Текст книги "Портрет девочки в шляпе"

Вторая часть Марлезонского балета

Она вышла на улицу и, не сбавляя скорости, помчалась на вокзал. Сердце стучало как-то нехорошо, быстро и неровно. Внезапно она остановилась и по давней детской привычке топнула ногой.

– Перестань сейчас же! – приказала она себе. Прислушалась. Сердце, кажется, стало стучать реже. Ну то-то же! Я себе хозяйка! И никто другой!

Она постояла немного, успокаиваясь, и, уже не торопясь, пошла вдоль паркового забора. Спешить было некуда. Вечер свободный. А не прогуляться ли по гатчинскому парку? Последнее время он стал ухоженным и красивым. Лора купила билет и пошла по дорожке вдоль пруда. Народу ближе к вечеру было немного, и прогулка обещала стать приятной. Она брела мимо старых ив, любуясь живописными островками посреди большого водоема, поднялась на небольшой холм к домику, словно сложенному из березовых поленьев. Домик был закрыт, и она решила обойти его кругом. Какой-то человек шел ей навстречу. Она посторонилась, пропуская. И подняла глаза. Герман Строганов. Только этого не хватало. Как говорится, и снова здравствуйте!

– Судьба нам с вами сегодня встречаться. – Он улыбнулся, и Лоре захотелось немедленно припустить от него на всех парах. Вот же гад! Еще и улыбка у него обалденная! Врешь, не возьмешь!

– Вы что, за мной шли?

– И не думал. Я предполагал, что вы давно убыли на своем кадиллаке. Или на чем там грандессы ездят?

Издевается?

– По причине отсутствия кареты грандессы путешествуют на электричке.

– Да неужто? Извиняюсь. Ошибочка вышла.

– Это вы сейчас юморите?

– А что, плохо получается?

– Средне.

– Это потому что тренируюсь редко. Сижу в мастерской, в обществе почти не бываю, светскому этикету не обучен.

– Заметно, кстати. Первый день человека знаете, а уже отрабатываете на нем свое чувство юмора.

Лора развернулась и пошла к выходу. Интересно, пойдет он за ней?

– Постойте.

Она обернулась. Герман стоял прямо перед ней. Очень высокий. Ей бы на цыпочки пришлось встать, чтобы дотянуться… Нет, ну что за ерунда! Зачем ей надо к нему тянуться?

– Я, кажется, показал себя не с лучшей стороны. Позвольте, я вас домой отвезу.

– Абсолютно исключено. Я и сама прекрасно доберусь.

– Да я не сомневаюсь в ваших способностях. Просто мне не хочется оставлять после нашего разговора плохое послевкусие.

Надо же! Послевкусие!

– Нет, спасибо.

– Спасибо скажете, когда довезу вас до самого подъезда.

Ей хотелось согласиться и хотелось повредничать. Пусть не думает, что она с первой встречи позволяет собой вертеть и командовать. Она открыла рот сказать окончательное «ноу», но Герман уже тянул ее за руку к выходу.

Машина была красивая и большая. Она залезла на сиденье рядом с водителем и пристегнулась.

– Вот это правильно. Прокатимся с ветерком!

Герман быстро выехал из города и помчался совершенно в другую сторону.

– Ээээ… Куда это мы рулим?

– Не пугайтесь. Я знаю хорошую объездную дорогу, там можно ехать побыстрей.

Нет, ну что он себе позволяет? Делает что хочет, ее вообще не спрашивает! А с другой стороны, пусть не думает, что она пугливая курица. Подумаешь, довезет до дома! Довезет и услышит жестокое «чао»!

Лора уселась поудобнее и стала смотреть на дорогу. Буду молчать, как рыба об лед. Она сделала независимое лицо.

– А почему Долорес Сарита?

Лора выгнула бровь. Он что, не заметил, что она сидит тут сама по себе? Видимо, нет, не заметил. Придется вести беседу из разряда «дорожные разговоры от скуки». Не поворачивая головы, она как бы нехотя ответила:

– В Испании старшей дочери первое имя дают по матери, а второе – по бабушке с материнской стороны. Маму тоже назвали по бабушке, а ту – в честь Долорес Ибаррури. Это известная испанская коммунистка. Долорес значит «скорбящая», а Сарита в переводе «принцесса».

– Скорбящая принцесса? Это по-нашему Царевна-Несмеяна?

Лора выпятила губы трубочкой, как делала всегда, когда пыталась сдержать смех, но все-таки рассмеялась. Ну что ты будешь делать! Вечно у нее не получается держать фасон!

Герман посмотрел на пассажирку. Кажется, лед сломан?

– Скажите, а в Испании у вас родственники остались? Вы о них что-нибудь знаете?

– Мы узнали совсем недавно. Деда никто никогда не разыскивал ни до войны, ни после. Он сам тоже не знал, где искать. Алонсо – довольно распространенная фамилия в Испании. Только когда… один писатель собрал материалы об испанских детях, вывезенных в СССР, выяснилось, что родные у нас есть, и даже немало.

– Интересно. Вы связывались?

– Да. Папа этим занимался. Нашел почти две дюжины родных, причем не седьмая вода на киселе, а довольно близкие. Особенно со стороны дедушкиного отца. Витория – столица басков. Второе название – Гастейс. Это на языке басков. Получается, мы – баски.

– А ваша мать тоже испанка?

– Представьте себе. Ее отец тут нашел, в Питере. Она учиться приехала. По обмену.

– А… – снова начал было Герман. Лора перебила:

– А… почему вас это так интересует?

– Хочу выяснить, насколько вы чистокровная испанка.

– Стопроцентная, не сомневайтесь. Только непонятно, вам-то не все равно?

– Я настоящих испанок отродясь не встречал. Интересно, чем вы от нас, русских, отличаетесь.

– Ну и как? Удалось что-нибудь выяснить?

– Пока немного. Вы буйные и своенравные.

– Как это вы так быстро нас раскусили?

– А что? Неправда?

– Правда, правда… А еще мы все время едим паэлью, пьем сангрию, танцуем фламенко и живем по принципу «сиеста – фиеста – маньяна». Да! Забыла! Еще обожаем корриду!

– Ну да, примерно так.

– Даже примерно не так. Во-первых, дежурное блюдо у испанцев вовсе не паэлья, а тортилья – картофельный омлет. Если захотят выпить, то выберут пиво. Сангрия – для туристов. Кроме фламенко есть куча других танцев – сардана, чотис. Кстати, его любят мадридцы. Фламенко – это Андалусия.

Лора разгорячилась и не сразу заметила, что Герман улыбается. А заметив, разозлилась. Спровоцировал, а теперь смеется! Она задохнулась от возмущения и выпалила:

– И вообще! Мне надоел этот разговор!

Она хотела добавить, что и он ей надоел тоже, но не успела. Герман вдруг резко затормозил. Машина вздрогнула всем огромным мощным телом и встала как вкопанная. Лора сунулась вперед и клюнула носом обшивку. Слезы так и брызнули из глаз. Она схватилась за нос.

– Вы что, рехнулись?

Не отвечая, Герман выскочил из машины и нагнулся, рассматривая что-то. Лора тоже вышла, зажимая нос, и заглянула. Под днищем сантиметрах в пяти от переднего правого колеса сидел ни жив ни мертв какой-то зверек. Герман присел на корточки и протянул руку. И тут бедолажный сорвался с места, выбежал из-под машины и припустил в лес.

– Хорек! – хором сказали они.

Проводив глазами уже невидимого среди травы зверя, они посмотрели друг на друга, и Герман схватил ее за руку:

– У вас кровь.

Лора прикрыла нос рукой.

– Да уж. Оказалась не готовой к резким переменам в жизни.

– Стойте смирно. Я посмотрю.

Она послушно замерла. Осторожно пощупав нос, он успокоенно заявил:

– Ваш прекрасный нос в целости и сохранности. Сейчас остановим кровь, и можно ехать.

От его близости и мягких прикосновений сердце снова застучало. Так быстро и, ей показалось, так громко, что она тут же сбежала в машину, пристегнулась и отвернулась к окну. Не глядя, взяла протянутую ватку, прижала и затихла. Возле дома, до которого ехали молча, Лора вышла и только собралась, небрежно помахав рукой, нырнуть в спасительную прохладу парадного, как Герман схватил ее за сумочку.

– Я вас чем-то обидел?

Она посмотрела. Выглядит расстроенным. Зеленые глаза потемнели. Лора смягчилась. В конце концов, он-то чем виноват?

– Что вы! Напротив, я ужасно благодарна за помощь!

– Тогда почему вы рванули от меня, как черт от ладана?

«Рванула»? Это еще что за лексикон? «Мое лицо – моя крепость», – любила повторять мама. Лора сделала официально-приветливый вид.

– Вам показалось. Я вовсе не…

Он не стал слушать, что там она «не».

– Это я от радости глупости говорю. Я ужасно рад нашему знакомству. Можно я вам позвоню? Завтра.

И улыбнулся. Лора нашла в себе силы только на то, чтобы молча, с достоинством кивнуть.

Герман пожал маленькую крепкую ладошку и вдруг понял, что не знает, как ее называть. То ли Дорой, то ли Лорой, то ли вообще Саритой.

– До свидания, Царевна.

Она повернулась и побежала. Хлопнула дверь. Стало тихо. Как будто и не было ничего. Он постоял еще немного и пошел к машине. Тронувшись с места, включил радио, и оно, словно дожидалось, с ходу запело бодрыми голосами группы «Секрет»:

– Домоооой! Домоооой!

Точно. Пора домой. Раньше под этим словом он понимал только одно место на земле – деревню Любилки. Сейчас, думая о доме, он все чаще ассоциировал его с Питером, хотя в Любилки тянуло по-прежнему. Там свобода, поля и дед Кирьян. Строгий и добрый, вечно хмурый и при этом веселый и смешной. Родной. Герман улыбнулся.

Ему бы понравилась Царевна, вдруг подумал он.

Не она

Прошло десять дней, а Фриц не позвонил ни разу и вообще никак не обозначался. Лору даже подмывало спросить о нем у Вольдемара, но в последний момент она одумалась. Во-первых, Щеглеватых, скорее всего, сам ничего не знает: свалил дела на нее и пошел себе дальше. Ууу, бонвиван несчастный! А во-вторых, много чести о нем расспрашивать!

И все-таки она постоянно ловила себя на том, что ничего так не ждет, как звонка или письма от Германа. И дело вовсе не в портрете. Хотя и в нем тоже.

Фото Фриц прислал поздно вечером. Он сделал главное – очистил изображение внутри овала. Лора засела за компьютер и всю ночь колдовала над портретом. Закончив, сразу набрала номер Германа и только тогда посмотрела на часы. Черт, четыре утра! Зря она это сделала! Лора собралась выключить телефон, но Герман уже ответил:

– Я знал, что вы позвоните именно тогда, когда я наконец засну.

– Я не хотела. Честное пионерское. Просто не смогла удержаться.

– Понял. Готов к продуктивному общению.

Лора набрала воздуху и выпалила:

– Это не Анна Строганова. Клянусь. Сюжет картины повторен идеально. Художник был прекрасным копиистом и с уникальной точностью передал стиль Виже-Лебрен. А теперь смотрите. Начнем с вазы. Две розы на заднем плане у Лебрен как бы чуть привядшие и смотрят головками вниз. А здесь? Свежи, как майское утро! Изменение небольшое, но вряд ли случайное. Вдоль выреза платья вышивка не зигзагом, как у Анны, а волнистой линией. И камень в броши не темно-красный, как у оригинала, а зеленый. Но все пустяки по сравнению с тем, что это…

Лора перевела дух.

– Вообще другая женщина! Черты лица, улыбка, волосы очень похожи, верно, но Анна была светлоглазой. У этой глаза карие. И смотрит по-другому. Нежнее, что ли. Хотя сходство просто поразительное!

– Вывод?

– Художник скопировал картину не случайно. Так было задумано с самого начала. Возможно, девушка, которую он рисовал, была похожа на Анну Сергеевну Строганову.

– Может, родственница?

– Может, и так. Только родилась она намного позже. Полотно точно написано лет через тридцать после портрета Виже-Лебрен.

– Не сомневаетесь?

– Не сомневаюсь. Но моей уверенности недостаточно. Мы должны это доказать.

– Каков план, мой генерал?

– Продолжайте восстанавливать поверхность, а я буду искать художника и модель. Во мне уже сыщицкий азарт проснулся.

– Пожалуй, во мне тоже. А сейчас… можно я уже посплю? Глаза слипаются.

Лора улыбнулась в трубку и милостиво разрешила:

– Ладно. Спите.

Через три дня молчания он прислал фотографию и записку.

Записка гласила: «Я убрал поздний слой краски вокруг овала и нашел там вот это. Ловите». На фото была надпись, сделанная художником: «м л Е Н» и чуть ниже еще две буквы – А К.

Лора набрала номер Германа и с ходу спросила:

– Что такое по-вашему «м л»? Младенец? Хотя между буквами пробел… Тогда что?

– Моей любимой.

– Что? Откуда вы взяли?

– Я бы тоже так написал.

Хорошо, что Фриц ее не видел. Лора покраснела. С чего бы?

Через неделю она знала о портрете и его авторе все. Осталось рассказать начальнику.

Вольдемара она отловила только к концу рабочего дня. Словно не он посылал ее в командировку, не он заставил все бросить и заняться портретом! И вот теперь, когда она, титанически напрягшись, все сделала, ему, видите ли, некогда! «Вырастет из сына свин, если сын – свиненок» – к месту вспомнилось ей. Точнее про ее друга детства не скажешь!

Еще сильней она возмутилась, когда оказалось, что все это время Щеглеватых был в кабинете и вел переговоры по видеосвязи. Интересно с кем? Со старой пассией или уже с новой? Она даже хотела плюнуть и уйти, но решила дожать чинушу и бюрократа результатами своих изысканий.

Увидев входящую Лору, Щеглеватых встрепенулся.

– Ужель я слышу из гостиной ваш легкий шаг и платья шум? – с фальшивым восторгом продекламировал он.

– Ты вдруг теряешь весь свой ум? – закончила она исковерканную пушкинскую строку. – Брось, Вовчик, меня этим не проймешь. И кстати, передавай от меня привет своей Джульетте. Я насчет портрета.

– Я весь внимание, дорогая Дора!

– Ну, тогда докладываю доклад, – с мстительным видом начала повествование Лора. – Автора портрета звали Аркадий Кособуцкий. Непрофессиональный художник, поэтому его работ я нашла всего три. О нем самом известно немного. Из обедневших дворян, служил адъютантом у князя Трубецкого во время заграничного похода восемьсот тринадцатого года. В двадцать шестом след обрывается, но две его картины нашлись в Читинском музее.

– Декабрист, что ли?

– Думаю, да. Но нам интересна его первая работа – портрет девушки, поправляющей цветы в вазе.

– Строгановой?

– Увы. Ее имя – Екатерина Несвицкая. Нашей Анне Сергеевне она приходилась родственницей со стороны матери, Елены Васильевны Трубецкой, урожденной Несвицкой. Загадка природы, но Екатерина была поразительно похожа на Анну, хотя между датами их рождения почти сорок лет. Кособуцкий был влюблен в Несвицкую и на именины преподнес любимой необычный подарок. Он скопировал портрет кисти Виже-Лебрен, но изобразил на нем Екатерину. Первоначально картина была овальной, но потом ее превратили в прямоугольник. Может, так она лучше вписывалась в интерьер, а может, хотели скрыть надпись – «м л Е Н», а также инициалы автора. Ведь Екатерина вышла замуж и отнюдь, как вы понимаете, не за Аркадия. Вот и все, Вовчик.

Щеглеватых молчал, глядя куда-то вбок.

– Кстати, Кособуцкий был талантлив, поэтому портрет, теперь уже с точной атрибуцией, станет украшением музейной экспозиции. Герман сработал отлично, выглядит полотно просто превосходно!

– Молодец, как соленый огурец, – пробурчал Вольдемар.

– Не пойму, чем ты недоволен? Находка на нобелевскую премию не тянет, конечно, все же не Строганова нашлась и не Виже-Лебрен, но вещь качественная. И кстати, Чернышевский – молодец. Почти был прав.

– Вот именно, почти…

– Да любой мог подумать, что это Строганова!

– Так, Дора дорогая, добрая такая! Катись уже домой. У меня дел невпроворот.

Лора пожала плечами и отправилась восвояси.

Итак, интрига раскрыта. Что же теперь? Позвонить Герману? Но повода уже нет. И вообще, если он сам не звонит, значит, ему не надо. А раз ему не надо, то ей и подавно… Она вытащила из сумки телефон и быстро набрала номер. Он ответил после первого сигнала. Выходит, ждал?

– Фриц, звоню, чтобы поблагодарить вас…

– Царевна, мы сможем сегодня увидеться? – прервал он ее галантную речь.

Лора проглотила что-то круглое, застрявшее в горле.

– Да. Сможем. Я приеду.

– Приезжай.

Герман открыл окна мастерской. За день они нагрели помещение так, что стало нестерпимо душно. Он вышел на улицу и тут же услышал рокот мотоцикла. Взрывая пыль, у крыльца остановился огромный байк с мордой волка на бензобаке. Герман улыбнулся и поднял руку. С байка слез здоровенный рыжий детина с бородой и волосами до пупа, а следом, перекинув через сиденье неописуемо длинные ноги, девушка в косухе и черных кожаных штанах.

Она была в шлеме, но Герману хватило одного взгляда на эти ноги, чтобы ее узнать.

– Здравствуй, Лиза.

Девушка сняла шлем и посмотрела пристально. Детина подошел и с ходу облапал.

– Фриц, сволочь ты последняя, куда запропастился?

– Привет, Бзик, – отвечая на медвежье объятие, поздоровался Герман.

– Здорово, бро! А мы тут мимо ехали, дай, думаем, заскочим к затворнику нашему гатчинскому. Так что, ты рад?

– О чем разговор, Бзик. Лиза, заходи.

Но Лиза заходить не торопилась. Прислонившись к байку, она вытянула свои бесконечные ноги и, открыв банку пива, сделала глоток.

Байкер со странным прозвищем Бзик был армейским приятелем Германа. Правда, с тех пор он сильно изменился. В армии Бзика звали рядовой Блинов: был он тощ, прыщеват и запуган наглыми «дедами», служившими второй год. Герман тогда только пришел из учебки и, хотя об армейских порядках все давно знал, почему-то не смог стерпеть издевательств над пареньком. Он так рассвирепел, что раскидал троих матерых мужиков и собирался драться до последнего. «Деды» это поняли и, к его счастью, остановились. Хватило ума. Закончилось все тем, что от Блинова отстали, а его, как ни странно, зауважали. С тех самых пор Бзик его любил как родного папу и при любой возможности заезжал, хотя давно жил в дороге и, кажется, сам забыл, что прописан в деревне Лысково нижегородского уезда.

Пообнимавшись и поколотив друг друга по спине, они коротко поведали друг другу последние новости. Все это время Лиза оставалась в отдалении, не спеша попивая пиво и глядя в сторону. Герману показалось странным, что она не участвует в разговоре, хотя им тоже было что вспомнить. Не так давно, чтобы об этом забыть, у них был роман, причем довольно продолжительный.

Лизу он увидел на тусовке байкеров в Рязани, куда затащил его армейский дружок. Она сама подошла к нему и предложила водки. Герман водку не любил и в ответ предложил пива. Лиза пожала плечами и согласилась. Она была красива какой-то нездешней скандинавской красотой. Герману нравились такие лица. На первый взгляд вроде бы блеклые и бесцветные, а присмотришься и удивишься совершенству линий и точености черт. Они болтали пару часов, но к ночи их растащили. Байкеры привыкли гулять по-черному, поэтому, когда тусовка превратилась в дикую и бессмысленную пьянку, Герман незаметно ушел и просто отправился спать. Проснулся оттого, что к нему прижалось длинное голое тело и кто-то зажал рот страстным поцелуем с привкусом алкоголя. Это была она.

Больше Лиза от него не отходила. Из Рязани она поехала в Питер и без вопросов поселилась в его съемной квартире. Она любила свободную, ничем не обремененную жизнь, путешествия, тусовки, умные разговоры под водку и секс. Сперва все так и было, но очень скоро Герман от такой жизни заскучал. Он уже тогда много работал, ему нравилось дело, которым он занимался, впереди ждало много интересного, и бессмысленное существование между тусовкой и диваном стало тяготить. Лиза, конечно, заметила его отстраненность и тут же затеяла выяснение отношений. Это была ее ошибка. С ним подобная тактика была заранее обречена на провал. При первых признаках истерики и скандала он просто оделся и ушел. Лиза прождала неделю и, не дождавшись, уехала.

Два года они не виделись. И вот теперь она вновь появилась у него на пороге.

– Слушай, Фриц, я схожу в твой туалет? – посмотрев на скучную Лизу, спросил Бзик. – Пиво наружу просится, моча уже из ушей льется.

Герман махнул рукой, понимая, что таким деликатным способом дружок хочет дать им возможность поговорить.

– Как поживаешь, Фриц? – спросила она сразу, как Бзик убежал.

Герман пожал плечами.

– Нормально. А ты?

– Отлично, – ответила Лиза и, видимо решив, что обмен любезностями состоялся, отлепилась от байка, подошла и облепила его всем телом, как любила делать когда-то.

Зная ее повадки, Герман ожидал чего-то подобного, поэтому отстраняться не стал, а просто легонько похлопал по спине и дружески поцеловал в лоб. Лиза сразу оторвалась от него. Бледное скандинавское лицо стало злым.

– Понятно… – протянула она, прищурившись, – значит, все прошло? Ты меня больше не хочешь?

Внутренне недоумевая, почему она решила задать эти вопросы после двух лет разлуки, он мягко ответил:

– Я думаю, мы оба знаем ответ.

– Нет! Я не знаю! Я два года с ума сходила! Ждала, что позовешь! Измучилась! Уговорила Бзика привезти меня к тебе! И после этого ты меня в лобик целуешь? Как младенца?

Герман уловил в ее голосе знакомые истерические нотки. Чтобы не дать возможности устроить сцену, он сжал ее запястья так, что она не могла вырваться.

– Лиза, прекрати. То, что ты делаешь, бесполезно, бессмысленно и глупо. Да. Я не хочу. Наши отношения закончены. Навсегда. Если я виноват перед тобой, прости. Но это все, что я могу сказать.

Он отпустил, и она отскочила. С ее губ уже были готовы сорваться безумные слова, но верный Блинов, выскочив на крыльцо, спас положение.

– Так, Лизон, нам пора. Серый позвонил и требует меня к себе. Срочно! Договорите в следующий раз.

Лиза стояла неподвижно, не сводя с Германа ненавидящего взгляда. Бзик обхватил ее и силой усадил.

– Покендришь, бро! – крикнул он на прощание, тронулся и, обернувшись, неожиданно подмигнул.

Байк унесся, снова подняв тучу пыли.

Герман долго стоял на крыльце, потом решил, что самый верный способ борьбы с сумбуром в голове – работа, хотя работалось сегодня из рук вон плохо. Он вернулся в мастерскую и надел защитные очки.