Текст книги "Alpzee – альпийское озеро (сборник)"

Она почувствовала крепкие руки Олега на своих плечах, открыла глаза. Солнце такое яркое, ничего не видно.

– Варя, Варя, вы, что в первый раз целуетесь? – его голос испуганно-нежный. – Да разве такое бывает? Разве в наше время такое возможно? Варя, вы из какого века, из какого столетия к нам, ко мне, в мою жизнь? Ва-ря-я-я…

– Не знаю. Я ничего не знаю, Олег… – и через вздох, едва шевеля губами. – Евгеньевич.

А в мыслях:

– Олег, Олег, Олег… О-лег-кокрылость бабочки, парящей над цветами во всем, во всем, что происходит с нами.

Он целует, целует, целует ее в губы, а она никак не может обрести равновесие. Никак. Он разжимает объятия, закрывает глаза и сидит без движения. Потом запрокидывает голову, обхватывает ее руками и весело смеется. Варя ничего не понимает. Не хочет понимать. Она – в безвоздушном пространстве счастья. Что будет потом – неважно. Сейчас, сию минуту она испытывает потрясающие, неведомые доселе чувства.

– Спасибо, – шепчет она. – О-лег… Ев-генье-вич.

– Это твой жених? – спрашивает мама, видя счастливые Варины глаза.

– Жених, жених, а кто еще, – смеется Варя. Олег Евгеньевич рубит дрова. У него это получается ловко. Любо-дорого смотреть.

– Слишком красив, слишком, – качает головой бабушка, наблюдая за его работой. – Про таких красавцев говорят «чужой муж». Смотри…

Варя опоминается. Она же ничего про него не знает. Ничего. Может быть, он и в самом деле женат, а она… Стыд, угрызения совести ударяют в солнечное сплетение.

– Варя, – обнимает ее Олег Евгеньевич. – Дрова я нарубил, можно ехать.

– Вас ждет жена? – растерянно глядя на него, спрашивает Варя. Он смеется, запрокинув голову:

– Я не женат. Не женат. Я совершенно свободный человек, не обремененный никакими узами, никакими цепями, Варя.

Ей вновь становится весело. Огонь, горящий в солнечном сплетении, гаснет.

– Какое счастье! Какая легкость, О-лег!

Они вернулись в Москву заполночь. Он поцеловал ее в щеку, прошептал: «До завтра» и уехал. Варя долго лежала без сна, вспоминая свое фантастическое состояние и не желала думать о реальности. Не желала.

– Ты можешь исчезнуть дня на три? – спросил Олег Евгеньевич, когда она открыла ему дверь. – Это очень-очень важно.

– Ну, хорошо, – ответила она, не совсем понимая, что от нее требуется.

– Тогда быстренько собирайся, – приказал он.

– Куда? Зачем? – растерянно проговорила Варя.

– Я хочу показать тебе маленький город в Скандинавии, – улыбнулся он. – Там нас никто-никто не отыщет.

– Но у меня нет заграничного паспорта, – сказала она.

– Вар-ва-ра, это несерьезно, – нахмурился он. – В наше время… Ах, что я говорю. – Усмехнулся. – Кому я говорю про наше время? Я никак не привыкну к тому, что ты – настоящая Вар-ва-ра! Ладно, где твои документы? Сейчас все устроим.

Олег Евгеньевич звонил по телефону, строго и деловито давал какие-то указания. Передал кому-то Варин паспорт. Все, как во сне. Вне Вариного сознания. Она сидит на стуле, спина прямая, руки на коленях ладонями вниз. Школьница. Олег ходит по ее маленькой комнате большими шагами.

– Тебе и взять с собой нечего, – усмехается он. Вновь звонит по телефону, что-то диктует, улыбается.

– Ты счастливая девушка, хотя и Вар-ва-ра. Паспорт привезут к самолету. Едем…

Так началась ее новая жизнь. Совершенно непонятная своей неожиданной непохожестью на все, что было до встречи с Олегом… Евгеньевичем. Головокружительное безумие, фейерверк красок и новых впечатлений. Четыре года, как день. А потом вдруг, в один миг все лопнуло, как лопается воздушный шарик в руке карапуза. Почему? Что случилось?

Варя не могла объяснить. Просто однажды появилась Люська, Люсьена. Она открыла дверь его квартиры своим ключом, пропела:

– Олежек, дорогой!

Он заключил ее в свои объятия, прижался губами к ее губам. Надолго. Поцелуй был слишком долгим и слишком страстным, чтобы считать его дружеским. Пока они целовались, Варя ушла. Олег Евгеньевич позвонил ей на следующий день. Голос строгий.

– Приезжай в ЦДЛ. Надо поговорить.

Она поехала на метро. Чтобы позлить Олега надела все, что ему не нравится. Спустилась в подземку и запуталась в разноцветной паутине, сходящихся и разбегающихся в разные стороны линий.

Явление Никиты в вагоне метро Варя восприняла, как отрезвляющий глоток чистого воздуха, как прозрение.

– Кто она для Олега Евгеньевича? Никто. Ник-то. Она не может стать его законной женой, потому что он не желает связывать себя узами брака.

– Связи, узы, брак – все это так унизительно, так не нужно, не важно. Пойми, Вар-ва-ра, все это – бред, пустота. Разве нам с тобой плохо вместе? Разве восторг ощущений можно зафиксировать штампом в паспорте? – стучали молоточками в висках его слова. – Нельзя. Не нужно. Наслаждайся жизнью, Вар-ва-ра. Все необходимое для наслаждения у тебя есть…

– Ах, если бы вы, Олег… Евгеньевич, знали, что для наслаждения мне необходимо только чувство полета, – вздыхала Варя. – Того полета, того восторга, того счастливого неведения, которое было в нашу первую встречу. Куда все исчезло? Почему все растворилось в повседневной суете, в погоне за славой? Вы давно бежите один. Я отстала. Я осталась там, в машине, стоящей на обочине… Я не желаю бежать за вами, за вашей славой, за вашим богатством. Не желаю, Олег… Евгеньевич. Все это не для меня. Это для длинноногой фотомодели Люськи. Прощайте, преуспевающий человек. Мне очень, очень плохо. Мне нестерпимо больно, но… Я больше на могу…

Олег не верил, что Варвара уйдет. Разве можно променять роскошь, в которой они жили, на убогость ее маленькой квартирки? Разве сможет она теперь вернуться на свою работу, в душный полуподвал с малюсеньким окошком под самым потолком? Нет. Королевы не становятся кухарками. Хотя… Олег потер виски, подумав:

– Варя – самая настоящая Вар-ва-ра, от нее можно ожидать все, что угодно.

То, что она выкинула полгода назад, не выходило из его головы. Она посмела явиться на свидание в сопровождении какого-то мальчишки? Еде она его нашла? А может… Олег похолодел. Сердце ухнула вниз. Такого с ним давно не происходило. Что это? Ревность? Любовь? Безумие?

– Что мешало Варваре встречаться с этим мальчишкой, пока меня не было рядом? – воскликнул он, схватил ключи от машины и помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени.

Открыл Варину квартиру, толкнул дверь. Пусто. Никого. Привычный порядок. Никаких посторонних вещей.

– Безумец, – усмехнулся Олег и улегся на диван прямо в ботинках. Набрал номер Вариного телефона. Она не ответила. А потом и вовсе выключила телефон.

– Прекрасно, – проговорил Олег, потянувшись. – Я подождусь тебя здесь. Тебе все равно некуда больше идти. Не-ку-да, дорогая моя Вар-ва-ра…

Олег услышал легкий шум в прихожей, открыл глаза, посмотрел на часы – половина шестого.

– Где ты была? – спросил нежнейшим голосом. Она вздрогнула. Не ожидала его увидеть. Испугалась. Побледнела.

– О-ле-г? – и через вздох, – Ев-гень-евич?! Что вы здесь делаете?

– Жду тебя, Вар-ва-ра, – скрестив на груди руки, ответил он.

Варя прижалась спиной к двери, закрыла глаза. Лицо очень-очень бледное, а губы – алые. Целовалась. С кем?

– Ты провела ночь с этим мальчиком? С тем зимним мальчиком?

– Да, – ее шепот, как пощечина.

– Ну и как? – с издевкой спросил Олег. Она открыла глаза, посмотрела с усмешкой.

– Он читал мне стихи Пушкина: «Я вас люблю, хоть я бешусь, хоть это труд и стыд напрасный…»

– А я за тебя переживал, – шагнув к ней, сказал Олег. Он уперся руками в дверь над ее головой, наклонился, поцеловал в лоб.

– Я ведь тебя просто так не отпущу, – сказал тихо, но строго. – Ты – мой талисман, Вар-ва-ра.

Обнял, прижал к себе, выдохнул: «Люблю». Впервые в жизни сказал это слово. Вложил в него всю нежность, всю бурю страсти, бушующую в душе.

Варя почувствовала, как сердце замерло, перестало биться, рухнуло в пропасть и там забилось с такой неистовой силой, словно желало вырваться наружу из грудной клетки. Ноги подкосились. Если бы не сильные руки Олега, она бы упала на пол.

– Варя, Варенька, – его голос возвращает ее из небытия. – Что, что с тобой, Вар-ва-ра?

Не знаю…

Он укладывает ее на диван, укутывает пледом, растирает холодные руки, звонит кому-то. Варя проваливается в темную пустоту забытья. Где-то далеко впереди брезжит неяркий свет. Ясноглазый мальчик Никита кричит ей:

– Варенька, можно я вас буду оберегать? Are you ready to be with me forever?[2]2
  Вы готовы остаться со мной навсегда?


[Закрыть]

– Да, – шепчет она и улыбается.

– У вашей жены нервное расстройство, – слышит Варя незнакомый голос. – У беременных это бывает…

– Что? – восклицает Олег.

– Что? – распахивает глаза Варя. Ей любопытно увидеть беременную жену Олега Евгеньевича.

– Граждане, вы же взрослые люди, – качает головой врач. – Сколько вы женаты?

– Пять лет, – отвечает Олег.

– Ничего себе? – думает Варя. – Он женат пять лет, а я об этом ничего не знала. Какая низость. Как это подло с его стороны.

– Наверное, заждались появления наследника? Ждали, ждали и дождались, – врач добродушно смеется, похлопывает Олега по плечу.

– Не ждали, – растерянно говорит он.

– Значит, примите это, как подарок, как чудо, – врач пожимает ему руку, уходит.

– А где твоя беременная жена? – спрашивает Варя, усаживаясь на диване. Она осматривается, понимает, что это ее дом, ее маленькая квартира.

– Она сидит напротив, – отвечает Олег, опускаясь перед Варей на колени. Целует ее ладони, шепчет:

– Варька, это и в самом деле – чудо. У нас с тобой будет ребенок!

– У нас?! – выдыхает она, прижимается к груди Олега и рассказывает все, все, все о своем рождении, о своем птичьем имени, о переживаниях и страхах, о знакомстве с Никитой, об их прогулке по ночной Москве и о том, что она не знает, как ей теперь жить без него, Олега… и через вздох – Евгеньевича. Не знает. Не потому, что она привыкла к роскоши. Нет. Ей ничего не нужно. Материальная сторона ее мало интересует. Ей нужен он – Олег… Евгеньевич, ставший частью ее сознания, ее мира, непонятного, неизведанного мира, где первичны только чувства, а все остальное – вторично. Всего остального просто нет. Как нет листа, оторвавшегося от ветки. Капли, выпавшей из тучи. Песчинки, приклеившейся к подошве странника. Звезды, сорвавшейся с небес…

– Я никуда не отпущу тебя, Вар-ва-ра, Ва-рень-ка! – голос Олега нежный в самое сердце. – Я никогда не разожму своих объятий. Я буду вас оберегать. Готова ты остаться со мной навсегда?

– Да… I am ready to be with you forever,[3]3
  Я готова остаться с тобой навсегда.


[Закрыть] – шепчет она.

– Forever… – разливается солнечным светом за окном его голос. Голос Олега… Евгеньевича…

История Арабской ночи

 
«Все – суета-сует» – конечность
Любых дорог, любых путей.
Все – исчезающая млечность,
Несущихся к закату дней.
 
 
Неповторимость постоянства,
Глухонемая пустота,
А над всемирной суетою -
Простор небесный – вы-со-та!
 

В комнате темно и тихо. В проеме окна виден тонкий, тончайший серебряный месяц, а над ним мерцает звездочка. Она крупная, хотя и расположена чуть выше, а значит дальше. Она не должна быть больше месяца, потому что она всего лишь звездочка – светящееся небесное тело, бывшее когда-то земным существом. Земным…

Как это было давно. Хрупкий осколок месяца ослепляет ее, хотя он не может ослеплять, не должен никого ослеплять. Он всего лишь – осколок луны.

– Хочешь, я расскажу тебе удивительную историю, сказочную историю арабской ночи? – спросила девушка, стоящая у окна.

– Расскажи. Я люблю сказки, – долетел из темноты комнаты к ней в проем окна сонно-ленивый голос юноши.

– Слушай… – проговорила она и, обхватив плечи руками, начала рассказывать свою сказку.

Ее голос дробился на множество звуков, сплетающихся в замысловатый узор. В полумраке комнаты двигались тени, добавляя в повествование таинственности…

Когда родилась Суламита, никто не предполагал, какая судьба ей уготована. Никто. Малышку воспитывали также, как остальных. Бабушка научила Суламиту зарабатывать деньги. Ей нужно было стоять на высоком холме, с поднятой вверх ладошкой, на которой лежала золотая монета, и просить у рогатого месяца несметных богатств. Суламита выполняла наказ бабушки с особым рвением. Пока однажды не повстречала седовласого старца с длинной белой бородой, мудрыми глазами и добродушной улыбкой.

– Что это ты делаешь? – поинтересовался он.

– Прошу у месяца несметных богатств, – призналась Суламита.

– Кто научил тебя такому таинству? – спросил старец, проведя рукой по бороде вверх-вниз.

– Бабушка, – ответила Суламита и пересказала старцу все-все, чему ее научили.

Он внимательно выслушал ее. Покачал головой, погладил бороду и проговорил:

– Не стоит больше затруднять месяц своими просьбами. Вашему семейству богатства хватит на много-много лет вперед. Тебе, Суламита, пора подумать о другом.

– О чем? – спросила она, совершенно не удивившись тому, что старец назвал ее по имени. Ей хотелось поскорее узнать, чем другим ей следует теперь заняться. Она не могла сидеть без дела. Она с удовольствием узнавала все новое, познавала мир. Суламита было смышленой не по годам.

– Ты слишком много знаешь, – упрекали ее старшие сестры. – Не лезь туда, куда тебя не просят. Придет время, и ты узнаешь…

А ей хотелось узнать это уже сейчас, не дожидаясь прихода Времени, которое мнилось ей седовласым старцем. Поэтому, когда старец заговорил с ней, Суламита решила, что Время пришло.

– Ты должна подумать о своем предназначении, Суламита, – проговорил старец, поглаживая бороду вверх-вниз. – Подумать о том месте, какое ты занимаешь в мире. Для этого тебе придется многое узнать, многое понять, многому научиться. Оставшись здесь с кочевниками, ты не сможешь выполнить возложенную на тебя миссию. Поэтому…

Старец нагнулся и зашептал ей на ухо какие-то непонятные слова. Суламита рассмеялась. Старец выпрямился, погладил бороду и проговорил:

– Когда-нибудь все будет так, как я предсказал. Обязательно будет…

– Так вы – звездочет! – обрадовалась Суламита. – Тогда скажите, что означают во-о-н те звезды, похожие на большущий ковш?

– Из этого ковша мы все можем пить чистую воду Истины, – ответил старец, задумчиво глядя вдаль.

– Как же мы можем пить Истину из этого ковша, если мы не можем даже дотянуться до него? – нахмурилась Суламита. Она стояла напротив старца, руки в боки, строгий взгляд, губы поджаты. Старец провел рукой по ее смоляным волосам и улыбнулся:

– Созвездие Большой Медведицы высоко, очень высоко, Суламита. Но выше него – Господь, сотворивший весь этот мир. Тот, кто желает познать Истину, должен стремиться вверх. Постарайся дотянуться до небес, чтобы испить чистую воду Божьей Любви.

Голос старца заворожил Суламиту. Никто не говорил с ней так, как он. Никто не рассказывал ей ничего подобного.

– Дотянуться до небес, чтобы… – прошептала она, встав на цыпочки. Старец рассмеялся, опустил поднятые вверх ладошки Суламиты, и пояснил:

– Никто еще не смог дотянуться до небес. Никто. Я открою тебе один секрет, Суламита. Дотянуться до небес – значит стать мудрым человеком. Запомни: «Страх Господен научает мудрости, и славе предшествует смирение»[4]4
  Притчи 15:33.


[Закрыть].

– Славе предшествует смирение, – повторила Суламита. Эти слова она запомнила на всю жизнь.

Она перестала просить денег у месяца. Теперь она просила мудрости у Господа, стоя под огромным ковшом Большой Медведицы. Старец исчез. Суламита больше не встречала его. Зато однажды она встретила странного мальчика, не похожего на остальных мальчишек их кочевого племени.

Мальчик сидел на большом камне, на самом краю высокой горы, и, не мигая, смотрел вдаль. Суламита стояла внизу и долго-долго смотрела на мальчика. Решив, что он совершает какое-то таинство, она не стала ему мешать, не стала окликать его. Она пошла к вершине по едва заметной тропе. Было страшно. Тропа вилась по самому краю горы, словно балансировала между твердостью, решительностью и нерешительностью, лишенной основания, когда лишь миг решает: «быть или не быть», устоять или рухнуть в бездну. Суламита могла сделать шаг в сторону, проторить свою тропинку, но ей, почему-то, хотелось пройти по следам, оставленным мальчиком. Ей хотелось понять его. Зачем? Чтобы убедиться в его непохожести на всех остальных.

Когда Суламита поднялась на вершину, мальчик сидел в той же позе. Руки скрещены на груди. Взгляд задумчивый. Смотрит вдаль, в бесконечность небесного простора.

– Что ты там видишь? – негромко спросила Суламита.

– Вечность, – прошептал он.

– Это должно быть ужасно интересно, раз ты так долго ее разглядываешь, – проговорила Суламита, рассматривая наряд мальчика. Пурпурная рубаха, расшитая золотой нитью, облегает худощавую фигуру. Шелковые брюки в тон. Ботинки со вздернутыми вверх носами, на кончиках которых закреплены бубенчики. Темные волосы спрятаны под плоскую шапочку, украшенную зеркальными капельками, в которых отражается небо. Все странно в этом незнакомом мальчике: и его бледное, белоснежное лицо, и узкая лента губ, и очень прямой нос, и миндалевидные глаза в бархате ресниц. Мальчик поворачивает голову и пристально смотрит на Суламиту. Глаза у него удивительного цвета – бирюзового. Суламита никогда не видела таких глаз. Она сразу все понимает: этот мальчик – волшебник! Она усаживается на траву, обхватывает колени руками и, немигая, смотрит на маленького волшебника. Восторгается.

– Откуда ты взялся в наших краях? – шепчет она.

– А ты? – шепотом спрашивает он, не мигая глядя в ее темные глаза.

Жесткие смоляные волосы Суламиты треплет ветер. Они разлетаются в разные стороны, ударяют ее по смуглому лицу, пытаясь спрятать от пытливого взгляда мальчика. Суламита не убирает их. Ей весело. Ей нравится эта игра в прятки. Хотя она никуда не прячется, она сидит на одном месте, напротив мальчика-волшебника.

– Как тебя зовут? – спрашивает мальчик.

– Су-ла-ми-та, – она произносит свое имя по слогам и смеется. – Су-ла-ми-та!

Он запрокидывает голову, закрывает глаза и улыбается.

– Удивительно. Удивительно. У-ди-ви-тель-но!

– Девочку будут звать Суламита, – сказал Самсону седовласый старец, поглаживая бороду вверх-вниз. – Ты найдешь ее среди кочевников. Нет, не ты ее найдешь, она отыщет тебя на вершине горы. Она усядется перед тобой на траву, обхватит колени руками, и восторженно-удивленным взглядом будет смотреть на тебя. Она примет тебя за волшебника. Она будет уверена в том, что ты – настоящий волшебник. Пусть… Не спеши открывать ей свою тайну. Не называй ей свое имя в вашу первую встречу.

– Как тебя зовут? – врывается в воспоминания Самсона голос Суламиты.

Ветер, смеется он. Ве-е-те-р.

Он приказывает девочке закрыть глаза и досчитать до двадцати. Она послушно закрывает глаза и начинает считать. Пока она считает, мальчик исчезает.

– Двадцать, – выкрикивает Суламита и убирает от лица руки. Мальчика нигде нет. Она огорчена его исчезновением. Поднимается с камня, оглядывается и стремглав бежит вниз с горы. Откуда-то издали доносится позвякивание и голос:

– Мы скоро увидимся, Су-ла-ми-та.

Она останавливается, завязывает волосы серой лентой и уже не бежит, идет медленно вниз по совершенно другой тропинке. Она не желает больше ничего слышать про мальчика-волшебника. Она злиться на него, на себя, на ветер, вновь растрепавший ее волосы.

– Почему тебя так долго не было, Самсон? Ты забыл, кто ты? – взгляд главного визиря строг и пронзителен. Он пытается заглянуть мальчику в самое сердце, проникнуть в его мысли.

– Я ничего не забыл, Аман, – спокойно отвечает Самсон. Он научился прятать свои мысли в потайной чуланчик, когда рядом с ним главный визирь Аман.

– Я помню о том, что я – правитель могущественной страны, которой, фактически, правишь ты, Аман, – голова Самсона горделиво поднята, слова звучат ровно, без вызова, без нажима.

Главный визирь прищуривается, скрещивает на груди руки и внимательно смотрит в глаза Самсона, в удивительные бирюзовые глаза.

– Мальчишка вырос, – думает главный визирь. – Подавлять его волю становиться все трудней. В его глазах сияет своеволие. Свободомыслие читается на его челе. Пришла пора решительных мер. Но я не стану торопиться, чтобы Самсон ничего не заподозрил. Строжайшая предосторожность должна направлять меня.

Лицо Амана озаряет улыбка примирения.

– Ты прав, Самсон, я управляю страной, – голос Амана сладкий, как патока. – Но ты прекрасно знаешь, что у нас не было иного выхода. Ты был слишком мал, когда умерли твои родители. Но теперь… – Аман приложил руку к груди и склонил голову. – Теперь вы – правитель. Завтра вам исполняется шестнадцать. Завтра вы будете повелевать и подписывать указы. Вы и только вы, Ваша Светлость. Надеюсь, вы не забудете верного визиря, заменившего вам родителей, воспитывавшего вас, как родного сына.

– Не забуду, – проговорил Самсон и удалился.

Только в прохладной тени своей комнаты он мог размышлять обо всем, что его тревожит. Самсон улегся на высокую кровать, закинул руки за голову и принялся рассматривать звездное небо над головой. Куполообразный потолок в комнате напоминал ночное небо со множеством ярких, постоянно светящихся звезд. Днем свет проникал через стеклянную крышу, а ночью слуги зажигали светильники, чтобы Самсон мог любоваться созвездиями и тончайшим серебряным месяцем, похожим на блюдце, в центре которого лежит драгоценная монета – шестигранная звезда. Звезда счастья. Звезда удачи. Путеводная звезда, указывающая путь к Истине. Эта звезда всегда была разной, в то время, как другие оставались неизменными. Да и как могли меняться нарисованные на потолке звезды? Никак. Многочисленные созвездия не занимали Самсона, а вот звезда, расположенная над месяцем, тревожила его. Наверное, потому что на ночном небосводе она была самой яркой. Самсон часто среди ночи выходил на балкон и долго-долго смотрел в высоту небес. Он искал у звезды ответы на мучившие его вопросы. Но звезда безмолвствовала. Могла ли она говорить? Скорее всего, нет. Могла ли говорить звезда на потолке в его комнате? Скорее всего, да. Просто Самсон не мог расслышать ее тихий голосок. Пока не мог. До поры не мог. Но завтра… Самсон улыбнулся.

– Завтра я буду принимать поздравления. Завтра корона Артаксеркса засияет на моей голове. Завтра…

– Не рановато ли ты примеряешь мою корону, Аман? – голос царя застал главного визиря врасплох. Но Аман был из категории тех людей, которые моментально выкручиваются из любой ситуации, оборачивая ее себе во благо.

– Я вовсе не примерял корону, мой повелитель, – склонившись до земли, проговорил Аман сладчайщим голосом. – Я начищал ее.

Для большей убедительности, он подышал на крупный бриллиант, провел по нему белоснежным платком, полюбовался своей работой и протянул корону Артаксерксу. Царь усмехнулся, надел корону и прошествовал к трону.

– Сегодня мы ждем посланников из дальней страны. Проследи, чтобы все было на должном уровне.

– Слушаюсь, мой повелитель, – приложив руку к груди, проговорил Аман и исчез.

– Мне не нравится этот человек, – распахнув потайную дверь, сказала царица. – Он слишком, слишком опасен.

– Поэтому я держу его подле себя, – улыбнулся Артаксеркс. – Враги должны быть рядом, тогда легче предотвратить их злодеяния.

– Он вершит свои злодеяния, прикрываясь твоим именем, мой господин, – склонив голову, сказала царица. – Будь поосторожнее, милый.

Царь поднялся, подошел к жене, обнял и долго-долго стоял с закрытыми глазами, вдыхая аромат ее тела, вспоминая удивительную ночь, которую Лана назвала арабской…

Царица Лана была единственной женщиной, покорившей сердце Артаксеркса. Среди многочисленных жен и наложниц в его гареме не было ни одной, способной состязаться с нею. Умна, хороша собой, безукоризненно сложена. Длинную шею украшает тончайшая нить жемчуга. Движения плавные. Не идет – плывет, едва касаясь земли маленькой ножкой. Голос нежнейший. Кожа-цветок персика. Волосы – бархат, черный мягкий бархат, наброшенный на покатые плечи. Взгляд царицы. В поведении учтивая почтительность.

– Мой господин… – выдыхает она.

– Кто вы? – удивленно смотрит на нее Артаксеркс.

– Ла-на – дочь… – звучит ее голос. Но царь не слышит ее слов. Он знает, перед ним – царица. Он поднимается. Она умолкает, смотрит на царя с интересом. Изучает. Любуется.

Артаксеркс высок, крепок, плечист. Мужественное, загорелое лицо. Глаза огромные, в них можно увидеть бескрайность вселенной. Голос громкий – ураганом, сбивающим с ног:

– Вы, Лана – царица!

Подхватывает ее на руки и несет.

– Куда? – шепчет она, еще не понимая, что происходит. Царь опускает ее на мягкую кровать под прозрачным балдахином, похожим на арабский шатер. Она качает головой, отстраняется.

– Не так, мой господин. Позвольте мне пригласить вас на свидание. Поз…

– Позволяю, – шепчет он, целуя край ее перламутрового платья. – Сегодня в полночь я желаю…

– Сегодня в полночь приглашаю вас на наше первое свидание, мой господин, – говорит она и выпархивает из его комнаты.

Артаксеркс падает на кровать и смеется. Смеется легко и беззаботно. Наконец-то он нашел настоящую царицу. Наконец-то!

– Мой повелитель забыл, что никто из наложниц не смеет приходить на царскую половину без приглашения, – проговорил Аман, хмуря брови, когда царь вернулся в тронный зал. – Вы должны…

– Я прекрасно знаю свои обязанности, – возвысил голос Артаксеркс. – Я так же знаю, что никому не позволено указывать царю, поучать его.

– Простите, я… – Аман склонил голову, чтобы царь не заметил его глаз, налившихся кровью. – Позвольте удалиться?

– Ступай. И не тревожь меня, пока не позову, – раздраженно проговорил Артаксеркс, подумав, что Аман стал позволять себе слишком много.

Царь прошелся по залу, позвал верного слугу Ифама и велел ему не спускать глаз с главного визиря.

– Докладывай мне о каждом его шаге, – приказал царь.

– Если понадобиться, я сумею проникнуть в его мысли, мой господин, – проговорил Ифам.

– Смотри, как бы он не проник в твои, – покачал головой царь. – Аман очень хитрый, коварный человек, будь осторожен.

Ифам поклонился и вышел.

Множество свечей освещали путь царя Артаксеркса, когда он шел на женскую половину дворца. Прозрачные легкие ткани вздрагивали и трепетали, когда царь проходил мимо них. Тонкие струйки ароматного дыма благовоний закручивались в причудливые спирали. Нежная мелодия доносилась откуда-то издалека. Она манила, завораживала, успокаивала.

Артаксеркс шел стремительной походкой, выдававшей его нетерпение. Он – правитель могучей страны привык получать все сразу. Он всегда и во всем был первым. Наверное, поэтому, он и стал царем, несмотря на то, что был третьим сыном царя. Братья сами уступили Артаксерксу престол. Он был им благодарен, оберегал. Фактически, он заменил им рано умершего отца. Мысль об отце заставила Артаксеркса замедлить шаг.

– Почему крепкий, здоровый человек так неожиданно покинул бренный мир? – в который раз задал он себе этот вопрос. – Почему?

Загадочная смерть отца не давала ему покоя. Царица-мать, пережившая мужа на несколько лет, не позволила произвести вскрытие сразу. А по прошествии времени, никто из эскулапов не решился тревожить покой усопшего царя. Боязнь проклятия мертвых так пугала всех, что люди готовы были проститься с жизнью моментально, чтобы не переживать ужасы, предреченные вдовствующей царицей.

– Ужасы, – усмехнулся Артаксеркс. – Мы все чего-то боимся. Мы всегда чего-то боимся. Даже самый бесстрашный человек бывает трусом. Я боюсь потерять любовь, – он провел ладонью по лицу и улыбнулся. – Но вначале, я должен познать ее, а потом… Потом мы умрем в один день, потому что не сможем расстаться никогда.

Артаксеркс остановился, скрестил на груди руки, прищурился.

– Почему мне пришла в голову мысль о смерти? Я молод, полон сил. Мне только пятьдесят… – холодный пот выступил на его лбу. – Мне столько же, сколько было отцу, когда он… Нет, это ничего не значит. Совершенно ничего.

Артаксеркс пошел вперед. Он распахнул витые бронзовые ворота и шагнул в сад. Благоухание ночных цветов, пение птичек, журчание воды переместили царя в другой мир. Голос Ланы позвал его за собой. Артаксеркс спустился в бассейн, на поверхности которого плавали цветочные лепестки и свечи в разноцветных сосудах. Лана спустилась в чашу бассейна с другой стороны. Их разделял круглый зеркальный стол с изысканными яствами.

– Мой первый тост за вас, мой господин! Пусть солнца свет всегда сияет на твоем челе. Будь мудрым. Истину своей сестрою назови и не сворачивай с ее пути прямого. А я твоей подругой верной быть готова на века…

Фонтаны водных струй взлетели вверх, рассыпались на миллионы светящихся капель. Терпкость вина. Сладость поцелуя. Музыка, льющаяся с небес, сливается с музыкой его души, ее души, их душ, вызывая восторг и ликование.

– Ла-на…

– Ар-так-серкс…

Для торжественной коронации Ланы была изготовлена алмазная корона, сделан трон из красного дерева, соткано одеяние из золотых нитей.

– Не слишком ли это вызывающе? – покачал головой Аман, разглядывая Лану.

– Не слишком, – ответил царь, любуясь своей женой.

Лана была похожа на статуэтку из слоновой кости, завернутую в золотую ткань. Но никакой наряд не мог затмить внутренней красоты и сдержанной гордости девушки-дикарки, дочери вождя кочевого племени, сдавшегося Артаксерксу без боя. В знак признательности и восхищения великим царем Артаксерксом вождь предложил ему взять в свой гарем любую из его пятнадцати дочерей. Царь выбрал Лану. Она привлекла его внимание своей смешной неуклюжей детскостью, своей некрасивостью и непохожестью на остальных. Она не пыталась понравиться великому Артаксерксу, наоборот, она желала его разочаровать, тем самым, очаровав его еще сильнее.

В их первую встречу, там в горах, Лана была одета по-мужски. Мохнатая куртка перехвачена толстым кожаным ремнем, за которым торчит рукоятка кинжала. За плечами лук со стрелами. Волосы – львиная грива со множеством орлиных перьев. Дикарка. Фурия. Глаза горят. Рот искривлен в усмешке. Не ожидала, что выберут ее, вздрогнула, побледнела. Медленно-медленно вынула из волос перья, отдала отцу. Опустилась на колено, протянула лук со стрелами. Кинжал прижала к губам.

– Оставь себе, – разрешил вождь.

– Прощай, отец, – прошептала одними губами. – Вы еще услышите обо мне.

Метнулась к стоящему рядом коню, вскочила в седло, умчалась прочь. Молниеносно. Артаксеркс растерянно посмотрел на вождя.

– Что это значит?

– Это – бешеная скачка, усмиряющая гордыню. Так надо, царь, не беспокойся, Лана вернется. Ты забрал самое лучшее, что было у меня, – проговорил вождь, наблюдая за облачком пыли, возникшим на горизонте.

Он восхищался бешеной скачкой дочери, ее неукротимостью, азартом, жизнелюбием и безропотной покорностью его воле, воле вождя. Он был уверен, его дочь знает, что все происходящее предначертано свыше.

– Береги мою дочь, царь Артаксеркс, – повернувшись к нему, проговорил вождь.