Текст книги "Пособие для практикующего мошенника и другие Похождения с Лёкой"

Коньяк подействовал и на Евгению. И после краткого изучения документов каждый из них как-то непроизвольно перешёл на изучение эрогенных зон своего визави. Процесс, а главное результат, удовлетворил обоих.

«Материал – бомба, – думал Гриня, возвращаясь от Поляковой домой, – и баба неплохая. А ведь ей сорок с гаком».

Жена уже спала, на столе лежала написанная ею записка: «Тебе звонил президент Фонда Геннадий Васильевич Николаенко. Просил обязательно перезвонить в любое время по номеру…»

«Ни фига себе, – подумал Гриня, – вот так оперативность! Интересный компот получается». – И стал набирать указанный в записке номер. На том конце ответили почти сразу.

– Это Витковский. Меня попросили позвонить по этому номеру в любое время. Если вы господин Николаенко, то я вас слушаю.

– Доброй ночи, Григорий Зельманович. Я Геннадий Васильевич Николаенко. Рад слышать голос такого уважаемого человека.

– Что вы хотите, Геннадий Васильевич? – перебил рассыпающегося в любезностях Николаенко Витковский. – Уже поздно, и я хочу спать. Давайте ближе к делу.

– Хорошо, давайте. Говорят, вы были у нас на семинаре? И как?

– Как – узнаете из газет, – ответил Гриня.

– Григорий Зельманович, я как раз по этому поводу и хотел поговорить с вами. Я ничего не имею против статьи, но, чтобы не было в ней ошибок, не могли бы вы перед публикацией мне её показать? Может быть, наш Фонд даже заплатит вам за рекламу.

– Я подумаю.

– Простите, Григорий Зельманович, я убедительно прошу вас показать мне статью перед публикацией. Что вы теряете?

«А чего бы и не показать? – подумал Гриня. – Может, Николаенко какие-то новые факты скажет. А его комментарий к статье совсем не помешает». – И ответил в трубку:

– Хорошо, я покажу.

– Большое спасибо, Григорий Зельманович. Рад был нашей беседе. Звоните мне по этому телефону в любое время, когда будете готовы.

Статья Грине удалась, как всегда. Классная завязка, убедительные факты, известные фамилии и убийственные выводы. Сюда бы ещё комментарий президента Фонда Николаенко – и всё: пальчики можно будет облизывать. Скандал обеспечен, очередная финансовая пирамида будет разоблачена, а перед правоохранительными органами раскрывается широкое поле деятельности. Ну, конечно, и письмо в редакцию, благодарность и восхищение читателей, рост личной популярности.

Ещё раз перечитав статью и вспомнив объятия Поляковой-старшей, он подумал, что Евгения ею будет довольна. Статья не только разоблачает, но и предупреждает граждан, имеющих шанс лохануться при попытке получить деньги на халяву: «Люди, помните: бесплатный сыр бывает только в мышеловке».

Пора было в этой теме ставить точку, и Гриня позвонил Николаенко. Геннадий Васильевич пригласил Витковского к себе в офис.

«Ну что же, посмотрю территорию врага», – решил Гриня и отправился в Фонд. Благо идти было недалеко. Буквально через дорогу.

Дверь в офис Фонда, естественно, была бронированной и запертой. Витковский позвонил. С той стороны через переговорное устройство стали выяснять, кто пришёл, и к кому, и по какому делу. Когда выяснение стало затягиваться на длительный до неприличия промежуток времени и Гриня засобирался уже вернуться в редакцию, неожиданно щёлкнул замок и дверь открылась. На пороге офиса Витковского встречал человек лет сорока, среднего роста, крепко сложённый. Лицо его, отмеченное усами, а сверху – солидной лысиной, выражало само радушие. Умные с хитринкой глаза светились искренней радостью.

– Григорий Зельманович, здравствуйте! Рад вас видеть. Позвольте представиться: Николаенко Геннадий Васильевич. Вы, ради Бога, извините меня, что из-за моих охламонов вас сразу не впустили. Толик, которого я предупредил о вашем приходе, куда-то отлучился и другому охраннику не передал. Он когда вернётся, я ему врежу по первое число. Понимаете, к нам ходит много жалобщиков, да и ваши братья-журналисты, с которыми совсем не хочется разговаривать, задолбали. Мы ведь в первую очередь Благотворительный фонд. Вот и бегают к нам: дай да дай. Ну да Господь с ними. Проходите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Чувствуйте себя как дома.

– Да ладно, – промолвил Гриня, понимая все заморочки президента Фонда. Все эти приёмчики он знал хорошо. Его уже не раз пытались промурыжить в приёмных, правда, потом очень жалели об этом, – будем считать инцидент исчерпанным.

– Кофе, чай? – спросил Николаенко.

– Воды, если можно, холодной, – попросил Гриня. – Геннадий Васильевич, вот статья. Прочтите, а потом я задам вам несколько вопросов.

Николаенко читал очень внимательно. Он сразу понял, что статья явно не рядовая. Это не то, что выдавали некоторые щелкопёры в своих изданиях. Шум после её публикации будет немалый и нежелательный, без серьёзных осложнений не обойдётся.

– Ну что? – спросил Гриня, увидев, что Николаенко прочёл материал.

– Есть некоторые неточности, – ответил Геннадий Васильевич.

– Где?

– Вот здесь перепутано имя лектора, а здесь неправильно назван процент. Не тринадцать, а пятнадцать процентов. И ещё, кажется, должность Дрожкина, из райисполкома, по-другому называется. Но это мелочи. А так, если не обращать внимания на иронию и манеру подачи материала, статья хорошая, раскрывающая Фонд с лучшей стороны.

Витковский прекрасно понимал, что Николаенко лукавит. Что статья его явно огорошила. Но Геннадий Васильевич, как говорится, держал фасон.

– Я рад, – с присущей ему иронией сказал Гриня, – что вам понравилось. Теперь несколько вопросов.

– Подождите, – перебил Витковского президент Фонда. – Сколько бы стоила в вашей газете такая рекламная статья, если бы я её вам заказал?

Тут несколько растерялся Гриня.

– Ну, стоимость рекламы у нас зависит от объёма. Здесь материал на полосу. Полоса у нас стоит четыре тысячи шестьсот тридцать.

– Долларов или… – спросил Николаенко.

– Геннадий Васильевич, конечно, не долларов. Но к чему эти вопросы?

– А вы лично, если я оплачу публикацию, сколько получите?

– У нас по положению мне будет выплачено десять процентов от стоимости рекламы плюс гонорар. Всего пятьсот пятьдесят.

– А какая у вас зарплата, Григорий Зельманович?

– Терпимая, Геннадий Васильевич, но давайте вернёмся к статье, – попытался Витковский перевести разговор в нужное ему русло.

– Так я о статье и говорю, – не отступал Николаенко. – Значит, напечатать статью будет стоить четыре тысячи шестьсот гривен. А сколько будет стоить, чтобы её не напечатать?

– Геннадий Васильевич, я на эту тему не собираюсь с вами разговаривать. Однажды после такой просьбы одного завмага я чуть было не сел в тюрьму.

У Витковского действительно был такой случай. Несколько лет назад он написал ряд раздолбательных статей о магазине «Ягодка», где всё время обвешивали покупателей. После выхода последней статьи к Грине пришёл директор магазина и сказал, что хватит уже их долбать, что он принял меры и теперь просит написать коммерческую статью о «Ягодке» – как там, мол, стало хорошо. Редакции деньги нужны всегда, и Гриня согласился.

В тот же день директор пригласил Гриню к себе, где стал задавать разные вопросы, типа: поможет ли магазину положительная статья и сколько она будет стоить? Гриня всё ему объяснил. Потом были звонки директора в редакцию. Когда все формальности были оговорены, Витковскому в очередной раз позвонил директор «Ягодки» и предложил встретиться на улице – согласно обоюдной договорённости, для передачи цифр и данных в отношении товаров. Гриня не знал, что «Ягодку» крышевала городская налоговая полиция. Так что и визит к нему директора, и дальнейшие встречи, и телефонные разговоры, которые фиксировались на диктофон, были чистой подставой.

В ходе встречи директор передал Грине конверт, в котором, как думал Витковский, находилась необходимая для написания статьи информация. Когда он положил конверт в карман и попрощался, из проезжавшей мимо машины выскочили люди. Гриню схватили, надели наручники и увезли в налоговую полицию. В конверте оказались триста долларов с переписанными номерами купюр. Гриню стали обвинять в получении взятки. Материалы на следующий день передали в городскую прокуратуру, возбудили уголовное дело, так что Грине ни за что ни про что засветило двенадцать лет с конфискацией. Его известность и репутация на прокуратуру не действовали, а знакомые сильные мира сего – депутаты и прочие, – выслушав Гринин рассказ о его проблемах, помогать ему не пожелали. Спас Витковского один расположенный к нему бизнесмен, у которого были подходы к городскому прокурору. Правда, для закрытия уголовного дела Грине пришлось отдать три с половиной штуки зелени. Это были на тот день все его сбережения.

– Я, Григорий Зельманович, знаю эту историю. Я многое о вас знаю. И хочу заверить, что ничего не записываю и не снимаю. Можете, если хотите, сами убедиться в этом, – заверил Николаенко.

– Геннадий Васильевич, – начал заводиться Витковский, – если вы не желаете отвечать на мои вопросы, будем считать наш разговор оконченным.

– Подождите, Григорий Зельманович, не кипятитесь. Не хотите разговаривать здесь – давайте перейдём в какое-нибудь другое место. Вот, кстати, и время обеденное. Я приглашаю вас на обед. Посидим в ресторане за супом и рюмкой чая, покалякаем.

– На обед – можно, – согласился внезапно почувствовавший голод Витковский. К тому же он всё-таки не потерял надежду вытянуть из Николаенко кое-какие факты. Но дело повернулось совсем по-другому.

Вообще-то Витковский рестораны не любил. Выпивать предпочитал в домашней обстановке или в редакционном кабинете. В кабаки ходил по необходимости. Но необходимости такие случались довольно часто. Его, как известного журналиста, постоянно приглашали на официальные фуршеты и банкеты. Последнее время Витковский стал даже отказываться от этих приглашений. Впрочем, он, может быть, и не отказывался бы, если бы не периодически внезапно возникающий протест печени. Но коллеги-журналисты о печени Витковского не знали и считали: если Грини нет на официальной пьянке, значит, событие, по поводу которого она устраивалась, не столь важное.

Ресторан «Французский бульвар» Витковский и Николаенко выбрали сообща. Присмотрев уединённый столик, мужчины сделали заказ. Прерванный в кабинете разговор возобновился сам собой.

– Григорий Зельманович, я не случайно в кабинете завёл разговор о том, сколько будет стоить ваша статья, если она не выйдет в печать. Вы же умный человек и понимаете, что для меня и Фонда данная публикация крайне нежелательна, – начал Николаенко.

– Геннадий Васильевич, отказ от публикации стоит гораздо больше, хотя, как говорил Жванецкий, это и унизительно для коллектива. А вы не боитесь, что я напишу, как вы пытались меня подкупить, дать взятку? – спросил Витковский.

– Не боюсь. Нас двое, и подтвердить моё предложение некому. Но я уверен, вы ничего такого писать не будете, потому что, уж простите за банальность, я вам сделаю такое предложение, от которого вы не сможете отказаться.

– Угрожаете, Геннадий Васильевич? Вы, видно, плохо меня знаете.

– Знаю плохо, но угрожать не угрожаю. Скажите: ради чего вы работаете? Неужели не ради денег? Вы ведь не юнец; пожалуй, даже постарше меня будете. Если скажете, что ради идеи, я вам не поверю.

Тут официантка принесла запотевшую бутылку «Смирновской» и закуски. Разлила водку в рюмки и удалилась.

– Ну, Григорий Зельманович, давайте за знакомство.

– Давайте. – Витковский не возражал.

Первая ещё не дошла до желудка, а Николаенко уже снова наполнил рюмки.

– Между первой и второй, как известно… Будем, – предложил Николаенко и чокнулся с Гриней. Тот «Смирновскую» любил и вторую рюмку принял с уважением.

Закусили грибочками, селёдочкой с картошечкой, и Николаенко продолжил:

– Так ради чего вы всё-таки работаете, Григорий Зельманович? – И он налил третью рюмку.

Мужчины снова выпили. Канапе с красной икрой создавали замечательное послевкусие.

– Не знаю, поймёте ли вы, Геннадий Васильевич, но я работаю из-за того, что очень люблю свою работу. Всегда мечтал быть журналистом, хотя долго был железнодорожником.

– Вы – железнодорожником? – удивился Николаенко.

– Да, окончил железнодорожный институт в Харькове и пятнадцать лет отдал Донецкой дороге. Работа журналиста для меня – это всё. Она дала мне возможность стать известным в городе человеком, меня уважают читатели, ради которых я работаю и которым я помогаю.

– Ну допустим. И сильно вы разбогатели на этой работе?

– Не бедствую, Геннадий Васильевич.

– Ездите за границу отдыхать, имеете хорошую машину, квартиру? – сыпал вопросами Николаенко, наливая очередную рюмку «Смирновской».

– За границу не езжу, машина скромная – «Жигули», «семёрка»; квартира – обычная, хрущёвка. Но я, Геннадий Васильевич, журналист не только хороший, но ещё и честный.

– Если вы такой хороший, то почему вы такой бедный?

– Наверное, потому, что не продаюсь.

– А может быть, вы не продаётесь потому, что вам не давали хорошую цену? И потом, вы говорите, что вы честный журналист. Я знаю, кому принадлежит ваша газета, кто её содержит и на какие деньги. И пишете вы, честный журналист, только то, что позволяет ваш хозяин. Я спокойно могу выйти на него, и мне больше не потребуется говорить с вами по поводу публикации. Он её запретит. Но я этого не делаю. Потому что я заинтересован в нашем сотрудничестве. Мне нравится, как вы пишете. Вы действительно хороший журналист, а мне такой вполне может пригодиться.

«А ведь, чёрт возьми, Николаенко во многом прав, – подумал Витковский. – Какие мне деньги предлагали? Копейки. На них действительно не стоило размениваться. И что это за жизнь? Скоро пятьдесят, а что я видел? Сколько можно жить без денег? Вон, если бы не было за душой тех трёх с половиной штук, сидел бы в тюряге как миленький, и никакие бы читатели не помогли. Чёрт, что же делать?» – Вслух он сказал:

– Давайте ещё нальём, Геннадий Васильевич. Разговор серьёзный и неприятный получается.

– Сейчас вам будет приятно, – предупредил Николаенко. – Я предлагаю вам за отказ от публикации четыре штуки – и не гривен, а зелени. И по пятьсот долларов каждый месяц за сотрудничество.

Витковский столько денег сроду не видел. Да и зарплата у него была меньше месячного жалованья, предложенного Николаенко.

Водка закончилась, и Николаенко заказал вторую бутылку. Вместе с ней принесли и отбивные с картофелем фри, огурчики и всё такое прочее. Гриня не стал дожидаться, пока официантка наполнит рюмки. Открыл сам бутылку и сам разлил.

– Выпьем, Геннадий Васильевич.

– Не возражаю, Григорий Зельманович. За вас.

– Я, Геннадий Васильевич, был бы не против предложенной вами суммы, но тут есть два момента.

– Какие?

– Во-первых, у меня есть обязательства перед Поляковой: я ей обещал статью. У меня репутация честного журналиста, и я не могу ею рисковать. А во-вторых, у меня есть главный редактор, ему известно о статье. Я с ним должен решить этот вопрос.

– С Поляковой я проблем не вижу, – сказал Николаенко. – Давайте я ей верну её взнос. Она вас в задницу целовать будет, а о статье и вякать перестанет. Что же касается главного редактора… Он у вас богатый человек?

– Да какое там богатый! Зарплата почти как у меня, только он ещё и алименты платит, а жена у него не работает.

– Ну, тогда я здесь тоже проблемы не вижу. Подкинем ему тысчонки две – он и возражать не будет.

– Геннадий Васильевич, я дам ответ только после того, как переговорю с шефом.

Вторая бутылка подходила к концу. Есть больше не хотелось. Николаенко предложил:

– Давайте выпьем и перейдём на «ты». Раз мы будем в дальнейшем сотрудничать, выкать нам друг другу ни к чему.

– Давай, – согласился Гриня. – А что дальше?

– А дальше, Григорий, погнали по бабам. Я тут знаю одно местечко…

– Погнали, Гена. А про них написать можно будет?

– Писать про всех можно, Гриша, а вот стоит ли? Сколько это стоит, а?

Николаенко предложил Грине приличные деньги не случайно. Витковский их стоил. К тому же, выложив Грине и его главному редактору шесть тысяч долларов да вернув Поляковой две тысячи сто, Геннадий Николаевич тем не менее хорошо сэкономил. Если бы вышла статья Витковского, то на отмазки от разных контор пришлось потратить бы гораздо больше. А если бы ему пришлось обращаться к хозяину газеты, преемнику Валика Дрека, то тогда бизнес вообще можно было бы закрывать.

– Шеф у себя? – спросил Витковский у секретарши Марины, придя утром в редакцию после бурно проведённой в компании Николаенко ночи.

– Они ещё спят, – ответила с усмешкой Марина.

Часы показывали ровно одиннадцать. Посторонним людям Марина соврала бы и сказала, что Владимир Владиславович отсутствует по делам, но работники редакции знали, какие дела у него обычно бывают в это время. Шеф, как правило, спал полдня, а потом приходил и часа четыре работал.

– Когда выспится, скажи мне, пожалуйста, – попросил Гриня и отправился к себе в кабинет.

Главный редактор первой демократической в городе одноимённой газеты, в смысле «Город», Владимир Владиславович Нарышков с давних пор считал себя гением. И в связи с этим любил себя безмерно. По этому поводу Витковский даже написал эпиграмму, ставшую в редакции очень популярной: «Он был баран, а думал, что Бурбон. Никто его не любит так, как он».

А ещё Нарышков был лентяем. Из-за этого в советские времена его выгоняли из всех газет, где он пытался когда-либо работать. Но во времена перестройки пошла молва, что Нарышков – диссидент, потому-то в коммунистических газетах ему и не давали работать. Собственно говоря, именно благодаря этой молве первый главный редактор Юрий Миньков и взял его к себе заместителем. Но замом главреда надо было работать. Вот Нарышков и постарался скинуть того, кто позвал его в газету. И во время перевыборов ему это удалось. Затем он Минькова вообще выжил из редакции, проявив ещё одну черту своего характера.

Нарышков был подлецом. Но об этом знали исключительно его первая и вторая жёны, дочь и падчерица, а также друзья. Впрочем, настоящих друзей у него не было. В этом плане Витковский был у него ближе всех. Но все остальные, кто знал Нарышкова, считали его порядочным и умным человеком, интеллигентом, демократом и даже либералом, чему соответствовали его внешний вид и внешняя оболочка.

О его якобы порядочности свидетельствовало и то, что Владимир Владиславович, несмотря на занимаемый им пост, был человеком бедным. Считали, что он не продаётся. На самом же деле его просто никто не покупал, а денег зарабатывать Нарышков никогда не умел. Жене и падчерице он во времена приливов гениальности философски, на манер певца Кикабидзе, заявлял: «Мои года – моё богатство». Правда, Витковский и здесь своей эпиграммой ставил Нарышкова на место. Он написал: «Мои года – моё богатство. Чи не пример для подражания? Поменьше б занимался б… ством – тогда бы нажил состояние».

Нарышков, когда прочёл эти строчки, долго смеялся, пока не понял, что это о нём.

– Григорий Зельманович, шеф пришёл, – сообщила Витковскому Марина по телефону.

– Спасибо, Мариночка, бегу.

К Нарышкову Гриня заходил запросто:

– Привет, Вовик!

– Привет, Гриня!

Мужчины поздоровались за руку.

– Шеф, есть дело. И очень сурьёзное.

– Какое?

– Я вчера встречался с Николаенко…

– Это кто же такой? – спросил безразлично Нарышков.

– Вовик, проснись. Я же тебе говорил, что иду на встречу с президентом Фонда Николаенко.

– А, ну и что?

– А то. Как ты смотришь, если мы статью о Фонде не будем печатать?

– А чего вдруг?

– Николаенко платит за это.

– А сколько он там заплатит?

– Вова, если бы речь шла о копейках, я бы не начинал этот разговор.

– Но ты же знаешь, что я не продаюсь.

– Вова, кончай. Это не мне будешь говорить. Николаенко предлагает две тысячи долларов сразу и пятьсот ежемесячно.

О сумме, предложенной ему, Витковский решил умолчать буквально в последний момент. И уже жалел, что проговорился о ежемесячных пятистах долларах. Он видел, как у Владимира Владиславовича загорелись глаза.

Газета «Город» входила в состав медиахолдинга, принадлежащего главному финансово-криминальному клану, который после гибели Валика Дрека возглавлял его преемник, Ахмет Курмаев. Выступая на своих страницах за справедливость, борьбу с коррупцией и организованной преступностью, разоблачая деятельность всяких нечистых на руку чиновников, защищая народ, «Город» содержался на бандитские, украденные у этого народа деньги. Однако всё это лицемерие не смущало главного редактора Нарышкова. От подачек своих хозяев он не отказывался, жалея при этом лишь об одном: эти подачки были мизерными. Очевидно, так низко хозяева оценивали его труд, впрочем, как и работу всей редакции. Таких денег, что предлагал Николаенко, у Нарышкова никогда не было.

– Не может быть, чтобы за статью столько заплатили.

– Вова, не за статью, а за публикацию. Вернее, чтобы она не была опубликована. – Гриня решил подкинуть Нарышкову «леща». Мол, платят не мне за то, что я написал статью, а тебе – за то, что ты издаёшь гениальную газету.

– Ну что ж, – сказал Нарышков, – если заплатят, я согласен.

– А если обманут, – продолжил Гриня, – мы её опубликуем. Статья-то – нетленка, а не сиюминутка.

Вернувшись в кабинет, Витковский набрал Николаенко.

– Здравствуйте, Геннадий Васильевич! – торжественно проговорил он.

– Здравствуйте, Григорий Зельманович, – с намёком на вчерашнее ответил ему Николаенко.

– Как ваше драгоценное?

– Бывало и лучше. Вот, выпил аспирин, думаю, скоро совсем полегчает.

– А ты, Гена, неправильно аспирин пьёшь. Я знаешь как делаю? Прихожу домой после пьянки и сразу выпиваю аспирин. Не жду, пока головка бо-бо. Наутро просыпаюсь – и как огурчик.

– Что, серьёзно? Надо в следующий раз будет попробовать.

– Попробуй. Продаю бесплатно. В общем, такое дело. Я с шефом поговорил – он согласен.

– Ну вот видишь. А ты говорил «не продаётся».

– Так он вроде и не продаётся. Это я продаюсь. Статья-то – моя собственность. Короче, когда ты теперь передашь мне, гм… документы?

– Да хоть завтра.

– Хорошо, давай завтра. Да, я ещё с Поляковой переговорю. А как с ней быть?

– Давай я и её, гм… документы тебе дам, а ты уже ей передашь. А то я больше не хочу с ней встречаться.

– Ну, лады, Гена, договорились. Завтра созвонимся. Пока!

– Пока, Гриня!

* * *

 
Много я бродил по свету —
И со страшной силой
Фаллистической ракетой
Возвращался к милой.
 

(Из галактического)

Договорившись с шефом и Николаенко, Витковский почувствовал себя большой сволочью. Но потом решил успокоиться тем, что лучше быть богатой сволочью, чем честным и бедным.

Гриня набирал телефон Поляковой уже в третий раз. Наконец на том конце провода подняли трубку.

– Алло! – ответила Евгения.

– Женечка, здравствуй, это я, Витковский.

– Здравствуй, Гришенька. Рада тебя слышать. Как дела?

– Всё нормально. Женя. У меня вопрос.

– Какой?

– Для тебя что важней? Чтобы я написал статью или чтоб тебе Фонд вернул деньги?

– Конечно, деньги.

– А как же твоё благородное желание вывести на чистую воду жуликов и предупредить народ?

– Гриша, ты меня прости, но я, вообще-то говоря, народу ничего не должна. У каждого своя голова на плечах. Мне не народ, а мои деньги ближе к телу. Другие меня мало волнуют. А ты что, можешь сделать так, что они действительно отдадут две тысячи?

– Кажется, могу.

– Гриша, я даже не знаю, что тебе сказать!

– А ничего и не надо. Мне и так всё ясно.

– Ты зайдёшь?

– Вряд ли. В общем, как вопрос решится, я тебе перезвоню.

Когда Витковский положил трубку, большой сволочью он себя уже не ощущал.

«Ха-ха, – думал Гриня, – вот они, души́ прекрасные порывы. Жуликов разоблачить. Людей предупредить. Мы за народ болеем. Кто там болеет за тот народ? Кому он, на хер, нужен? Деньгами перед носом помахать – и вся любовь к народу проходит. Впрочем, и я не лучше», – самокритично закончил свои рассуждения Гриня.

Несмотря на вроде бы установившиеся приятельские отношения с Николаенко, наученный горьким опытом Витковский к встрече с ним готовился очень тщательно. Операцию они продумывали вместе с Нарышковым. Гриня написал заявление в милицию:

«Я, корреспондент газеты „Город“ Григорий Витковский, выполняя задание редакции по подготовке статьи о разоблачении президента Фонда Николаенко, взял от него деньги для того, чтобы сдать в милицию».

Заявление Гриня положил в карман. Туда же он отправил и бумагу с подписанным Нарышковым официально оформленным редакционным заданием.

Встретиться с Николаенко Витковский договорился в скверике возле редакции без четверти час. Нарышков страховал Гриню с фотоаппаратом. Если это подстава, то он должен был заснять всю картину для подтверждения якобы благих намерений журналистов. Но все страхи Витковского оказались напрасными. Геннадий Васильевич передал ему деньги без всяких зехеров. Процедура выглядела даже как-то до банальности обыденно.

Перекинувшись несколькими словами с Николаенко и договорившись созвониться, Гриня направился в редакцию. Как ни крутил он по сторонам головой, Нарышкова так и не увидел. Оказалось, что шеф преспокойно сидит в своём кабинете и говорит по телефону. Увидев это, Гриня чуть морду ему не набил.

– Вовик, что за дела? Ты чего не подстраховал?

– Успокойся. Всё нормально прошло?

– Вова, твою мать, прошло-то нормально. Ну а если бы нет?

– У меня был важный телефонный звонок.

– Какой звонок, Вова? Ты что, не понимаешь, что меня могли замести?

– Гриня, успокойся. Я знал, что всё будет нормально.

– Ну ты и падла, Вова. На́ свои бабки. Но я с тобой больше дела не делаю. Пошёл ты в жопу.

Гриня отдал Нарышкову две штуки баксов и вышел из кабинета. В приёмной он спросил у Марины:

– Ты, случайно, не знаешь, с кем шеф говорил по телефону?

– Знаю. С женой.

– Ну, падла, – снова не смог скрыть своего возмущения Гриня.

– Григорий Зельманович! – укоризненно воскликнула Марина.

– Извини, Мариночка, – сказал Гриня и отправился к себе в кабинет.

Попив водички и несколько успокоившись, он, предварительно закрывшись на замок, пересчитал деньги. Всё было точно, как в аптеке. В дверь постучали.

– Кто там?

– Это я, – раздался голос Нарышкова.

Гриня спрятал в портфель деньги и открыл дверь:

– Что надо?

– Гриня, ну чего ты завёлся? – примирительно сказал шеф. – Успокойся. Всё хорошо. На́ тебе сто долларов.

Гриня знал, что Нарышков – мудак, но не думал, что он такой мудак.

«Это же надо! – бесился Витковский про себя. – Я ему две штуки, а он мне откат сто баксов. Хорошо, что я этому козлу ничего о своей доле не сказал».

– Знаешь, Вовик, засунь эту сотню себе в жопу. И давай хоть до завтра расстанемся. А то я тебя видеть не могу.

Нарышков молча забрал деньги и ушёл. А что он мог сказать? Даже такой бессовестный человек, как он, понимал, что Витковский заслуживает большего. Это не помешало тем не менее возникнуть в его голове неожиданной мысли: «Турнуть бы Гриню из редакции!..» – но он тут же отмёл её.

Без Грини «Город» бы вообще ничего не значил. Гений Нарышков отдавал себе в этом отчёт.

Оставшись один, Витковский позвонил Поляковой:

– Женя, у меня всё в порядке. Как мне передать твои деньги?

– Гришенька, да ты что? Правда?

– А я тебе когда-нибудь врал?

– Ой, Гриша, а что же делать? Ты занести не можешь?

– Мать, ты совсем голову потеряла. Кому это надо? Занести я не могу. Бери все твои фондовые документы и гони ко мне.

– Гриша, я сегодня прийти не могу. Я сейчас позвоню дочке, она к тебе зайдёт, хорошо?

– Замечательно, – ответил Гриня и положил трубку.

«Не, ну народ! – переполняло его благородное возмущение. – Мало того, что им бабки возвращаю, так я ещё и занести их должен. Вот уж воистину помогать таким и не хочется больше. – Он переключился на более приятные мысли: – А всё-таки хорошо я бабки срубил. Всё, пошли все к чёрту. Жить начинаю для себя».

Через полчаса позвонила Лена Полякова. Гриня назначил ей встречу на семь часов вечера. У него была работа, он писал очередную статью в защиту трудящихся и домой раньше семи идти не собирался.

Лена пришла, когда он дописывал последний абзац.

– Присядь, Леночка, я через минутку освобожусь.

Раздав последние оплеухи зарвавшемуся чиновнику, Гриня поставил финальную точку и, отвернувшись от компьютера, посмотрел на Лену. Выглядела она прекрасно. Поразительно похожая на мать, эта зарождавшаяся женщина имела бархатистую кожу, тронутую благородным загаром, и естественный румянец. То, что на Востоке гурманы называют персиком, и являла собой Лена.

«Надо её обязательно трахнуть», – первое, что подумал Гриня, переходя к делу.

– Леночка, документы принесли?

– Да, вот они.

– Вот ваши деньги. – Витковский полез в портфель, достал конверт и отдал его Лене. – Пересчитайте.

– Да что считать? Огромное спасибо, Григорий, даже не знаю, как нам с мамой вас отблагодарить.

– А мне от вас с мамой благодарности не надо. Мне достаточно, если меня отблагодарите вы.

– Что вы имеете в виду?

– Простите, Лена, вы уже взрослая, поэтому я вам отвечаю открытым текстом: «Что имею, то и введу».

– Вы говорите о сексе?

– О ём, родимом.

– Григорий, вы меня ставите в неловкое положение.

– Леночка, я вас ещё никуда не ставил. Вы что, никогда ещё не были с мужчиной?

– Да нет, была, конечно. А если я скажу да, то где и когда?

– Да хотя б здесь, в кабинете – и сейчас. А чего откладывать в долгий ящик?

У Грини в кабинете стоял диван. Это был не очень новый, но вполне привычный боевой диван. На нём Гриня спал крайне редко, зато активную половую жизнь вёл довольно часто.

– А у вас есть презерватив? – поинтересовалась Лена.

– А як же! И презерватив, и к презервативу. В смысле и выпить, и закусить. Ну что?

– Хорошо, я согласна. А нам никто не помешает?

– Не бойся, Леночка, уже никого в редакции нет.

Гриня убрал на столе бумаги в сторону и застелил его по журналистской традиции газетой. Достал бутылку коньяка, из холодильника немного колбасы и сыра, распечатал шоколадку.

– Скромно, но со вкусом, – сказал он, разливая коньяк по рюмкам. – Прежде, Леночка, чем мы займёмся любовью, давай выпьем на брудершафт. А то на «вы» будет как-то не с руки.

Поцеловались Витковский с Поляковой-младшей скорее как брат и сестра, а не как любовники. Гриня налил по второй. Выпили. Витковский не спешил и не торопил Лену. Как опытный мужчина, он понимал, что клиентка должна созреть. Вскоре у Поляковой румянец стал несколько ярче. Она почувствовала себя гораздо свободнее. Гриня же заливался соловьём. Рассказывал различные байки, от которых Лена взахлёб хохотала. А потом скрипел диван, и Полякова на нём стонала так, что если бы кто-то вдруг оказался в редакции, то обязательно бы вызвал милицию.

Домой Витковский вернулся поздно ночью. Но это не помешало ему разбудить жену.

– Посмотри, сколько я заработал, – сказал он ей перед тем, как исполнить супружеский долг.