого Игоря неодолимо, а он в нее влюбился?

Конечно, о такой штуке, как любовь с первого взгляда, Саша слышал. А теперь увидел, как это бывает. Смешно и грустно! Главное дело, все вышло совершенно как в «Тристане и Изольде»! Забавное получилось совпадение. Недавно как раз книжку про такие чудеса читал – и вот, пожалуйста, наяву с этим встретился! Вот она, правда жизни!

Выпили какао – и воспылали друг к дружке пылкой страстью. Хотя «Тристан и Изольда» не какао пили.

Да без разницы, какао тут вообще ни при чем. Или при чем?

Может, Тамара налила какого-нибудь приворотного зелья в какао? Да чушь, конечно! Откуда, во‐первых, Тамаре этого зелья взять, а во‐вторых, она же не знала, что на них с неба, вернее, с горящей баржи, свалится Игорь. По идее какао выпили бы Саша с Женей и… И что? Одурели бы от вожделения?

Бред собачий!

При одной только мысли, что он мог бы заниматься с Женей тем, чем она сейчас занимается с Игорем, Саша почувствовал тошноту. Никакое чертово какао или что угодно не заставило бы его это делать! Женька – подружка, одноклассница, она, можно сказать, сестра, но только не любовница. Нет, то, что Саша чувствует сейчас, – это никакая не ревность. Это… страх за нее, жалость – и оторопь какая-то. Оторопь перед предчувствием, что жизнь их теперь изменится. Пугающим образом изменится!

Вообще если между двумя людьми вспыхивает такая, будем называть вещи своими именами, дикая и неукротимая страсть, какая вспыхнула между Женькой и Игорем, они скорее всего не захотят больше расставаться и решат пожениться. Интересно, у Игоря есть где жить или Женя приведет его к ним домой? Тамара этого не потерпит, конечно… Придется им поселиться где-нибудь в другом месте. Комнату снимут. А на какие шиши? Женьке в газете не так много платят. Возможно, Игорь хорошо зарабатывает? А он вообще работает или студент? Совершенно неизвестная величина вдруг вклинилась в жизнь! Так или иначе, Саша Женьку потеряет. Она станет чужой женой, потом нарожает этому Игорю детей и про верного друга, рядом с которым прошла ее жизнь с самого детства, конечно, забудет.

Черт! Саша с досадой зажмурился, притих, мучаясь от обиды, от мыслей о Жене, поддаваясь печали и усталости, – и не заметил, как задремал.

Проснулся от того, что рядом кто-то втихомолку, но довольно виртуозно матерился.

Саша лениво открыл глаза – и увидел прямо напротив своего лица мужские ноги. Вернее, одну босую ногу, на которой мужчина скакал, пытаясь просунуть другую в брючину.

Саша приподнялся – да это Игорь!

Вот он натянул штаны, сдернул с куста свою рубашку, майку, подхватил сандалии и помчался по берегу прочь, пинком отшвырнув попавшийся на пути термос.

– Эй, ты! А где Женя?! – крикнул Саша, приподнявшись.

– Отвяжись со своей чокнутой! – проорал Игорь и скрылся за увалом.

Саша вскочил, суматошно огляделся – и сразу увидел Женю. Она стояла по пояс в воде спиной к нему и смотрела на широкий амурский разлив.

– Женька! – позвал Саша, но она не оглянулась.

– Ну и не надо, – проворчал Саша и вдруг почувствовал, что ему хочется есть.

Наверное, оттого, что сильно перенервничал.

Развернул пакет с бутербродами, которые приготовила им с Женей Тамама.

– Женька, иди сюда, поешь! – крикнул он, однако девушка по-прежнему стояла спиной к нему.

«Чего она там мокнет?» – ломал голову Саша, осторожно приблизился к воде – и вдруг все понял.

Даже голову заломило от этого понимания…

Вернулся, поднял с песка полотенце, отряхнул его и побрел по воде к Жене.

– На, держи! – набросил Саша полотенце на ее дрожащие плечи. – Выходи на берег, простудишься. Я пойду немного пройдусь, так что ты переодевайся спокойно.

И пошел обратно, изо всех сил всплескивая ногами воду, чтобы не слышать, как плачет Женя.

Но, едва ступив на песок, кинулся по следу Игоря.

Шумная пьяная компания преградила дорогу. Потом еще одна. Саша метался туда-сюда, но Игоря нигде не было видно.

Может быть, уехал уже? Одна за другой отчаливали моторные лодки, шедшие на правый берег. Лодочники на таких вот групповых поездках срубают немалые денежки, потому что не все хотят ждать коллективного возвращения, предпочитают вернуться в город раньше.

Вдруг Сашу словно кольнуло – перестал метаться, замер с закрытыми глазами, будто слушал какую-то подсказку. Наконец открыл глаза и пошел туда, где подремывали над своими инструментами оркестранты.

А вот и Игорь… Стоит около буфетчицы и уговаривает ее принять у него мокрый червонец. Ну да, штаны просохли, а купюра, которая была в кармане, – нет. Слиплась, съежилась…

Наконец буфетчица сжалилась: выдала ему бутылку пива и даже сковырнула крышку открывашкой.

Игорь припал к бутылке, но чуть не подавился, увидев Сашу, который стоял и смотрел на него исподлобья.

– Чего вытаращился? – буркнул Игорь, откашлявшись.

– Что ты с Женькой сделал? – крикнул Саша.

Игорь захохотал было, но перехватил бешеный Сашин взгляд и зло оскалился:

– Она меня там чуть не прибила! Понимаешь?! Сначала повисла на мне, как последняя, а потом, когда попользовалась, отпихнула, будто я ее насиловал! Заорала: «Уходи!» – поцарапала меня, вон, видишь? – Он показал Саше окровавленную щеку. – В кровь изодрала – и удрала. Наверное, думала, я ее ловить буду. Больно надо! Ну, потянуло… на минуточку. Сам небось знаешь, как это бывает. Кажется, если не получишь эту бабу, то сдохнешь. А после всего и видеть ее неохота. У меня и с Алкой так же было. Только мы с ней хотя бы неделю валандались, а твоя через минуту надоела!

– Сейчас убью! – взревел Саша, бросаясь на Игоря, но замер и даже чуть не упал: кто-то с силой рванул его сзади за плечо.

Обернулся – вдали стояла Женя, уже одетая в платье.

– Не пачкайся, он того не стоит, – сказала негромко.

– Ага, как со мной на песке валяться, так я стоил, а теперь… – начал было Игорь, но вдруг выронил бутылку и повалился на спину, схватившись за покрасневшую щеку.

– Что-то тебя и ноги не держат, и из рук все валится, – ухмыльнулся Саша и, повернувшись на пятках, пошел к Жене.

Шел и шел… не меньше полукилометра, такое ощущение. Но как он мог слышать ее голос? Как мог видеть ее так отчетливо? И как она могла ухитриться дернуть его за плечо, а потом выбить бутылку из рук Игоря и отвесить ему пощечину?!

Впрочем, попытки разгадать все эти странности внезапно перестали волновать Сашу. Да какая вообще разница, как и что она делала? Жаль, что остановила Сашу, он с огромным удовольствием наподдал бы Игорю сам!

Горький, 1946 год

С первого взгляда Егоров понял, что не найдет здесь никого из тех, кого ищет. И не в том дело, что стены дома, прежде аккуратно побеленного и покрашенного, облупились и обветшали, не в том дело, что утыкан сухими будыльями огород, прежде ухоженный. Когда раньше Егоров приходил сюда, ему что-то потаенно-родное отзывалось в самой атмосфере, окутывавшей этот дом. Он знал, что ему здесь рады. А теперь дом стал чужим. Конечно, Ольга погибла, конечно, Тамара посторонний человек ему, но дети… Вся душа его тянулась к ним, о них он тосковал все эти годы вынужденной разлуки, когда не имел ни малейшей возможности не то что помочь им – даже подать весть о себе, а главное, узнать, как они выжили в годы войны, каково им теперь.

Саша и Женя родились в тридцать седьмом, значит, теперь им по девять лет. Они не виделись с 1942 года. Вспомнят ли они его?

Но чем дольше Егоров смотрел на дом, тем отчетливей убеждался, что здесь уже некому его вспоминать…

И все же стукнул в калитку.

Брякнул колокольчик, однако на крыльцо никто не вышел и не выглянул из окна.

Никого нет. И спросить об их судьбе не у кого.

Вдруг за спиной раздался женский голос:

– Ищете кого?

Егоров обернулся.

Немолодая сгорбленная женщина в телогрейке, клетчатом платке и стоптанных сапогах держала на веревочке белую козу.

– Ах, батюшки! – воскликнула она, вглядываясь в его лицо. Вид у нее сделался растерянный и даже ошеломленный. – Да ведь это вы, никак?! Извиняйте, запамятовала вашу фамилию. Это же вы ли у Васильевых квартировали да Олю помогали хоронить? Постарели-то как… Словно десять лет минуло!

Егоров кивнул, подавляя желание прижать руку к груди, – так вдруг стиснуло сердце. Да уж, всякий день его жизни в минувшие годы был переполнен волнениями, да еще какими! И среди них не последнее место занимала неутихающая тревога о судьбе этой семьи, этих детей, известий о которых у него не было так давно.

И воспоминания о том дне, когда он помогал хоронить Ольгу Васильеву…

– Меня зовут Дмитрий Александрович Егоров, – протянул он руку, и женщина, обтерев ладонь о затрапезную юбку, подала ее смешной лодочкой.

– А я Аграфена Ивановна Клямзина, – представилась она. – Только меня тетей Груней все как один кличут. Не помните меня? Соседи, Васильевы, у меня молоко козье брали. Сперва для Асеньки, жены Василь Василича, потом, когда Женечка у них появилась, – для нее, а когда Сашку в сорок первом привезли, Олечка и Тома уже побольше покупали: для обоих детей. Хорошие были соседи, жаль, что с ними судьбина так распорядилась. Одни поумирали, другие уехали…

– Кто уехал? – спросил Егоров, хотя вопрос был дурацкий. Ольгу убили, Тамара и дети оставались живы и относительно здоровы, хотя Егоров до сих пор не знал, удалось ли Саше и Жене оправиться после того ужасного дня и потрясений, связанных с ним.

– Да Тамара с ребятишками и уехали, – пояснила тетя Груня. – На другой же день после Олечкиных похорон нагрянул бывший Томочкин муж – моряк. Одноглазый, что Кутузов, только в черной шинельке да в фуражке с золотом! Нагрянул – да и увез их с собой. Всех увез! Дом, вещи – все так и оставили. Потом те, которые по ордерам сюда вселились, долго еще добро васильевское на рынок таскали да продавали. Теперь без слез не вспомнишь, какие люди хорошие там жили: что Асенька да Василь Василич, что Олечка, что Томочка, а уж ребятишки – чисто ангелы Божии!

Тетя Груня тяжело вздохнула, утирая обильно, по-стариковски, хлынувшие слезы, и Егоров сразу понял, что ей и в самом деле бесконечно жаль всех, кто когда-то в этом доме жил, да и себя, оставшуюся без добрых соседей, тоже жаль. Но сейчас ему было не до переживаний тети Груни.