Автор книги: Елена Айзенштейн
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Картина четвертая
ЗАМОК ВЕНЕРЫ
Монастырь не монастырь, дворец – не дворец. И монастырь, и дворец. Статуя Венеры, наскоро преображенная в статую богородицы. Несказанное обилие роз, золото, пурпур, яшма. Мраморная мозаика потолка и стен. Приятная загородная итальянская вилла какого-нибудь вельможи.
Амур (вводя за собой Аврору)
Да будет неизменный Май
Наградой за твое доверье…
Входи, невеста…
Аврора (ослепленная)
Это – рай?
Амур
Нет, деточка, – его преддверье!
Аврора
Как эти своды глубоки!
Как гулок – голос! – Сделай милость,
Скажи, здесь будут голубки,
Чтоб я любить не разучилась?
Амур (весело)
Не разучилась!! – Головой
Ручаюсь, что во всей вселенной
Нет лучше – школы.
Аврора
Голос твой
Сейчас как ветер переменный…
Глаза твои – как будто вниз
Лечу с какой-то страшной башни…
– Ох, я боюсь тебя!
Амур
Проснись!
Гляди: вокруг порфир, и яшма,
И пурпур…
Аврора
Про какой-то грот
Я в детстве помню разговоры…
Венера (в виде настоятельницы, входя)
Благословляю твой приход
В дом праведной любви, Аврора!
Амур (Авроре)
Мать Вероника! Преклони
Колена!
Аврора повинуется.
Венера
Как морская пена —
О скалы, разобьются дни —
О Вечность. – Распрями колена!
Встань! – В легком гуле голубиных стай
Там дни обманны, как валы морские.
– Пусть увядают дерева мирские! —
Не увядает монастырский Май!
(Амуру)
– Отныне, вся она – твоя,
Жених: и сном, и вздохом каждым.
(Авроре)
– Встань! Причастись из древних рук моих
Великой тайны Голода и Жажды.
– Пригубь.
Аврора, не вставая с колен.
Дрожит и кружится
Земля под пятами.
Любовная, пытка,
Любовная память.
Кровавые распри
И страстные слезы…
– Кровь, пламя и розы,
Кровь, пламя и розы…
(Бросает чашу Авроре, указывая на Амура.)
К нему ты отныне,
Гвоздем пригвожденная.
Амур (впервые – тот – древний Амур)
– Матерь! – Богиня!
Пеннорожденная!
(Припадает к ее руке.)
Музыка.
Аврора (одним движением вставая с колен)
Ангел! – Что это за звуки?
Амур
Это – ангельские лютни.
Аврора
Ангел, это не по струнам
Ударяют, а по жилам!
(Почти повелительно.)
– Что это за запах?
Амур
Ладан.
Аврора
Не обманешь, – это розы!
Тысяча кустов цветущих!
Целые сады Востока!
Ангел!
Что-то здесь неладно!
Кто-то здесь обманут! – Ангел! —
Грудь горит, как будто душу
Красным выжгли мне железом!
– Пить!!!
Венера
(единственный раз – за всю себя – человечески.)
Дитя, на эту жажду —
Нет воды.
Аврора
Вина!
Венера (уже грозно)
На эту
Жажду – нет вина.
Аврора
Кромешный
Ад в груди моей!
(Кидаясь Амуру на грудь.)
– Дай губы!!!
(Поцелуй.)
Дверь настежь. Наверху лестницы – А н г е л. Одежда как буря. Одно крыло сломано.
Ангел
О-ста-но-вись!
Этот вор – солгал!
Я как вихрь – мчал!
Я крыло – сломал!
Аврора (в объятиях Амура)
Кто ты? Что тебе надо?
Венера
Прочь,
Райский идол! – Взгляни на чашу!
Амур
Почернело кольцо, как ночь!
Эта юность – моя!
Амур и Венера (в один голос)
Наша!
Аврора (издалека)
В сердце белый туман большой…
(Прижимаясь к Амуру, чуть тревожно.)
Я не знаю, чего он хочет?
Ангел
Я пришел за твоей душой!
Амур
Этот идол тебя морочит.
– Чья ты, нежная кровь?
Аврора
Твоя.
Амур (Ангелу)
Слышишь? – Живо назад, маршем.
Аврора
У садовника – сыновья
Были в Кельне… Не вы ли – старший?
Нет? Ошиблась?
Ангел
Аврора, спишь!..
Спишь, проснись!
Венера (Амуру – на Ангела)
Какова фигура!
Ангел
Эта святость – Венера, ты ж
На груди самого Амура!
(Закрывает лицо руками.)
Аврора (Амуру, блаженно)
Тебя зовут Амур?
Амур (во всем блеске и славе)
Зовут Амур.
Аврора
Как будто рокот голубиный…
Амур – Аврора… Гулли – гурри – гур…
(Ангелу.)
Ах, помню, помню… Под рябиной
Под красной – в мужа и жену
Мы все играли… Я вздыхала.
Вы уезжали на войну,
А я платочком вам махала…
Нет? – Значит, я ошиблась вновь!
Амур (нетерпеливо)
Что ты нашла в таком уродце?
Аврора
Так, – про какую-то любовь
Сон – у какого-то колодца…
Ангел
Аврора! – Этот дом – обман.
Ты в логове Венеры темной.
Я каменный твой ангел!
Амур (Авроре)
Пьян!
Аврора
Мой ангел каменный! – Не помню.
Венера
Бесстыдник ты!
Амур
Так врать в лицо!
(Взбегает на лестницу и толкает Ангела в грудь.)
– Марш, проворонишь литургию!
Ангел (перегибаясь через перила)
– Возьми назад свое кольцо
И помни: Иисус-Мария.
Аврора
Амур! – Амур! – Амур – Амур!
(Становится на цыпочки и протягивает Ангелу деньгу)
Возьмите и идите с миром.
Рука не встретила руки. Денежка, звеня, покатилась.
Амур
На ложе из звериных шкур,
Пресыщенн <ые> брачным пиром,
Возляжем…
Аврора
Целовать меня
Ты будешь в губы – в кудри – в очи!
Ангел (на пороге)
Я буду ждать тебя три дня,
Я буду ждать тебя три ночи…
Амур (украдкой вынимая четки)
А жемчуг продадим жиду!
(С ложным пафосом.)
– Мать, распахни мои чертоги
Моей невесте!
Голос ангела
Помни, жду
На камне, у большой дороги.
Занавес.
Картина пятая
Кольцо
Логово Амура. Каменные стены пещеры, увешанные трофеями любовной и иной – охоты. Так, вперемежку: сердца, пронзенные стрелой, шкуры зверей, охотничьи ножи, флейты, – над входом, как родословное древо – оленьи рога, – в углу страшная голова вепря – самострелы, от грубейшего до резного, игрушечного, перья никем не виданных птиц, маски и полумаски.
Каменная берлога Рока – и убиральная Красавицы. На полу, на медвежьей шкуре, в одежде придворного охотника, запрокинув руки за прекрасную, как солнце, голову, – спит А м ур.
Входит Г е р ц о г и н я. Двадцать лет. Темная красавица. Черная парчовая роба – колом – от позолоты.
Герцогиня
(упираясь кончиком пальца в грудь Амуру)
Охотник, спите?
Амур
Герцогиня!
Вы здесь! – Одна! – В ночи! – Без свиты.
(Хочет встать, Герцогиня нежно и властно укладывает его на прежнее место.)
Герцогиня
А ты знаешь, что гордыне —
Одна услада: быть разбитой!
Что крепости мечта – быть взятой,
Что избранная мечта – быть сотой
По счету. – От весны двадцатой
Не охраняет сан высокий.
Амур
Как герцог?
Герцогиня
До седьмого поту
Зевает, – но верны друг другу.
Вся разница: супруг – в охоту
Влюблен, в охотника – супруга!
Амур! Я вас люблю! – Несносна
Сама себе без вас. – В отлучке
Супруг!
(Лукаво.)
– А я у старой крестной
Ночую нынче…
(Смеется.)
Амур (уже окончательно войдя в роль)
Дайте ручку!
Голос Авроры
– Спи, сыночек,
Спи, сынок.
Спи, стрелочек,
Ангелочек,
Как челнок – Твоя лежанка…
Герцогиня
Кто это поет?
Амур
Служанка.
Герцогиня
Смазливенькая?
Амур
Д-да… мила…
Мила… Верней сказать: была
Мила… Любовь не в меру – рубит
Как топором. – Не в меру любит.
Герцогиня
Кого баюкает?
Амур
Сынка.
Герцогиня
Чьего?
Амур
Немало у щенка
Отцов, но и щенят изрядно —
У каждого отца…
Герцогиня
– Наглядно.
Голос Авроры (снова явственней)
…Спи, сыночек,
Спи, сынок!
Твой отец —
Лихой стрелок.
Мало в темных рощах – дичи,
Целый мир ему – добыча,
Насмерть ранит – сердца!
Будь добрее – отца!
Спи, сынок!
Сыночек, слушай!
Убивать живую душу
Нет греха – тяжелей!
Юных женщин – жалей!
Не бери ты лук и стрелы,
Вырастай ты – ангел белый,
И в блаженном раю
Вспомни матерь твою!..
Герцогиня (вставая)
Ребята, тряпки, люльки, соски…
– Прекрасным радостям отцовским
Предоставляю вас.
Амур (капризно)
Куда?
Герцогиня
Прощай, Амур. Я не горда.
Но все ж, блюдя обычай предков…
Амур (уже влюбленно)
Богиня!
Герцогиня
…не приму объедков.
– Прощайте.
(Брезгливо обходит брошенную на полу розу.)
Амур
Я до гроба – ваш!
Герцогиня
Прошла сиятельная блажь.
(У выхода.)
Прощайте.
Амур
Герцогиня, поздно
Шутить!..
(Настигает ее, заключает в объятия.)
Герцогиня
Пусти!
Амур
Не жить нам розно!
Смотрите, я плохой шутник!
Послушайте, на краткий миг
Сокройте звездный лик…
(Откройте потайную дверку.)
Герцогиня (полусмеясь)
Апостол!
Амур
…за дверью сей!
Герцогиня (уже спрятанная)
Считаю до ста.
Амур
Ав-ро-ра!
Через некоторое время – явление А в р о р ы. Дитя стало женщиной, счастливая – несчастной. – Тон прежней Авроры.
Аврора
Господин!..
Амур (с лицемерной ласковостью)
Опять
Не спишь, голубка.
Аврора
Милый, – мать
Такой бессонницей – за ночи
Другие платит. Спит сыночек.
Амур
Иди и ляг.
Аврора
…Как два крыла
Сложил ручонки. – Я спала —
Часочек.
Амур (взрывом)
Святость, бледность, милость, —
Как призрак! – Что ж тебе приснилось?
Аврора
Поломанное – как всегда —
Крыло – и темная вода.
Амур (развязно)
Аврора, нынче ж ночью
<пропуск в рукописи>
Безделицу прошу на память.
Так – ленточку – кольцо на палец.
(Играет ее колечком.)
– Готовь мне жирного тельца!
Аврора
Но ты ведь знаешь, что кольца
Никак не снять мне!
Амур
Мигом сдернем!
Давай-ка руку!
Аврора
Палец с корнем
Скорее вырвешь!
Амур работает над кольцом. Аврора кривится от боли.
Амур
Ну-ка! Ух!
– Тень! – Привиденье! – Черный дух!
Злодейка! – Ведьма!
Аврора
Милый! Милый!
Ты пахнешь кровью!
Амур
Ты могилой
Пропахла!
Аврора
Ради всех святых —
Разбудишь сына!
Амур
Твой жених —
Сам Князь Полночный!
Аврора
Милый, сжалься!
Амур
Уж знаем сами мы – с какого пальца
Такие кольца! – Кто – во мгле
Твой ангел об одном крыле!
– Вон!!!
(Топает ногами, – доигрался до настоящей ярости.)
Аврора
Сына пощади!
Амур
Ублюдка?
В мешок – и в воду!
Аврора
Бог рассудка
Тебя лишил!
Амур
Черт в люльке!
Аврора
Ложь!
На ангела похож!
Амур
Похож – На ангела? – Вон! – Или с мосту —
Обоих!
Герцогиня (за дверкой)
Досчитала до ста.
Прощайте!
Амур
От влюбленных дур
Лоб заболел!
Герцогиня (входя)
Амур!
Аврора (уходя)
– Амур!..
Занавес
Картина шестая
Ангельский благовест
Колодец св. Ангела – без Ангела. Липы в цвету. Четыре часа дня. На каменном ободе колодца – В е н е р а, в виде почтенной сводни. Черное платье, белый чепец, на груди толстая золотая цепь. Рядом с ней миска с едой. В руках чулок, который она, конечно, не вяжет.
Венера
Ox-ox-ox! – Грехи наши тяжкие!
У соседней вдовы три чашки я
Кофейку дарового выпила, —
А уж сахару сколько всыпала!
(Хнычет.)
Нет у матери сына-пахаря,
Все до нитки проели-пропили!
Не жалейте же чужого сахара!
Не жалейте же чужого кофия!
Зуб последний – и тот качается…
Плохо славная жизнь кончается!
Ох-ох-ох! Плохой доход —
Лысый лоб, да впалый рот,
Да в корявых пальцах – спицы!
Спицы, спицы, плясовницы,
Спицы, быстрые девицы!
Я б сама пустилась в пляс,
Каб по швам не разошлась!
Щеки дряблы, ноги слабы,
И всего одна услада:
Что колодец пересох,
Ангел каменный издох!
Молодцы́ – в собор – на бочке,
Под кусты-хвост в зубы – дочки,
Поп – и тот дружит с жидом,
Где ни плюнь – веселый дом!
Каб не старость, ворона черная,
Все бы губы о губы стерла я
У кисейного, у окошечка…
Из-за группы лип показывается А в р о р а. Если в прежней картине она – тень, сейчас она – привидение. – Но прелестное! – На руках спящий ребенок в тряпках.
Аврора
Ты не дашь ли мне, бабка, ковшичка?
Венера
Что й-то больно заплаканы,
Девка, очи хорошие?
Аврора
Как же, бабка, не плакать мне?
Я с ребеночком брошена!
– Значит, нет у тебя ковша?
Венера
И слепа ж ты, моя душа!
Аль не видишь – становься с краю —
Что в колодце вода – сухая?
Дай-ка, де́вица, из мешка,
Чем рассеяться. Ешь, не охай!
– Значит, де́вица, без дружка —
И с ребеночком. – Дело плохо! —
Было б лучше – пригнись ушком! —
Без ребеночка – и с дружком…
(Шепчет ей что-то на ухо.)
Аврора (отшатываясь)
Я! Чтоб сына!
(Прижимает ребенка к себе.)
Венера
Да я без зла,
Так, сболтнула, ошиблась, старая.
– Расскажи-ка теперь, сударыня,
С кем ребеночка прижила?
Был он знатный, аль так, простой?
Сын купецкий, аль так, бездомный?
Аврора
В сердце точно туман густой,
Даже лика его не помню…
Венера
Может, старый какой урод?
Аль монах какой? – Бабье дело! —
Аврора
Помню только, что алый рот
Да за поясом…
Венера
Ну-ка?
Аврора
– Стрелы.
Венера
Так охотничек? – Так. – Аха́.
(В это мгновение узнает Аврору. Наклоняясь над ребенком.)
Тыщу первый внучек – здорово!
Нет, такого уж жениха
Нам с тобой не сыскать второго!
Сам Амур это был. – Твой бал
Пышно начат. – Сам Бог влюбился! —
– А за что он тебя прогнал?
Аврора
А за то, что мне Ангел снился.
Венера
Ангел? Бог? – Дитя, бог с ними,
С крыльями, да с счастьем тяжким.
Ты богов оставь – богиням,
Ангелов оставь – монашкам.
Брось крылатые игрушки!
Веселей – клянусь Венерой! —
Просто-напросто – подушкой
Стать любому кавалеру!
Слушай, девка! Здесь недаром
Мы сошлись, – на радость людям!
Хочешь сделку? Хочешь – будем
Я купцом, а ты – товаром?
Чудо-лавка! Как святыню
Разряжу тебя в уборы.
А над входом-по-латыни:
«Дом Венеры и Авроры».
Нынче день у нас – суббота,
Скоро день Венерин – вторник.
Посмотри-ка: без заботы —
И ребеночка прокормишь.
По рукам? – Молчишь? – Ну, молча
Хоть кивни, коль стыдно – губкам.
Я тебе свой опыт волчий
Одолжу, а ты мне – зубки.
Прибыль – пополам. С ответом
Поспеши, а там за дело —
Дружно!
Аврора
Ангел мой пресветлый!
Венера
Что?
Аврора
Колечко побелело!
Венера
(с разгорающимися глазами)
Будут гости даровые:
Княжьи первенцы, подростки,
Церковь…
Аврора (над кольцом)
Иисус-Мария!
Венера
Что еще?
Аврора
Блестит, как слезка!
Звон колокола.
Благовест!
Венера
Сынок твой князем
Будет в красном весь, в атласном.
Аврора (сложа молитвенно руки)
Ангельская весть!
Венера
Грязь грязью!
Подыхай с щенком!
Аврора
(смотрит на нее, на ребенка – руки расплетаются – и – с бесконечной усталостью)
– Согласна. —
Из-под липы – в синем звездном плаще – Богоматерь. В руках высокая – как лилия – серебряная чаша.
Богоматерь
– Нет! —
Как смеешь в мой светлый день,
Тварь, торги заключать?
При виде ее Венера съеживается на земле, как жаба, Аврора падает на колени.
– В ту гору
Заключаю тебя навеки!
В е н е р а на четвереньках уползает.
Аврора (протягивая руки)
Богородица – Свет!
Богоматерь (с бесконечной благостью)
Аврора!
– Милое мое дитя!
Ради майския субботы
Я у мальчика Христа
Выпросила дар великий:
Чашу полную сию,
Душу вольную твою.
Кто земное божество
Возлюбил, кому небесный
Ангел снился – тот любить
Земнородного не может.
Роза, здесь тебе не цвесть!
Слушай Ангельскую Весть!
В этой чаше – свет и темь,
В ней и Память, и Забвенье.
Память о большой любви
И забвение – о малой.
Пей, омой свои уста
В чаше Памяти – Забвенья.
(Наклоняет чашу. Аврора пьет.)
Ангельская музыка. Аврора встает, как зачарованная обходит колодец – и ликующим голосом – неким любовным аллилуйя.
Аврора
– Весь колодец осушу —
Не забыть!
А колечко если сброшу —
Всплывет!
Оттого что я тебя
Одного —
До скончания вселенной —
Люблю!
(Глядит, глядит, и)
Но где ж ты, пресветлый?
Иль взор мой не зряч?
Ослепла! Ослепла!
Богоматерь
Девица, не плачь.
Тебя не оставим
Меж темных и злых, —
На облачной славе —
Теперь твой жених.
О, бедные люди!
– Нет, рук не ломай! —
Он помнит, он любит,
Он ждет тебя в рай.
Аврора
А как же с сыночком?
Богоматерь
(улыбаясь)
Их много – в Саду!
К другим ангелочкам
Его отведу.
Занавес. Последние струи ангельской музыки.
Пьеса задумана в марте, начата 14 (27) июня 1919 года, кончена 1 (14) июля 1919 года
«Событие природы»: лирика 30-х годов
«Дагерротип души»
Природа неизменно права,
только человеку
присущи
ошибки и заблуждения. (1829)
«Разговоры с Гёте»
Природа в цветаевской лирике 30-х годов, ввиду почти полного отсутствия эротической темы, оказывается вместе с темой творческого ремесла самой насущной. Жизнь воспринималась адом, природа ― райским садом, была СОБЫТИЕМ, НОВОСТЬЮ, ЧУДОМ. Две темы: творческая (неоконченная поэма «Автобус», цикл «Стол», диптих «Отцам», стихи «Двух станов не боец, а если – гость случайный…») и природная («Дом», «Бузина», «Тоска по родине», «Куст») – вызываются к жизни зачастую стихами Бориса Пастернака, диалогом и соревнованием с ним, братом-поэтом, творчеству которого посвящены статьи «Эпос и лирика современной России» (1932), «Поэты с историей и поэты без истории» (1933).
Сообщение о том, что Пастернак влюблен, Цветаева получила в письме сначала в феврале 1931 года от Р. Н. Ломоносовой, а потом уже от самого Пастернака в марте 1931 г. Если в Чехии ей казалось, что «Москва за шпалами, то в июне 1931 года она осознает: ей не к кому ехать в Россию. В письме Борис Леонидович чувствуя отчасти женскую обиду Цветаевой, оправдывался перед ней за свое новое счастье, утешительно утверждал мысль о ее гениальности, писал об отзывах на ее произведения своих знакомых, сообщал, что начал подумывать о ее возвращении, просил написать ему в Киев, правда, на имя Зинаиды Николаевны Нейгауз (ЦП, с. 538). Июньское письмо показало Цветаевой истинное положение вещей: Пастернак видел в ней только поэта, его письмо оскорбляло в ней любящую женщину. Эпистолярный удар, полученный из-за пастернаковской новой любви, послужил импульсом к стихотворению «Страна», в котором Цветаева оплакивает невозможность вернуться «в дом, который – срыт». Раньше она писала Пастернаку на Волхонку– в письме от 5 марта 1931 года Пастернак просил ее временно адресовать письма на квартиру Пильняка. Возвращаться даже мысленно некуда! Об этом четверостишие, записанное во время работы над стихотворением «Страна»:
В дом – да мне / иным и снится
Перестал – родной!
Кроме как в землицу
Некуда домой
РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 22, л. 22 об.
Отсюда попытка увидеть дом не в России, а в парижском предместье, в Мёдоне. Стихотворение «Дом» (впервые опубликовано: // СЗ, 1933, №51, без даты), написанное 6 сентября 1931 года, рисует дом цветаевской души, утопающий в зелени, дом-крепость и дом-сад, зеленый пережиток прошедших лет, одинокий, смотрящий собственные сны, отгороженный от времени и, несмотря на 150-летнюю историю, юный, укрытый от жизни листвой и стихами. Цветаева редактирует «Дом» в «пушкинской» тетради, и в образе дома, прячущегося «под кудрёй плюща» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 22, л. 49 об) – сходство с курчавым Пушкиным. Окно цветаевского дома хранит «завет / Отцов» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 22, л. 52 об), пушкинский завет. Сбоку в черновике приписано: „ <завет> / высот» (Там же). Цветаева думала о поэтической преемственности, о своих корнях. У нее была потребность ощущать какую-то опору в мире, где она выглядела пережитком, как воспетый ею старинный особняк. В стихотворении «Дом» она убежденно говорит, что кончит жизнь «от улицы вдали», укроется за стихами, «как за ветвями бузины». Тетрадь – уединенное жилище, в которое уходит поэт из бесприютной жизни. Ее дом зеленооконный, как ее зеленые глаза, как листва деревьев, которые она так любила. Образ оконного стекла являлся метафорой ее одиночества поэта, метафорой отрешенности, сдержанности, строгости, сновиденности, стихийности поэтического слова. Цветаева искала вариант 22—го-23 стиха:
Стекла, надежного к <ак> ты
Стекла, дремуч <его> к <ак> сон
Стек <ла> холод <ного> к <ак> лед
Стекла не знающ <его> лет
Сте <кла> глядящегося вглубь
Себя:
Стекла, надеж <ного> к <ак> сталь
Стекла глубокого к <ак> сон
Стек <ла>, не ждущего минут
Сроднилась с глубино <й> кают
РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 22, л. 49 об-53.
Окончательный текст:
Стекла, дремучего, как сон,
Окна, единственный закон
Которого: гостей не ждать,
Прохожего не отражать.
Марине Ивановне хочется всматриваться в прошлое, как в старые фотографии, чтобы вернуть минувшее в слове. Несмотря на то что ей уже 39 лет, она ощущает себя еще такой молодой: «Из-под нахмуренных бровей / О зелень юности моей! / Та риз моих, та бус моих, / Та глаз моих, та слез моих». О вынужденности своего поэтического молчания в черновиках «Дома», Цветаева писала: «Дом предрассудок, дом / Кляп в рот». В окончательном тексте последние строки станут более лиричными, акцент будет дан на несовременности поэта, на утаенных в его душе богатствах, на верности юношескому мифу о Поэте, который не пишет на злобу дня, живет в своем уединенном мире: «Меж обступающих громад / Дом пережиток, дом магнат, / Скрывающийся среди лип. / Девический дагерротип / Души моей».
Трагический пафос выражен в «Бузине», которую Цветаева начала писать 11 сентября 1931 года в Мёдоне, а завершила – 21 мая 1935 года в Ванве, незадолго до приезда во Францию Пастернака (впервые «Бузина» опубликована в кн. : Цветаева М. Избранное. М., 1961. «Бузине» посвящена статья Т. Кузнецовой «Верьте музыке»: Цветаева и Штейнер. Поэт в свете антропософии. М. : Прицельс, 1996, с. 138—155).»… Как за ветвями особняк /, я́ за стихами так», – пишет Цветаева во время работы над «Домом». «Бузина» по смыслу явилась продолжением «Дома». В «Бузине» та же мольба о доме, только не из камня или кирпича, о доме Природы, который нужен поэту «вместо Дворцов Искусств» – здесь ироничный пассаж в сторону СССР, она вспоминает Дворец искусств на Поварской, где бывала в революцию, чуждается всякой массовости. Древесно-природное начало – родина уединенной души:
Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена,
Зеленее, чем плесень на чане!
Зелена, значит, лето в начале!
Синева – до скончания дней!
Бузина моих глаз зеленей!
Зеленый и синий цвет – символы цветаевского двоемирия, любви к природе, лазори неба и творческого моря. В тетради1931г. во второй строфе с бузиной ассоциируется звон, связанный с творческим началом, с музыкой лирики, с высокой болезнью искусства: «А потом – на какой-то заре/ Вдруг проснешься – аж звон в голове/ от бузинной <пропуск в рукописи> трели». (ЧТ23, л. 9). Любопытно сопоставить католический и мусульманский варианты 7—8 стиха этой строфы 1935 г. с окончательным, русским:
А потом через ночь – плащом
Кардинальским! – вся кровь плющом
__
А потом через ночь – Аллах
Милосерден! – аж резь в глазах.
РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 3 об.
А потом – через ночь – костром
Ростопчинским!
В окончательном тексте – вызывающий восторг костер самоистребления. Эпитет «пузырчатой» был связан с музыкальной трелью. Цветаева вспоминала Моцарта, его Розину, Фигаро: «От бузинной Розинной трели» (ЧТ-26, л.3). Музыка – аккомпанемент детства, бузина – источник душевно-духовного становления.
– в очах красно
Не росла бы под бузиной
Может выросла бы – иной… —
РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 4
размышляет Цветаева в тетради 1935 года. Стихотворение – попытка защиты собственного внутреннего мира и памяти детства, защита Прошлого. Цветаева все еще страстно любит жизнь и пишет о болезнях своего века через образ меняющегося бузинного куста. В черновой тетради 1931 года, в третьей строфе, бузина, как и в окончательном тексте, и рай, и ад одновременно: «о рай мой красный! / Из всех ягод зеленых – о яд! – / Та, которую не́ едят (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 5 об). Ядовитость бузинного куста напоминает пушкинский «Анчар» (1828), упомянутый Цветаевой в «Крестинах» в качестве яда брачных уз, смертоносного для души. У Пушкина древо смерти растет в пустыне, у Цветаевой – в России. Первоначальная редакция третьей строфы 1931 г.:
Бузины… Не звени! Не звени!
Без того уж раздразнены
Губы зовом твоим напрасным!
Как не помн <ить> / жаждать тебя всечасно
Из всех ягод зеленых – о яд! —
Та, которую не́ едят.
РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л.5об.
Окончательная редакция 1935 г.
Бузины – до зимы, до зимы!
Что за краски разведены
В мелкой ягоде слаще яда!
Кумача, сургуча и ада —
Смесь, коралловых мелких бус
Блеск, запекшейся крови вкус.
Как показывает сопоставление третьей строфы, окончательный текст полон жутких, драматичных символов: кумач советских знамен, яд и ад, сургуч печатей, запекшаяся кровь. В беловой тетради (БТ-7), заполнявшейся в 1938 году, Цветаева продолжала искать необходимые варианты третьей строфы «Бузины». Эпитет «страшный» неоднократно звучит в тетради: «О бузинная страшная / сыпь и кипь» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 5); «Красно-страшная сыпь и кипь» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 5 об). Бузина связана с рождением в мир, взрослением, любовью, творчеством, прощанием с революционной Россией, отъездом в эмиграцию, существованием в «уединении груди» и гибелью:
Бузина казнена, казнена!
Бузина – целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых, —
Веселейшей из всех кровей:
Кровью лета – твоей, моей…
И даже метафора «кровь лета» вызывает грустные ассоциации, потому что летом от чахотки умерла мать. Черная бузина – напоминание об одиночестве и смерти, трагическая нота прощания. Мысль о детях в первоначальной редакции и в окончательной, где потомки названы новосёлами, кажется, идет из пушкинских стихов о Михайловском, из «Вновь я посетил…»:
Первоначальный вариант 1931 г.:
А потом – журавлиный клин,
А потом – из-за спин
– Дети, шею себе свернете! —
На котором – на повороте
Возле дома, который пуст —
Одинокий бузинный куст.
РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 9.
Окончательная редакция 1935 г.:
А потом – водопад зерна,
А потом – бузина черна:
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
…Над калиткой, стонавшей скрипкой,
Возле дома, который пуст,
Одинокий бузинный куст.
В письме к Тесковой из Мёдона, 27 января 1932 года, сквозит тоска по особому миру души, который связывался для Цветаевой в тот момент с поэтичной Чехией, с перепиской с Тесковой, с норвежским эпосом Сигрид Унсет: «К Вам бы я приехала домой, в мир Сигрид Унсет и ее героев, не только в их мир и в их век, но в их особую душевную страну, такую же достоверную как Норвегия на карте» (МЦТ, с. 160). Норвегия в данном случае – лишь способ сказать, до какой степени для поэта реален мир мечты. «… не правда ли – у нас столько же душ, сколько языков, на которых мы пишем» (VII, 473), – так начинает Цветаева свое первое французское письмо Ариадне Берг, дочери бельгийского инженера, русской по материнской линии. Первые девять писем написаны Ариадне Берг по-французски. Черновики стихотворения «Бузина» говорят о том, что Цветаева во время работы над ним думала в нем о России, писала о своей русской душе. «О бузинки российской жизни / Новой <!> “ (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 8), – возглас в тетради 1931 года. Слова «бузинный» и «русский» в рабочих материалах 1931 г. стоят рядом. Бузинный куст рос для нее в глубине России, в Тарусе, где на берегу Оки прошло ее детство. Первоначальная редакция 1931 г.:
Садоводы моей страны!
Из-за ягоды бузины,
Мне, калужской моей Тарусы,
Из-за цвета и из-за вкуса.
РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 7.
Окончательная редакция 1935 г.:
Новоселы моей страны!
Из-за ягоды-бузины,
Детской жажды моей багровой,
Из-за древа и из-за слова:
Бузина (по сей день ночьми
Яда, всосанного очьми…)
Вариант третьего стиха седьмого четверостишия в ЧТ-23, л. 9: «Той, зловредной ну той, багровой – ». Как видим, Цветаева убирает эпитет, дав светлыми воспоминания о бузине и России детства. По-прежнему бузинный куст вызывает волнение, сопряженное отчасти с «пиитическим» ужасом (Пушкин). Строки письма Цветаевой к А. А. Тесковой от 7—го июня 1936 г., посвященного короткому путешествию в Брюссель, подчеркивают, что образ бузины продолжал ее волновать и позднее: «В Брюсселе я высмотрела себе окошко (в зарослях сирени и бузины, над оврагом, на старую церковь) – где была бы счастлива. Одна, без людей, без друзей, с новой бузиной» (МЦТ, 254). Этот фрагмент показывает, что в восприятии куста имеет значение не территория, не местность, не страна, а поэтичность вида из окна.
Свои взаимоотношения с бузиной и с Россией в черновике 1931 г. Цветаева выразила следующей метафорой: «Против сердца и против воли / – Знамя! – связь меж тобой и мной… / Я бы века болезнь – бузиной / Назвала» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 8). Окончательный вариант финальных строк стихотворения был найден еще в 1931 году:
Бузина багрова, багрова!
Бузина – целый край забрала
В лапы! Детство мое у власти.
Нечто вроде преступной страсти
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь – бузиной
Назвала…
Мёдон, 11—го сент <ября> 1931
Вероятно, эти строки следует читать буквально: бузина – сила, соперничающая с советской властью, которой не отдала мир детских воспоминаний поэта. В рукописи 1931 г. Цветаева рифмует огнекистую бузину со стихом, говорящим о рождении в России как о роке: «И – рождения грозный рок» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 6об). Эпитет «огнекистая» бузина сближает ее с рябиной. И в черновиках 1935 года бузина древесная «родня» поэта, обольщающая и пугающая: «Как живется тебе, – родня / Бузина без меня, без меня…» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 5 об); бузинный сад – соблазн жизни и пагуба – « (Сад тиранов и террористов!)» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 2 об). Не случайно Цветаева заканчивает стихотворение в полугодие гибели Гронского : «Vanves, 21го мая 1935 г. (полугодие гибели К. П. Г. – Сергиевское Подворье)» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 26, л. 6 об). Комментарий в БТ-7, л. 120: «Медон, 11го сентября 1931 г. Дописано в Vanves (руина) 21го мая 1935 г. – полугодие с гибели Н. П. Г <ронского>», – и стихотворение оказывается уже не только о Цветаевой, а шире – о судьбе ее семьи, судьбе русских поэтов и России.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
