Текст книги "Академия обольщения"

– Вопрос правильный! Где лежит? В постели. Точнее, на бабе. Точнее, на одной девке.

– Что-о?…

– То, что слышите. Если вы, к примеру, возьмете сейчас такси и приедете на улицу Артиллеристов, к дому 26 б, то увидите, что там припаркован «Хендэ» вашего мужа.

– И он что, там? С ней в машине? Он…

– Да погодите реветь! Ну кто в машинах средь бела дня трахается? И холодно еще, не лето… Нет, они не в машине. Я же говорила: в постели они. Улица Артиллеристов, дом 26 б, третий подъезд, квартира 80, на втором этаже. Вы только не ломитесь в дверь, не орите, скандала не поднимайте, а то он с балкона спрыгнет – там низко и газон внизу. Тогда хрен вы его поймаете. Лучше позвоните культурненько и спокойно скажите, что вы насчет нового заказа договориться.

– Какого еще заказа…

– А вам не все равно? Вам какая разница? И кончайте реветь. Вы хотите мужика на месте преступления застать или нет? Ну так собирайтесь и поезжайте. Понятно?

– Нет! Я не хочу! Зачем вы мне позвонили? Я не верю! Неправда! Этого не может быть!

– Вот ведь зануда! Все правда. Быть не может, а есть. Твой муж тебе изменяет. Ездит в тайный бордель, к шлюхам, и трахает там всех подряд. Поняла? Не хочешь – не верь. Счастливо оставаться! Сунь голову под подушку и сиди так. Только здоровье береги. Свое женское здоровье!

* * *

– А вы мне не уступите свою полку? – сказала она вместо приветствия и ожидающе уставилась на Алёну небольшими, но очень яркими карими глазами.

Та растерянно моргнула и неуклюже замерла у входа в купе.

Ах ну да, мы немного забежали вперед…

Честно говоря, Алёне потребовалось собрать немало сил, чтобы заставить себя притащиться на вокзал (правда, на сей раз это был не Казанский, а Курский), подняться в вагон и войти в купе. Самое смешное, что она опять ехала в пятом вагоне, как и до Москвы. Спасибо, на семнадцатом месте, а не на двадцать первом, как в прошлый раз, но все же… все же ноги подкашивались, причем весьма ощутимо. Поезд другой, но точно такие же золотистые шторы на окнах, такая же бордовая дорожка в коридоре, точно так же скомканная сумками-тележками пассажиров. Точно так же гремит музыка, точно так же не хочется даже разбирать, что там, собственно, орут из динамика.

Дверь в купе была закрыта. Алёна постояла минуточку, держась за ручку. Оттуда доносились молодые мужские голоса, и она принялась растерянно оглядываться, словно в поисках помощи. Однако вот прорезался голос женский – веселый, капризный, – и Алёна вздохнула с облегчением. Что бы там ни было на уме у ее теперешних соседей, она будет в купе не единственной женщиной. Так что в случае чего обеим достанется поровну…

«Я сошла с ума! О чем я думаю!» – в который раз за день ужаснулась Алёна.

С этой мыслью она открыла дверь, поздоровалась и, мгновенным, несколько затравленным взглядом окинув купе, поняла, что ночь будет спать спокойно: на ее нижней полке сидела, подобрав под себя ножки, столь хорошенькая и молоденькая, прекрасно одетая и оживленная барышня с по-модному голеньким животиком, что ни один здравомыслящий мужчина в ее присутствии не стал бы тратить силы на унылую особу вроде Алёны. И внезапное осознание того, что прежние попутчики не посмели бы так страшно унижать ее, окажись она помоложе и покрасивей, ущипнуло писательницу за самое сердце…

Впрочем, она тотчас забыла о прошлой ночи, потому что барышня вдруг сказала вместо приветствия:

– А вы мне не уступите свою полку? – и ожидающе уставилась на Алёну небольшими, но очень яркими карими глазами.

Та растерянно моргнула, неуклюже замерла у входа в купе, пробормотала удивленно:

– Но… почему?

Нет, ну в самом деле – почему? Барышня куда моложе Алёны, ей на верхнюю полку залезть – что вспорхнуть. Наша же героиня особой ловкостью никогда не отличалась. К тому же в купе душно, а наверху воздуха еще меньше. Духоты же она не переносит. И вообще, Алёна с детства боится спать на верхней полке – свалиться боится. Ночь проходит в беспрестанных пробуждениях и попытках отодвинуть себя как можно дальше от края, вжаться в стену. Нет, там Алёна уж точно не заснет. А второй бессонной ночи она просто не выдержит. Конечно, можно будет выспаться дома, с утра пораньше, но тогда весь день псу под хвост пойдет. С какой радости, во имя чего она должна меняться?

Конечно, Алёна готова иногда принести жертву ради ближнего своего. Ну, если у барышни, к примеру, сломана нога… Хотя нет, ни гипса, ни костылей вроде не видно. Или она, к примеру, на сносях… Впрочем, девушка такая худышка, что живот у нее скорее впалый, чем выпуклый, что свидетельствует об отлично подкачанном прессе, а не о беременности. Но, наверное, есть все же причина, по которой красотка может просить женщину явно старше себя (да, к превеликому сожалению, тут, даже на самый доброжелательный к Алёне взгляд, двух мнений быть не может!) уступить ей нижнюю полку.

– Но… почему?

– Да просто так, – радостно сообщила барышня. – Из любезности ко мне.

Алёна снова хлопнула глазами.

Интересная постановка вопроса!

– Давайте я положу наверх вашу сумку, – сказал высокий молодой человек, сидевший рядом с барышней, и протянул руку к сумке Алёны.

Однако она молча отодвинула сумку за спину.

Итак, парочка даже не сомневалась, что тетка в черном с радостной готовностью окажет им столь нелепую любезность. Судя по акающему, протяжному выговору, они москвичи. А судя по несусветным манерам, москвичи не коренные, а лимита€, прижившаяся в столице и возомнившая себя круче вареных яиц. Ужасная порода людей, считающих всех провинциалов быдлом. А сами-то кто? Вышли вы все из народа, дети семьи трудовой!

Алёна Дмитриева, между прочим, вовсе не была столь бесхребетна и покладиста, как могло показаться на первый взгляд.

– Может быть, вам уступит место кто-то из молодых людей? – спросила она с улыбкой.

– У меня тоже верхняя полка, – врастяжку произнес сосед барышни. – А у Пети нога в гипсе, – кивнул он на второго молодого человека, полулежавшего на противоположной нижней полке, несколько неуклюже вытянув одну ногу.

Похоже на правду. Кстати, толстощекому Пете Алёна охотно уступила бы свою нижнюю полку. Ну, может, и не очень охотно, но с приятным осознанием собственного благородства. Только не пигалице, которая смотрит на нее с откровенной насмешкой и даже не затрудняется придумать приличную причину собственной наглости. Ну в самом деле, что ей стоило соврать: я, мол, после гипса…

Хотя нет, с гипсом у них Петя. В конце концов, барышня могла оказаться после операции на сердце, после пересадки почек, после… Да какая разница? Честное слово, для Алёны сошла бы любая чушь, лишь бы были соблюдены хотя бы элементарные правила «единого человечьего общежитья», лишь бы не эта ма-асковская уверенность в собственной значимости и избранности – и полной ничтожности всех прочих, не имеющих столичной прописки.

– Прошу меня извинить, – произнесла Алёна вежливо, но непреклонно, – но я… – И осеклась. Она хотела выдумать какую-нибудь причину (нога в гипсе, например… оригинальная такая причина…) или сказать правду: хочу выспаться, а на верхней полке не смогу, но возмутилась: да с какой стати ей вообще что-то объяснять молодым столичным хамам?! – Нет, я не уступлю вам нижнюю полку.

– Почему? – уставилась на нее барышня, явно не веря ушам.

– Да просто так, – процитировала ее Алёна. – Не хочу, и все. Пожалуйста, молодой человек, переберитесь вот сюда, я хотела бы сесть на свою полку.

Мгновенная пауза. В глазах парня – тупое непонимание происходящего.

– Пересядь, Вова! – злым голосом сказала барышня. – А то эта скандалистка нам покою не даст.

Вова поджал губы, метнул в Алёну испепеляющий взгляд, агрессивно выдвинул вперед нижнюю челюсть, но все же перебрался к Пете. Едкое презрение, выплескивающееся из глаз парней и девушки, чудилось, оставляло на коже Алёны ожоги. Ребятки просто спятили, честное слово!

Стараясь сохранять самое безразличное выражение, наша писательница села, поставила рядом сумку и достала из нее «Мемуары княжны Мещерской», которые брала с собой в дорогу. Открыла на первой попавшейся странице и уставилась в книгу, видя, к сожалению, только фигу.

Ух ты, как моральные уроды завели ее! Нервы, конечно, ни к черту. «Если ты будешь так реагировать на всех невеж, тебя надолго не хватит, – попыталась успокоить себя Алёна, но тут же ее словно кипятком ошпарило: – А вдруг они… вдруг они знают о том, что было прошлой ночью?!»

А что было-то? Ничего, кроме тяжелого, непереносимого унижения.

Чушь какая! О том, что произошло, никто не может знать. И ни для кого не имеет значения, кроме самой Алёны с ее гипертрофированным самомнением женщины, которая привыкла считать себя красавицей, желанной для мужчин. У нее вдруг отняли эту уверенность и разбили на мелкие дробезги, как выражались в старину.

А вдруг? Вдруг кто-то из тех трех парней знаком с Вовой или Петей? Или, к примеру, кто-то из тех попутчиков провожал Вову или Петю в Москве? Увидел Алёну, и показал на нее пальцем, и захохотал: «А вон ту бабу мы ночью так уделали!»

Нет, это уже паранойя, одернула себя Алёна.

Паранойя, да… но трепыханье сердца удалось утихомирить с трудом. Отчаянно призывая себя к спокойствию, Алёна с ненавистью думала о своих бывших попутчиках. Определенно, они заслуживают мести! Какой безмятежной, какой преисполненной уверенности она была раньше. А теперь… Наверное, та блудница, которую в Библии побивали камнями, ощущала себя приблизительно так же. Казалось, что каждый готов оскорбить, унизить, причинить боль. И она чувствовала себя загнанной, несчастной тварью до тех пор, пока за нее не заступился Иисус, пока не пожалел ее.

А кто заступится за Алёну? Кто пожалеет ее?

Как всегда, сама-сама-сама… Быстро-быстро-быстро…

Она сглотнула комок.

Поезд тронулся. Пришла проводница, проверила билеты. Все с тем же тревожным, унизительным ощущением, что о ее позоре всем известно, Алёна полезла было в кошелек («заработанные» по дороге в Москву деньги оставались нетронуты, поскольку гонорар в «Глобусе» выдали без промедления), но оказалось, что на сей раз стоимость постели входит в стоимость билета.

Нет, ну что за свинство, а? Почему ей не попался такой билет в прошлый раз? Кто знает, может быть, все сложилось бы иначе!

Может быть. А может быть, и нет. Как говорится, от судьбы не уйдешь, чему быть, того не миновать… etc.

Проводница ушла.

Алёна пыталась читать, но теперешние попутчики так громко и с таким жутким аканьем болтали о своих делах (судя по всему, они были менеджерами, как принято выражаться, среднего звена, ехали в Нижний Новгород, чтобы осчастливить унылый провинциальный городишко, поработав в какой-то тамошней торговой фирме), что сосредоточиться на житейских перипетиях княжны Мещерской было невозможно при всем желании. А если учесть, что у Алёны и желания-то такого не было… Хватало с нее собственных перипетий!

Она захлопнула книгу.

– Извините, – сказала, глядя на Петю и Вову, – вы не могли бы на минуточку выйти? Я бы хотела переодеться и лечь.

Молодые люди обдали ее ледяным презрением, но вышли без споров.

– Наташка, пойдем покурим? – позвал Вова уже из коридора, однако барышня ответила:

– Неохота! – и осталась сидеть на полке Алёны.

Мысленно послав нахалку куда подальше, наша героиня заперла дверь (это движение сопровождалось издевательским, хоть и чуть слышным хмыканьем Наташки – типа, кому ты нужна, старая вешалка, чтоб за тобой подглядывать?!) и взялась за стоящий в углу полки свернутый валиком матрас.

Наташка не шевельнулась.

– Извините, – с предельной любезностью проговорила Алёна, – вы не могли бы пересесть? Мне нужно постелить.

Наташка взглянула на нее с таким возмущением, как если бы Алёна попросила у нее миллион, причем заранее предупредив, что ни за что и никогда его не вернет, – и ринулась к двери. Подергав створку несколько раз (словно не видела, что Алёна ее заперла!) она наконец выскочила из купе, оставив дверь открытой.

Алёна, скрежетнув зубами, заперла ее снова и с облегчением принялась устраиваться на ночлег.

Как хорошо, что Наташка ушла. Можно представить, с каким видом она рассматривала бы трусики Алёны (хоть и шелковые, кружевные, но довольно простенькие) и столь же обыкновенный ее лифчик. А как было бы при ней надевать старую футболку и линялые велосипедки? Потом небось сказала бы своим приятелям с издевкой: «А бельишко у мымры – полный отстой!»

Кто так говорил? Откуда Алёна знает эти слова? Да все оттуда же – из прошлой ночи! Шатен сказал: «Бельишко у нее наверняка – отстой, а я люблю, чтобы красные трусики, чулочки черные…»

Интересно, в самом деле, какого черта Алёна надела такое невзрачное белье? Как будто ей восемьдесят лет, честное слово! Что, по принципу – никто не видит, да и ладно? Ну вот Наташка и увидела бы сейчас. Кто вообще мешает обновить свои запасы? Купить дорогое, вызывающее белье, красные трусики… Наверное, и Константину с Андреем они понравятся!

«Я сошла с ума», – констатировала Алёна угрюмо – и упала в прохладную постель.

Правда, тотчас пришлось подняться и отпереть дверь, но затем она снова вытянулась на свежих (до чего дошел железнодорожный прогресс!) простынях, закрыла глаза – и уснула мгновенно, словно ее выключили.

И снился странный сон Алёне…

Снилось ей, будто она все еще в Москве и почему-то собирается идти от Киевского вокзала через крытый мост к Смоленской набережной. Вот она пересекла привокзальную площадь, вошла в странное строение, нависшее над Москвой-рекой, поднялась на эскалаторе и выглянула на открытую галерею – полюбоваться рекой. Здесь было пусто – слишком свежий ветер (в июльский, скажем, жаркий день находиться тут – одно, а в апрельский – совсем другое!). Народу никого, не считая какого-то мужчины, который стоял, привалившись к стеклянной стенке, и задумчиво глядел на сизую от холода реку, то и дело поднося к лицу что-то красное. В первое мгновение Алёне почудилось, что у него разбито в кровь лицо, которое он вытирает платком. Ох, слава богу, нет, с лицом у него все в порядке. Да и ничего он не вытирает, он просто подносит тряпку к носу, словно нюхает ее. Только не тряпку вовсе, не носовой платок, а… Алёна чуть было не произнесла имя господа всуе, да остереглась оскорблять небеса. Мужчина подносит к носу не тряпку вовсе, не носовой платок, а женские трусики! Красные шелковые трусики, на которых вышита черная, красиво переплетенная монограмма – PS!

Фетишист – кажется, так это называется. Одной рукой он теребит трусики, а другая… другая прячется под полой плаща на уровне живота и там… туда-сюда, туда-сюда…

Все понятно! У каждого в жизни есть свои маленькие радости. Нужно уйти потихоньку, чтобы не спугнуть бедного фетишиста-мастурбатора.

Алёна уже начала потихоньку отступать, но тут произошло следующее. Тяжело дыша и не переставая ласкать себя под плащом, фетишист вцепился зубами в трусики и с силой рванул. Тонкая ткань треснула. Фетишист распахнул плащ, насадил на свою возбужденную плоть порванные трусики – и, содрогаясь, хрипло постанывая, добился наконец того, чего так старательно добивался.

Алёна ошалело смотрела, как любовник трусиков медленно приходит в себя, как обтирается алым шелком и заботливо застегивает джинсы и плащ. И пора было, давно пора, вон ветер какой веет над Москвою-рекой, долго ли самое дорогое заморозить!

Приведя себя в порядок, фетишист ухмыльнулся – и проворно швырнул трусики в урну, стоявшую неподалеку. Затем повернулся, чтобы уйти с галереи, и, конечно, увидел бы подглядывавшую за ним Алёну, если бы она, предугадав его действия, не успела отпрянуть внутрь застекленного моста и не пустилась бежать изо всех сил. Урны были расставлены там и тут, и ей неудержимо хотелось заглянуть в них. Почему-то казалось, что в каждой лежит разноцветная кучка легоньких шелковых трусиков – красных, голубых, бежевых, черных, – и все они разорваны руками разнообразных фетишистов и щедро политы их…

Sperma forever!

Алёна проснулась.

О чем она думает? Что она видит во сне? Нет, ее никогда нельзя было назвать совсем уж приличной женщиной, в ее жизни имела место быть масса самых разнообразных неприличностей. Однако теперь, после проклятущей ночи… ну просто порнуха какая-то в мыслях воцарилась…

К чертям собачьим! Не вспоминать! К черту, бесу, дьяволу, к лешему! Не думать! Ко всей нечистой силе всех времен и народов! Забыть! К иблисам, шайтанам, джиннам, ифритам, пери! Выкинуть из головы! К гоблинам, троллям, кобольдам, гномам, феям, маленьким зеленым человечкам, брауни, к водяным, русалкам, кикиморам, болотникам и болотницам, омутникам и омутницам, мавкам, банникам, домовым, дворовым, овинникам, амбарникам, гуменникам, сарайникам, подполянникам, степовым и перекрестным!

Алёна прижала руку к груди, унимая бешено стучащее сердце и мысленно перечисляя всю нечисть, которая только приходила на память. И даже не сразу расслышала какой-то звук. Что-то стучало совсем рядом – ритмично, отчетливо. Но то не был стук ее сердца.

Алёна открыла глаза и уставилась в полумрак, пытаясь понять, что происходит. Ага, она в вагоне. Возвращается домой с противными москвичами. Не исключено, кто-то из ее попутчиков вышел – и не может открыть дверь, чтобы вернуться. Хотя нет, вряд ли: Петя не спит, сидит на своей полке напротив Алёны, – наверное, он отворил бы своим приятелям. К тому же источник стука явно находится наверху, там, где спит Наташка. Да нет, она определенно не спит, вон как возится на полке. Никак не может устроиться поудобней? Но почему ее движения так ритмичны и настойчиво-однообразны? Такое ощущение, что там, наверху, кто-то подпрыгивает: вверх-вниз, вверх-вниз… Что за чудеса такие?

– Нет, блин, это невыносимо, невыносимо! – вдруг простонал Петя и упал лицом в подушку. – Да когда вы там натрахаетесь, сволочи? Никакой жалости к человеку!

– Не мешай, – донесся сверху задыхающийся шепот Вовы.

– Дурак, залезай сюда, – точно таким же задыхающимся шепотом отозвалась Наташка. – Люблю группен!

– Ну да, только его тут с гипсом и не хватало! – просвистел возмущенно Вова. – Навернемся отсюда все вместе, вот и будет тебе группен!

– Ой, я щас умру… – стонал Петя.

– Терпи, бедолага, – проворчал Вова, продолжая вколачивать Наташку в полку.

И только сейчас до Алёны дошло, что творится наверху и какова, вообще, была причина драмы, разыгравшейся при отправлении поезда. Вот почему всеми вдруг овладело беспокойство, охота к перемене мест – троица приятелей-москвичей собиралась втихаря заняться коллективным сексом! Конечно, не окажись Алёна такой несговорчивой, они преотличнейшим образом устроились бы на нижних полках, а сейчас Петина загипсованная нога мешала словить кайф на троих… то есть Наташка и Вова вовсю получали свое, а вот Петя оставался чужим на празднике жизни. И все из-за Алёны…

Ей стало ужасно стыдно. И к стыду примешивалось раскаяние. Пожалуй, нечто подобное ощущал один молодой человек по имени Григорий Александрович Печорин, когда побывал в городишке, называемом Тамань. «Мне стало грустно… – вспомнила Алёна, которая хоть и не бредила „Героем нашего времени“ так, как „Евгением Онегиным“ (она вообще прохладно относилась к Лермонтову), но все же считала своим долгом знать его почти наизусть. – И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!»

Точнее сказать, прошлая ночь – ночь унижения! – была тем самым камнем, который встревожил душевное спокойствие Алёны. И не только ее! Чудилось, та странная ночь подняла из глубин «гладкого источника» повседневной жизни огромное количество сексуальной мути, совершенно преобразившей мир, в котором доселе спокойно пребывала Алёна, даже не подозревая о том, что у него есть не только второе, но даже третье дно. Вроде довольно было бы с нее собственных переживаний – так нет, открытия в области низменной (в смысле – расположенной ниже пояса) сути человека продолжались!

Да что к ней так привязалось выражение Sperma forever? От кого она его слышала? Что значат эти слова? И что значит монограмма PS, которая была изображена на приснившихся ей красных шелковых трусиках?

Да не «на»! Вернее, не только на трусиках, а и на рюкзачке. На изящном синем рюкзачке, который лежал на вагонной полке. Чей рюкзачок? Кого-то из парней, само собой разумеется. Кого именно? Да бог знает…

Ну, бог, конечно, знает, однако догадаться может и Алёна. Неудивительно, что монограмма показалась ей знакомой. Вот уже полгода она видит ее как минимум раз в неделю – когда идет на свой любимый Средной рынок. Неподалеку открылся огромный фитнес-центр «Planet Sport», и на его фасаде точно такая же монограмма – PS– огромными самосветными буквами. А такие рюкзачки, сколь помнит Алёна из какой-то мимоходом виденной рекламной передачи, в обязательном порядке носят тренеры и прочие сотрудники «Planet Sport». Тоже для рекламы.

Так-так… Значит, один из парней работает в «Planet Sport». И его можно там найти.

Кто же, интересно? Все трое были вполне спортивного сложения, но для роли тренера, пожалуй, больше подходит Двойник. Блондин несколько тяжеловат, а шатен, наоборот, мелковат. Двойник – вообще идеальный типаж. То есть, к примеру, если бы Алёна пыталась в каком-то своем романе изобразить тренера престижного, очень дорогого фитнес-центра, куда валом валят самые состоятельные дамы города, она взяла бы за образец Двойника.

Конечно, всякое в жизни бывает… У «Planet Sport» есть конкурент, который называется «Wold Class», так вот там преподает цигун самый уродливый из всех мужчин, виденных Алёной в жизни. Стасом его зовут. Знакомство с ним, к счастью, шапочное, однако при одном взгляде на его физиономию у Алёны возникает чувство гадливости и ужаса, как если бы она увидела под ногами (цигунист ниже нашей героини на голову) скорпиона. Между прочим, был у нее такой прецедент однажды на Карадаге!

Одним словом, в фитнес-центрах даже суперского уровня работают порой и сущие уроды, а не только красавчики. Или, как принято выражаться теперь, красафчеги.

Стоп!

«Я же говорил, что все будет чики-поки! Вот дело и сделано. Только, малчеги-красафчеги… только давайте уж, как решили, – не выдавать, если что. 14АА41 – и все тут. Договорились?»

Кажется, это говорил шатен. Точно! Алёна уже почти спала, а все же фраза врезалась в память. Интересно, интересно… Надо бы напрячь ее, память-то, да посильней! Глядишь, еще что-то важное вспомнится. Потому что даже всплывшие из полусна слова шатена – существенная информация к размышлению. И словосочетание Sperma forever – тоже. Потому что фразочки не просто так были сказаны, а в контексте. Но об этом Алёна подумает потом, как и советовала Скарлетт О`Хара, любимая героиня любимой книжки. А пока можно сосредоточиться на том, как она вернется домой и немедленно пойдет на тренировку в фитнес-центр «Planet Sport». Цены там, конечно, не для тощего кошелька не самой популярной в мире писательницы, но что делать, придется раскошелиться.

Вообще обывательские представления о доходах господ беллетристов невероятно преувеличены – за исключением десятка суперраскрученных персон, авторы отнюдь не гребут деньги лопатой. Алёна Дмитриева на фоне тех самых персон – просто церковная мышка, с которой сравнивают распоследнюю нищету. Но даже церковная мышка на сей раз не станет сильно жмотиться. Она заплатит за урок, а если понадобится, даже абонемент купит. Увидит Двойника, посмотрит в его глаза, так похожие на чудные, невероятные глаза, блеск которых часто делал ее счастливой… Итак, она посмотрит в глаза Двойника – и увидит в них ужас. Наверное, парень решит, что его жизнь кончилась, что жертва сейчас потащит его в ментуру. Пожалуй, он еще кинется предлагать ей денег за молчание. Но…

Вдруг что-то прошумело рядом и мягко ударилось об пол. Алёна испуганно приоткрыла один глаз и разглядела очертания Вовиной фигуры. Черт, она так увлеклась своими размышлениями, что даже позабыла о попутчиках и их очень даже не тривиальном занятии. Что Вова тут делает, интересно? А, понятно – парень спрыгнул с верхней полки. Он поддернул трусы и вдруг наклонился к Алёне.

Наша героиня онемела от ужаса. Если бы Вова помедлил еще миг, заорала бы на весь вагон. Но, на счастье, он отстранился, и до Алёны долетел его шепот:

– Да спит она, я вам говорю. Спит, как топор! Спускайся, Наташка. Ну трахнись ты, в конце концов, с Петькой. Все же товарищ по работе! А то не по-людски как-то…

– Петька, я не могу, – донесся с верхней полки сердитый Наташкин шепоток. – Ну не смогу я с тобой перепихнуться там, внизу, при тетке. Представляешь, что будет, если она вдруг проснется и нас увидит? Заорет на весь вагон, звизда старая! Хочешь, чтоб я тебе дала, – лезь сюда.

– У меня же гипс, – простонал Петя. – Как я влезу, ты что?

– Ничего, – ответила стыдливая Наташка. – Вова тебе поможет.

– Помогу, – согласился Вова. – И в самом деле, Петька, забирайся наверх, а то через полчаса Владимир, там двадцать минут стоим. Нам же надо еще хоть немного поспать. Завтра прямо с вокзала в офис ехать, шеф уже ждет, не выспимся – никакие будем. Полезай, Петька. Наступай на полку, потом на столик, я тебя сзади подпихну – и все, ты на Наташке…

Алёна с трудом удерживала глаза зажмуренными – жутко хотелось подглядеть, как Петя со своей загипсованной ногой полезет на верхнюю полку. Впрочем, судя по звукам, получилось у него довольно быстро и ловко: очевидно, Вова постарался и помог. Настоящий друг, что тут говорить! И вот уже до Алёны снова донеслись ритмичные подпрыгивания, сопровождаемые на сей раз ритмическими же ударами: Петя бился телом в Наташку, а гипсом – в полку.

Алёна с новым приливом тоски вспомнила о восковых затыкалочках для ушей. Ну ладно, подождать осталось всего ничего, каких-то полчаса до Владимира. Судя по Вовиным словам, сеанс дружеского секса должен там прекратиться. То есть после Владимира будет шанс поспать…

А пока, чтобы отвлечься от шума и не позволить своим мыслям свернуть в распутное русло, Алёна снова принялась думать о встрече с Двойником.

Итак, она придет на тренировку, а тот перепугается и начнет от нее откупаться… Но Алёна, конечно, ни копейки не возьмет. Мало того – отдаст Двойнику деньги, которые получила от него и его друзей. Приедет домой, добавит из своего кошелька потраченное, причем обменяет мелкие купюры на крупные, чтобы получилось в точности как было: две тысячных, две пятисотки. Вернет деньги Двойнику и попросит передать друзьям их долю. И сказать им… сказать…

Она не успела придумать ни одной уничижительной реплики, как поезд вдруг резко содрогнулся. Что ж там примерещилось компьютеру, который контролировал его движение, или лично машинисту? Только он взял да и затормозил, причем довольно резко.

Поезд словно бы съежился от возмущения! Но, на счастье, он уже начал сбавлять скорость на подходе к вокзалу Владимира, поэтому торможение оказалось не столь резким, каким могло быть. Людей, конечно, тряхнуло основательно, однако на пол свалился только один пассажир.

Загипсованный Петя.

И вскоре любой сторонний наблюдатель мог видеть, как бедного парня выгружали из вагона на станции Владимир и вносили в «Скорую»: везти в травмпункт и гипсовать вторую ногу. Врачи изумленно судачили между собой: как парень, упав всего-то с нижней полки, умудрился получить такую травму!

Алёна о деталях происшествия помалкивала.

Вова и Наташка изображали из себя ничего не понимающих, заспанных идиотов и сбивчиво объясняли стонущему Пете, что никак не могут сопровождать его в больницу: ведь завтра с утра надо быть в офисе, иначе шеф рассердится. Дружба дружбой, а табачок врозь…

Наконец застоявшийся во Владимире экспресс сорвался с места и понесся догонять упущенное время. Потревоженные пассажиры снова затихли. Наступила тишина и в пятом купе. Петина полка сиротливо белела раскиданным бельем, на полу в изобилии валялись крошки гипса. Наташка даже не сделала попытки переместиться вниз, на освободившееся место: взобралась на свою верхнюю полку и лежала там тихо-тихо, как мышка. Ну, может, не слишком церковная, но все же тихая. Так же вел себя и Вова.

Алёна какое-то время прислушивалась, не начнется ли второй секс-сеанс, но то ли Петины коллеги были потрясены случившимся до онемения, то ли и впрямь решили отдохнуть перед работой, однако наверху царила тишина. И вскоре Алёна, сраженная усталостью, тоже крепко заснула. И до самого Нижнего Новгорода уже никто и ничто не тревожило ее сна: ни возбудившаяся память, ни непристойные видения, ни жажда мести, ни даже ее дедуктивные способности, которые уже почуяли было поживу…

Телефонный разговор, имевший место быть в описываемое время

– Привет! Чего не звонишь-то? Давно вернулся?

– Да вчера вечером, как и собирался. Я билет поменял и двухчасовым уехал из Москвы.

– А парни? Остались там?

– Не знаю. Мы сразу расстались, как с поезда сошли. Пока не созванивались. Дело сделано, что теперь?

– Ну как? Ну как? Получилось?

– В общем-то… Можно сказать…

– Ты чего вялый какой-то?

– Голова болит. Выпили лишнего. А так нормально все.

– Ну рассказывай давай!

– Да что рассказывать? Ну, сели в поезд… сначала мы, она позже пришла. Потом мы пошли выпить немножко, пришли… Ты как раз звонил в это время, помнишь? Ну, пофлудили немного, напоили ее – да и все. Кстати, тебе Славка привет передавал.

– Спасибо. Слушай, я не пойму… Ты вообще на себя не похож! Рассказывай наконец, что было!

– Да времени нет сейчас болтать. Потом, ладно?

– Ну, как скажешь. Тут вон сестрица твоя спрашивает, когда зайдешь…

– Не знаю.

– Ты Женьке звонил?

– Нет.

– Почему?

– Слушай, брат, не лезь в мои дела, а? Я сам знаю, когда мне бывшей жене звонить, еще ты будешь соваться…

– Что?! А когда надо было для вас все это устроить, я был нужен? А сейчас иди в сад, что ли?!

– Отстань, а? Опять начал. Ну, помог… Что, тебе медаль теперь за заслуги на грудь повесить? Все, пока, я тебе потом позвоню, мне сейчас в Дзержинск ехать надо.

– Да погоди ты! Что-то не так пошло, я не пойму? Тебя будто подменили!

– Ну, вроде того… Только… В общем, не телефонный разговор.

– Алло! Алло! Твою мать… Бросил трубку. Ничего не понимаю!

* * *

Пробное занятие в «Planet Sport» оказалось бесплатным. Алёна сочла это добрым признаком.

Первым делом, едва показав временный пропуск суровому секьюрити, который посмотрел на нее почему-то с подозрением (или на воре шапка горит?), Алёна увидела огромный стенд с фотографиями преподавателей и тренеров «Planet Sport». Обрадовалась – очень предусмотрительно, господа! – и ринулась к стенду. Сердце так и ухнуло!