Текст книги "Большая книга ужасов – 87"

Мать мертвых лошадей

– Невозможно нам помочь?! – простонал Адриан. – Но почему?!

Бруйяр упал на колени:

– Помоги нам! Мы так измучились!

– Да не могу я! – с криком повернулся к нему Николя-из-под-моста. – Не могу! Мать мертвых лошадей с меня слово взяла, что я этого не сделаю! И знаете, что сказала на прощанье? Если я хоть кому-то покажу дорогу к тому месту, она меня накажет: я снова попадусь какому-нибудь крестьянину, и на меня набросят зачарованную петлю. Понятно? А я небось побольше вашего намучился и настрадался! И снова страдать-мучиться не желаю!

– Хотя бы намекни, где эта ограда находится! – жалобно попросил Бруйяр, но Николя-из-под-моста покачал головой:

– И не просите!

– Поднимись, Бруйяр, – велел Адриан. – Чулки запачкаешь! Пошли отсюда. Обойдемся без него. Вернемся в Мулян – вдруг Лиза и Таня что-нибудь придумают?

– Лиза и Таня? – вдруг насторожился Николя-из-под-моста. – Это сестрички из Муляна? Я их видел во время верховой прогулки! Лиза очень хорошенькая. Такие глаза… Вы с ними знакомы?

– Знакомы, знакомы, – сердито кивнули Бруйяр и Адриан. – Передать от тебя привет?

– Нет, не надо, – растерянно промямлил Николя-из-под-моста. – Я просто так спросил.

– Нет, я все-таки передам привет! – мстительно бросил Адриан. – И обязательно расскажу, что ты за… – Он хотел сказать «что ты за человек такой», но Николя-из-под-моста не был человеком, поэтому Адриан договорил со всем доступным презрением: – Что ты за существо такое! Как, мол, тебе было плохо, как ты, значит, намучился, а что другие мучаются, тебе наплевать! Конечно, жаль, что придется ждать помощи от девчонок, но это лучше, чем унижаться перед… перед таким… не конем, не человеком, а неизвестно кем!

– А ты известно кто? Ты тоже не конь и не человек! – обиженно взвизгнул Николя-из-под-моста.

Крыть, как говорится, было нечем, но промолчать Адриан не мог:

– Ну и сиди тут на своем мостике, пиликай по воздуху да пугай людей. Впереди у тебя всего-навсего вечность. А мы… ну что ж, мы рано или поздно умрем. Но до самой смерти будем тебя проклинать! И ты весь свой век будешь мучиться оттого, что мог спасти тех, кто просил тебя о помощи, а не захотел. Тебя совесть загрызет. Хотя… хотя совести-то у тебя и нет!

Бруйяр повернулся и побрел по дороге, уводящей из Пасси.

– Погодите, – раздался вдруг тихий голос. – Погодите! Я… я помогу вам. Я не хочу, чтобы меня совесть загрызла. Только подойдите поближе. Я тихонечко шепну, чтобы никто не слышал.

Не веря своим ушам, Бруйяр и Адриан обернулись – и кинулись к Николя-из-под-моста. Тот на всякий случай соскользнул в воду, погрузившись чуть ли не с головой, и, опасливо поглядывая по сторонам, пробулькал:

– Это недалеко от Френа. Вон туда через поля идите, потом обогнете индюшачью ферму, потом с одной стороны будут сады, а с другой виноградники, и увидите огромный дуб. За ним лес, потом поле. Вот там, где лес граничит с полем, и ищите эту ограду. А теперь уходите поскорей, не то… Ой! – вдруг взвизгнул Николя-из-под-моста и канул в воду, булькнув напоследок: – Ну, я пропал… конец мне!

Бруйяр оглянулся – и замер, будто окаменел. Да… можно окаменеть, увидев два огромных глаза, которые вдруг засветились в ночи словно звезды. Только звезды светлые, а эти глаза хоть и черные, а все равно их было видно в темноте. Чуть позади угадывалось тело белой лошади – без головы!

Ну да, головы у нее не было, а глаза были…

Адриан сразу понял, что это Мать мертвых лошадей – та самая, о которой рассказывал Николя-из-под-моста. Он ощутил, как затрясся всем телом Бруйяр, да его и самого начала бить дрожь. Ничего более страшного он в жизни не видел, и даже Калиго Корней со своими воронами в волосах казалась сейчас не такой пугающей, как это тощее, с выпирающими ребрами и сбитыми копытами безголовое лошадиное тело, покрытое белой, почти призрачной, кожей. Чудилось, что эта изнуренная лошадь притащилась с живодерни… Однако глаза ее светились умом и добротой. Да, эти глаза видели очень много, слишком много!

– Не бойся, Николя, – сказала она, и заносчивый Николя-из-под-моста ни словом не возразил против «фамильярности», которая раньше ему так не нравилась. Впрочем, мало кто рискнул бы спорить с таким страшным и в то же время величественным созданием. Однако говорила Мать мертвых лошадей так ласково, что у Адриана отлегло от сердца, потому что он испугался не только за себя с Бруйяром, но и за этого несчастного золотоволосого скрипача, который решился-таки им помочь. – Не бойся! Ты хотел спасти тех, кто попал в беду, кто страдал так же, как ты когда-то. Разве можно наказывать за доброту? Конечно, нет. Но вот беда… – Теперь глаза Матери мертвых лошадей смотрели печально: – Я отведу вас туда, к той ограде, но только вам придется решить, кто именно обретет свой истинный образ: ты, Бруйяр, или ты, Адриан.

– Это почему?! – встревоженно спросили оба, даже не удивившись, что Мать мертвых лошадей знает их имена.

– Когда твой предок, Адриан, сломал эту самую ограду и заколдовал ее, он положил такой зарок: тот, кто хочет вернуть себе человеческое обличье и человеческую суть, должен пройти из леса на поле, а тот, кто хочет снова стать зверем или животным, должен пройти из поля в лес. Но одновременно пройти с поля и из леса невозможно!

У Адриана не раз уже возникало ощущение, что они с Бруйяром не просто переговариваются друг с другом – ну или мыслями обмениваются, какая разница?! – но и переглядываются между собой, когда им встречается что-то удивительное или загадочное. И вот сейчас они как бы снова переглянулись – вернее, тупо уставились друг на друга, пытаясь осмыслить то, что сказала Мать мертвых лошадей.

Вернуть себе первоначальное обличье может только один из них. Или Бруйяр снова станет обычным конем, или Адриан станет человеком. Но… но что тогда произойдет с другим?

– Если один из вас вернет себе истинное обличье – другой сразу же умрет, и его мертвое тело – тело коня или тело человека – упадет наземь, – мягко, сочувственно проговорила Мать мертвых лошадей. Но какие же это были беспощадные слова!

Адриан вздрогнул, представив себе, как он стоит над мертвым Бруйяром, а поскольку Бруйяр тоже содрогнулся – наверное, он вообразил, что стоит над мертвым Адрианом. Ну да, они ужасно мешают друг другу, они только и мечтают разъединиться, но… но не такой же ценой!

– Может, есть еще какое-нибудь средство? – испуганно спросил Адриан, а Бруйяр закивал. – Наверняка есть!

– Возможно, и есть, – согласилась Мать мертвых лошадей. – Только я его не знаю. Однако о чем тебе печалиться, Адриан? Ты можешь спросить, как тебе спастись, у самого колдуна Марсо!

Адриан разинул рот… вернее, его разинул Бруйяр. Оба подумали о пропавшей тетрадке. Очень может быть, там и впрямь описано какое-то средство для их спасения, и Лиза с Таней нашли бы его – но тетрадка пропала!

Глаза Матери мертвых лошадей задумчиво поднялись к небу, которое чуть заметно светлело на востоке.

– Если ты поспешишь, то успеешь застать колдуна Марсо в церкви, – сообщила она.

– Что?! – вскричали Бруйяр и Адриан. – Но ведь он умер!

– Умер, да, и очень давно. Однако перед смертью он принял постриг и стал благочестивым монахом. Раз в месяц бывает такое утро… если кто-то войдет в кладбищенскую церковь на заре, но до того как на землю падет первый солнечный луч и прокричат третьи петухи, он увидит, как на церковных скамьях[30]30
  В католических храмах прихожане не стоят, а сидят на специально установленных скамьях.


[Закрыть] сидят призраки праведных людей, похороненных на этом кладбище. Нынче как раз такое утро. Ты знаешь, что твой предок погребен в Муляне?

Бруйяр остался бы неподвижен (ну да, в самом деле, откуда ему было знать, где погребен его предок?!), однако Адриан заставил его кивнуть в знак согласия. Он вспомнил слова Калиго Корней о том, что колдун Марсо в старости сделался монахом в монастыре Муляна, поэтому его и похоронили на церковном кладбище в этой деревне. Значит… значит, колдун Марсо сейчас может оказаться в церкви!

– Нам надо спешить! – воскликнул он, с тревогой глядя на небо.

– Спешите! – отозвалось откуда-то издалека, словно ветром повеяло, и Адриан с удивлением заметил, что Мать мертвых лошадей исчезла.

– Скорей, скорей! – засуетился и запрыгал в воде Николя-из-под-моста, который за все это время не произнес ни словечка. – Удачи, Бруйяр, и тебе, Адриан! Девчонкам не рассказывайте, что я… что я… – Он сконфуженно умолк.

– Мы скажем, что ты помог нам! – крикнул Адриан. – Спасибо, Николя-из-под-моста!

И Бруйяр унесся прочь.

Адриан даже представить себе не мог, что конь способен скакать так быстро! Бруйяр не выбирал дорогу и мчался не по асфальту, а прямиком через поля и по лесным тропам. И что рассвет наступает так быстро, Адриан тоже не мог представить. Небо неудержимо светлело, и на бледном горизонте разливалось тусклое золото, изгоняя ночную тьму. Звезды теперь едва мерцали только на западе.

– Скорей, скорей! – твердил Адриан. – Скорей, Бруйяр!

Бруйяра не надо было подгонять. Он ворвался в Мулян как буря, промчался между домами, невероятным прыжком перескочил кладбищенскую ограду и, процокав по ступенькам, шагнул в открытую дверь церкви.

И у Адриана перехватило дыхание, потому что всю дорогу он мучился мыслью, что не могут души усопших оказаться в церкви, что это сказка… но даже если они там окажутся – увидеть их будет уж точно невозможно!

Но нет. Он увидел на церковных скамьях прозрачные силуэты. Призраки сидели спиной ко входу, взоры их были устремлены на алтарь. Но кто же их них колдун Марсо? Как его позвать? По имени? По прозвищу?

– Дед! Помоги! – вырвалось из самой глубины его души, и, хоть Бруйяр не издал ни звука, один из призраков медленно поднялся, словно воспарил над скамьей, а потом так же медленно повернулся.

Когда они встретились глазами, Адриан замер – но не от страха, а от волнения и восторга. Так бывает, когда августовской ночью смотришь на медленное течение звезд по черному небу и заглядываешь в неведомую бездну пространства. В какую бездну времени он сейчас заглянул, в какую глубину!

– Дитя мое, скорей к лавуару! Надо сжечь перо! – услышал он, но в тот же миг слабый голос призрака был заглушен петушиным криком, а потом яркий золотой луч восходящего солнца прорвался в узкое стрельчатое окно церкви, и Адриан понял, что кроме них с Бруйяром здесь уже никого нет.

Опасное решение

Едва войдя в свою спальню, сестрички развернули листок и уткнулись в него.

И вот что они прочли:

«…Возможно, это и в самом деле действует только ночью. А днем? Как-то раз в лесу мне попалась волчья шкура. Набросив ее на себя, я бегал целую ночь и вел себя как настоящий волк. Мне ничего не стоило поймать овцу и задрать ее. На ее визг вышел хозяин, но, увидев меня, спрятался. И правильно сделал, иначе я в обличье волка задрал бы и его! К утру я вернулся на то же самое место, где нашел шкуру, и сбросил ее, а потом развел костер и сжег, чтобы не попалась кому-то другому и не наделала бы вреда. Я не мог забыть об охватившем меня страстном желании убить человека. А другой оборотень мог бы не удержаться!.. Ну так вот: волки из этой стаи никуда не делись, хотя шкура одного из них была сожжена. Словом, днем исчезает только тот оборотень, которому принадлежит шкура или другое магическое одеяние, а насчет ночи сказать ничего не…»

На этом запись обрывалась.

– Это про что? – изумилась Таня.

– Я, кажется, поняла… – сосредоточенно нахмурилась Лиза. – Когда ты удрала из гаража, папа поднял один листок из тех, которые рассыпались, и прочитал что-то такое: мол, если ночью сжечь на огне рыбью кожу, птичьи перья или звериную шкуру, потом вся порода исчезнет. Понимаешь? Наверное, эта страница как раз продолжение той!

– Значит, надо всего-навсего сжечь перо! – воскликнула Таня. – Понимаешь? То перо, которое осталось на чердаке, помнишь? Я на него журналы бросила, оно, наверное, так и лежит там! Пошли скорей! – Она шагнула к двери, но на лестнице послышались шаги, потом голос отца:

– Вижу, вы предпочитаете реальность выдумке. Сериал отличный.

– Я знаю, – ответил Съекль. – Мне он тоже нравится. Но я так долго мечтал об этой рукописи, что не могу больше откладывать знакомство с ней.

– Ну, как угодно, Доминик. Сейчас я дам вам полотенце. Умывайтесь и наслаждайтесь вашей рукописью. Или наоборот, это уж как захотите.

Ступеньки снова заскрипели: мужчины поднялись в мезонин; потом заскрипели опять – когда мсье Верьер спустился в салон, а Съекль в ванную; потом еще раз – Съекль выходил оттуда, поднимался к себе, спускался опять в салон (видимо, что-то забыл), поднимался…

Девочки покорно сидели на кроватях – ждали, слушая скрип ступенек.

– Помнишь куклу и Мари-Элен? – хихикнула Лиза.

Таня тоже тихонько засмеялась.

Эта история была любимой страшилкой сестричек Верьер несколько лет назад – в далеком детстве, как они обычно говорили. Вот о чем она.

Пришла девочка по имени Мари-Элен в магазин и увидела куклу, которая ей необыкновенно понравилась. Одна рука у куклы была сжата в кулачок, только два пальца торчали. Ну, Мари-Элен куклу купила, а продавец на прощанье сказал:

– Ты должна никогда не расставаться с этой куклой. Идешь в школу – бери ее с собой, спать ложишься – бери с собой. Ни на минуту не оставляй ее одну!

Сначала Мари-Элен и правда не расставалась с куклой. Даже в туалет ее с собой брала. Но вот как-то раз забыла ее на кухне, поднялась в свою комнату и села делать уроки. Вдруг слышит – кто-то ходит внизу. А девочка была дома одна, она удивилась и кричит:

– Кто там?

И слышит девчоночий голос:

– Мари-Элен, я поднимаюсь на первую ступеньку!

Девочка решила, что ее разыгрывает кто-то из подруг, неожиданно зашедших в гости.

– Мари-Элен, я поднимаюсь на вторую ступеньку!

– Ну и поднимайся, – сказала девочка беззаботно, а голос раздавался снова и снова:

– Мари-Элен, я поднимаюсь на третью ступеньку! Мари-Элен, я поднимаюсь на четвертую ступеньку! Мари-Элен, я поднимаюсь на пятую ступеньку!

Девочке стало страшновато, а голос не умолкал:

– Мари-Элен, я уже в коридоре! Мари-Элен, я открываю к тебе дверь!

Дверь распахнулась – на пороге стояла кукла! Девочка закричала, но было поздно: кукла набросилась на нее и перегрызла ей горло.

Потом кукла спокойно вышла из дома и вернулась к магазину. Постучала – продавец открыл ей дверь.

– Я сделала свое дело! – сказала кукла.

Продавец довольно улыбнулся и поставил ее на ту же полку, где она стояла раньше. Но теперь из кулака у куклы торчали не два, а три пальца…

Лиза и Таня то и дело разыгрывали эту очаровательную страшилку перед сном. Каждая по очереди была куклой, продавцом и Мари-Элен. В конце концов мадам Верьер осточертели эти хождения по скрипучим ступенькам и разноголосые завывания: «Мари-Элен, я поднимаюсь на первую ступеньку! Мари-Элен, я поднимаюсь на вторую ступеньку!..» – а потом ужасные вопли загрызаемой Мари-Элен. И она строго-настрого запретила устраивать эти спектакли, особенно на ночь глядя.

– Вы меня до того довели, что я боюсь одна в комнате оставаться, – сказала мама сердито. – Все время чудится, что ступеньки скрипят!

Пришлось игру прекратить, а потом страшилка и вообще забылась, вот только сейчас вспомнилась. Но жаль, что вспомнилась, потому что девчонкам стало вдруг очень даже не по себе.

– Пошли? – нерешительно позвала Таня, но Лиза поежилась, глядя на окно, уже закрытое на ночь ставнями:

– Давай подождем, пока рассветет? А то в темноте идти до Френа – это же ужас! Я от страха с ума сойду. Пять километров – не меньше часа топать, а то и больше. Велосипеды ведь забрать не удастся – родители услышат.

– Да мы только до лавуара добежим, – возразила Таня. – А там нас Адриан ждет, в смысле Бруйяр. Он нас и довезет до Френа очень быстро. Конечно, без седла трудно будет, но уж как-нибудь…

– Я боюсь идти сейчас, – жалобно проговорила Лиза. – Все время буду думать: вдруг эта, сама знаешь кто, налетит? Честное слово, я почти уверена, что это не ветер бросил ветку в окно, а она по стеклу царапала! Я видела ее глаза! А главное… помнишь, если сжечь перо или шкуру ночью, весь род птиц или животных выведется. Я совсем не хочу, чтобы все вороны исчезли. Нет уж, ждем рассвета!

– Ну ладно, – как бы недовольно проворчала Таня, хотя на самом деле она была очень даже рада, что они выйдут из дому только утром. Да, Таня храбрилась изо всех сил, но на самом деле ей тоже было страшно.

Она часто слышала, что у взрослых бывают какие-то там предчувствия, но не слишком-то воспринимала такие слова всерьез. Когда о предчувствиях заводила речь мама, отец посмеивался над ней и говорил, что это просто загадочная славянская натура сказывается. Дескать, все русские религиозны и суеверны, почитают разные приметы, вообще склонны к мистике, вот и нагнетают всякие опасения: словом, как ошпаренный кот, боятся холодной воды[31]31
  Ошпаренный кот боится холодной воды – французский аналог русской поговорки «Обжегшись на молоке, дуешь на воду».


[Закрыть]. Но вот сейчас и Тане было страшно… неизвестно почему.

Хотя очень даже известно. Она тоже боится встретиться с Калиго Корней!

Девочки переоделись в пижамы, умылись, почистили зубы и улеглись. Лиза сразу заснула, а Таня то задремывала, то просыпалась, чувствуя непонятное беспокойство, и в конце концов открыла глаза, когда между ставнями уже начал пробиваться бледный утренний свет.

– Лиза, вставай! – прошептала она, и сестра неохотно подняла голову.

Изо всех сил стараясь не разбудить спящих за стенкой родителей, они оделись, забежали в ванную, поплескали в лицо холодной водой, чтобы поскорей проснуться, а потом Таня первой подошла к лестнице. Конечно, девочки уже давно знали все скрипящие ступеньки и на какой край каждой наступать, чтобы пройти бесшумно, но сейчас нужно было соблюдать особую осторожность. Если родители проснутся – беды не миновать! Одно дело взять незадолго до завтрака велосипеды, чтобы быстренько сгонять до заветного моста и обратно, но совсем другое – уходить около пяти утра, даже не зная, когда вернешься!

А вернутся ли они вообще?..

Но об этом лучше не думать!

Таня уже спустилась, а Лиза замешкалась. На улице было еще так серо и неуютно, что в одной футболке определенно замерзнешь. Она вернулась в комнату, чтобы взять джинсовые курточки себе и сестре, и заметила, что страничка из рукописи колдуна Марсо слетела со стола на пол. Лиза вдруг почувствовала, что эту страничку надо взять с собой. Не знала почему, но знала, что надо, обязательно надо! Она наклонилась поднять ее, но страничка скользнула под кровать. Пока Лиза ее достала, пока аккуратно свернула и положила в карман курточки, пока осторожно-преосторожно, крадучись, спустилась, Тани внизу уже не было.

Дверь, ведущая из кухни в сад, оказалась приоткрыта. Значит, сестра вышла здесь.

«Я догоню ее, – подумала Лиза. – Только попью».

Осторожно, стараясь не шуметь, она достала из посудомоечной машины чашку, налила воды, попила и вышла в сад, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Трава, скошенная пару недель назад, уже немного подросла. Она была покрыта росой, которая в утреннем неярком свете казалась седой. На росе отчетливо были видны темные Танины следы.

– Ну вот куда помчалась без меня? – проворчала Лиза и пошла вперед, стараясь наступать именно в следы сестры, чтобы не намокли кроссовки.

Тут она вспомнила, что забыла спички. Ну, надо надеяться, в доме Марсо они найдутся!

Лиза перелезла через ограду на краю сада, там, где обвалилось несколько камней, и побежала к лавуару. Тани уже не было видно.

Лиза поджала губы. Она знала, что Таня, несмотря на то что была на два года младше, считает себя такой же умной, как старшая сестра, даже умнее, такой же сообразительной, как Лиза, даже сообразительней, такой же проворной, даже проворней… и вообще все у этого «Гастона» было «даже, даже, даже»!

Честно говоря, Лизу достали эти вечные Танины попытки соревноваться (совершенно бессмысленные с точки зрения старшей сестры!).

«А вот я сейчас как пробегу по траве мимо кабана[32]32
  Кабан – хижина, лачуга, шалаш (франц.).


[Закрыть] Жибе и окажусь у лавуара одновременно с Танькой, даже быстрей», – подумала она.

Жибе, студент-медик, был приятелем девчонок и вообще всех детей, которые приезжали в Мулян на лето. Года два назад он выстроил в зарослях на окраине Муляна, поблизости от дороги во Френ, хижину из веток и травы, и вся компания натащила туда старых ненужных вещей. Там лежали журналы и книги, в жару было здорово посидеть в прохладном кабане, а на зиму и в дожди Жибе накрывал это замечательное строение полиэтиленом. Мимо кабана вела узкая дорожка к развалинам старой стены, через которые можно было выбраться прямо к лавуару.

Дорожка эта была довольно крутой, а сейчас, когда ее покрывала роса, она стала еще и скользкой, поэтому Лиза спускалась черепашьим шагом и опасалась, что Таня ее все-таки опередит.

И вдруг она услышала крик сестры:

– Нет! Нет! Я ничего не знаю!

И в голосе сестры звучал такой ужас, что Лиза замерла и ее пробрала дрожь. Что-то случилось… что-то ужасное!