Текст книги "Загадки Фауста. Мистерия Леонардо"

– Так… – ответила Франческа со вздохом.

– Твой Доменик боится, что ты его затмишь своим интеллектом, и не понимает, что ты давным-давно это сделала. Причем сделала без малейших усилий. Ты – лучше, чище, умнее. И его это бесит. Он бесится, сходит с ума, а винит во всем тебя, – Рене разошлась не на шутку. Их взаимная с Домеником неприязнь вырвалась наружу, грозя перерасти в мировой конфликт.

– Хватит, хватит, Рене, – взмолилась Франческа. – Я сейчас расплачусь, и тогда уж точно никуда не поеду. Я не достойна того, чтобы меня возвышали до небес…

– Вот ты вся в этом, – фыркнула Рене. – Он – хороший, а ты – плохая. Он достоин всего, а ты – его тень, прислуга… Ладно закончим нашу дискуссию. Одевайся.

– Рене, ты знаешь, что Доменик называет меня лгуньей, – сказала Франческа растерянно. – Он ни за что не поверит, что меня пригласили на работу просто так. Он непременно будет искать в этом тайный смысл…

– Пусть ищет, – хмыкнула Рене. – Разгадывание шарад укрепляет мозг. Доменику это просто необходимо. А тебе необходимо очаровать Блаффера.

– Рене, прекрати, – на щеках Франчески вспыхнул румянец. Рене обняла ее.

– Ты такая милая, беззащитная в своем стремлении к идеалу, что невозможно не удивляться, как в наш безумный век ты не растратила себя. Объясни мне, как тебе удалось сохранить устаревшие понятия о чести, совести, целомудрии?

– У меня строгий учитель – Доменик, – ответила Франческа.

– Вздор! – Рене рассердилась. – Доменик здесь ни при чем. На его месте мог быть кто угодно, но при этом ты осталась бы сама собой. Секрет в тебе, дорогая. И ты это прекрасно знаешь. И я это знаю, и Доменик знает, поэтому и унижает тебя. А я тебя оберегаю. Правда, иногда я даю тебе глупые советы, которые ты, к счастью, не слушаешь. Но сегодня особенный день. И мой совет, вернее мое намерение устроить тебя на работу считаю правильным и своевременным. Вперед, моя милая лгунья!

Всю дорогу Рене о чем-то говорила, но Франческа ее не слушала. Она думала о короле, рисовала его образ и пыталась успокоиться, но это у нее не получалось. Все внутри было натянуто, как струна, готовая лопнуть в любой миг.

– Мы приехали! – сообщила Рене, остановив машину. – Король нас ждет. Идем.

Она взяла Франческу за руку, повела за собой. Распахнула дверь кабинета, громко сказала:

– А вот и мы, – пропустив Франческу вперед.

Та сделала шаг и замерла, уставившись на человека, поднявшегося из-за стола. К счастью это был вовсе не тот король Себастьян, который ей приснился. Это Франческу успокоило. Она даже смогла разглядеть его и поняла, что его миловидность сродни Ангелам Леонардо: курчавые волосы, тонкие черты лица, умный взгляд, загадочная улыбка.

– Добрый день! Я – Себастьян Блаффер, – протянув ей руку, проговорил он. – Рад, что вы согласились приехать. Присаживайтесь.

Он указал им с Рене на диван, сам сел напротив. Секретарь принесла кофе, сладости.

– У вас редкое имя – Франческа. Оно напоминает о блистательном веке Кватроченто, в котором жил наш гений Леонардо. Благодаря ему мы с вами встретились. Надеюсь, мы подружимся. Кстати, меня не покидает чувство, что мы с вами знакомы, – сказал он, глядя на нее.

Она пожала плечами. У нее такого чувства не было. В висках стучало:

– Не он, не он, не он… Сон, сон, сон…

– У меня хорошая память. Если я хоть раз видел человека, то непременно вспомню его. Непременно, – Блаффер улыбнулся.

Рене подала ему тайный знак. Он взял из вазочки конфету, протянул Франческе со словами:

– Я хочу сделать вам предложение. Давайте подпишем контракт партнерства. Вы станете нашим консультантом по вопросам культуры и искусства. Вам будет предоставлена полная свобода. Вы сможете выполнять наши поручения не выходя из дома. А раз в квартал будете приезжать на конференции и встречи с партнерами. Ваш труд будет оплачен. Кроме того, мы берем на себя все транспортные расходы. Мы составили договор и готовы подкорректировать его по вашему желанию. Что скажете?

– Мне нужно подумать…

– Недели на раздумье вам хватит?

Франческа посмотрела на Рене. Та посчитала этот взгляд руководством к действию и принялась расписывать прекрасные перспективы, которые откроются перед Франческой, если та примет предложение Блаффера. А закончила она свою речь словами:

– Думаю, неделя – это слишком долгий срок для принятия решения. Через три дня Франческа даст нам ответ.

– Может, не стоит так торопить нашего партнера, Рене, – сказал Блаффер, глядя на растерянную Франческу.

– Себастьян, вы забыли, что доклад назначен на ближайший вторник, а сегодня уже среда, – парировала Рене. – Если Франческа будет думать три дня, то в понедельник она подпишет договор и подготовится к выступлению.

– К какому выступлению? – воскликнула Франческа. – Мы это не обсуждали. И я сразу должна предупредить, что ни за что не соглашусь ни на какое выступление. Поэтому, этот пункт даже не стоит обсуждать. Не втягивай меня в свои авантюры, Рене. Достаточно того, что я сделала за тебя эту работу. Остальное – не мое дело.

– Глупо, – фыркнула Рене. – Очень, очень глупо, дорогая…

– Рене, мне кажется, Франческа права, – вступился за нее Блаффер. – Я сам могу прочесть на конференции «Загадки Фауста», которые подготовила для нас госпожа Франческа Шелли. А ее мы пригласим в качестве гостьи. Надеюсь, вы приедете на конференцию.

– Куда она денется, – хмыкнула Рене. – Я сама прослежу за тем, чтобы госпожа Шелли никуда не улизнула, а заняла почетное место в директорской ложе.

Франческа знала, что Рене от своих слов не отступит. В ее сознании зародилось смутное предположение, что Себастьян и Рене, что-то задумали и дав ей задание, сделали ее своей сообщницей. Хотя есть вероятность, что помогая Рене, она помогает себе. И замысловатые узлы Леонардо связывают их все крепче и крепче.

Франческа посмотрела на часы. Блаффер улыбнулся, встал:

– Не смею вас больше задерживать, – протянул ей руку. – Рад нашему знакомству. Надеюсь, вы примете наше предложение. Рене, попросите Катерину передать госпоже Шелли договор. До свидания, – распахнул перед ними дверь.

– Если ты откажешься от этого предложения, я вычеркну тебя из списка подруг, – заявила Рене, когда они вышли на улицу. – И не утруждай себя оправданиями, дорогая, потому что они не имеют смысла. Ты просто обязана изменить свою жизнь. Ты должна сделать этот шаг. Должна и точка!

– Если должна, сделаю, – Франческа улыбнулась. – Довезешь меня до дома?

– Довезу, если согласишься вечером пойти со мной, – Рене воткнула руки в боки.

– Не соглашусь, – сказала Франческа, передразнив ее. Обе рассмеялись.

– Ладно, садись, горюшко мое, – проговорила Рене с нежностью.

– Что вы скажите по поводу Франчески Шелли? – спросил Блаффер Катерину, которая выполняла обязанности секретаря и психолога по подбору кадров.

– Милая женщина, но слишком зажатая, – ответила Катерина. – Мне показалось, что у нее множество комплексов, а главный – неуверенность в себе. Она всего боится, словно птенец, которому предстоит покинуть гнездо. Она шага не ступит без чужой помощи и подсказки. Если бы не Рене, она бы сюда ни за что не приехала. Скорее всего, она наше предложение отклонит. У таких особ всегда найдется миллион веских причин для отказа. А истина будет заключена в одном слове: «неуверенность».

– Вы вынесли нашей бедняжке смертный приговор, Катерина, – Блаффер покачал головой.

– Не утрируйте, Себастьян, – сказала Катерина строго. – Я нарисовала вам ее портрет. Но, у нашей бедняжки, как вы ее назвали, есть скрытый потенциал, который она ловко прячет за своей неуверенностью. Вы видели ее глаза?

– Да, – он улыбнулся. – Если говорить языком великого художника, то в ее взгляде сквозит утонченная туманность – сфуманто, в которой можно заблудиться.

– Надеюсь, это с вами случится не скоро, – проговорила Катерина, пристально глядя на него. Покачала головой. – Хотя, я вижу…

– Вы правы, Катерина, это уже произошло, – он рассмеялся. – Она мне понравилась.

– Она – замужняя дама, Себастьян, – напомнила Катерина.

– Думаю, нашей совместной работе это не помешает, – парировал он.

– Боюсь, что именно этот факт станет главной причиной ее отказа, – сказала Катерина.

– Откуда такая уверенность? – в голосе удивление.

– Рене сказала, что госпожа Шелли полностью зависит от своего мужа, подчиняется ему во всем, – объяснила Катерина.

– Вот как, – Блаффер покачал головой. – А меня Рене уверила в том, что никаких проблем у нас не будет. Она все берет в свои руки и все уладит с легкостью.

– Возможно, так и будет, – Катерина усмехнулась. – Рене дама особенная, темпераментная. Пусть действует. Посмотрим, чем закончится этот поединок.

– Посмотрим. У нас есть время и куча проектов, которые нужно завершить, – сказал Блаффер.

Он закрылся в кабинете, углубился в материал, который Франческа назвала «Загадки Фауста».

«Человек – это слепок мира. Он всегда испытывает влечение с веселым любопытством встретить новую весну, новое лето и вообще много месяцев и годов, – но даже если время, по которому он так тоскует, когда-нибудь наступает, ему всегда будет казаться, что уже слишком поздно. Он не заметил, что его влечение содержит внутри себя зародыш его собственной смерти…» – так написал тот, кого называют итальянским Фаустом, исследователем загадочных явлений, создателем рук, указующих в вечность, и тревожащих воображение улыбок, за которыми кроется непознаваемая глубина.

Жизнь этого человека была окружена ореолом таинственности. Загадки начались с самого рождения. Он появился на свет 15 апреля 1452 года в одном из грязно-желтых каменных домов городка Винчи, расположенного в горах Тосканы. Его нарекли именем Леонардо. Он был незаконнорожденным сыном молодой крестьянки Катерины и нотариуса сеньора Пьеро да Винчи, которому в ту пору было двадцать пять лет.

Леонардо был признан отцом, крещен в его присутствии и отправлен вместе с матерью в деревню Анхиано неподалеку от Винчи. Но через четыре года Пьеро решил забрать сына у Катерины, потому что его молодая жена оказалась бесплодной. Леонардо поселили в городском доме, окружили заботой и любовью.

Винчи – одно из прекраснейших мест Италии, над которым не властно время. Оно замирает на склонах горы Монте Альбано, стекает в долину Арно, к подножью Флоренции, а потом поднимается вверх к таинственным скалам, где среди мшистых уступов прячутся пещеры и пробиваются из-под земли родники. Вдоль дорог стоят старые оливы с кронами похожими на перевернутые бокалы. Повсюду цветет миндаль, темнеют кипарисы. Воздух настолько чист и прозрачен, что с вершины горы можно увидеть Средиземное море, до которого всего пять километров.

Не эта ли красота и загадочность легла в основу будущих картин Леонардо? Не она ли стала таинственным фоном позади его Мадонн и Моны Лизы? Не этой ли прозрачности и размытости воздуха он добивался, создавая свою туманность, свое сфуманто?

Как все тосканцы Леонардо был высок, темноволос, хорош собой. Он божественно импровизировал на лире, прекрасно пел. Его умение вести беседу завораживало. Блистательный, многосторонний, мужественный, грациозный, ловкий, смелый, выносливый. Он обладал недюжинной силой: правой рукой мог легко согнуть и разогнуть подкову. А левой рукой писал свои загадочные перевернутые послания, которые можно было прочесть в зеркальном отображении.

Ему нравились розыгрыши и затеи, с которыми он не расставался всю жизнь. Развлекая других, он прятал за маской веселья свое лицо, свою душу, свое королевское величие, свое стремление к постижению загадок Вселенной. К одной из карнавальных масок он прикрепил зашифрованную записку: «Если ты дорожишь своей свободой, не открывай, что мое лицо – это только маска для любви». Свобода всегда была для него главной. Не в ней ли кроется секрет его одиночества?

«Если ты одинок, ты полностью принадлежишь самому себе. Если рядом с тобой находится один человек, ты принадлежишь себе только наполовину или даже меньше, в пропорции к бездумности его поведения; и уж если рядом с тобой больше одного человека, то ты погружаешься в плачевное состояние все глубже и глубже», – писал он.

Леонардо всегда был неудержим в своем стремлении к знаниям. Он шел прямо к цели, не боялся спрашивать о том, что его интересует, был прямолинейным в своих суждениях и считал, что художник кроме мастерства должен обладать познаниями в геометрии, оптике и перспективе, должен понимать тайны человеческого тела, потому что движения тела отражают движения души. А пропорции, которые существуют во Вселенной, выражают замысел Бога, сотворившего этот мир.

Пропорции были для Леонардо основополагающими не только в исчислениях и измерениях, но и в звуках, и в любом месте, где их можно встретить. В своих картинах он не ограничивался только цветом и контуром, а всегда стремился к трёхмерности и пластичности. Он писал:

«Картина впечатляет только тогда, когда кажется, что то, что на самом деле не реально, может отделиться от фона. Яркие краски существуют лишь для того, чтобы возносить хвалу человеку, который их приготовляет. Ибо ничто, связанное с ними, за исключением их красоты, не может приводить к восхищению. Что-то может быть нарисовано отвратительными красками, но вызовет восхищение своей пластичностью».

Не здесь ли скрыта разгадка его рисунков, сделанных с тончайшим мастерством серебряным карандашом на тонированной бумаге разных цветов; от бледно-зеленого до розовато-коричневого, голубого, пурпурного, оранжевого?

Его любимыми инструментами были перо и чернильница, которые позволяли ему переходить от рисования к написанию комментариев. Некоторые рисунки он делал красным мелком – сангиной и был первым мастером в этой технике. Бернард Бернс называл рисунки Леонардо чудесной алхимией, соединяющей земное и небесное. Рассматривая любой его эскиз, видишь, как простым утолщением линии передается изгиб человеческого тела.

Не здесь ли скрыто прозрение Леонардо о том, что все познания о мире, о человеке, о вселенной, могут быть выражены всего лишь в изгибе вопросительного знака!!!

«Скажи мне, сделано тобою что-нибудь, хоть что-нибудь? Сделано ли? Скажи мне, сделано ли?» – спрашивал он себя и предупреждал о том, что не следует желать невозможного…

В то время Европа напоминала антикварный чердак, набитый рухлядью, тысячи людей, живущих рядом, считали, что Земля плоская и покоится она на трех китах, что возле Экватора вода кипит, что ад находится под землей, рай в небесах, а неисследованные части света населены уродливыми карликами и чудовищами.

Леонардо был думающим человеком. Он не сомневался в том, что планета Земля имеет сферическую форму. Был уверен в том, что материя состоит из четырех элементов: земли, воздуха, огня и воды, а гармония и пропорции определяется числами.

Ему нравилась идея Платона о том, что между человеком и Вселенной существует связь. «Вселенная – макрокосмос, – гигантский живой организм, а человек – микрокосмос, вселенная в миниатюре. Человек состоит из земли, воздуха, воды и огня. Тело земли ему подобно. У человека внутри кости для удержания плоти. У Вселенной – камни, которые поддерживают Землю.

У человека внутри вместилище крови и легкие, которыми он дышит. Тело Земли имеет океан, который поднимается и опускается каждые шесть часов вместе с дыханием Вселенной.

Из человеческого вместилища крови отходят вены, ветви, которые охватывают все тело.

Так и океан наполняет тело Земли через бесконечное количество водяных вен».

Именно поэтому Леонардо с особым усердием наблюдал за явлениями, происходящими в мире. Он считал глаз господином астрономии. В своем «Трактате о живописи» он записан наставление для молодых художников:

Внимательно наблюдай.

Несколько раз проверь результаты наблюдений.

Не стоит слишком субъективно смотреть на мир, иначе придется рисовать только свою персону и любоваться ею, как Нарцисс.

Зарисуй предметы и явления так, чтобы они были увидены всеми и понятны с помощью коротких сопроводительных пояснений…

Все то, что рисовал сам Леонардо, было ясно и убедительно. Его рисунки стали наглядным материалом для преподавания биологии, механики, астрономии, медицины и других наук.

Леонардо был уверен, что Земля вращается вокруг Солнца. Что в масштабах Вселенной она мала, а маленькие далекие звезды могут быть гораздо больше Земли. Ведь на расстоянии ярко освещенный предмет кажется больше того, который освещен слабо.

Он был знаком с устройством линз и очками. В старости он сам изготавливал их, чтобы лучше видеть. «Тот, кто теряет зрение, становится похож на заживо погребенного, который все еще двигается и дышит в своей могиле», – писал он.

Особый интерес ко всему, что можно увидеть, не ослабевал у Леонардо до последних дней жизни. Он знал, что зрительные образы на роговице глаза проецируются в перевернутом виде, и проверил это с помощью камеры – обскуры. Оптические иллюзии его завораживали. В изучении оптики он обогнал своих современников.

Он всерьез увлекался геологией. И пришел к выводу, что места, где есть окаменелости, когда-то были дном мирового океана. «О Время, быстрый разрушитель всего сотворенного! Скольких королей, скольких людей ты свергло!» – восклицал он, разглядывая окаменелости рыб и животных, найденные в горах Италии. «Как много с тех пор изменилось. Чудесная рыба, укрывшаяся в тайнике, умерла. И, поверженная Временем, лежит теперь в пустоте с оголенными костями, окаменевшая в основании горы, которая над ней возвышается».

Горы Леонардо завораживали. Рисуя их, он высветлял основания и затемнял вершины, экспериментировал с цветом, чтобы передать реальную высоту.

Он верил, что живопись подчинена таким же законам, как и математика, и наставлял учеников:

«Когда ты собираешься рисовать с натуры, отойди от объекта, который ты хочешь рисовать, на расстояние в три раза превышающее размер объекта. Каждый объект имеет свойство усиливать цвет, противоположный его собственному, как это бывает с белой стеной… Тени, отбрасываемые деревьями, над которыми сияет солнце, столь же темны, как и те, что кроются в центре дерева. Солнце кажется больше в движущейся воде или когда поверхность воды покрыта волнами, чем в воде спокойной».

Вода – еще одна стихия, которая привлекала Леонардо. Всю жизнь он любовался ее движением. Невооруженным глазом он уловил и зарисовал завихрения воды, которые увидели современные ученые при помощи замедленной съемки. В конце жизни он заявил, что буйство воды покончит с миром, и сделал устрашающие рисунки потопа с пояснением: «Бушующие воды обрушиваются на содрогающийся от ужаса мир. Сумрачный воздух движим стремительным натиском ветров, прорезан нескончаемым дождем и градом. Вокруг огромные вывороченные деревья, превращаются в щепки неистовством ветра. Горы падают вниз на дно долин и образуют там барьер для воды. А вода все равно прорывается, вздымаясь громадными волами».

Через сложные движения воды и закрученные формы он показал насколько ничтожны орудия человека перед силами природы. «Наводнения опередят все другие разрушительные ужасы. Причиной их станут вышедшие из берегов реки» – пророчествовал он.

Его считали волшебником. Его предсказаниям верили. Его побаивались, перед ним благоговели. Никто из самых блистательных и одаренных современников Леонардо не мог с ним соперничать. Его нехудожественные увлечения кажутся невероятными: анатомия, биология, картография, геология, аэронавтика, оптика, механика, гидравлика, акустика, строительство, архитектура, конструирование оружия, планирование городов…

Он не стал величайшим гением науки лишь потому, что был ученым по призванию, склонным к отшельничеству. Он предпочитал оставаться в одиночестве, вступал только в те отношения с миром, которые считал необходимыми. Все свои записи и рисунки он никогда не афишировал, не заботясь о том, что достижения научного ума оцениваются по практическим результатам. Он был убежден, что человеческая искусность никогда не создаст предмета более прекрасного, простого и правильного, чем создает природа, потому что в ее изобретениях нет ничего лишнего, ничего недостающего. Леонардо мечтал о воплощении своих идей в жизнь, но ничего для этого не сделал…

Папа Лев X упрекал его в том, что он думает о конце дела, даже не приступив к нему. Репутация блестящего, но непокорного художника, который вместо заказанного портрета изобретает вертолет, механическую колесницу или, что еще хуже, бросает работу незавершенной, окончательно отдалила Леонардо от общества…

Блаффер отложил рукопись, подошел к окну. Закат окрасил небо розово-синей краской, смешав ее с позолотой.

– Вы правы, маэстро Леонардо, к картинам природы добавить нечего, – проговорил он с улыбкой. – Природа любит наблюдательных людей и открывает им много интересного. Наш микрокосмос может повторять замыслы Вселенной, а может ему себя противопоставить. Мы можем возомнить себя макрокосмосом, и тогда… Тогда случится непоправимое… – скрестил на груди руки. – Вы правы, Франческа, движения наших душ отражаются в наших эмоциях. Но вопросительный знак ваших движений мне пока не понятен. Я чувствую, что между нами возникло нечто, похожее на притяжение, – покачал головой. – Стоп… дальше мы не пойдем. Пока не пойдем. Время безжалостно для королей и прекрасных дам. И прекрасных…

Доменик вернулся домой рано. Он был в прекрасном расположении духа. На лице улыбка, в руках букет цветов. Быстрый поцелуй вскользь Франческу насторожил. Она давно не видела мужа таким возбужденным и счастливым. Забыла, когда он ей в последний раз дарил цветы. Но ничего не сказала. Решила подождать. Она привыкла молчать до тех пор, пока он не задаст вопрос, на который нужно ответить. Доменик прошел в кухню, сел за стол, потер руки.

– Чем будешь угощать, хозяйка?

– Крольчатиной.

– Да, ну!? Где ты подстрелила кролика?

– В лесу, – ответила она. Думала, Доменик рассердится на ее шутку, а он улыбнулся:

– Рад, что ты у меня такая ловкая, – щелкнул пальцами. – Кто еще пал смертью храбрых кроме кролика?

– Король Дроздобород, – ответила она, поставив перед ним тарелку.

– Ты его тоже приготовила в грибном соусе? – поинтересовался Доменик.

– Еще нет. Хочу посоветоваться с тобой, под каким соусом его подать, – она села напротив.

Доменик налил вина ей и себе. Попробовал жаркое, одобрительно кивнул.

– Вкусно. Ты прекрасно готовишь, милая, прекрасно…

К разговору о короле они вернулись за чаем. Доменик, как бы между прочим, сказал:

– Итак, король ждет твоего ответа, – посмотрел на Франческу испытующе. – Я правильно понял твои намеки? – она кивнула. – Что ему нужно от тебя?

– Согласие, – Франческа протянула ему договор.

Он долго, внимательно читал, хмыкал, качал головой, а потом промычал:

– М-м-да… Предложение заманчивое, но… – пробуравил ее взглядом. – Есть в этой бумаженции нечто настораживающее.

– Что именно? – спросила Франческа, сердце сжалось.

– Конференции, в которых ты должна будешь участвовать, – ответил он. Встал, подошел к ней, положил руку на плечо. Франческа вздрогнула. Рука у Доменика была крепкая и тяжелая. Он это знал и нарочно опускал ее с усилием, чтобы причинить ей боль.

– Ты прекрасно знаешь, что все эти сборища – повод к флирту. Ты должна будешь принимать участие в вульгарной пьесе, подчиняясь бездарному режиссеру, считающему себя королем. Я считаю, что тебе это ни к чему, – убрал руку. – Если тебе не хватает денег на шпильки, скажи, я добавлю. Если тебе не хватает общения, навести маму, – улыбнулся. – Знаю, о чем ты хочешь сказать, но пока я к этому не готов. Пойми, ребенок – это не игрушка, а серьезная ответственность, к которой нужно хорошенько подготовиться. Мы должны воспитать достойного человека. Но пока, дорогая, я в тебе не уверен. Я не знаю, справишься ли ты с ролью матери. Ты, моя милая, слишком восприимчивая, слишком беззаботная, безответственная. По-моему тебе еще рано брать на себя такую непосильную ношу. Займись лучше мытьем посуды. Или запишись на курсы рукоделия, – поцеловал ее в щеку. – Выше нос, Франческа! Улыбайся, за нами наблюдает Вечность!

– Спасибо, что напомнил, – она встала из-за стола, убрала посуду, подумала:

– Все опять вернулось к началу, круг замкнулся. Я – белка, которая бежит по колесу и никак не может сдвинуться с мертвой точки, – вздохнула. – Наверное, мне не нужно никуда бежать… Мне нужно остановиться и поразмышлять. Для начала мне следует понять, что я хочу?

– Хочешь прогуляться? – спросил Доменик.

– Да, милый, – ответила она, обернувшись. – Давай поедем к реке.

– К реке, так к реке, – сказал он без особого энтузиазма…

Они оставили машину на стоянке, спустились к воде. Она сбросила туфли, вошла в реку, сказала:

– Вода обжигает прохладой, попробуй.

– Ну, уж нет. Ты же знаешь, что я ненавижу ледяную воду, – сказал Доменик, усевшись на траву. – Смотри, как ивы разрослись. Скоро и к воде не подойдешь. Хотя, ребятня себе проход выломает обязательно. Не дадут они этой винчи расти.

– Погоди, ты сказал винчи?

– Ну, да, винчи – это ива, ты разве не знаешь?

– Нет, – призналась она. – Как интересно: ива – винчи… Винчи меня просто преследует нынче…

– Что за каламбур? Объяснись, – Доменик насупился.

– Понимаешь, Рене попросила меня помочь ей подготовить материалы о Леонардо да Винчи, а потом…

– Потом ты подстрелила короля, – Доменик поднялся, сжал кулаки. – Убью…

– Доменик… – Франческа отшатнулась.

– Дрянь! – выкрикнул он, пошел к машине.

Франческа осталась стоять в воде. Она слышала, как отъехала его машина, но не двинулась с места. Зачем? Ледяная вода не казалась уже холодной. Она стала для Франчески убегающей водой. Последней убегающей от нее и первой, приходящей к ней.

– Ушло, пришло, – стучало в висках. – Ушло…

Она вышла на берег, села на траву, уткнулась головой в колени, спросила себя:

– Что дальше? Что выбрать: бег по круг или свободу… Винчи или Флоренцию…

До Флоренции день пути. Леонардо идет туда по приказу отца. Пьеро да Винчи отдал сына в ученики к одному из самых знаменитых в Италии художников Андреа дель Вероккио. Который никогда не сидел без работы, потому что был человеком многогранного таланта: скульптором, бронзолитейщиком, ювелиром, создателем костюмов, флагов, устроителем праздников. У него много учеников, которых он учит своему мастерству и умению легко переходить от одного дела к другому. Они не только смешивают краски для его картин, но еще изучают работы мастеров раннего Возрождения Мазаччо, Паоло, Уччелло, Антонио дель Палайло, Филиппо Липпи, Данателло, Гиберти и перенимают навыки друг у друга. Архитектура самой Флоренции стала для них прекраснейшей школой. Капелла Пацци и купол Домского собора впечатляли и завораживали юного Леонардо. По новым канонам строились дворцы Медичи и Руччелаи, фасад церкви Санта Мария Новелла. Дворец Питти находился в лесах, по которым он мог ходить и наблюдать за работой известных мастеров. Именно их успехи впоследствии помогли Леонардо, Микеланджело, Брабанте, Джордано, Рафаэлю и Тициану воздвигнуть купол Высокого Возрождения…

Путь самого Леонардо к вершинам мастерства начался со сверх наблюдательности, особенного воображения и способности отгораживаться от внешнего мира. Однажды отец принес ему деревянный щит, на котором крестьянин, поставлявший в дом господина да Винчи рыбу и дичь, попросил изобразить что-нибудь сказочное. Леонардо решил нарисовать голову Медузы Горгоны да так, чтобы напугать зрителей. Он наловил ящериц, пиявок, змей, летучих мышей и прочих тварей и, глядя на них, создал свой ужасный шедевр. Из разверстой пасти Медузы сочился яд, из глаз вырывался огонь, из ноздрей – дым. Когда мессэр Пьеро увидел работу сына, то онемел от испуга.

– Медуза получилась такой, как я хотел! Она производит впечатление! – воскликнул, обрадованный Леонардо.

Пьеро да Винчи понял, что у его сына – дар и решил отправить его учиться. Шедевр Леонардо он продал Флорентийским купцам за сто дукатов, а для крестьянина купил у старьевщика щит с сердцем пронзенным стрелой. Тот был несказанно рад и благодарил хозяина до конца дней. А Леонардо потом еще много раз экспериментировал, создавая устрашающие образы.

Живя в Риме, Леонардо приручил большую ящерицу. Он забавлялся тем, что надевал на нее шкуру другой, высушенной ящерицы предварительно погруженную в ртуть. На голову рептилии он прикреплял рога, бороду, большие глаза и выпускал ее, когда приходили гости. Эффект превосходил все ожидания.

Леонардо рисовал костюмы для придворных праздников и маскарадов, создавал механические приспособления для увеселения публики. Был, как и его учитель Вероккио, мастером на все руки.

Молодой двадцатичетырехлетний король Франции Франциск I присвоил Леонардо титул «Первого художника, инженера и архитектора короля», стал его покровителем. Он считал Леонардо своим духовным наставником, философом, другом. Франциск верил, что на земле нет и никогда не было человека, подобного Леонардо, в котором соединялись бы грация, талант и Божественная мудрость.

Франциск пригласил Леонардо поселиться в замке Клу неподалеку от королевского дворца. Великий художник приехал во Францию на ослике, прихватив с собой самое дорогое: записи, рисунки, около тридцати семи книг из различных областей человеческих знаний и учебник жизни Библию. Из картин он взял только три: «Мону Лизу», «Святую Анну с Марией и младенцем Христом» и странную работу, созданную в последние годы жизни «Святого Иоанна Крестителя».

На этом портрете Леонардо представил зрителям не яростного аскета, а человека с соблазнительной улыбкой и указующим вверх перстом. В изгибе его тела зашифрована вечная загадка, которая занимала Леонардо всю жизнь… загадка созидания самого себя…

Начало смеркаться. Франческа поднялась, взяла в руки туфли, пошла вдоль берега. До ее дома было не так далеко, как до Флоренции.

– Часа за три дойду, – сказала она, надела туфли, вышла на дорогу. – Торопиться незачем. Нужно дать себе и Доменику время, чтобы успокоиться…

Редкие машины, проносящиеся мимо, ненадолго высвечивали дорогу желтовато-белым светом. Франческа шла вперед и ни о чем не хотела думать. В душе было пусто и темно, как на этом загородном шоссе. Начал накрапывать дождь. Но и он не заставил ее ускорить шаг.

Резкий визг тормозов и грозный окрик показались неуместными в нереальности пустого ночного шоссе. Она повернула голову, растерянно посмотрела на того, кто так бессовестно вторгся в ее свободу. Не сразу поняла, что это – Доменик. А когда поняла, то захотела стать механическим огненным львом Леонардо, из груди которого вырывается пламя.

– Садись в машину, – приказал Доменик. – Нечего шляться по ночным дорогам. Не хватает еще, чтобы тебя арестовали за развратное поведение. Не забывай, что ты пока еще моя жена.