Текст книги "Вершина мира (сборник)"

Несколько раз на остров приезжал Эндрю Проскурин. Ему тоже захотелось вбить несколько гвоздей в здание гостиницы. Совместная работа сблизила их с Максимом. Они подружились. Эндрю даже попросил Максима быть посаженным отцом на его свадьбе с Жаклин. Свадьбу они решили играть на острове в день открытия комплекса Сан Винсент.

– Прекрасное решение, Эндрю, – сказала Эмма, обняв сына. – Здесь давно не играли свадеб.

– Значит, мы будем первооткрывателями, – рассмеялся Эндрю. – А вы с Максом не хотите сыграть свадьбу следом за нами?

– Нет, сынок, – проговорила Эмма смутившись.

– Почему? – спросил он, глядя на нее испытующе.

– Глупо надевать наряд невесты, когда у тебя такой взрослый сын, – ответила она, поцеловав его в щеку.

– Все это отговорки, мадам Проскурин, – сказал Эндрю, продолжая буравить Эмму взглядом. – Отец не случайно выбрал в компаньоны этого человека. Вы с ним прекрасно смотритесь вместе. Чем больше я наблюдаю за вами, тем больше понимаю, что Господь не случайно вас с ним свел на Святой Елене.

– Винсент мне то же об этом говорил, – сказала Эмма задумчиво. – Но, понимаешь ли, Эндрю, внутри меня звенит постоянно колокольчик тревоги: не спеши, не спеши, не спеши… Сейчас все в наших отношениях прекрасно, а что будет потом? – Эмма пожала плечами, улыбнулась. – Скажу тебе по секрету, что мне не хочется расставаться с иллюзией совершенства. Мне уже не девятнадцать, хотя иногда мне кажется, что мне снова девятнадцать и у меня еще все только начинается.

– Так оно и есть! – воскликнул Эндрю. – Я тебя очень сильно люблю. Ты самая потрясающая мама, ты лучшая женщина в мире.

– После Жаклин, – сказала Эмма с улыбкой.

– Нет, дорогая, я таких параллелей не провожу, – Эндрю стал очень серьезным. – Жаклин моя возлюбленная. Я могу сравнивать ее с кем угодно, только не с тобой. Ты стоишь на другом пьедестале. Ты – недосягаема. Ты вне всяких сравнений, потому что ты – моя мама.

Эмма уткнулась в грудь Эндрю, всхлипнула. Его слова ее растрогали, разбередили душу. Она вспомнила бессонные ночи у кроватки больного малыша. Врачи говорили, что он не выживет. А если выживет, то будет инвалидом. Эмма им не верила. Она знала, что Господь поможет ее сыну избавиться от недуга. Так и случилось. «По вере вашей да будет и вам» – написано в писании. Вера Эммы была крепкой. Поэтому таким крепким вырос Эндрю. Эмма называет его «мой мальчик» и улыбается, потому что они больше похожи на брата и сестру, чем на мать и сына. Эндрю этим гордится. Он признался Эмме, что Жаклин очень долго ревновала его к ней, не веря в их родство. Смерть отца все объяснила, всех примирила.

– Почему ты приезжаешь сюда без Жаклин? – спросила Эмма, вытерев слезы.

– Потому что мне хочется побыть с тобой, – ответил Эндрю. – Я обожаю наши с тобой вечера, когда мы сидим на веранде, и ты читаешь мне русские книги из библиотеки отца. Скажи, кто еще так проводит вечера?

– Не знаю, – улыбнулась Эмма.

– А я знаю, – сказал Эндрю. – Никто! Мне очень хочется, чтобы и мои дети научились читать русские книги. Ты поможешь мне в этом?

– Конечно, если Жаклин не будет против, – ответила Эмма.

– Думаю, Жаклин не станет мне перечить.

– Ах, какой же ты самоуверенный, – пожурила его Эмма.

– Я не самоуверенный, а практичный, – пояснил Эндрю. – В нашем брачном контракте будет пункт, в котором мы все это запишем.

– О, да я отстала от жизни, – рассмеялась Эмма.

– Ты не отстала от жизни, а живешь в другом измерении. И это очень-очень здорово, – поцеловав ее в щеку, сказал Эндрю. – Оставайся такой всегда.

– Постараюсь, – пообещала Эмма, зная, что он говорит о состоянии души…

Строительство комплекса Сан Винсент закончилось точно в срок. Церемонию открытия и бракосочетания Эндрю с Жаклин назначили на один день. На остров съехалось так много людей, что еленцы растерялись. Святая Елена никогда не пользовалась особой популярностью.

– Последний раз так много людей на острове собиралось на вашей с Винсентом свадьбе, – сказал пастор, пожав Эмме руку. – Вы сделали важное дело. Вы не только увековечили имя Винсента, вы еще сильнее сплотили еленцев. Думаю, со временем наш остров станет популярным у молодоженов, и мы с вами будем свидетелями еще не на одной свадьбе.

– Я тоже на это надеюсь, – сказала Эмма. – Наш остров прекрасен. Здесь зарождаются чувства, которым не страшны никакие испытания.

– Кстати, насчет испытаний. Эндрю и Жаклин отправятся в морское путешествие? – спросил пастор.

– Нет, Жаклин не выносит морской качки, – ответила Эмма, посмотрев на счастливую Жаклин. – Вместо них морскую прогулку совершат наши русские партнеры.

– Вы не хотите им составить компанию?

– Нет, я останусь на берегу, – ответила Эмма, наблюдая, как яхта отходит от причала.

Максим хотел остаться, но его силком затащили на борт. Эмма это увидела и огорчилась. Ей хотелось побежать в грот и расцеловать Максима. Да. Она решила поцеловать его в губы, а там, будь, что будет. Но провидению было угодно отсрочит этот миг.

Максим поднялся на борт, махнул Эмме рукой. Она отвечать не стала. Просто чуть выше подняла голову. Потом. Все потом.

– Максим Михайлович, я вам искренне завидую. Вы выглядите превосходно. Загорелый, помолодевший, а мы все, как бледные спирохеты. Кожа синяя, глаза вытаращенные, мозги заняты нерешенными проблемами. А у вас на лице – радость. Сразу ясно, вы – счастливый человек. Вы нас всех перехитрили, оставшись здесь, – сказал Стас, с завистью глядя на шефа.

– Выходит, что да, – рассмеялся Максим. – Но для меня самого это такая же неожиданность, как и для вас. Оставаясь на острове, я не предполагал, что так увлекусь строительством.

– Не строительством, а Эммой, – расплылся в улыбке Вадим Блинов один из компаньонов. Подмигнул Максиму. – Я удивляюсь, как ты все успел: такое грандиозное дело провернул и с мадам в любовные игры поиграл.

– Попрошу без пошлых намеков, – рассердился Максим. – У нас с мадам Проскурин деловые отношения. Мы – партнеры.

– Не верю, – сказал Вадим, хохотнув. – Не верю. И никто из присутствующих здесь тебе не поверит. Два года жить рядом с та-а-а-кой мадам и быть только ее деловым партнером, нонсенс. Максим Михайлович, не смешите нас. Мы в курсе всех ваших любовных похождений. Вы всегда были любвеобильным. Что изменилось? Мадам не устраивает легкий флирт? Она желает выйти за тебя замуж?

– Заткнись, – процедил сквозь зубы Максим.

– Ага, за живое задел! – обрадовался Блинов. – Ты стал другим, Макс. Мы все это заметили. Рядом с ней ты себя по-другому ведешь. Говоришь не так. Ловишь каждое ее слово, каждый взгляд. Мы были уверены, что свадебный стол накрыт для вас. Удивились, увидев у алтаря другую пару. Почему не вы?

– Потому что я – закоренелый холостяк, – ответил Максим, пытаясь закрыть эту тему. Ему было противно от того, что посторонние люди лезут в его душу. Он ни с кем не желал говорить о своих переживаниях. Ни с кем, кроме Эммы. А Блинов нарочно подначивал его.

– Не ври нам, Макс. Ты нормальный мужик. Неужели здесь, на острове притупились твои инстинкты, твое чутье? Да у мадам на лбу написано, что она ждет не дождется, когда ты уложишь ее в постель.

– Она этого не ждет, – сказал Максим, схватив Вадима за грудки. – Она другая, другая, запомни это.

– Да знаем мы этих других, – проговорил тот, высвобождаясь из рук Максима. – Раз ты ее так защищаешь, значит, втрескался по уши.

– Послушай, Блин, если ты не замолчишь, я прыгну за борт, – сказал Максим сжав кулаки.

– О, это будет захватывающее зрелище! – воскликнул Блинов. – Прыгайте, господин Алексеев, если духу хватит. Если акул не боитесь.

– Не боюсь, – проговорил Максим, раздеваясь.

– Дамы и господа, внимание! – закричал Блинов во все горло. – Максим Михайлович убегает от нас. Он решил добраться до острова вплавь, чтобы сделать предложение несравненной, удивительной, неземной мадам Эмме.

Максим еле сдержался, чтобы не ударить Вадима кулаком в лицо. Он с силой швырнул в него брюки и прыгнул за борт.

– Максим Михайлович, возьмите спасательный круг! – закричало сразу несколько человек.

– Силы береги, влюбленный! – захохотал Блинов.

– Эх, надо было ему вмазать, – подумал Максим и ушел под воду, чтобы не слышать пошлых шуточек в свой адрес.

Он вынырнул на приличном расстоянии от яхты, перевернулся на спину, поплыл к берегу, глядя в небо. Он думал об Эмме. По случаю бракосочетания сына она сшила длинное платье цвета пепельной розы из тонкой кружевной такни. Свои пшеничные волосы она уложила в замысловатую прическу, которая подчеркнула бледность ее лица, придав ему особое очарование. Эмма слегка подкрасила губы и ресницы. Ее лицо светилось, когда она смотрела на идущего к алтарю Эндрю. Максим впервые видел ее такой, поэтому не сводил с нее глаз.

– Максим Михайлович, вам не стоит так на меня смотреть, – прошептала она, не поворачивая головы.

– Простите, я больше не буду, – прошептал он, потупив взор, но тут же снова поднял голову. Он не мог не смотреть на Эмму. Не мог.

Максим вышел на берег, спросил себя:

– Ну, и что теперь? Пойдешь собирать вещички, или… – провел руками по мокрым волосам, побежал к заветному гроту.

Обрадовался, увидев огонек, который разожгла Эмма. Схватил несколько пальмовых листьев, сделал себе юбку, вошел в грот со словами:

– Робинзон рад приветствовать свою Пятницу!

– Максим… – воскликнула Эмма, бросившись ему на шею. – Максим, как я рада видеть тебя. Какое счастье, что ты вернулся ко мне… О, если бы ты знал, как я огорчилась, когда эти люди…

Он не дал ей договорить. Припал губами к ее губам. Почувствовал, как земля уходит из-под ног, и они с Эммой летят куда-то вверх, в бескрайний небесный простор…

– Что с нами было? – спросила Эмма, чуть отстранившись от Максима.

– Не знаю, – ответил он со счастливой улыбкой. – Не знаю что, но это было чудесно.

Они провели в гроте всю ночь. А на рассвете, взявшись за руки, пошли вдоль берега к дому Максима. Эмма помогла ему выбрать костюм, осмотрела придирчиво, сказала:

– Вы очень красивый мужчина, Максим Михайлович. В вас невозможно не влюбиться.

– Значит, вы, Эмма, в меня влюблены? – спросил он с наигранной серьезностью.

– Да, – ответила она с улыбкой. – И очень-очень давно. С той самой нашей первой встречи… – вздохнула. – Я боялась себе в этом признаться. Не хотела признаваться. А нынче ночью, когда твои глаза были так близко, что у меня перехватило дух, я осознала это. Поняла и освободилась от ненужного смущения. Растерянность уступила место уверенности в том, что мы все делаем правильно. Мне легко с тобой, Максим. Мне с тобой очень-очень хорошо.

– И мне, – прижав Эмму к груди, проговорил Максим.

Известие о том, что Максим и Эмма решили пожениться, моментально облетело Святую Елену. Свадебная церемония была не менее торжественной, чем у Жаклин и Эндрю. Приняв поздравления, новобрачные поднялись на борт яхты, чтобы провести несколько дней в открытом море и понять насколько крепким будет их союз.

Когда яхта отошла от берега, секретарь Алексеева Стас сказал:

– Внутренний голос подсказывает мне, что нас всех ждут большие перемены. Если Максим Михайлович решит остаться на острове, кто будет управлять компанией?

– Не переживая, Стасик, – похлопал его по плечу Блинов. – История знает немало примеров, когда глава компании руководит ею дистанционно, а на генеральском стуле сидит управляющий. Например – Я, – рассмеялся, увидев недовольную гримасу на лице Стаса. – Я знаю, молодой человек, что вы меня недолюбливаете. Но это дело поправимое. Мы вас освобождаем от нашего присутствия. Ступайте на все четыре стороны. Ступайте, ступайте, Стасик.

– Позволю себе оставить ваши слова, Вадим Георгиевич, без внимания, потому что я секретарь Алексеева, а не ваш, – сказал Стас сухо.

– К счастью для вас, Стасик, – ухмыльнулся Блинов, ушел.

Стас долго стоял на берегу, смотрел на белую точку на горизонте, в которую превратилась яхта, и думал о своем будущем. Оно рисовалось ему то в светлых, то в темных тонах. Все детали были нечеткими, размытыми. Настроение у Стаса испортилось окончательно.

– Ты тоже, как и Алексеев решил остаться на Святой Елене? – спросила Стаса Маша – хорошенькая брюнетка, доставшаяся ему по наследству от шефа.

Стас был вместо Алексеева на одном из приемов. Машу ему представили, как пресс-атташе, который поможет разобраться во всех вопросах. Стас быль польщен таким вниманием к своей персоне. На несколько часов он возомнил себя генеральным директором огромной компании, от которого зависит очень многое. Эта роль ему понравилась. Прелести добавляла еще и Маша, не отходившая от Стаса ни на шаг. Она выполняла все его желания, называя его почтительно: Максим Михайлович. Он одобрительно кивал. Решил не выдавать себя до самой последней минуты. А, когда все, что должно было произойти, произошло, сказал:

– Милая Машенька, прости, но я не Максим Алексеев, а всего лишь его секретарь Станислав Мирович.

– Замечательно! – воскликнула Маша, поцеловав его в нос.

– Ты рада, что я не Алексеев? – удивился Стас.

– Да, потому что я могу надеяться на продолжение нашего романа, – ответила она, прижавшись к нему.

– О, ля-ля! – подражая манере шефа, воскликнул Стас. – У нас с тобой уже роман?

– Да, господин Мирович, – ответила Маша. – Да…

– Ты решил остаться? – еще раз спросила Маша, обняв Стаса.

– Да нет, – ответил он со вздохом. – Нет, Машутка. Я еще не готов к жизни отшельника. Думаю, у нас с тобой найдутся дела на материке. Внутренний голос подсказывает мне, что Алексеев скоро вернется. Или я плохо разбираюсь в людях, – повернулся, посмотрел Маше в глаза, сказал:

– Вижу, как тебе хочется надеть подвенечный наряд и громко крикнуть: «Я люблю тебя, Станислав Мирович!» А потом отправиться в полное опасностей свадебное морское путешествие.

– Да, я об этом мечтаю, – подтвердила Маша.

– Когда-нибудь твоя мечта сбудется, – пообещал Стас, поцеловал Машу в щеку. – А пока еще не время. Алексеев ухаживал за Эммой пять лет. Наш с тобой испытательный срок не такой большой. Нам нужно подождать.

– Бред какой, Стас, – нахмурилась Маша. – При чем здесь твой шеф?

– При том, что мужчины не любят, когда их тянут в ЗАГС на аркане. Они должны сами принять это важное решение, – ответил он, сдвинув брови. – Ясно?

– Ясно, – ответила Маша, покачав головой. – Только смотри не упусти свое счастье.

– Настоящее счастье, Машенька, никуда не денется. А, если делось, значит, никакой любви не было, – сжал кулак, разжал, дунул. – Вот так, п-ф-ф-ф и исчезло. Ау, где ты, любовь? Нету. Осталась лишь точка на горизонте. Точка, – обнял Машу, поцеловал в лоб. – Не грусти. Все у нас будет хорошо, если мы не будем никуда спешить. Ни-ку-да…

Волны покачивали яхту с боку на бок. Максим и Эмма сидели, свесив ноги за борт. Молчали. Наблюдали за летающими рыбами, которые время от времени выскакивали из воды и, пролетев по воздуху, плавно уходили в глубину. Солнце стояло в зените. Но никто не обращал внимания на его жар. Каждый думал о произошедшем с ними, пытался понять, что теперь делать, как дальше жить. Привычное становилось ненужным, уступая место непривычному. И это пугало обоих.

Максиму начало казаться, что венчание было слишком поспешным, что им с Эммой можно было обойтись без этого фарса. Словно угадав его мысли, Эмма спросила:

– Сожалеешь?

Он повернулся, посмотрел на ее сосредоточенное лицо, ответил решительно:

– Нет, Эмма, я не сожалею. Я ни о чем не жалею, – улыбнулся. – Я размышляю. Размышляю о том, что еще можно сделать в нашем комплексе Сан Винсент.

– Я тоже об этом думаю, – сказала Эмма. – Но мне кажется, что в каюте нам будет думать об этом приятнее.

– Гениальная мысль! – воскликнул Максим.

Эмма устроилась на мягком диванчике. Максим достал из холодильника шампанское, лед, фрукты, сказал торжественно:

– За вас, моя дорогая мадам Проскурин-Алексеева!

– За вас, Максим Михайлович!

Максим выпил залпом, сел у ног Эммы заговорил с жаром:

– Мне сейчас пришла в голову бредовая идея. Давай оставим все, как было. Станем тайно встречаться в гроте на закате, а на рассвете будем разбегаться в разные стороны.

– Да, – проговорила она с улыбкой. – Я буду называть вас Максим Михайлович и смущаться всякий раз, ловя на себе ваш пылкий взгляд.

– Вы будете прятать свое лицо под вуалью, разжигая во мне страсть, заставляя меня безумствовать. При каждой встрече я буду умолять вас о снисхождении, зная, что вы – недосягаемая вершина, Эмма, – Максим посмотрел в ее глаза. Сказал с нежностью:

– Эмма. Моя милая Эмма. Как приятно повторять твое имя. Как мне нравится смотреть на тебя и думать, что все это сон. Мне трудно поверить, что это – реальность.

– Не верь, если тебе так легче, – Эмма провела рукой по его выгоревшим на солнце волосам. – Мы ведь можем жить с тобой вдали друг от друга. Я не стану тебя ревновать, устраивать тебе сцены. Я просто буду тебя ждать.

Максим поднялся, налил себе еще шампанского, сказал:

– За тебя, Эмма. Спасибо, что ты начала этот разговор. Я не решался сказать тебе о том, что мне нужно побывать в Москве. Я знал, что ты не захочешь ехать со мной, – сделал большой глоток. – А, может, ты поедешь?

– Не-е-ет, Максим, нет. Поезжай один, – ответила она. – Мне там нечего делать, а у тебя много важных дел там.

– Да. Мне необходимо проверить финансовые отчеты, – сказал Максим, пытаясь убедить больше себя, чем Эмму в необходимости свого отъезда. Он был рад, что она понимает это и не задает ему никаких неуместных вопросов. Эмме достаточно сказать одно лишь слово, но она молчит. Она не пытается загнать Максима в тупик, не отговаривает его.

Он встает перед ней на колени, утыкается лицом в ее ладони, стонет:

– Эмма, Эмма, помоги мне.

– Я люблю вас, Максим Михайлович, – говорит она очень тихо. – Я желаю вам счастья. Я готова на любые жертвы ради вас. Но я никогда не покину Святую Елену. Проведите со мной медовый месяц, а потом делайте все, что посчитаете нужным, правильным.

– Да, да, да! – обрадовался Максим. – У нас же с тобой медовый месяц! А это значит, что у меня есть веская причина не лететь в Москву!

Проведенный на острове месяц помог Максиму понять, что все его опасения напрасны. Они с Эммой дополняют друг друга, а от этого мир вокруг наполняется новыми красками, жизнь обретает новый смысл.

Вновь и вновь Максим убеждался в правоте слов Винсента, что новый временной отсчет можно начать в любом возрасте и стать по-настоящему счастливым человеком. Пересмотреть свое отношение к вечным ценностям несложно.

Важно захотеть это сделать.

Много ли нужно человеку?

Если задуматься, нет.

Но, попав в плен к ненасытимости, не всякий сможет вырваться, не у каждого хватит сил сказать: «довольно», отказаться от излишеств.

Максим решил стать исключением, стать тем единственным, кто бросает вызов, идет наперекор всему.

Он явственно понял, что пришло время все изменить, и если он его упустит, то проиграет.

Максим засобирался в Москву.

Он пообещал Эмме, что вернется недели через две – три. Но…

Максим вернулся на остров Святой Елены через четыре дня.

Прибежал в заветный грот, прижал Эмму к груди, проговорил:

– Господи, спасибо тебе за это чудо! За великое чудо любви, дарованное нам, – посмотрел в счастливые глаза Эммы, спросил:

– Теперь ты откроешь мне формулу счастья, которую так упорно ищут люди?

– Формула счастья проста, – сказала Эмма. – Ты много раз повторял ее вслед за мной и Винсентом. Повторял, не задумываясь о том, что в этих словах заключена вечная тайная человечества.

– Эмма, я не знаю, что это за слова, не знаю, – простонал Максим.

– Знаешь, – улыбнулась она и пропела:

 
Ты и я – Аллилуйя! —
Пропоет рассвет.
Ты и я – Аллилуйя! —
Яркий, радужный свет.
Ты и я – в жизни нашей
Нет важней ничего.
Ты и я – Аллилуйя! —
Божьей Любви торжество!
 

– «Возлюбить Господа всем сердцем своим и ближнего своего, как самого себя», – проговорил Максим, глядя на клонящееся к закату солнце, и подумал, что по-настоящему счастлив только тот, кто принимает мир таким, какой он есть и не пытается подстраивать его под себя…

Вершина мира
^{Повесть}

 
Мы забыли слова простые,
От которых на сердце отрада.
Мы спешим на вершину мира.
Нам зачем-то туда всем надо…
 

Подъем в гору был невероятно трудным. Но ему, во что бы то ни стало, нужно было покорить эту вершину. Это было его десятое восхождение. Десятое по степени сложности. Он несколько лет готовился к нему и понял, что должен проделать этот путь в одиночку.

Чтобы получить разрешение в комитете альпинистов, он решился на хитрость: поставил конечной точкой своего маршрута другую вершину, которую собиралась покорить группа новичков.

– Я рад, Эдвард, что ты пойдешь с ними, – сказал председатель комитета альпинистов Томас Гелингтон, пожав ему руку. – Если бы не этот проклятый протез, – он стукнул себя по правой ноге, – я бы рванул на вершину вместе с вами. Помнишь, как мы совершали наши восхождения? – Эдвард кивнул.

– Можешь оказать мне услугу? – спросил Томас.

– С радостью, Том, – ответил Эдвард.

– Напиши, пожалуйста, мое имя на одном из камней, чтобы все было, как прежде, – глаза Томаса увлажнились. Сердце его заныло от того, что ничего уже нельзя вернуть, нечем восполнить утраты.

С каждым годом все сильнее ощущается вакуум, в который он, Томас Гелингтон, погружается. Погружается, несмотря на то, что вокруг множество людей. Томас прекрасно понимает, что это сочувствующее множество не имеет ничего общего с тем малым, о котором он так тоскует.

Эдвард Грейсфул – один из немногих, кому он искренне рад. Поэтому он не стесняется своих влажных глаз. Несколько лет назад Эдвард плакал вместе с ним. Плакал, как плачут только альпинисты, потерявшие друга. И сейчас, глядя на Тома, он понимающе кивает, жмет его руку и отвечает спокойным, ровным голосом, голосом человека, идущего к вершине. Томас удерживает его руку, пристально смотрит в глаза, спрашивает с волнением:

– Ты что-то задумал, Эд?

– Нет, – отвечает тот. – Нет.

– Ты прекрасно знаешь, Эд, что Вершина мира еще никому не покорилась, – Том сильнее сжимает руку Эдварда.

– Никому, – повторяет Эдвард. На его губах появляется едва заметная улыбка, но через мгновение лицо Эдварда приобретает прежнюю суровость.

– Ты ведь не пойдешь туда один? – голос Томаса дрожит.

– Конечно, нет, – отвечает Эдвард так, словно никогда не мечтал об этой Вершине. Словно не уговаривал его, Тома, помочь ему достать разрешение на подъем.

– Эд, прошу тебя, не делай глупостей, – говорит Томас. – Ты нужен мне. Возвращайся…

– Хорошо, дружище, – отвечает Эдвард.

Обещание данное Томасу, заставило Эдварда уклониться от намеченной цели и вместо одной вершины покорить две…

С самого начала восхождения Эд держался обособленно, был немногословен, но в трудные минуты, которых было немало, всегда оказывался рядом с тем, кому требовалась помощь. Группа состояла из семи молодых людей. Они еще не осознали в полной мере, что излишняя бравада в горах может обернуться трагедией.

Руководитель восхождения Ханс Юган уже собирался повернуть назад, но Эдвард уговорил его не делать этого.

– Дай им еще один шанс, – сказал он. – Ты – альпинист со стажем и знаешь, что значит для новичков – вернуться с половины маршрута. Нам с тобой этот минус тоже ни к чему. Не будем давать повод для досужих домыслов и серьезных взысканий.

Ханс насупился. Он знал, что Эдвард прав, но внутренний голос упорно противился здравому смыслу. Ханс не мог понять, почему. Возможно, его настораживало странное поведение Эдварда. Возможно, дело было в самом Хансе. Он недавно женился и жалел, что оставил Жаклин одну. Правда, он пообещал ей, что покорив эту вершину, он расстанется с горами и станет примерным семьянином. Жаклин его словам, конечно же, не поверила. Она поцеловала Ханса в лоб, мудро заметив, что время все расставит по своим местам. Рассмеялась и добавила:

– А, если ты снова пойдешь своим путем, туда тебе и дорога.

Его дорога вела к вершине. Ханс это понимал. Он посмотрел на напряженное лицо Эдварда, сказал:

– Ты прав. Нам нельзя прерывать восхождение. Нельзя…

– Я сам поговорю с этими храбрецами, – сказал Эдвард и пошел к группе молодых альпинистов. Осмотрел их строгим взглядом, сказал:

– Начинается самый сложный участок нашего маршрута. Я думаю, что слюнтяям и молокососам лучше остаться здесь и дождаться нашего с Хаснсом возвращения, чтобы не обделаться от страха.

– Среди нас нет трусов, – сказал самый заносчивый юноша Ден-вир Райс. – Мы все пойдем к вершине.

– Только в том случае, если ты оставишь здесь свою спесь, сынок, – улыбнулся Эдвард. – Нам с Хансом не хочется вбивать могильный крест среди камней. Да и твоя мамочка…

Лицо Денвира побагровело, он сжал кулаки, закричал:

– Я – сирота, круглый сирота, понял, ты – учитель жизни? Ты нам сразу не понравился. Мы не хотели, чтобы ты шел с нами. Мы тебя не звали. Мы вообще не поняли, почему тебя вписали в нашу команду. Это из-за тебя у нас сплошные неприятности. Ты приносишь беду. Не думал об этом?

– Прекрати истерику, Ден, – приказал Ханс. – Эдвард Грейсфул – заслуженный альпинист. А это звание просто так не дают никому. Если хочешь идти к вершине, придержи язык за зубами.

Эдвард поднял свой рюкзак и первым пошел к уступу, с которого начинался главный подъем. Ему было все равно, что происходит за его спиной. Хотелось поскорее покончить с этой вершиной и рвануть к своей заветной цели. Но время почему-то стало тягучим, замедлило свой бег. Все происходило, как во сне, когда ты бежишь и никак не можешь сдвинуться с места.

Эдвард еле дождался, пока все семь альпинистов поднялись на вершину и Ханс водрузил флаг, вокруг которого положили камни с именами всех, кто совершил это восхождение.

– Томас Гелингтон просил меня вписать в историю и его имя, – сказал Эдвард. Поднял с земли камень, написал на нем имя Томаса, положил у флагштока.

– Спасибо тебе, Вершина, за то, что была к нам благосклонна. Нам пора возвращаться, – сказа Ханс. – Первым спускается Денвир, Эдвард будет замыкающим.

– Эдвард будет замыкающим, – повторил тот, стараясь не выдать своей радости.

Он почувствовал, что наконец-то закончилась сонная тягучесть времени, и оно вновь вернулось в свое привычное русло.

– Начинаем спуск, – сказал Ханс и пошел к краю площадки.

Эдварду показалось, что остальные альпинисты побежали следом за ним. Хотя бежать они не могли, спуск проходил по отвесной скале. Эдвард стоял наверху и держал сверху страховочный канат. Когда последний альпинист ступил на ровную поверхность, Эдвард бросил вниз страховочный канат, крикнув:

– Возвращайтесь в лагерь без меня. У меня свой, особый маршрут.

– Не дури, Эдвард! – заорал Ханс, прекрасно понимая, что Эдварда уже не остановить. Во рту стало кисло. Ханс уселся на землю, обхватил голову руками, простонал:

– Боже, почему Ты лишил меня зрения? Почему Ты не предостерег меня? Если Эдвард погибнет, я буду винить себя в его смерти.

– Ты ни в чем не виноват, Ханс, – сказал Денвир Райс, положив руку ему на плечо. – Эдвард Грейсфул – безумец. Это подтвердят все. Мы сразу заподозрили что-то неладное, но никто из нас не мог предположить, что Эдвард рванет на Вершину мира.

– Никто из вас, это – верно, – сказал Ханс. – Но я, я не только мог, но и должен был об этом подумать, но не сделал этого. Я просто отогнал от себя эту мысль, как назойливую муху. Отогнал и успокоился, – Ханс поднял голову, испытующе посмотрел на Денвира, спросил:

– Что будем делать?

– Вернемся в лагерь и вызовем спасателей, – ответил тот.

– Значит, у Эдварда будет два дня, – проговорил Ханс, вставая. – Господи, помоги ему…

Эдвард знал, что у него два дня, чтобы покорить Вершину мира. Если погода не изменится, он успеет подняться. В том, что все у него получится, Эдвард не сомневался. Не зря же он так долго и тщательно готовился к этому восхождению. Он продумал все до мелочей. Даже прихватил с собой пилюли от высотной болезни. Эдвард вспомнил, как долго вертел их в руках, раздумывая: брать или нет, а потом бросил в аптечку со словами:

– Надеюсь, вы мне не пригодитесь. Я давно уже не безусый юнец, поэтому голову терять не собираюсь. Правда, дама, к которой я спешу на встречу, особа весьма и весьма недосягаемая, поэтому может произойти все, что угодно. Мне, конечно, угодно, чтобы происходило только хорошее. Только…

Эдвард улыбнулся, проговорил нараспев:

– Моя прекрасная, моя несравненная дама сердца, моя единственная безумная любовь, умоляю, ответьте мне взаимностью. Клянусь, я никогда не изменю вам. Станьте моей самой главной Вершиной!

Его слова подхватило эхо и унесло куда-то. Эдвард вбил крюк в скальную породу, закрепил веревку, полез вверх к уступу, на котором можно было передохнуть.

Чем выше поднимался Эдвард, тем сильнее билось его сердце. Он не был сентиментальным человеком, но в этот раз что-то странное происходило с его психикой. Накатывали воспоминания из далекого-далекого прошлого, словно кто-то прокручивал перед его внутренним взором кадры кинохроники. Глаза слезились, но не от ветра, а от щемящей тоски по давно ушедшему, по тому, что невозможно вернуть…

– Возврата в прошлое нет, – любил повторять Эдвард. Но оказалось, что в прошлое вернуться можно. Можно, если он сейчас испытывает отчаяние и боль, и все внутри него дрожит и кричит:

– Марр – гарр – ритт – тэ!

Она была особенной. Ее звали Маргариттэ Джоконда Леоне. Она не была итальянкой. Такое странное имя дал ей отец, влюбленный в Джоконду Леонардо да Винчи. Со временем два последних слова в ее имени стерлись, осталось одно красивое Маргариттэ, которое Эдвард произносил грассируя: «Марр-гарр-ритт-тэ!»

Она звонко смеялась. Ее глаза лучились счастьем. Эдварду хотелось утонуть в этих бирюзовых омутах. Он прижимал Маргариттэ к груди, опускал лицо в ее пушистые золотые волосы и шептал слова любви, придумывая каждый раз что-то новое.

– Ты – самый многословный кавалер в этом мире безмолвия, – говорила она, смеясь. – Не зря я выбрала тебя, не зря.

– Я многословен только с тобой, Маргариттэ, – говорил он. – А когда тебя рядом нет, я безмолвен, как эти, покрытые снегом, горные вершины.

– Они все покорились тебе?

– Еще нет. Осталась одна – самая главная и самая опасная вершина – Вершина мира. Она манит меня своей недосягаемостью.

– Оставь ее, Эд. Пусть она будет твоей мечтой, – предложила Маргариттэ.

Эдвард отстранился, сказал сухо:

– Нет, Маргариттэ. Нет. Я обязательно покорю ее. Обязательно.

– Покоришь, поставив на кон свою жизнь? – спросила она, нахмурившись.

– Да, если будет нужно, – ответил он. – Пойми, Вершина мира – главная цель моей жизни. Без нее все бессмысленно.

– Вот как? – Маргариттэ побледнела. – А я думала, что… Ах, ладно, не стану больше ничего говорить.