Текст книги "Девочка, которая спит. Девочка, которая ждет. Девочка, которая любит"

Глава одиннадцатая. Неудачная попытка

Тася глянула в окно и заторопилась.

– Дождь кончается. Скоро Ванька придет. Только ты ему ничего не говори. А то еще сложнее будет врать родителям.

Она скинула халат – и снова затряслась. Но решительно направилась к дверям. Я поплелся следом. Дождь почти прекратился, но стало еще холодней. Сам я уже не замечал ни ветра, ни холода, только жаль было Тасю, которая даже двигалась с трудом, так дрожала. Чтобы немного согреться, мы почти бежали. Иногда я застывал на месте, чтобы прислушаться. Нет, кажется, все было тихо. Вдруг Тася замедлила шаги и взяла меня за руку. Ладонь у нее оказалась неожиданно горячая.

– Вот здесь они меня подстерегали.

Я в ответ сжал ее ладонь покрепче и повел дальше. Через несколько метров мы увидели на ветке сумку, выпотрошенную и почти разорванную по шву. Я молча снял и протянул ее Тасе, но девочка отшатнулась, спрятала руки за спину.

– Брось, все равно ее не починить. Не хочу брать в руки после этих уродов.

Я размахнулся и зашвырнул несчастную сумку подальше в кусты, чтобы не была видна с дороги. Через минуту впереди показались домики поселка. Тася резко затормозила.

– Дальше я сама пойду, – сказала она. – Дойду до следующего переезда, чтобы не столкнуться с братом. А ты возвращайся в дом и обязательно переоденься.

Я кивнул, но остался стоять на месте. Меня мучил вопрос, который я никогда бы не посмел озвучить. Но уйти, не зная ответа, было просто невыносимо. И кажется, Тася поняла, что меня волнует.

– Ты не думай, что я больше не приду, – сказала она и немного покраснела. – Приду, но постараюсь одна не ходить через лесок.

– Ладно, – выдохнул я.

Тася махнула в воздухе ладошкой и побежала вглубь поселка. Но через пару шагов остановилась, посмотрела на меня через плечо с почти веселой улыбкой и кивнула:

– Не бойся. Я знаю, что ты ни в чем не виноват.

И понеслась дальше.

А я вернулся в лесной домик все в таком же оцепеневшем состоянии. Когда часов в девять вечера стало ясно, что Ванька сегодня не появится, я, хоть и мучился от голода, был этому рад.

Промаявшись до полуночи от тревожных мыслей и голода, я все-таки заснул. И увидел Иолу.

Она здорово изменилась с тех пор, как я перестал ее видеть. Похудела, лицо стало еще более мрачным. Темные волосы, давно не чесанные, со сна стояли дыбом. И она по-прежнему была в больнице, все в той же палате. Я увидел, как она садится на кровати, стремительным движением набрасывает на плечи халат и идет к двери, шаркая ногами, низко опустив голову.

Вот так, глядя себе под ноги, Иола прошла мимо спящей на посту медсестры, свернула в закуток за столовой и замерла там. Губы сжаты так плотно, будто вовсе нет. Потом вдруг девочка разлепила их и произнесла, усмехаясь:

– А ты быстро бегаешь!

Почему-то эти слова меня ужасно разозлили, и я сказал:

– Хорош издеваться!

Она снова поджала губы. А я задал вопрос, который меня ужасно интересовал:

– Слушай, а откуда ты знаешь, что я сейчас тебя вижу?

– Очень просто, – хмыкнула Иола. – Раз ты сегодня смог услышать мой голос, значит, действие таблеток закончилось. Ужасные таблетки в этих больницах, после них неделями ничего нельзя видеть.

– А нам обязательно друг на друга любоваться? – спросил я. – Ты что, все это время наблюдала за мной?

– Ну, меня тоже одно время накачивали всякой гадостью. Через капельницу. А сейчас таблетки дают, но я давно научилась эту дрянь потихоньку выплевывать. Хотя, конечно, любоваться на тебя целый день – еще тот кошмар!

– Мне это не нравится, – пробормотал я. – Надо что-то с этим сделать.

– Что, например?

Я промолчал. Что я мог предложить? А Иола вдруг заговорила так громко и горячо, что я перепугался – не примчалась бы медсестра.

– Ты думаешь, я не старалась понять, почему это с нами происходит? Книжки доставала, у врачей выспрашивала! Нигде, нигде не описан такой случай, как у нас! Знаешь, что самое близкое?

– Что?

– Сросшиеся близнецы. Слышал о таких? Так даже их научились разделять.

– Но мы же с тобой не близнецы!

– Конечно нет, – поспешно согласилась Иола. – Мы вообще не родственники, я проверяла. Мы родились в один год, но я – на два месяца раньше.

Голос ее задрожал на этих словах. Я догадался, о чем Иола подумала: эти первые два месяца жизни она могла засыпать и просыпаться по собственному желанию. Да, нельзя не признать: ей приходилось куда хуже, чем мне.

– Слушай, это ты все подстроила? – спросил я. – Ну, в школе, в моей квартире, и… с Тасей?

– Конечно я! – с вызовом произнесла Иола и вскинула голову. – Я же обещала, что отомщу тебе. Мне хотелось, чтобы ты понял, каково это, когда тебя засунули в больницу для хроников и забыли о твоем существовании навсегда!

– Но я тоже лежал в больнице!

– Ага, а родители тебя каждый день навещали! И друзья. А я хотела, чтобы они начали видеть в тебе чудовище, бояться тебя.

– И как ты все это провернула? – спросил я. Никакой злости на Иолу я почему-то больше не чувствовал.

– Да уж провернула! – огрызнулась девочка. – Зря, что ли, в этой поганой больнице столько времени парюсь? Я тут каждую щель изучила. Научилась выбираться из отделения. Однажды ночью в общем холле познакомилась с двумя парнями. Один – конченый псих, а другой вроде ничего, соображает. Ну, ты их видел. Они давно уже нашли способ сбегать из этой больницы в любое время. Я им давала деньги и продукты – родители иногда передают через знакомых. А взамен попросила кое-что для меня сделать. Они местные, легко было их отправить, куда нужно.

– Да уж. Что же в конце испугалась?

– Девчонку стало жалко, – со вздохом, похожим на сожаление, ответила Иола. – Эти типы что угодно могли с ней сделать. Они вообще-то не очень опасные, но звереют, если их боишься. Я и сама ужасно перепугалась, что ты меня не услышишь.

– Ладно, проехали, – сказал я, хотя Иола и не просила у меня прощения. – Лучше подумаем, что делать. Может, я все-таки приду к тебе в больницу?

– И что это даст? Тебя никто не пропустит. Скажут, чего ради навещать спящую? А по-другому ведь не получится.

– Так что же тогда?!

Иола вдруг как-то подобралась, глаза загорелись, и на щеках даже выступил румянец.

– Вообще-то я кое-что придумала, – сказала она. – Я сама к вам приду.

– Куда?!

– Ну, к тебе домой, когда ты туда вернешься. Ты же не будешь всю зиму сидеть в этой развалине.

– Иола, да как это возможно?! – воскликнул я. – И зачем?

– Ты ничего не понимаешь! – привычно разозлилась на меня Иоланта. – Это единственный выход. Я приду, когда ты будешь спать, и все объясню твоим родителям. Они не могут не поверить – я ведь столько про тебя знаю. И про то, как я этих психов наняла, расскажу, и тогда тебя в больницу не отправят. А потом ты проснешься, а я немедленно засну. Такое разыграть нельзя. Тогда они точно начнут шевелиться. Ну, может, свяжутся с моими родителями, обратятся к ученым. Может, и есть какой-то способ, чтобы нас… разделить.

– А как ты до моего дома доберешься? – спросил я. – Я ведь могу проснуться в любой момент, сама знаешь. А уж если ты начнешь среди ночи в нашу дверь ломиться – точно проснусь.

Иола с трудом дослушала мои доводы до конца.

– Это я продумала. Выпьешь снотворное, которое у твоей мамы в шкафчике стоит. И даже не будешь видеть, что там я делаю. А я тут как-то ночью поболтала с одной соседкой и узнала, что она училась в той же школе, что и ты. Она рассказала, как до нее добраться. А как ты от школы домой идешь – это я сотню раз видела.

Я задумался: в этой задумке был смысл. Вернусь домой. Потом явится Иола. И родители нас выслушают – поочередно, разумеется, – у них же просто не будет выбора.

– Когда это дело провернем? – спросил я.

– Завтра, – тут же ответила Иола. – Днем ты вернешься домой. А я ночью попрошу ребят вывести меня на свободу. Медлить нельзя: послезавтра их переводят в другую больницу, а у меня нет ключей от входной двери.

– Ладно, – сказал я.

Мы еще некоторое время обсуждали детали. А потом я проснулся.

Ванька примчался ко мне прямо с утра. От образа положительного ученика в нем мало что осталось. Под левым глазом красовался огромный фингал, а сплющенный пакет с бутербродами друг вытащил из-под свитера.

– Что вчера было? – спросил я.

Иван только рукой махнул:

– А, понимаешь, пошел в школу, и на лестнице столкнулся с двумя уродами из одиннадцатого. Они начали прикалываться насчет того, что я типа в отличники лезу. Пришлось с ними разобраться. Слабачками оказались: один еще сумел уползти, а второй под школьной лестницей минут пять в отключке отдыхал. Ну, вызвали родителей, и понеслось. В общем, до самой ночи. Вот и не смог к тебе смыться.

Я подумал, что все сложилось совсем неплохо. Если Разины вчера полдня проторчали в школе, значит, Тася имела возможность привести в порядок одежду и вообще прийти в себя.

– Ты герой, – сказал я. – А я сегодня домой возвращаюсь.

Ванька заметно приуныл. Странно, неужели ему так нравится сюда таскаться? Огромной ладонью он потер ухо и со вздохом произнес:

– Опять, значит, с полицией общаться? Для моих уже многовато будет.

– Никакой полиции, – заверил я. – Просто явлюсь домой и скажу, что прятался в заброшенном доме за городом. Про тебя разговора не будет.

– Нет, так не пойдет! – мужественно запротестовал мой друг. – Я же обещал, что пойду к твоим предкам и подтвержу, что ты ничего не сломал и не порушил.

Я покачал головой:

– Не нужно. План несколько поменялся. Я пока не могу тебе рассказать, но потом – обязательно.

На этом и порешили. Вместе дошли до переезда, а потом до дома шли разными улицами, чтобы не вызывать подозрений.

Дверь открыла Кира. Она застыла на пороге, глаза широко распахнуты, рот приоткрыт. Потом обеими руками схватила меня за плечи и втянула в квартиру. И сразу унеслась куда-то, как оказалось – к телефону. Через пару секунд я услышал ее задыхающийся голос:

– Мама, Алешка вернулся!

Отец с матерью примчались домой вместе. Сначала дружно ощупывали меня и старались уяснить степень моей сохранности, потом, конечно, начали чередовать выговор с допросом. Не помню, что я отвечал: голова была занята мыслями о предстоящей ночи.

Я с трудом продержался до вечера. Мать и отец с меня глаз не сводили, даже в комнате одного не оставляли. Да я туда и не стремился – целый день отъедался на кухне и никак не мог отойти от холодильника. Едва стемнело, я сказал родителям, что ужасно хочу спать, а завтра расскажу им все в подробностях. И меня отпустили с миром.

Но нужно было еще раздобыть таблетки. Я зашел в ванную, нашел баночку, про которую говорила Иола. Всю взять побоялся – вдруг мать хватится, – просто отсыпал в нагрудный карман горсть. На всякий случай, хотя Иола несколько раз повторила, что достаточно будет и двух таблеток.

Когда я уже лег в постель, в комнату на цыпочках вошла мама. Она присела у меня в ногах и взяла за руку, как раньше, когда я был совсем маленьким. Даже в полутьме я заметил на ее щеках полоски слез. И сам едва не разрыдался.

– Мам, да все со мной нормально, – сквозь спазмы в горле прохрипел я. – Ты скоро сама поймешь, что все хорошо.

– Ладно, Алеша, договорились, – ласково проговорила мама и погладила меня по руке. – Главное, ты вернулся.

– Только не отправляйте меня в больницу, ладно? – против своей воли ляпнул я. Почему-то мне казалось, мать непременно ответит, что все в порядке, не отправят. Но она сказала совсем другое:

– Нужно немного подлечиться, сынок. А потом все наладится. Ты ведь уже лежал в больнице, знаешь, что бояться там нечего.

Я промолчал. Ничего, после сегодняшней ночи они живо передумают.

– Я пойду, – вздохнула мама. – Знаешь, мы ведь с отцом, кажется, вообще не спали с того дня, как ты пропал. Нужно хоть немного отдохнуть.

Тут я сильно огорчился. Жалко, что у нас с Иолой не было времени в запасе. И сегодня ночью моих родителей ждала та еще побудка.

Когда мать вышла из комнаты, я быстро бросил в рот две таблетки. И пожалел, что забыл про воду. Таблетки были не горькие, в оболочке, но почему-то никак не желали проскальзывать в горло.

Прошло, наверно, больше часа. Похоже, таблетки не действовали – сна не было ни в одном глазу. Может, просрочены? Я отчаянно крутился с бока на бок и с каждым мгновением все больше впадал в отчаяние. Потом вскочил с кровати, зажег настольную лампу, посмотрел на часы и ужаснулся: уже час! А ведь Иоле так далеко идти, и парни с ключами, возможно, будут ждать ее до определенного срока. Как же она сейчас ненавидит и презирает меня!

– Я сейчас, сейчас, – пробормотал я в пространство. Потом схватил рубашку, вытащил из кармана оставшиеся таблетки и закинул в рот.

Очнулся я в очень странном месте. Потолок над моей головой был явно не тот, что в моей комнате, – слишком белый и высокий. Я попытался повернуть голову и осмотреться, но почему-то не смог этого сделать. Зато отчаянно запершило в горле. Попытался откашляться, но тут горлу сделалось так больно, что я громко застонал. И немедленно надо мной склонилась какая-то женщина.

Судя по белому халату, медсестра.

– Тише, не разговаривай, – предупредила она. И приложила палец к губам.

Мне стало страшно. Почему я не помню, как оказался в больнице? А главное, что это за больница? Неужели та, в которую меня собирались отправить до моего побега из дома? Но как, когда меня сюда доставили?!

Я попытался сесть. Немедленно подступила едкая тошнота, перед глазами все распалось на точки. Медсестра подхватила меня за плечи и сердито зашипела:

– Да лежи ты, прыткий! Капельницу вырвешь!

Оказавшись снова в лежачем положении, я несколько раз судорожно сглотнул, прогоняя тошноту. Где я? А главное – где Иола?!

Я пытался сообразить, куда она могла подеваться. Допустим, я все-таки спал хотя бы пару часов, и ей удалось выскользнуть из больницы. Сколько она успела пройти? От поселка, где расположена больница, до нашего города идти вдоль железной дороги примерно полчаса. Потом я проснулся, а она, возможно, в этот миг где-нибудь упала и сейчас совершенно беспомощна. А вдруг ее переедет поезд? Может, мне стоит заснуть, чтобы у нее появился хоть какой-то шанс? Я постарался расслабиться – и действительно отключился.

Проснулся, когда в палате уже было светло. Медсестра куда-то исчезла. А потом я услышал, как кто-то вошел в палату.

Я лишь чуточку приоткрыл глаза и увидел рядом с собой какого-то пожилого врача в окружении двух других, помоложе. Понятно, утренний обход. Я специально не стал показывать, что проснулся: такие никогда ничего не объясняют. Но может, он скажет что-то тем, другим?

Сработало. Врач осмотрел капельницу, проверил мой пульс, потом коротко сказал сопровождающим:

– Попытка суицида. Наглотался таблеток. Четырнадцать лет.

– Когда его привезли? – спросил кто-то.

– В половине третьего. Родители до сих пор ждут в приемном покое.

Шаги и голоса стали удаляться. Ну, теперь я хотя бы знал, что со мной произошло. И это было ужасно.

Теперь я не только неуправляемый псих, маньяк-разрушитель – я еще и самоубийца. Значит, психбольница мне обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Родители, наверное, с ума сходят. Интересно, кто меня нашел в середине ночи? Ведь до того времени Иола никак не могла до нас добраться.

Вдруг страшное подозрение заставило меня похолодеть. А если это – очередная пакость Иолы? Может, она вовсе не раскаивалась, когда рассказывала о том, каким образом превратила мою жизнь в кошмар? А спокойно просчитывала, как доконать меня окончательно? Что ж, ее план сработал.

Да, но Иола четко сказала мне, что нужно выпить только две таблетки. А с двух таблеток я бы тут не оказался. Я сам виноват, так накрутил себя перед сном, что не смог уснуть, и с отчаяния сожрал еще кучу таблеток. Нет, Иола ни в чем не виновата. А вот я наверняка все испортил.

Так, допустим, меня привезли сюда в половине третьего утра. Наверняка сразу стали будить – это я в книжках читал. Правда, я этого не помню, но, пока мне не промыли желудок, уснуть точно не давали. Где в это время была Иола? Потом я все-таки уснул, и она, возможно, сумела добежать до нашего дома. Но родителей дома не было. А сестра? Она наверняка не открыла бы какой-то девчонке, которая трезвонит среди ночи. И я не узнаю, что случилось с Иолой, пока мой организм не очистится от лекарств. А это, похоже, случится очень не скоро.

Через пару часов меня перевели в обычную палату и пустили ко мне маму. Было невыносимо видеть, какая она бледная, как измучена бессонной ночью и новой бедой.

– Мама! – заговорил я прежде, чем она задала вопрос. – Только не думай, что я в самом деле хотел… ну, ты понимаешь. Да я о таком даже не думал никогда! Я просто не мог уснуть и вспомнил про твое лекарство в ванной. Ну, я же не знал, что оно такое сильное.

Мать молча погладила меня по голове. Я понял, что она мне не верит. Слишком много всего произошло за последнее время.

– Мама, а больше этой ночью ничего не случилось? – спросил я.

Она так и дернулась от моих слов:

– Господи, да что еще могло случиться?!

– Ну, я не знаю… Кто меня нашел?

– Я, – сказала мама и снова вздрогнула, наверное, от воспоминаний. – Мне не спалось, я сходила за таблетками и увидела, что их осталось как-то слишком мало. Пошла в твою комнату, зажгла ночник… И поняла, что с тобой что-то не так.

– Вызвала скорую?

– Нет, сначала мы с отцом сами пытались тебя разбудить, потом перенесли в машину и отвезли в больницу. Решили, так будет быстрее.

– А Кира – она осталась дома?

Мама глянула на меня удивленно:

– Кира? Она-то здесь при чем?

– Да ни при чем, – заверил я. – Просто спрашиваю.

– Я позвонила приятельнице, ты ее знаешь, тетя Маша из соседнего дома, – рассеянно произнесла мать. – Она прибежала и забрала Киру к себе.

Значит, дома никого не было. Может, Иола догадалась вернуться в больницу? Вот только у нее для этого уже не оставалось времени.

Глава двенадцатая. Ванькина тайна

Долго держать меня в больнице не стали. Выписали через два дня, причем перед выпиской врач в моем присутствии напомнил матери, что необходимо как можно скорее показать меня хорошему психиатру. Мама тяжело вздохнула в ответ.

Дома меня сразу загнали в постель, хотя чувствовал я себя нормально. Только горло все еще саднило. Препираться я не стал, просто подумал, что так даже лучше: никто не отправит меня в больницу, пока я вроде бы как на лежачем режиме.

Конечно же, отец и мать следили за мной в четыре глаза, не оставляли одного. На второй день ко мне пустили Ваньку.

Мне сразу показалось, что выглядит мой друг как-то необычно. Вроде и боевых отметин на лице не прибавилось, но что-то определенно изменилось. Подумалось: просто не рад меня видеть…

– Ну как ты, друг? – спросил Иван, усаживаясь чинно на стул рядом с моей кроватью.

Я пожал плечами:

– Да нормально.

– Мои родаки говорят, ты траванулся?

– Нет! – замотал я головой. – Не травился. Просто случайно выпил не те таблетки.

– Да не дергайся, большое дело, – снисходительно отмахнулся Разин. – Я тоже в начальной школе хотел травиться, так достали. Выпил все таблетки, которые в доме нашел. Только не взяло меня. Проспал сутки и проснулся как огурчик, предки даже ничего не поняли.

– Да не хотел я травиться, ну честно! – тоскливо повторил я.

В этот момент в комнату заглянула мама и зачем-то позвала Ваню в гостиную. Вернулся он почти тут же, с довольным видом.

– Мамка твоя в магазин на полчаса пошла, попросила за тобой приглядеть, – доложил он. – Типа доверяет.

Однако затем Ванька снова сник, почти перестал обращать на меня внимание, и я даже заметил, как он украдкой несколько раз покосился на будильник на моем столе.

– Если торопишься, то можешь идти, – сказал я, стараясь изо всех сил, чтобы голос не выдал обиду и разочарование. – Нечего за мной приглядывать.

– А? – встрепенулся Иван. – Не, я просто не выспался чего-то…

Вид у него и в самом деле был такой, словно он не спал пару суток. И все-таки – я видел – дело не в этом. Возможно, иметь друга-самоубийцу было для него уже слишком. Или родители основательно промыли Ваньке мозги насчет меня. А уж о Тасе страшно было даже спрашивать.

– Слушай, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно. – Я вовсе не собирался травиться. И школу с квартирой тоже не я громил. Я могу тебе все рассказать, но ты стопудово не поверишь.

– Почему не поверю? – встрепенулся Разин. – Я не тупой какой-нибудь. Ты попробуй.

И я решился. В конце концов, ну что я терял? Ванька и так считает меня сумасшедшим. Трепаться он не станет, в этом я был уверен. А я хоть кому-то расскажу об Иоле и, может, немного отвлекусь от черных мыслей о ее судьбе.

Ванька выслушал меня, ни разу не перебив. И даже не пошевелился – словно окаменел на стуле. К концу моего повествования сонное выражение исчезло с разинской физиономии, и мне показалось, что он наконец-то снова стал прежним Ванькой, моим лучшим другом.

– Круто! – выдохнул Иван, когда я закончил. – Вот это прикол! Хоть кино снимай!

– О таком, по-моему, вообще никто никогда не слышал, – подытожил я.

– И что вы собираетесь делать? Это ж фигня получается: жить вот так!

Иван начал от волнения подпрыгивать на стуле. Я мысленно попрощался с этим предметом обстановки и сказал:

– Не знаю я, что делать! У Иолы был план – она хотела, чтобы наши родители узнали, что с нами происходит, и обратились к специалистам, к ученым! Но я все испортил. А теперь она пропала, и я не знаю, что с ней произошло!

Я с трудом перевел дыхание. От одной мысли, что могло случиться с Иолой на ночной улице, у меня грудь словно кирпичом придавило. Ванька пересел ко мне на кровать, дружески саданул кулаком в живот:

– Да не кипешись, может, все с девчонкой обошлось. Слушай, я не догоняю, почему сейчас не можешь ее видеть?

– Потому что меня пару дней на капельнице держали, вот почему! – воскликнул я со злостью на собственную беспомощность. – И сейчас каждый день дают таблетки, еще те, что в прошлой больнице выписали. Мать в оба глаза следит, чтобы я их глотал. Она думает, все случилось из-за того, что я не пил эти чертовы таблетки. И даже если я найду способ их не пить, придется ждать несколько дней, пока организм не очистится. Только после этого я смогу увидеть Иолу. Если… если она еще жива.

– А увидишь? – продолжал пытать меня Ванька. – И вы все-таки встретитесь. Будете действовать по ее плану?

– Ну, наверное, – ответил я. – Другого-то нет.

– Бредятина, нельзя так делать! – горячо вскричал Разин.

Я даже подскочил от изумления.

– Почему нельзя, Вань? Кроме всяких профессоров нам точно никто не поможет.

– Чушь! Ты сам сказал, что такого никогда в мире не было, так? Конечно, я всякие там научные книжки не читаю, но и не дурак, понимаю: если бы такое хоть разок случилось, то все бы знали, а американцы фильм бы сняли. В общем, эти профессора только запрут вас в какой-нибудь тайной больнице и будут всякие опыты делать. А потом еще сообщат вашим родителям, что вы на фиг померли, и будете вы там до старости… во сне общаться. Как тебе это?

Да, надо признать, Ванькины слова мне не понравились. Уж очень смахивали на правду. Удивительно, что такая мысль пришла в голову моему другу, а не всезнайке Иоле. Интересно, что бы она сказала, услышав эту пламенную речь? Наверняка обозвала бы Ваньку идиотом и послала куда подальше.

Разин смотрел на меня так требовательно, словно ждал, что я прямо сейчас решительно откажусь от планов обратиться за помощью к ученым. Странно, с чего бы его так разобрало? Я хотел спросить об этом, но в этот момент в комнату заглянула вернувшаяся из магазина мать и спросила:

– Мальчики, вы что так раскричались?

Ванька здорово смутился, съежился и ответил почти шепотом:

– Да это я так… про школу рассказываю.

Вскочил и попятился к двери со словами:

– Я, это, пойду, наверное. Меня типа ждут. Давай, Алёха, поправляйся, я на днях еще забегу.

Через пару дней я категорически отказался валяться в кровати. Пусть лучше меня отправят в больницу, чем таращиться весь день в потолок и сходить с ума от тревоги. Все мои попытки потихоньку выплевывать лекарство с треском провалились под пристальным материнским взором. Я по-прежнему не знал, что произошло с Иолой. Ванька больше ко мне не приходил, и вообще никто не навещал. Ясно, что в глазах всех я был распоследним психом, к которому и приближаться опасно. Раз я спросил у матери, когда мне можно будет выходить на улицу, а она посмотрела на меня страдальческим взглядом и сказала:

– Если хочешь, я сейчас доварю суп, и мы куда-нибудь сходим.

Стало ясно, что на улицу одного меня ни за что теперь не пустят. Я молча поплелся в свою комнату. Но еще через несколько дней мне так захотелось на улицу, что я был готов согласиться на материнские условия.

– Мам, может, пройдемся? – предложил я, краснея. Как младенец какой-то, честное слово!

Мама тут же прекратила разделывать курицу, засунула тушку в холодильник и сказала, тщательно притворяясь веселой:

– Я буду готова через десять минут. Куда хочешь сходить?

– Да мне все равно…

Только бы подальше от опостылевшей комнаты, ставшей тюрьмой.

– Тогда, если не возражаешь, дойдем до магазинов в центре, поищем Кире подарок на день рождения.

Я сначала скривился, но подумал, что так даже лучше – хоть какая-то цель, и мама отвлечется.

Мы уже выходили из квартиры, когда я почти лоб в лоб столкнулся с Тасей – она стояла на площадке и тянулась к нашему звонку. Я покраснел и попятился.

– Тася! – воскликнула мама, как мне показалось, удивленно. – Пришла навестить? А мы собирались за подарком для Киры, но…

Она обернулась и посмотрела на меня. Очень пристально, будто спрашивала, может ли она хоть чуточку доверять мне.

– Да, пожалуй, останусь, поболтаю с Тасей, – кивнул я.

Мама все еще медлила. Ей не хотелось откладывать поход за подарком, и еще меньше хотелось показать Тасе, что она боится оставить меня без присмотра. Она ведь не могла попросить ее, как Ваньку, побыть со мной до ее возвращения. Хоть такие-то вещи мать понимала! Поэтому и психовала, но в конце концов все-таки решилась:

– Ладно, я скоро вернусь.

И почти бегом бросилась к лифту. А я жестом пригласил Тасю в квартиру. Мне показалось, что вид у нее какой-то возмущенный. На обычно бледных щеках горели багровые пятна румянца.

– Представляешь, мне никто не сказал, что с тобой случилось! – выпалила она, едва вошла в прихожую.

Ох, лучше бы ей и дальше никто ничего не говорил! Если она узнала от родителей, то я представляю, в каких красках ей расписали мое «самоубийство».

– Я целую неделю жила у тети, – продолжала Тася. – Она повредила ногу, нельзя было оставлять ее совсем без помощи. Только два дня назад вернулась домой. И ничего про тебя не знала. Только сегодня взяла братца за горло.

Я вздохнул, вспомнив о том, что Ванька больше ко мне не ходит и не звонит.

– Вообще-то я думала, что ты опять прячешься в дедушкином доме, – продолжала Тася. – Я же сразу просекла, куда Ванька таскается и еду прячет, как в тот раз. Уже хотела завтра туда сбегать. Хорошо, что все-таки спросила. Брат очень злился, но сказал, что ты дома, болеешь…

– Тася, ты только не думай… – начал я.

Но девочка замахала на меня руками:

– Да-да, я знаю, ты вовсе не травился, просто таблетки перепутал. Мне Ванька сказал. Хотя, по правде, это не имеет значения. За последнее время с тобой столько всего случилось, что у любого могли нервы сдать. Но я не считаю тебя самоубийцей! – поспешила добавить она.

Я молчал. Что я мог ответить? Я и благодарен был Тасе, и сквозь пол желал провалиться от ее слов. Хорошо хоть, у нее в этот момент мобильник зазвонил.

Девочка поднесла телефон к уху, ответила кислым голосом:

– Да, мама, я уже иду. Нет, хлеб еще не купила, но я о нем помню… До обеда управлюсь. Все, пока.

– Твои не знают, что ты ко мне пошла? – спросил я, когда она сунула телефон в карман и посмотрела на меня виноватыми глазами.

– Вообще-то знают, – вздохнула Тася. – Но отпустили только на пять минут.

– Я понимаю. Спасибо, что зашла навестить.

– Я еще приду, – заверила меня Тася. – Может, завтра, после уроков? Или ты Ваньку ждешь? Не хочу с ним столкнуться.

Как же не хотелось мне краснеть! Но, кажется, пришлось.

– Не знаю, – сказал я. – Вообще-то мы уже несколько дней не виделись и не разговаривали.

Тася посмотрела на меня удивленно, но ничего не сказала, пожала плечами и пошла к выходу. Я так и не понял, собирается она прийти завтра или нет.

– Погоди! – окликнул я девочку, когда она уже была на полпути к лифту.

– Что?

– Тась, я так и не понял, кого Ванька на этот раз прячет в домике в лесу. Ты спросила об этом?

Девочка без особого интереса пожала плечами.

– Не знаю, я и про тебя-то с трудом допыталась. А там, наверно, какой-нибудь его дружок из дома сбежал. Думаешь, ты первый там прятался?

Она махнула мне рукой и шагнула в лифт.

Я впервые за последнюю неделю остался один в квартире. Даже непривычно как-то стало, тревожно. Пошел на кухню, сделал себе бутерброд и с удовольствием уплел его всухомятку. Потом подумал немного и решил порадовать мать – пропылесосить гостиную и свою комнату. Я даже достал из кладовки пылесос и собрал его. Но какая-то мысль все время не давала мне покоя. Через каждые две секунды я застывал и пытался поймать эту надоедливую мыслишку за хвост.

Потом я понял: меня беспокоит то, что Тася сказала о своем братце. Конечно, он может прятать в домике кого угодно, и меня это совершенно не касается. И он вовсе не обязан меня каждый день навещать, если появились дела поважнее. Но все-таки что-то здесь не так. И я должен в этом разобраться, пока не загремел в больницу.

Посмотрел на часы: мамы не было уже полчаса. Но подарок для моей сестры она может проискать и до вечера, Кирке трудно угодить. Я вполне успею добежать до домика в лесу. Потому что не успокоюсь, пока не пойму, кого Ванька там прячет.

Я бросил пылесос и схватил куртку. Через наш двор пронесся на одном дыхании – боялся, как бы не засекли знакомые и не начали задавать вопросы. И через пятнадцать минут уже был у переезда.

Дорога через поселок превратилась в сплошное болото: дожди шли почти каждый день. Стало ясно, что скрыть от родителей мой очередной побег не удастся, даже если повезет вернуться раньше них. Мои ботинки сразу утонули в грязи, ноги промокли.

Вот и знакомый дом. Огонь в окнах не горел, и я сначала подумал, что просто Ванька в другом месте. Но потом сообразил: а как же тот, кого он прячет? В темноте сидит, что ли? А может, и нет там никого, Тася просто ошиблась. Мало ли какие у Ивана могут быть дела.

Я подошел к двери и осмотрел ее. Замка не было. Ладонью толкнул, и она легко поддалась, словно узнала меня. Я ступил в темноту и закричал:

– Вань, ты где, отзовись!

Никто мне не ответил. Ясно, Ваньки нет, но если кто-то есть, то должен понять, что я знаком с хозяином и не просто так лезу в дом. Успокаивая себя такими мыслями, я нащупал выключатель.