Текст книги "Иван, крестьянский сын"

Впрочем, время летело незаметно, Ваня подрос, стал понимать, что к чему, и когда председатель пригляделся к нему и увидел, что мальчик прозрел и не будет тратиться на игрушки и прочую ерунду, раз в доме есть нечего, и распорядился выдавать пенсию Ване.

И Ваня завертелся, как белка в колесе.

У него не было ни одной свободной минуты, чтобы научиться мечтать о своей собственной судьбе. Ему всегда казалось, что его жизнь уже давным-давно предрешена, катится по проложенной колее.

Он, конечно, знал, что другие люди живут по-другому, особенно в городе, но как именно они живут – его как будто не касалось, и не было никакого смысла думать, что он тоже мог бы жить так, если бы не больная мать, непрекращающаяся нужда и привязанность к земле.

Другой жизнью он никогда не жил и не знал, как ею жить.

А уж то, что он видел по телевизору, было для него словно изображением другой планеты, независимо от того, показывали там Москву, Париж, Нью-Йорк или Рио-де-Жанейро. Для Вани они одинаково находились на таком же расстоянии, как и Тау Кита.

Он не мог побывать там.

Вообще нигде, кроме райцентра.

И, честно говоря, у него совсем не было времени туда стремиться.

Утром в субботу, сразу после регистрации брака, Ваня проснулся очень рано, до восхода солнца, когда на улице уже светло, но как будто бы пасмурно. Он не мог больше спать, хотя слишком устал накануне, буквально валился с ног. И поесть как следует не успел: вновь попал под надзор кухарки и остался вовсе без ужина.

И бессонница у него началась оттого, что кардинальным образом нарушился привычный порядок и течение жизни. В доме вдруг сразу оказалось много людей, дом даже словно уменьшился в размерах. Кроме хозяйки и ее сына, тут теперь поселились ее муж, его два охранника и кухарка. Они заняли абсолютно все комнаты, так что всерьез возникла необходимость переселить Ваню из его спальни в кабинетик его отца, но охрана сочла нужным занять гостиную, потому что она была первая после сеней и «прикрывала» собой все остальные комнаты, и Ваня остался пока в своей спальне.

Такой расклад его не устраивал, но он не мог возражать.

Кухарка, невзирая на близкое знакомство, сразу заявила Зуеву, что жить здесь она не будет ни при каких обстоятельствах, и громким шепотом объяснила, почему: не надо навязывать ей на шею явную сумасшедшую, пусть и с тихим помешательством, но все равно не хочется садиться на пороховую бочку… Мало ли что за безумие может прийти Галине в голову, а кухарке своя жизнь дорога.

– Поселишься где-нибудь по соседству, – приказал Зуев, но перед этим он довольно долго упирался, уговаривал ее остаться и не делать глупостей.

– Не бухти, – повысила голос она. – Я не буду жить под одной крышей с… сам знаешь с кем! Даже не заикайся об этом!

А Зуев понизил голос:

– Она здесь не надолго.

Ваня удивился: это они говорят о матери?

Странно, а куда они могут сплавить хозяйку?

И кто им позволит сделать это?

Но тут он вспомнил, что председатель за столом выглядел так, словно он – кролик, а Зуев – удав, и никто не помешает предприимчивому товарищу вершить тут свои дела без всяких помех.

“Надо же, как лихо он берет людей в кулак, – думал об отчиме Ваня. – А ведь он еще не дал ничего председателю, а только посулил, что, может быть, при случае, что-нибудь даст!”

А председатель уж и готов.

Все равно Ваня усомнился: “Нет, они не смогут просто так избавиться от живого человека. Это не делается… Люди-то что скажут! Они же всё видят! Всё понимают! И главное – говорят обо всем этом! Не получится у них избавиться от мамы. Она им будет очень мешать, но… Не получится у них ничего!”

Эта мысль заставляла его злорадно улыбаться, хотя вскоре это состояние сменялось обычным его состоянием тревожного ожидания.

Однако у них получилось избавиться от Галины, причем удалось сделать это так нежно и деликатно, что у Вани волосы на голове зашевелились от ужаса: он понял, что ему еще совсем не известны способы избавляться от неугодных людей и прочих помех, и что все знают, что всё происходящее на их глазах – плохо и неправильно, но и слова поперек сказать нельзя, иначе это слово будет звучать как богохульство…

В воскресенье, на второй день совместной жизни, Зуев за завтраком, уже одетый ехать по своим делам в город, произнес, обращаясь к своей жене:

– Дорогая, помнишь, я говорил тебе о поездке на курорт?

Она улыбнулась:

– Только вместе с тобой, милый!

Он кивнул:

– Обязательно, дорогая, но тебе придется меня подождать. Я присоединюсь к тебе чуть-чуть позже, а сейчас у меня нет времени.

Она ответила:

– Хорошо, милый.

Он принялся ее успокаивать:

– Я задержусь совсем ненадолго, буквально на несколько дней. А потом мы вместе отметим наш медовый месяц.

Она посмотрела на него с умилением:

– Как скажешь, милый.

– Мы будем вдвоем, только ты и я, – продолжал он. – Я даже телефон свой тут оставлю, честное слово! Чтобы никто не вмешивался, не мешал нам наслаждаться медовым месяцем… Здорово, правда?

Она ласково вздохнула:

– Ты такой заботливый.

Он улыбнулся:

– Спасибо, дорогая. Значит, все решено.

– Я могу начать собираться? – спросила она.

– Да, дорогая. И ни о чем не беспокойся, Андрей отвезет тебя на машине, мы и оглянуться не успеешь, как окажешься на месте.

– Хорошо, милый.

– А через пару денечков и я приеду.

– Я буду ждать тебя.

Она смотрела на него с такой незыблемой верой в его слова, что Ваня не выдержал и отвернулся. А Зуев притянул к себе голову Галины и поцеловал ее в лоб, от чего она зарумянилась, как смущенная девочка, и не смогла ответить. Ваня смотрел на него не мигая и удивлялся до глубины души: не ведает стыда человек, врет не краснея этим чистым доверчивым глазам и при этом считает себя правым!

Для Галины давно уже был выбран подходящий санаторий, где под строжайшим присмотром содержались душевнобольные. Заведовал там один доктор из числа знакомых Зуева. Он не интересовался никакими обстоятельствами, и ему было безразлично, по каким причинам к нему привезут жену Зуева сразу после свадьбы.

Хотя это было подозрительно.

Между тем Галина при слове “курорт” воображала себе нечто романтическое: море, солнце, горы, домик на берегу и много-много любви, и чтобы так оставалось всегда, и чтобы никто не нарушил их покой и уединение…

Все видели, что она обманывается на сей счет, но никто не решался остановить действие. Каждый мог утешить себя тем, что Галина и вправду больна, и ей давно уже необходимо серьезное лечение, а все слова Зуева – это ложь во спасение, ведь если напрямую сказать ей о клинике, то еще неизвестно, как поведет себя на это сумасшедшая…

Только Ваня не мог терпеть эту пытку, глядя, как мать собирается в заточение, словно на праздник. Но Ваню кто послушал бы?

Мальчишка, сопляк!

Галина долго колебалась возле платяного шкафа: ей хотелось бы взять с собой и то, и это, и она своим потусторонним взглядом не видела, насколько эти вещи, оставшиеся еще с прежней жизни ее с Алексеем Майоровым, истлели от времени и постоянной носки. Они напоминали ей о тех счастливых мгновениях, которые уже не вернуть, но которые до сих пор живы в ее памяти, и ей было бы очень жаль расставаться с ними хотя бы на один день.

Было там и несколько новых вещей, подаренных Зуевым, включая и свадебный костюм. При взгляде на него Галина млела в улыбке и углублялась в себя.

– Дорогая, ты скоро? – поторопил ее Зуев.

Она откликнулась:

– Не могу выбрать платье, милый!

Он заглянул туда и сказал:

– Дорогая, это смешно. Не думай о тряпках! Можно купить такого добра целый вагон! Бери только самое необходимое, как в поход.

Ее чем-то поразило такое сравнение, и она тихо засмеялась от счастья:

– Как в поход! Милый, какой ты смешной и замечательный!

И закрыла шкаф, так ничего и не выбрав оттуда.

Потом она рассеянно со всеми перецеловалась на прощание, охранник и по совместительству шофер Андрей открыл перед ней дверцу, Зуев бережно, со всеми предосторожностями усадил ее на сиденье и велел ни в коем случае не утомляться, а Андрею многозначительно кивнул. Андрей тоже кивнул в ответ и даже опустил глаза в землю: нечего намекать, мол, когда все обсуждалось заранее и давно решено и разложено по пунктикам!

Галина откинулась на спинку сиденья, как королева, и закрыла глаза от блаженства. За ней так ухаживают!

В ее мыслях смешивалось желаемое и действительное.

Дверца захлопнулась. Андрей сел за руль.

Машина медленно тронулась с места, переваливаясь на ухабах, и не спеша покатила к асфальту. Сквозь тонированные, почти черные стекла Ваня смутно различал очертания маминой головы.

Она ничего не знала и не понимала, но он-то знал точно, что она уезжала навсегда.

Впрочем, это знали все и относились к этому по-разному. Кто-то радовался, кто-то жалел, а кому-то было все равно.

И большинство все-таки жалело.

Сразу после того, как машина скрылась из виду, оставив лишь клубы пыли, у всех собравшихся проводить женщину в санаторий вырвался одновременный вздох облегчения. Словно в глубине души каждый осознавал свою вину перед ней и подсознательно ожидал какой-нибудь пакости напоследок, либо от нее самой, либо от Бога – ее заступника. Но ничего такого не произошло. Галина не изменила себе и была отдана на заклание.

Зуев бросил на Ваню победный взгляд, от которого мальчик побледнел и отвернулся. На него будто надвигалась стихия, противостоять которой не было сил. Пока еще длился учебный год, он мог спрятаться от этой стихии в школе, но всего лишь через месяц будет уже выпускной вечер, и – всё, никакого спасения.

Потому что в руках Зуева мама и дом.

Дом жалко, конечно.

Но за маму вообще сердце обливается кровью!

Он стал еще более отчужденным и хмурым, чем обычно. Вовсе перестал посещать старый школьный стадион – чужая свобода и радость жизни посторонних мальчишек причиняла ему боль. В мастерской у него всё валилось из рук, так что механизаторы начали потихоньку ругаться и посоветовали ему сначала успокоиться, прийти в себя и обязательно сдать выпускные экзамены.

А там – полтора года учебы в ПТУ, и добро пожаловать в их дружный коллектив.

Тогда он, Бог даст, получит свободу.

И заберет маму от этого ужасного человека… если, конечно, она захочет уйти от него к сыну.

В движениях Зуева после отъезда Галины появилась его обычная деловитость и раскованность. Он давно уже все распланировал и не сомневался теперь ни в своей правоте, ни в своем окончательном успехе.

Он всегда знал, что надо делать.

И делал без сомнений.

Прежде всего он созвонился с неким Равилем – Ваня много раз слышал в разговорах Зуева это имя и наконец понял, что так звали человека, имеющего обширный бизнес в соседнем регионе, и с этим Равилем Зуев пытался наладить контакт, но до сих пор это у него не получалось из-за отсутствия помещения для временного складирования товара.

Поначалу Ваня недоумевал, почему складировать товар понадобилось именно здесь, в селе Агеево, а потом вдруг догадался, что товар здесь предстоит не столько складировать, сколько прятать и маскировать другим товаром, уже легальным, в отличие от товара Равиля…

Ваню будто обдало жаром. Неужели Зуева можно поймать на этом?

Он стал следить за ним, тайком, исподтишка, подслушивать, подглядывать, каждый раз обмирая от страха быть обнаруженным, но полный решимости погубить противника и отобрать у него маму.

А Зуев на все его ухищрения смотрел снисходительно, сквозь пальцы, прекрасно видел маневры мальчика и лишь усмехался.

Но потом ему надоело ходить вокруг да около, и в выходные, ровно через неделю после отъезда Галины в санаторий, он рано утром заглянул в комнату Вани и холодно и спокойно сказал:

– Я знаю, ты уже не спишь. Вставай, иди за стол, завтракать.

Ваня замер.

– И нам нужно о многом поговорить, – добавил Зуев.

Они никогда еще не завтракали вместе, и они пока не разговаривали друг с другом. Зуев произнес первые слова.

Ване предстояло отвечать.

А он предпочел бы смолчать и убежать.

За столом он чувствовал себя крайне неловко. Он привык к простой пище и не знал даже, как нужно обращаться с такими деликатесами, которыми питался Зуев. Многие из них казались ему совсем невкусными – например, красная икра. Зуев ел ее ложками, а Ваня попробовал и скривился.

А уж когда ему сообщили, сколько такая икра стоит в магазине в областном центре, то он лишь покачал головой и подумал, что за эту гадость выкладывать такие деньги могут только фанатики.

И теперь он не мог проглотить куска, хотя Зуев на него даже не смотрел.

Предстоящий разговор лишал Ваню всякого самообладания, потому что именно в нем, Ваня это чувствовал, все должно встать на свои места. Окончательно, и сопротивляться этому бесполезно. От этого становилось страшно.

Завершив свою трапезу, Зуев вытер руки полотенцем и спросил:

– Почему не ешь ничего? Не нравится, что ли?

Ваня долго мялся. Наконец, выдавил из себя:

– Не знаю…

Зуев собирался говорить с ним основательно – положил локти на стол и устремил на него свой спокойный, равнодушный взгляд, от которого Ване становилось не по себе и хотелось спрятаться, но он не мог. Он уже не малый ребенок, чтобы прятаться.

– Я заметил, Иван, что ты меня сразу за что-то невзлюбил. Я не придавал этому значения, потому что любой ребенок так отнесся бы к хахалю своей матери. Впрочем, это меня не касается, я не намерен тебя о чем-то просить или в чем-то оправдываться.

Ваня сидел перед ним, как на иголках, и с трудом дышал.

Вот уж не напрашивался никогда на такие откровения!

– Ты, конечно же, немного глуповат, – продолжал Зуев. – И вдобавок еще и слишком мал, не имеешь никакого жизненного опыта, поэтому ведешь себя так, как будто я твой кровный враг.

Ваня бросил на него мрачный взгляд.

– Но это не так, – ответил Зуев. – Точнее, не совсем так. Запомни, мальчик: в нашем мире царит принцип естественного отбора. Выживает сильнейший и кто смел, тот и съел. Рассчитывать приходится лишь на свои собственные силы. И лучше всего, конечно, никому не доверять, потому что конкуренты воспользуются любой возможностью тебя уничтожить. Ты меня понимаешь?

Ваня кивнул.

– Так вот, – продолжал Зуев. – Я тебе не желаю зла, но и мне самому вредить я не позволю. Ты хорошо знаешь, что я торгую бытовой техникой и электроникой и живу неплохо. То есть, по твоим меркам, я живу как король, но это неправда, многие коммерсанты живут еще лучше меня. Они ведь богаче, чем я, сумели устроиться получше, отхватили себе кус побольше, вот потому так и получилось.

Ваня снова опустил глаза.

Зуев говорил с ним, как с недоразвитым, которому нужно каждое слово объяснять чуть ли не по буквам.

– Но и я не буду оставаться на месте, я тоже потихоньку расширяюсь, по мере сил. В нашем мире главное – не зевать, а то кто-нибудь уведет все самое выгодное у тебя прямо из-под носа. Поэтому – шевелиться, шевелиться и шевелиться! В любой ситуации надо постараться ничего не потерять и обязательно приобрести, хоть чуточку. Это очень трудно, так что приходится иногда идти по трупам… образно выражаясь, разумеется. Иначе тебя самого съедят без жалости.

Он сделал гримасу и заявил:

– А я не допущу, чтобы меня кто-нибудь съел.

Ваня вздохнул.

– У меня есть перспектива, которую грех упускать, – сказал Зуев. – Для этого мне срочно понадобился ваш дом. С какой стати я должен свою выгоду?

Ваня неожиданно возразил:

– А совесть?

Но глаз не поднял.

Зуев засмеялся:

– А при чем здесь совесть? Какая еще совесть? Какая может быть совесть, когда речь идет о моей личной выгоде и о людях, которые для меня чужие и абсолютно ничего для меня не значат?

Ваня побледнел от гнева.

– Да-да! – разошелся Зуев. – Ты думал уколоть меня совестью? Но я же ничего плохого вам не сделал! Не убил, не выгнал на улицу. Мать твоя нуждалась в серьезном лечении с самого момента аварии, а никто не предоставлял ей такой возможности. Она все эти годы медленно умирала. А теперь ей осмотрят, обследуют профессионалы, назначат процедуры. Может быть, это пойдет ей на пользу, и она хоть немного поживет в здравом уме.

Ваня задрожал.

Сам он действительно не смог бы оплатить такое лечение.

– И потом, – вспомнил Зуев, – я же использую ваш дом не для каких-то извращений, а для нормального дела, которое принесет мне прибыль, и никто от этого не пострадает.

Ваня снова вздохнул.

– Ну, подумай головой, – сказал Зуев, – ты не смог бы сам, своими детскими ручонками, удерживать дом, да еще и такой большой, да еще и столько земли… Тебе-то самому кажется, естественно, что ты на своей земле сделаешь что хочешь, но ведь тебе просто не хватит сил. Ты в таком случае только подвел бы и себя, и свою мать.

Ваня нахмурился.

– Понимаешь? – спросил Зуев. – Ты обманываешь сам себя!

Он помолчал, переводя дух, потом продолжил:

– Не надо заниматься ерундой, в самом деле. Дом и участок теперь, слава Богу, в моем распоряжении, и я пущу их на полезное дело. Давать отчет в этом я никому не собираюсь и никому не позволю вмешиваться. И мне безразлично, нравится это тебе или нет.

Вот это было больше похоже на правду. Ваня почувствовал это и поднял, в конце концов, глаза прямо в лицо собеседнику.

– Я заметил, – сказал Зуев, – что ты начал следить за мной, подслушивать. Это для тебя, конечно, полезно, в том смысле, что ты получишь кое-какие жизненные уроки, но для меня это может означать и некоторые неприятности, потому что ты не понимаешь, какие сведения полезны, а какие мне навредят.

Ваня чуть-чуть улыбнулся.

На это Зуев ответил широкой улыбкой превосходства:

– Нисколько не сомневаюсь, что ты обязательно постараешься мне навредить, пострелёныш, и, следовательно, мне надо обезопасить себя от этих попыток. Знаешь, как?

Ваня догадывался.

– Ты, может быть, не слишком-то любишь свою мать, – небрежно сказал Зуев. – Это, в общем, понятно. Она ведь никогда не обращала на тебя внимания. Но в тебе есть очень ценное для меня качество: ты панически боишься замараться, совершить неблаговидный поступок, нарушить какие-то свои принципы. Поэтому ты считаешь своим долгом разбиваться в лепешку ради матери, которая этого никогда не оценит и не отблагодарит. Да тебя за это никто и никогда не отблагодарит, потому что у тебя больше нет родственников. Но зато, как тебе кажется, твоя совесть будет спокойна.

Его улыбка стала Ване противна.

– Так что имей в виду, Иван, бросить мать на произвол судьбы ты не можешь, а мать твоя теперь целиком и полностью зависит от меня. Если ты надумаешь мне вредить, то я тут же позвоню заведующему больницей, и он примет кое-какие меры… Твоей маме может стать хуже… И совершенно точно, что ей от этого будет больно.

Ваня застыл от страха, хотя приблизительно чего-то такого от Зуева и ожидал.

– Я не думаю, что ты захочешь причинять своей маме боль и вообще какие-нибудь неприятности, – так же небрежно бросил Зуев. – Поэтому я уверен: ты будешь молчать обо всем услышанном и увиденном, и даже больше – ты будешь мне подчиняться, чтобы твоя мама не пострадала.

Он помолчал и наклонился вперед:

– Ну как? Не напомнишь мне еще раз о совести?

Ваня понурился и покачал головой.

– Вот и молодец.

Зуев посмотрел на часы и спохватился:

– Ух, ну и заболтался я с тобой! А мне уже давно пора быть на работе, в офисе. Так вот, не создавай мне проблем, и я сделаю из тебя классного парня. Со временем, разумеется, не сразу. Мне как раз такие нужны – глупые и правильные, чтобы у них было слабое место, из-за которого они будут выполнять все мои приказания…

Ваня вздрогнул.

А Зуев продолжал говорить, выходя из-за стола и оправляя на себе одежду перед поездкой на работу.

– Я знаю, как нужно находить с людьми общий язык. На самом деле это совсем просто. Вот ты – стоило лишь попросить тебя позавтракать вместе, и мы решили все наши вопросы, пришли к взаимному соглашению. Теперь твоя мама получит качественное лечение, а ты сразу получил будущее, буквально карьеру. Ведь, согласись, у тебя в реальной жизни не было никаких просветов, и без меня ты сгнил бы в навозной куче…

Из сеней в кухню заглянул Андрей – проверить, почему хозяин задерживается.

– Иду, иду! – крикнул ему Зуев и закончил свое внушение пасынку. – В общем, ты меня понял. Благодари Бога, что я появился здесь и выбрал вас с мамой… По-моему, этот пиджак уже старый. Протерся воротник, и на рукаве затяжка… Надо купить новый.

С этими словами он вышел из дома, сел в машину и уехал в город.

А Ваня все еще сидел за столом, изредка отправляя в рот кусочек хлеба и заедая его еще какими-нибудь объедками, оставшимися в тарелках и предназначенных для помоев и соседских кур и свиней.

Своих кур Ваня вынужден был пожертвовать на свадебный стол, поскольку они очень мешали зуевским автомобилям – они гадили на капот, а еще от них срабатывала сигнализация. Так что теперь в доме Майоровых не было вообще никакой живности.

После отъезда Зуева в дом явилась кухарка – позаботиться об обеде и ужине.

Она тут же прогнала Ваню из-за стола, «чтобы не набивал себе живот халявной жратвой», но через минуту потребовала его помощи в разделке мяса и нарезке овощей. Он не возражал, тем более что его занимали другие мысли.

Зуев приобрел его со всеми потрохами. Не вывернешься.

Теперь при любом его неверном движении будет угрожать мамой и призывать к повиновению. И Ваня не будет сопротивляться, не посмеет.

Ради мамы.

От этого Ване было страшно и тоскливо. И еще это усугублялось тем, что все его будущее, на которое он рассчитывал и которое он уже распланировал, пошло прахом. Зуев посоветовал ему забыть про ПТУ:

– Нечего тебе просиживать штаны зря… Работать у меня будешь.

И добавил без улыбки:

– Это и для тебя полезнее.

Ваня понял, что никакой свободы не будет, о ней придется забыть. Он как будто навеки привязан к Зуеву и к своей маме, и они делают с мальчиком что им угодно. Вскоре Ваня обратился к директоры школы с просьбой выдать ему аттестат не двадцать первого июня, а раньше, сразу, как только они поступят в распоряжение школы.

– А экзамены? – уточнил директор.

– Я сдам, – пообещал Ваня. – Мне бы только не ждать конца июня, я ведь и на выпускной-то, скорее всего, не пойду.

– Почему?

Ваня отвел глаза в сторону:

– Не смогу.

Директор развел руками:

– Ну, воля твоя. Хоть это и не положено… А тебе зачем? Куда ты спешишь? Поступать, что ли, куда-нибудь хочешь далеко?

– Да.

Ваня не стал распространяться насчет своих дальнейших планов, боясь доноса Зуеву, который, кстати, к тому времени приобрел в селе немалый авторитет, благодаря деловой хватке, пронырливости и, не в последнюю очередь, из-за привычки простых людей почитать власть имущих. С каждым днем этот зуевский авторитет повышался, чему сам Зуев всячески способствовал своим поведением, расписанным до мельчайших жестов, как сценарий.

Ваня не был согласен с его планами принять пасынка на работу, поэтому решился на побег. Он несколько раз ходил в город после школы и узнал, что есть три рейса на Саратов – семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого июня. Транзитные “Икарусы”. Цена билета доступна, во всяком случае, у Вани было кое-что накоплено, на дорогу хватило бы.

Что с ним могло произойти дальше – он не задумывался, да это его и не интересовало пока. Главное – уйти из-под власти Зуева.

Поэтому ему был срочно нужен аттестат.

“Нет человека – нет проблемы!”

А в доме происходили необратимые изменения. Зуев прежде всего вытряхнул из комнат, шкафов, столов абсолютно все вещи и устроил из них большой костер посреди огорода. Пощадил он лишь Ванин гардероб, и без того скудный.

– Труха! – презрительно скривился Зуев.

И при этом окинул взглядом своих придворных – чьи бы обноски подошли бы по размеру для нового слуги.

Оказалось, что ничьи: Ваня был ниже их ростом и заметно более худ.

– Ну, ничего, – сделал вывод Зуев. – Это не страшно. Тебе пока не перед кем форсить, походишь так. А потом решим…

Растапливали костер бумагами Алексея Майорова из его кабинетика.

Бумаг было много – и записок, и книг. Они летели в огонь без сожалений, как бабочки. Ваня смотрел на это, белый от ужаса и каменный от безнадежности. Он не мог остановить сожжение и лишь проверял мысленно, хорошо ли запечатлелись у него в памяти эти записки и книги.

Если бы Зуев знал настоящую цену этим документам!..

В огне сгорело и состояние семьи, и достояние страны.

Потом в том же огне сгорела одежда Галины и старые ковры, коврики, пледы и половики, постельное белье, изношенное до дыр.

Потом в очищенный от всего лишнего дом завезли еще кое-какую мебель, чтобы с максимальным комфортом обустроить свое житье здесь, в глуши.

Зуев не собирался ждать ни одной минуты.

Не откладывал на завтра то, что можно сделать сегодня.

Обширные сараи и двор, примыкающий к дому, были сначала разобраны по бревнышку, затем в течение двух дней собраны в новой конфигурации и оборудованы под склады и кладовки. Помещения получились впечатляющие и вполне соответствовали планам Зуева по сделке с Равилем.

Так же быстро был возведен гигантский утепленный гараж на два зуевских внедорожника и проведена сигнализация, опутавшая дом и все подсобные помещения.

Ваня глазом не успел моргнуть, как его дом стал другим, а с огорода вовсе исчезли грядки и теплица.

Кухарка мечтательно глядела из окошка на затоптанную землю и говорила хозяину внушительным тоном:

– Плохо, что нет посадок, земля зарастет сорняками, и тогда не сладишь… А земля хорошая, обихоженная.

– Угу, – лениво отзывался Зуев, пролистывая газету бесплатных объявлений.

– Надо нанять копальщика и посеять цветы.

– Угу… Зачем нанимать, Иван вскопает.

Кухарка спохватывалась:

– Ой, и правда. Я и забыла, что он у нас крестьянин.

Это слово у нее звучало как издевательство.

В такой обстановке Ваня ждал аттестата, чтобы сбежать. Но они поступили в школу с самый последний момент, восемнадцатого июня. Ваня так умолял директора, что ради него он оформил документ вне очереди и отдал, вместе с характеристикой и справкой из колхозной мастерской.

– А это зачем? – спросил Ваня.

– Откуда я знаю? – рассердился директор. – Бери, раз дают!

Дома Ваня сложил эти бумаги вместе с паспортом в мешочек и спрятал в ящик, а сам побежал в город, на автостанцию, купить билет на завтрашний рейс.

Билет ему не дали, так как рейс транзитный. Велели подойти завтра, за полчаса или за час до отправления автобуса.

Дома он не задержался, отправился на старый школьный стадион, где мальчишки играли свои последние футбольные матчи перед взрослой жизнью. Там Ваня даже попросился играть, так он расчувствовался от предстоящей разлуки и неизвестности – ведь он действительно видит все это в последний раз! Сыграл он, правда, как всегда, неудачно, но теперь это мальчишек не волновало. Они начинали новую жизнь и отмечали ее футболом: кто знает, когда они соберутся здесь еще. Скорее всего, уже никогда не соберутся. А поиграть хочется.

Зуев не требовал от пасынка строгого соблюдения режима, но однажды в доме поменялись все двери и, естественно, замок. Ключом от нового замка Ваню не снабдили, и ему волей-неволей приходилось являться домой до запирания дверей на ночь.

Впрочем, запирались двери довольно поздно, около полуночи.

В ту ночь Ваня спал спокойно, уверенный в том, что завтра он получит-таки долгожданную свободу. Устроится на учебу, на работу, найдет себе жилье попроще и заберет маму из психбольницы, где ее и в самом деле могут не вылечить, а сжить со свету…

Главное – встать пораньше, до Зуева и его охранников, которые захотят помешать ему, если поймут, что именно он намерен совершить.

Он проснулся очень рано.

Но, сунувшись в ящик, не нашел там своего пакетика с документами.

Он нахмурился и принялся вспоминать, сюда ли он положил их накануне. Вроде бы сюда. С другой стороны, сюда он стал прятать их недавно, со времени появления в доме Зуева, а раньше они лежали у него в столе.

Он посмотрел в столе.

Ничего, кроме школьных тетрадок.

Ваня запаниковал и начал рыться везде – в шкафу, в столе, даже в постели, потому что ему вдруг стало казаться, что он мог спрятать пакетик в любом из этих мест и забыть об этом в упоении предвкушения свободы…

Но нигде ничего не было.

Ваня перебирал холодными и дрожащими от страха руками свои жалкие пожитки и готов был заплакать. Что случилось? Почему? Где?

Тут дверь в его комнату приоткрылась, и вошел Андрей.

– Ты не это ищешь? – спросил он.

Ваня увидел в его пальцах розовый целлофановый пакетик, весьма похожий на тот, что пропал из ящика, и бросился к нему, схватил, развернул, хотя пакетик был пуст.

Теперь у Вани тряслись и губы, он не мог произнести и слова.

– Тут были твои документы, – пояснил Андрей спокойно.

Во взгляде Вани было и отчаяние, и надежда.

– Теперь нет, – сказал Андрей, пожав плечами. – Да они тебе и не нужны. А боссу так лучше – он будет в тебе уверен. А то, знаешь, ты как-то странно вел себя в последнее время, как будто собирался убежать.

Ваня обессилел и опустился на кровать.

– А это уже явная глупость, – продолжал Андрей. – Кому ты нужен? Таких, как ты, везде можно вагонами грузить! Но босс решил подстраховаться и документы твои хранить у себя. На самый крайний случай. Пока ты не поумнеешь.

Ваня жадно смотрел в его лицо, но не видел в нем ни жалости, ни сочувствия. На его помощь рассчитывать было бесполезно.

– Но ты не расстраивайся, пацан, – сказал Андрей. – Для тебя все складывается нормально. Будешь работать, наберешься ума. Глядишь, и в люди выбьешься. Ты только не дури, босс этого не любит. Не только наш, а вообще… боссы этого не любят.

Ваня скомкал пакетик, как ненавистную бумажку.

– Кстати, – произнес Андрей. – Ты встал слишком рано. Ложись, поспи еще часик. Босс тоже еще не вставал.

Ваня послушно лег, но не для сна. Какой уж тут сон!

Зуев играл с ним, как кот с мышью. Должно быть, мальчику не хватало самообладания скрывать свои чувства от отчима, и тот обо всем догадывался.

Какой ужас!

Без документов он не поступит ни в какой техникум, без паспорта его не примут на работу! В этом регионе Зуев не даст ему покоя, потому что тут у Зуева много знакомых… а ведь билеты в железнодорожной кассе дают только по паспорту…

Невозможно теперь уехать.

Ваня почти плакал.

Скоро все село будет в руках у Зуева, и бизнес его расширится до нужных ему пределов. Тогда Ваню и в мастерскую не пустят. Не пустят его вообще работать в колхоз, боясь Зуева. И за Ваню никто не заступится.

Он ведь действительно никому не нужен.

Зуев вышел к завтраку в превосходном настроении:

– Доброе утро, орлы!

Его свита почтительно поздоровалась.

– Ну что, начинаем работу? – Он с довольным видом потирал руки. – Только что я звонил Равилю, и он подтвердил все, абсолютно все данные! Так что пошевеливаемся, друзья мои, время не ждет. Пока мы тут квакаем, кто-нибудь предложит Равилю бОльшие деньги, и мы останемся ни с чем. А нам очень нужен Равиль, мы без него никуда!