Текст книги "В поисках меча Бога Индры. Книга вторая. Сеча за Бел Свет"

– Стогны ф… р… р…, – задумчиво произнёс Рам, верно, желаючи подобрать знакомо слово по-бероски. А немного погодя указуя рукой на вулочки, добавил, – это дороги, полосы ездовые в граде, по-вашему кажись улицами зовутся.

Покуда странники восседаючи на полканах осматривали до зела упалый град Таранец на джарибе усё больче и больче стало появлятьси полканов. Водни из них выходили из чертогов окружающих тот пятачок, иные же прибывали по стогнам и наполняли своим коликом джариб. Борилка увидав тако множество полканов нежданно испужалси, чё евось чичас заставять принять ту саму цебь, посему дёрнув за пояс темника изрёк:

– Рам може мене дадуть ноне кочумать, али я должон прямо на тобе вуснуть.

– Да… да… да, – поспешно отозвалси полкан и абие тронув свову поступь направилси прямо к тем самым величаемым, по-бероски, Белыми чертогам, которые на самом деле не были белыми и судя по сему кликались у так в каком-то иносказательном смысле, неся в собе скрытый намёк.

И токмо Рам двинулси уперёд, як, не мешкая, урвара громко гикнул:

– Лгуппа джахан халпур Дев Индры княже Борила!

А услед за ним ащё паче зычно, вже по-бероски, закликали полканы, у те каковые везли на собе путников:

– Приветствуйте достойного потомка Бога Индры княже Борила!

И без задержу полканы наполнившие джариб раступилися пред шагающим темником и вобразовав колидор низко склонили свои станы пред мальчиком, а тот обрадовавшись чё Рам егось послушал и не стал вынуждать примерить на собе энту непонятну цебь с интересом стал оглядывать потомков Бога Китовраса. Усе полканы были дюже нарядно обряжены у тонки, струящиеся и слегка сияющие рубахи, на кыех свёрху поместились пояса украшенные золотом и самоцветными каменьями. Обаче среди эвонтих стоящих полканов мальчишечка лицезрел и вьюношей, и отроков, и вовсе точно жёребят. Теснились там также и бабёнки полканские, одетые у рубахи с длинными широкими рукавами, лошадины станы которых прикрывали радужные лёгкие шали края каковых, украшенные золотыми нитями с укреплёнными по четырём концам крупными синими и багряными голышами, свешивались к долу. У тех женчин поверх рубах, заместо воротов, располагалися плоски узки полосы холста, застёгивающиеся сзади на шее. Вони были усе, сподряд, расшиты восхитительными узорами да украшены каменьями разного свету и ширшины. На мочках вушей бабёнок висели золотые здоровущие кольца с нанизанными на них удлинёнными аль коловидными подвесками изображающими птиц, верно лебёдушек. Поверх волосьев поместилися изумительной лепоты головны уборы, схожие по облику с полумесяцем, с опущенными книзу, почитай чё к самим плечам, вострыми иль слегка закруглёнными концами. Украшеные распрекрасной вышивкой золотыми и серебряными нитями, да твёрдыми шишками, сплошь покрытыми, с ноготок, круглыми жёлтыми камушками. По краю ж лба проходила тонка сеточка с лучисто-небесными мельчайшими голышами, оные вельми яро блистали и казались капельками росинок. Эвонти несравненные уборы плотно обхватывали головы бабёнок, скрываючи волосы сице, шо глядючи на них мальчик так и не смог уразуметь есть ли вообче у жинок полканских волосья. И ащё поразилси Боренька тому, шо средь полканов вжесь сувсем не приметил он ни водной девчинки або отроковицы, зрились тама лишь мальцы да отроки.

– Рам, – негромко обратилси к полкану мальчик. – А почему у вас вэнто девчин не видать, ни водной не вугляжу.

– Кхе… кхе, – беззлобно и тихонько загреготавши прокалякал Рам, крохотулечку встряхнувши головой, отчавось заколыхались на спине его гладки волосья пробежав волной свёрху униз. – У нас, у полканов, не положено дев до замужества выставлять на показ, а посему, княже, тут, на джарибе, лишь замужние женщины.

Мальчуган вуслыхав таки пояснения, удивлённо пожал плечьми и малёха скривил вуста не понимаючи отчавось у полканов не позволительно девам казатьси пред людьми, чаво тако в них не тако? И припомнил свой вольный край, идеже и девоньки, и юницы, и отроковицы, и девчинки, и девушки вольготно хаживають не прячась от лиц своих соплеменников. Да и замужни бабёнки, сице шибко не хоронили волосья. Вони носили лишь опояску, широку таковую плетёную полосу, которую повязывали на лоб и спускали концы по спине, но и то токмо для того, абы не мешали при работах волосы и не лёзли у очи.

Рам медленно подошёл к у той самой белой широкой лесенке, укрытой чермной полстиной холста, и, вставши посторонь неё, пригнул свой стан, шоб мальцу було сподручней слезть да загутарил:

– Княже спускайся с моей спины, на ступени должон первым вступить ты ф… р… р.

– А як же меч? – перьспросил мальчуган.

Одначе темник не вуспел ему ответить, оно как к ним подступил, ужотко сошедший со иного полкана, Гордыня, и, протянувши руки, принял у мальчика меч Индры.

– Фу, – довольно выдохнул Борила, и, слезши со спины темника, вскочивши на каменья вустилавши джариб, пошёвелил плечьми да потёр руками ноги, иде лежмя лёживал шибко обременительный меч. Да произнёс, обращаясь к спешившимся беросам, – у таковой тяжёленный… эвонтов меч, усе мене ноги отдавил.

Унезапно до слуха отрока долетел громкий пронзительный звук, васнь какого-то вунструмента. Казалось та трель выходила из-за закрытых врат чертогов, обаче журчала вона втак заливчато и у то ж время тонко, чё наполняла той звончатостью усё окрестъ прибывших.

– Княже Борил, – оченно громогласно вымолвил урвара, и, шагнув ближе к мальчонке, протянул у егось сторону руку, ласково коснувшись вуказательным пальцем плеча. – Разверни меч великочтимого полканами Дев Индры, своего предка, прими в свои руки и ступи в чертоги, предназначенные тебе по праву крови, как велят наши традиции.

– Чёсь? – взволнованно вопросил мальчуган и повертавшись у сторону Керы вперилси очами во его вельми сурьёзное лико. – Кудыкась должон я ступить?

– Меч возьми в руки княже, подыми кверху, чтоб полканы узрели его. Узрели, что ты его добыл, – принялси балякать тихонько Рам, ужесь вяще толково усё поясняючи и наклонилси к отроку. – Полканы же не видели, как ты его из возвышения вырвал, посему днесь и должны углядеть, а то врата в чертоги не отворятся, – Борила хотел було чавой-то возразить, но опосля покумекал, чё тады придётси ищё туто-ва стоять да препиратьси с урварой, на чё ужось почитай и не осталось сил. А темник промеж того поспешно дошептал у ухо, – тебе же того ничего не стоит сделать, а народ наш порадуется увидев, величайший меч Бога и его потомка.

– Борюша, сваргань як гутарить Рам, – вторил негромко Былята и кивнул Гордыне.

Воин тады же резво присел на корточки и положив завёрнутый у охабень меч прям собе на колени торопливо егось развертал. Отрок не дюже мечтая выставлять да похвалятьси добытым, усё ж прерикатьси не стал и послушно ступив к Гордыне, склонилси, обхватил обеими руками меч да немедля поднял егось увыспрь. Вже взаправду бачить, ей-же-ей, меч был не из лёгких, а можеть мальчик вутак устал, шо поднявши ввысь почуял таку тяжесть отчаво затряслись его руки у локтях, и дрогнули ноги у коленях.

– Иди тяперича княже по ступеням, – подсказал Рам и скосил очи у направлении лесенки.

Глава десятая. Дхавала

И Боренька вже так и не опускаючи меч направилси, як и шёптал Рам, уверх по лесенке. Стоило ему ступить правой ноженькой на перву ступенечку как мелодия того чудного вунструмента начала звучать громче и насыщеней, а миг спустя обе створки дверей, каковые были у средине врат, дрогнули и прынялись отворятьси унутрь чертогов, прямь углубь палат. И абие с джариба, чё лёжал позадь подымающегося выспрь отрока, единожды послухались слова гутаренные множеством полканских голосов, вмале наполнившие своим шелестом, по-видимому, увесь град:

– Лгуппа джахан Борила араве княже, урвара, техли тайтрамже халпур Дев Индры!

А мальчуган, восходя по лесенке, невдолге узрел сами палаты, которые зачинались прям за вратами, и ошарашенно пожал плечьми, не скумекав отчавось вони величались Серебристые, Лунные. Оно аки пред ним лёжали никаки, ни серебристы, а белокаменны палаты идеже и свод, и стены, и пол были белоснежными. Сама палата имела коловидный облик, и була до зела обширна у размахе, справу да слеву во стенах ейных находились чуть зримые белы широки двухстворчаты двери, оные обозначались тонкой таковой златой окаёмочкой. Вкруг стен на равных промежутках друг от друга стояли полканы, усе вони были единой масти. При чём лошадина шерсть у них гляделась серой… да не просто серой, а почитай шо седой, на животах вона яро белела, на ногах же местами была паче тёмней. Кожа человечьего тела разнилась также как и волосья на голове. И ежели кожа сотрелась от бледно-розового до блёкло-белого, то долгия волосья казали либо белоголовость, либо седокудрость. На усех полканах були водеты серебристые рубахи без рукавов, с изображённым на груди тёмно-синим символом Асура Индры. А у руках полканы держали круглый, словно из воловьей, сырой кожи вунструмент. Из вёрху того изумительного вунструмента выходила длинна така трубка, варганенная из куги аль камыша, похожая на дудочку. Таки ж трубки опущались, выглядываючи с под низу. Верхню дуду полканы сжимали устами, а по водной из нижней водили пальцами, перьбирая тама отверстия. Из трентей трубки, немногось изогнутой, на конце коей находилось широко отверстие, изливались у те самы чудно-пронзительные и каки-то волшебные звуки.

Поднявшись по лесенке Борила востановилси пред проёмом входа и на маненько замер. Занеже весьма эвонти палаты были восхитительными, а стоявший посредь них, на небольшом возвышении к которому вели четыре здоровущи ступеньки, престол попервому вспужал мальца своим точно необъятным видом. Евонто стуло ограждали, со трёх сторон, невысокий ослон и две боковые стенищи. На у тех стенках были установлены четыре кручёных столбика, кые поддерживали высокий вукрашенный резьбой многосторонний купол, увенчанный золотым мечом. По боковым стенишкам престола пролёгали каки-то сказочны живописания, да символы блистающие на золотом полотне белым лучистым светом.

У таковое величественное стуло, вжесь перьливающееся в эвонтой белой палате золотым сиянием, не давали мальчоночке ступить дальче. И вон, обмерши, стоял стоямя, чуя тама у груди, у самого сердечка, како-то стыдливое вощущение, вроде як чавой-то вон натворил, дюже пакостное, и, утаивши, об том не созналси старчим.

– Ступай, ступай поперёд княже, – унезапно зашушукал позадь отрока неприятно-осипший глас урвара. – Прямо к своему престолу. Воссядь на него… Воссядь, как и положено потомку Велеба, и Дев Индры… Воссядь!… Уже до зела долго… долго дожидалси своего княже, властителя тот великий престол.

Борюша вуслыхав тот шепоток и сувсем смутилси, зарделись егось щёчки як маков цвет, и приоткрывши роть муторно вон задышал, будто иссяк увесь воздух у той чудной, кликаемой Серебряной, Лунной, палате. И тады нежданно усю палату, на капелюшечку, поглотила тьма… да така густа, шо пропали у ней и стены, и пол, и свод, и играющие на волшебных вунструментах полканы, восталси токмо сиять золочённым светом престол. Ищё маленечко и от него удруг, по у той чёрной маре, прямёхонько к ногам мальчика пробёгла, словно пронесшая воды реченька, серебриста торенка, вжесь оставленная, ей-ей, лунным светом. Тропка та лучисто заблистала капелью света, брызгами кумачными да зелёными, и точно поманила итить по собе мальца. Поманила, позвала… замерцав, засверкав, и чичас же престол ярко полыхнул златым светом. Да во все стороны от ослона и двух боковых стенищ разошлись широки лучи свету, вжесь не серебристогу, а золотогу. И тадыличи на престоле разглядел мальчонка могутного с широкими плечьми мужа.

Зрелась у того ражего витязя горда осанка плеч, крепки, жилисты руки с долгими перстами. Широко лико было вельми хупавым и густо покрыто волнистой светло-пошеничной брадой и вусами. Крупны, тёмно-синие очи гляди в упор на мальчугана, а ровный прямой и чуть востроватый нос казалси до зела знамым. Посредь большого белого лба пролёгал тонкий, серебристый снурок удерживающий от трепыханий обрамляющие главу не мнее густые, кудреваваты пошеничны волосья. Ображен он был у ярко-синию рубаху, на груди которой находилси усё тот же знак Индры, токмо начертанный златым цветом, померклые штаны, да высокие, васнь обшитые по стыкам кудлатой опушкой меха, чёрны сапоги с блёстками по поверхности. Рубаху одету на выпуск, утак як носят её беросы, опоясывал мощный серебряный пояс, почитай шо у две длани ширшиной, усыпанный самоцветными каменьями.

Борилка взволнованно всмотрелси у энтов, будто запечетлевшийся образ, и безошибочно понял, узрев знакомы чёрточки лика, чё пред ним евойный предок Асур Индра. Ово нарочно явившийся сюды, шоб усадить свово потомка на престол, ово токмо вызванный каким-то волшебным вспоминанием. А Бог нежданно-нечаянно покачал головой и ярко-златое сияние, каковое колом расходилось от егось волосьев расплескалось у разных направлениях, наполнив палаты плавым светом, поглотив усяк мрак и пелену. Индра медленно подалси ввысь со свово престола и, поднявшись, шагнул с него униз по ступеням, при ентом указуя правой рукой мальцу, воссесть на то божественно стуло. И тадыкась Боренька наново вуслыхал осипший глас урвара позадь собе, тихо шептавший:

– Воссядь… воссядь на престол свой! На престол твоего Бога и предка великого быкоподобного Индру! И ступай… ступай, как и жёлал Индра, для своего сына Велеба, и для всех своих потомков, по Лунному оврингу Дыя… Дия… Дива! Бога ночного, звёздного неба. Отца Богов и людей, правителя Поселенной… Так… так засегда желал для сынов своих Индра…

Обаче мальчик не дослухал говорок урвара, вон вздрогнул усем своим тельцом и почувствовал аки отяжелели руки, покуда держащие квёрху меч. Як напряглась кажна жилочка под кожей, и кажись точно забурлила жёлта юшка унутрях. На чуток отрок сомкнул очи, и глубоко вздохнувши, словно увидал собе вдругорядь трясущимся у сноповозке, шо увозила евось из родименькой деревенке Купяны у дальни края. И тадыкась промелькнули пред ним, дорогие его душеньке, просторы бероские, пожни, елани, наволоки, кулиги, выкосы и няши. Поднялись еле заметной тенью зелёные нивы у коих росли: могутные витязи дубы да вязы; паче низкие липы; строились у рядья березняки и осинники, а засим селились дюжие пушисты ёлочки, або покорёженные, легохонько изогнутые да ровненькие сосенки и пихты. И сторона та жил своей жизтью… простой таковой… вже можеть и трудной, одначе вольной, чистой и полной красы родной оземи, напоенной дуновениями ветров, брызгами родниковой водицы и стойкостью собственного духа. Боренька не просто узрел отчие пределы, у которых родилси и вырос, он ано ощутил тот, неповторимый кровный запах: аромат копанной сырой землицы; кошенной сухой травы и цветов; испечённого хлеба да парного, сладковатого молока, оное матушка Белуня, своим младшим сынкам, разливала сразу опосля дойки.

Мальчоночка усотрел лико матери, её тёмно-голубые крупны глаза, ровный прямой и маненько востроватенький нос, пухлы, алые губы да густые светло-пошеничные, кудрываты волосы заплетёны у тугу косу, и не мешкаючи отворил очи, оглядел те самы, неизвестно отчавось названные Серебристыми, обаче, белые по цвету палаты, иде уже ни витала, ни тьма, ни плавлость света, ни сам Асур. В Чандр палате сызнова стояли полканы, кые продолжали великолепно играть на изумительных по звучанию вунструментах, а препротивный урвара уся ащё шушукал свову молвь, жаждая у тем смутить душу отрока. Борила медленно повертал голову и горделиво вызарившись у лицо Керы, зычно поспрашал:

– Престол ждал-пождал верно многось веков?

– А княже? – почемуй-то всполошённо перьспросил урвара, абие перьстав шептать неприятное для мальчишечки, и выпучил свои карие очи.

– Я гутарю, – повторилси спросом малец, и опустивши меч удол уткнул егойно остриё во белый залащенный каменный пол. – Я гутарю престол ждал-пождал, верно, мово приходу многось веков?

– Да… да княже, – поспешно ответствовал Кера, заглядываючи у роть мальчугану. – Много… много столетий ожидал престол твоего прихода. На нём когды-то сидывал сам Дев Индра и заповедовал он полканам.

Токмо Борюша не стал внимать тому, чаво там заповедовал Индра полканам, и перьбивши реченьку урвара, произнёс:

– И заповедовал вон судя по сему, шоб днесь сидывал я, – Кера от сказанных слов яростно закивал и вельми широкось расплылси у улыбке. А мальчик промеж того продолжил, – чё ж може я на у нём и посижу, да тока не тяперича… Ноне я пойду кочумать… Засим подымусь на гору Неприюта и ежели мене положено будеть со неё возвярнутьси, тадыкась и будем калякать об енвонтом престоле и той самой цеби Любоначалия… А до энтих пор не вскую нашёптывать мене усяку усячину в уши.

Такового говорка Кера точнёхонько не поджидал заслышать, а посему вон онемевши, обмер на месте и даже беспомощно отворил роть, вуставившись на Бореньку.

– Ну, чавось, – строго калякал мальчуган, страшась, шо вон чичас прыснеть раскатистым смехом прям во лицо урвара. – Може уста прикроем, да спроводим дорогих гостей кочумарить. Идеже энто у вас… та сама.

– Ложница, – подсказал Рам, он стоял чуть поодаль от Кера, на последних ступенях да внимательно наблюдал за болтовнёй отрока и урвара, дюже довольно ухмыляясь, по-видимому, радуясь аки егойному супротивнику сомкнули вуста при том отворивши роть.

– Во, во, у ентову саму ложницу… вядите нас, – довольным гласом откликнулси Борила и повертавши голову, вперилси очами у палату да, напоследях, перьшагнул чрез порог. Посем вон выпустил рукоять меча из правой рученьки и споднявши её увысь, звонко гикнул, обращаясь к играющим полканам, – смолкните сыны Китовраса!

Стоило мальчику то кликнуть как без задержу мелодия прекратилась и наступило отишие. Смолкли по велению Борила не токась полканы у палате, но и там позади него, стоящие на джарибе. А малец воззвав к сынам Китовраса расположившимся у Дхавале изрёк:

– Эвонто меч, – да на чуток сподняв егось увыспрь легохонько потряс им. – Меч великого воина и Бога Индры, мово предка. Я добыл его нонече у огненной реке, у приглубой пропасти… Но допрежь чем принять аль вотказатьси от заповеданного мене Индрой престолу, должон я сходють на гору Неприюта к самим Вилам, поелику днесь мене надобно отдохнуть. И коли я возвярнусь оттудась живым и здоровым… тадыличи… тадыличи и будяте мене славить, да выграть на вэнтом чудном вунструменте.

– Волынке, – негромко прокалякал подступивший к мальчугану сзади темник, и слегка наклонилси к нему. – Вунструмент этот величают волынкой.

– Надоть же, – удивлённо сказал Борилка и повертавшись посотрел на стоящих позадь него Кера и Рама. – Аки прям кличуть жинку Асура Ра… Великую богиню Волыню.

– Да, княже, правильно ты подметил, как Богиню Волыню, – согласился урвара не сводя взору с мальчишечки и сёрдито пихнул округлым концом свово посоха у бок темника, судя по сему, жаждая у тем тычком сомкнуть уста Раме. – Этот вунструмент, такой солнечный и дарующий светлую, божественно-красивую мелодию назвали в честь славной Богини Волыни.

– Княже, двери в вашу ложницу открыты, можете туды пройтить, – встрял у баляканья Рам, не вобративший внимания, чё егось бок подвёргси нападению посоха урвара, на каковом от того резкого движения заблистали капельки каменьев притулившихся к точёным лоптастым листочкам, разбросанным по коловороту тонких ветвистых перьплетений.

Темник споднял руку и вуказал на праву стену, да зыркнул очами у Керу, точно мечтал пожелвить того взглядом, усего и махом започиная от ево долгих белых волосьев, заканчивая гладкими, среними копытами. Борила вже проследив за взмахом руки Рама и взаправду узрел, чё обе створки правой двери отворены углубь той уводящей, як оказалось у други чертоги палаты. И малец разглядел, шо тама таки ж белы стены и широки ступени лесенки уходящей кудый-то выспрь.

Одначе стоило токмо дверям раскрытьси, как из эвонтой горницы навстречу отроку вышел невысокий такой вороной полкан. Тот полкан был облачен у василькову рубаха, а стан евойный опоясывал вузкий, уполпальца, багряный пояс по глади оного мерцали высеченны, серебристы вузоры. По коже, почитай чёрного, лба проходил багряный снурок, плотно удерживающий чорны, коротки, гладки волосья от колебания. На лике полканском зрелось обилие тончайших морщиночек, бороздочек, а иной миг и складочек, и хотясь вон не был старцем, обаче, казалси не дюже младым и верно пожившим на Бел Свете. Вороной полкан осклабилси в улыбке и низко склонил свой стан пред Боренькой, а тот увидав тако вже не вельми красивейшее лицо, с померклой кожей, но како-то дюже доброе, просиял у ответ. Рам промаж того, обращаясь к вороному, до зела повелительно, и словно жёлаючи опередить урвара, громко произнёс:

– Хара препроводи нашего княже отдыхать. Да не забудь принесть снеди… Он вельми устал и голоден.

– Слушаюсь ваше благородство техли Рам, – и Хара склонилси ащё нижее, а отрок на миг усотрел в евойных тёмных очах мелькнувший и мгновенно затухший огонёк страху. Он чуточку ищё был согнутым, а засим легохонько испрямившись, сказал, направляючи свой говорок к отроку, – ваше сиятельство, княже Борил, последуйте за мной к вашей ложнице.

Борилка немедленно повертав голову, зекнул очами у Быляту, покамест подымающегося по ступеням. Старшина воинов, узрев немой вопрос мальчика, придержал свову поступь сторонь проёму у палаты, и улыбнувшись, прокалякал:

– Поди Борюшенька отдыхать. А мы покедова погутарим с темником и урварой.

Ужотко мальчуган сице обрадовалси тому разрешению, чё не мешкая направилси скрозе Чандр палаты к отворённой двери. Посем на ходу приметив, шо у полканов стоящих с волынками подле стен палаты на поясах висели ножны с мечами, таковой же длины як и у беросов, да токмо не у деревянных ножнах, а будто во серебряных, весьма придивно усыпанных самоцветными каменьями да символами Бога Дыя.

Миновав палату, малец вошёл в новы чертоги, идеже находилси замерший на месте Хара, указывающий вытянутой рукой на ступени лесенки. Окинув взором энту коловоротную горницу мальчуган увидал, чё вона такая же белая и каменная, а гладкость стен, пола у ней являла поразительную плавность изгибов. Высокий свод, нависающий идей-то далёко, чудилси творённым из слюды, одначе он был таким прозрачным, чё проходящи сквозе него лучи красна солнышка ясно освещали ту палату. Широка лесенка малешенько вертаясь подымалась ввысь, будто стремясь коснутьси изумительного по купавости своду потолка.

– Наверх… наверх следуйте ваше сиятельство, – молвил тихонько Хара, и глас егось звучал мягко да низко.

– Чавось? – перьспросил отрок вуслыхав незнакомо слово. – Како тако сиянтельство?

– Ваше… ваше сиятельство, – слегка повышая голос прогутарил Хара и на малеша испрямившись, споднял главу да зыркнул глазьми у мальца. – Ваше сиятельство, так положено вас величать.

– Ни-а, – возмущённо пробалабонил Борилка да яростно мотнул туды-сюды головушкой сице, шо встрепенулись его вольно лежащие густы волосья. – Они мене кличуть княже, – и мальчишечка скосил очи, указуя на Рама и Керу, оные покамест стояли у проёме Рушат врат да чуть слышно меж собой перьругивались.

– Их благородства, техли и урвара, могут вас так величать, потому что они служители княже, – ответствовал Хара и почемуй-то вулыбнулси, словно был рад тому, шо у те прерикающиеся полканы важней его. – А мы… мы, смерды, посему обязаны величать вас – ваше сиятельство.

Борюша заслушав те пояснения некрасивше так, для собе, искривилси, враз дрогнули на евойном лице не токмо губы, но и нос, и лоб, и брови. Занеже у том говорке Хары звучало тако унижение и кажись словно ругань, не присущая людям светлым и вольным, каковыми были беросы. Хара же углядев перькосившигося мальчика и вовсе вспужалси, кажна чёрточка евойного лика затрепетала, точно вызнал вон о какой-то дюже страшной бёдушке грозившей смёртушкой не токась ему, но и сему Бел Свету. Он торопливо глянул в сторону беседующих Рама и Кера, в разговор которых вклинилси Былята, по-видимому, уставший слухать ихню брань, и произнёс:

– Когды-то Дев Индра разделил всех полканов на сьсловия. Закрепив за ними особые традиции, обряды и обязанности, чтобы кады его потомок прибыл в Таранец, и взял у руки цепь Любоначалия, всё происходило по оставленным им законам. Посему у граде нашем главой Таранца стоит княже – властитель, правитель и глава всех полканов, его велению безоговорочно подчиняются все. Следом за княжем располагаются сьсловия. Старшее сьсловие – служителей княжа, к ним относятся все болярины и служилые. Младшее сьсловие кликают смердами это все простолюдины, землепашцы и чумазые.

Вняв у тем баляканьям Хары Боренька сувсем окривел, верно, став схожим с у тем беросом Кривом, оный попёрси к диткам Пана, и ноне обратилси у како-то примерзкое существо. У тако перьтягивание постигло и нашего мальчика, у негось даже окосели очи, оно як не мог вон взглянуть у лико Хара, будто то вон обозвал таким скверным словом пожилого полкана. И нежданно ему втак захотелось убёгнуть отседова… Во бросить эвонтов тяжелющий меч и убежать… убежать, шоб паче не слухать таки унизительные речи: сисловье, смерды, словно вони смердять… воняють… чумазые, вроде як не кадыкась не моютси… А Хара меж тем, будто, ужось не замечая кривизны мальчугана, продолжал свои россказни:

– К старшим боляринам относятся урвары и все первенцы рождённые от сыновей Китовраса, в том числе и техли Рам. К служилому же люду причисляются все воины это первенцы рождённые от дочерей Китовраса. Смерды – все остальные потомки Китовраса. Простолюдины, те кто ведёт торговые дела, работают гончарами, ремесленниками, ювелирами, портными. Землепашцы, оно и так ясно, трудятся на земле, выращивая рожь, горох, овёс, пошеницу, вся та оземь лежит позадь Таранца, да на взгорьях. Они также следят за стадами коров, овец, коз каковых у нас множество. А чумазые, те которые трудятся во домах боляринов и служилого люда. Чумазый это я.

– Ты, – повторил мальчуган до зела грустно и вздев голову, посотрел у тако добренько и чистенько лицо полкана.

– Я, я – чумазый и слежу за палатами в Дхавала чертогах, – закивав головёшкой ответил Хара и почемуй-то заискивающе вулыбнулси, можеть страшась чё егось лишать тако почётного величания и служения у Белых чертогах. – У нас в Таранце всё… всё так мудро устроено. Всё как велел светлый и великий Дев Индра.

– И чавось же туто-ва у вас мудрёно вустроенно, – недовольно проворчал отрок и муторно задышал, утак осе вон бул сёрдит. – Чё ж туто-ва мудрённого, ежели тобе чумазым кличуть али смердом. Вроде як от тобе чем-то воняеть… Да, разве сице можно, втак обзыватьси, дразнитьси таковыми бранными словами, – малец тряхнул головой, и, приподнявши увыспрь меч, гневно потряс им, точно у то он был повинен в таких неважнецких, аки кумекал, Борюша обычаях. – А вот наш Вышня… он нас усех величал своими чадами. И не кадысь вон нас не делил. Мы усе для него равны, чё я простой мальчик, чё дядька Былята оный соратник ваяводы града Гарки, усе равны… Скверные у вас законы и вобычаи! И вообче не вскую Хара предо мной так кланитьси, оно як ты мене годками-то постарче… многось старче…

– Что здесь происходит? – унезапно раздалси за спиной мальчугана раздражённый глас темника, судя по сему, он бесшумно подступил к ним, сице чё у пылу беседы цоканье его копытов по каменному полу ни Боренька, ни Хара, ни вуслыхали.

Обаче кадыкась Хара вузрел стоящего позадь мальчонки Рама, в евойных очах промелькнул дикий страх, словно полкану грозила кака-та страшна гибель. Вон аж! от пужливости, весь затрясси и согнулси у три погибели, заколыхались на главе у полкана долги волосья, заструилась василькова рубаха, заволновалась шёрсть на лошадином стане. И мальчугану днесь стало утак жаль такого разнесчастного чумазого, который, казалось, мог ноне от страху впасть без чувств прям на пол. Да, абы того не случилось… абы Хара не впал, мальчишечка резко повертавшись к темнику, зыркающему огнями очей у чумазого полкана, торопливо изрёк:

– Гутарим мы тута, а чёсь надоть? Чё не могу погутарить я?

– Ах, княже, знамо дело молвите, – созидая на лице широченну вулыбку, и абие прекращая пужать Хару лучистым сиянием своих глазьев, отметил Рам. – Я думал может чумазый тебя обидел чем, вот и поспешил.

– Чумазый, – расстроенно протянул малец тако противно величание. И, сдвинув купно густы, чёрны брови, дрогнувшим голосом, у коем звучало огорчение, добавил, – никтось мене не вубежал. И посем я сам могу за собе постоять… оно як у мене не тока меч имеитси, но и язык, – да обращаясь к сице неприятно кликаемому чумазым полкану, сказал, – Хара ужесь пойдём чё ли кочумать.

– Ваше сиятельство, пожалуйте… пожалуйте наверх… по ступенечкам, – забалабонил обрадованный Хара, судя по сему, избежавший наказания от смурного обликом Рама. – Вверх по ступенечкам, ножечку осторожненько ставьте, чтоб не упасть… В ложницу вашу, извольте на одер свой, извольте ваше сиятельство.

Борюша можеть и жёлал возмутитьси энтому именованию, как и многое у Таранце, чуждому душе отрока, но вже не стал. Зане оченно боязливо посматривал у направлении Рама Хара. Да и оставшийся унизу, осторонь лесенки, темник дюже как-то тягостно дышал, васнь хотел догнать чумазого полкана и надавать ему оплеух. Посему мальчик торопливо направилси увысь по лесенке. Ступени которой были не шибко широкие, в сравнении с теми, шо вели с джариба у Дхавалу, одначе, усё же и не узкие, потому по ним легко вышагивал Хара, идущий сзади Борилки. Свёрху эвонту белу каменну лесенку вустилало тёмно-синие полотно, плотное и вельми пушистое, чудилось у то бул даже не холст, а меховы шкуры пошитые меже собой, оттогось и таки густые. С обеих краёв ступени огораживали завитые у одном направлении высокие, каменные, белые держаки, свёрху на каковых лежмя лёживала не мнее узкая облокотница, токмо из голубого голыша, за которую надобно було держатьси подымаясь ввысь. Ступени на лесенке были не крутыми, а поелику мальчик не стал опиратьси на те облокотницы. Сами ступени вели уверх вроде як тоже закрученно и были завиты у одном направлении, также как и держаки. Два раза обогнув коло, лесенка привела отрока и Хару к небольшому ровному пятачкому, словно повисшему у промежке от своду до полу, ограниченному белыми стенами по кругу и широкой двухстворчатой, деревянной дверью голубого цвету. Ентова дверь, обрамлённая по меже широкой златой полосой, воканчивала собой пятачок, посредине створок на водной и иной из них были выложены выпуклыми голышами тёмно-синие знаки Индры.

Поднявшись по ступеням, мальчуган остановилси на пятачке, белоснежный пол которого сохранял образ вытянутого яичка. Хара догнавши мальца, сызнова ему низенько поклонилси, а опосля подойдя к дверям, взялси за златые гриподобные ручки. Несильно толконув от собе створки, оные чуть слышно скрыпнули, точно то пропел сверчок, полкан медленно отворил их. Посем также неторопливо Хара вотпустил ручки да вставши у сторонке от проёму, на том самом пятачке, поверталси ликом к отроку и торжественно молвил: