Текст книги "Трижды воскресший"

– Пойдемте со мной, – изменившимся голосом попросила она.

Они поднялись на второй этаж и пошли по длинному коридору. Внезапно докторша остановилась.

– Нам надо поговорить, – устало произнесла она.

Соня молча кивнула головой.

– Вас лихорадит. Хотите, я накапаю вам валерьянки?

Соня снова кивнула.

Они вошли в небольшую палату, полностью заставленную прозрачными шкафами с лекарствами.

– Выпейте. – Женщина протянула небольшую пластиковую чашечку, от которой резко пахло валерьянкой.

Соня послушно опрокинула содержимое стаканчика в рот.

– Вам лучше? – через некоторое время спросила доктор.

– Да, – ответила Соня и не узнала свой собственный голос, таким глухим и слабым он ей показался.

– Мне очень тяжело вам это говорить, но ваш муж умер полчаса назад. – Женщина замолчала, внимательно наблюдая за реакцией Сони. – Его привезли около десяти вечера с увечьями, несовместимыми с жизнью. Была пробита голова и сломан позвоночник. Он умер, не приходя в сознание, – немного подумав, добавила она.

Безразличие ледяной волной окатило Соню. Она тупо смотрела в некрасивое лицо докторши и не могла поверить ни слову. Тонкие губы женщины двигались, обнажая мелкие неровные зубы. Потом ее рот стал стремительно расти, пока не превратился в огромную воронку.

Резкий запах привел Соню в чувство. Первое, что она увидела, открыв глаза, был кусок медицинского бинта, который доктор держала прямо перед Сониным носом. От него нестерпимо воняло нашатырем.

Соня грубо оттолкнула от себя руку женщины и резко поднялась на ноги. В голове тотчас зашумело.

– Покажите мне его, – еле слышно попросила Соня.

Докторша понимающе отвела глаза в сторону и направилась к двери.

– Пойдемте.

И вот они снова идут по каким-то длинным, едва освещенным коридорам. Соня совершенно не смотрела по сторонам, от слез она едва различала спину женщины, за которой шла нетвердым шагом.

«Это все из-за меня. Я его убила во второй раз. Тогда он чудом выжил, а теперь… Я… я во всем виновата».

Сейчас, когда Герасимова не стало, Соня вдруг отчетливо поняла, как ей его не хватает. Как он ей нужен.

От отчаяния хотелось биться головой о стену. Боль огромным раскаленным комом застыла в груди. Каждый вздох давался с трудом.

«Прости меня, Юрочка! Я так перед тобой виновата».

Как и в первый раз, женщина остановилась так внезапно, что Соня, поглощенная своими мыслями, чуть не сбила ее с ног.

– Сюда.

Они стояли около едва освещенной комнаты с железной дверью.

– Проходите. – И доктор открыла дверь.

На ватных ногах Соня вошла в комнату и в нерешительности замерла на месте. Прямо перед ней полностью закрытый простыней лежал человек.

– Юра! – срывающимся голосом закричала Соня и сдернула саван.

На кровати лежал совершенно незнакомый мужчина с заострившимся лицом. Вся голова его была в бинтах, на которых то тут, то там проступали пятна крови.

Еще мгновение Соня непонимающе смотрела на неподвижное тело, а потом судорожно зарыдала.

– Это не он!

Дверь с шумом распахнулась, и в палату вбежали докторша с молоденькой медсестрой.

– Вам плохо? Успокойтесь ради бога!

– Это не он! Не он! Понимаете! Это не Юра!

Облегчение было таким сильным, что Соня заревела прямо в голос.

– Спасибо тебе, Господи! Спасибо!

Женщины наконец все поняли и вывели рыдающую Соню. Она тяжело опустилась на неуклюжий диванчик в конце коридора и закрыла глаза.

«Все кончилось. Теперь все будет хорошо», – но лучше ей не становилось.

Наоборот, Соня совсем некстати вспомнила, как несколько лет назад так же ходила к Юре в больницу. Тогда он лежал в токсикологии с тяжелейшим отравлением. Из-за нее. События трехлетней давности снова встали перед глазами…

Солнечное майское утро совершенно не радовало Соню. Она закрыла глаза и повернулась спиной к окну. Казалось бы, совершенно пустяковая проблема неожиданно переросла в настоящую трагедию.

«Черт! Да как он смеет отравлять мне жизнь, и именно тогда, когда я так счастлива!»

Соня была по-настоящему зла на Герасимова. После той памятной встречи у Ирки они с Кириллом больше не расставались ни на минуту. Тогда, конечно, разразился страшный скандал, потому что Альбина, с которой Кирилл, кстати, уже жил в гражданском браке целых четыре года, все же увидела их целующимися на кухне. Хлопнув дверью, она выскочила на улицу, Кирилл бросился ее догонять.

В этот же вечер, взяв у Ирины адрес, Кирилл пришел к Соне. Естественно, расстались они только утром, да и то, потому что ему надо было увезти из своей квартиры вещи Альбины. С Альбиной он распрощался насовсем.

Месяц пролетел как в сказке. Они уже успели подать заявление в ЗАГС, и Соня присматривала себе свадебный наряд.

Все это время Юра Герасимов провалялся в больнице, куда его положили заботливые родители, пытаясь спасти нерадивого сыночка от армии. Абсолютно здоровый Герасимов умирал от скуки и звонил Соне десять раз в день.

Соня почему-то не сказала ему про Кирилла сразу, а все тянула с разговором, словно боялась спугнуть свое счастье.

Однако, когда они с Кириллом подали заявление и уже был известен день свадьбы, абсолютно счастливая Соня все же решила сходить к Юре в больницу и все ему рассказать. Умолчала она только про предстоящую регистрацию. После ее ухода Герасимов неподвижно пролежал на кровати до вечера, а ночью прокрался в ординаторскую и выпил все таблетки, которые ему удалось найти в стеклянном шкафу. Слава богу, что сильнейшие лекарства хранились под замком в недоступном для него месте, и Юра наглотался всякой дряни типа ацетиловой кислоты и димедрола, но и этого ему хватило с лихвой.

Утром, уже без сознания, его обнаружила дежурная сестра, которая обходила палаты.

Герасимова удалось спасти, но состояние было очень тяжелым. Из больницы позвонили родителям, а те, в свою очередь, тотчас позвонили Соне.

Соня снова повернулась к окну. Ослепительные солнечные зайчики тут же прыгнули ей на лицо. Соня недовольно поморщилась и натянула одеяло на голову.

«Тяни не тяни, а идти придется». Она никак не могла заставить себя сходить к Герасимову в больницу еще раз. Родители объяснили Соне, что Юра отравился лекарствами, но решили, что причиной этого дурацкого поступка был страх перед армией, которую Герасимов боялся до дурноты.

Нина Евгеньевна, мать Юры, заливаясь слезами, просила поддержать сына в такой тяжелый для него момент.

Соня с ужасом подумала о предстоящей встрече и опять села на разобранную постель. Ноги отказались ее слушаться. Она снова попыталась себя убедить, что Юра действительно хотел покончить с собой из-за армии, но у нее ничего не получилось.

Врать себе оказалось очень трудно. Соня прекрасно знала, из-за КОГО Герасимов пошел на самоубийство, и чувствовала себя виноватой. Поэтому злилась на Юру еще больше.

Сегодня они с Кириллом должны были выбирать обручальные кольца, и у нее совершенно не оставалось времени на этого неудачника Герасимова.

«Нет, но почему именно я должна с ним возиться?» – в сотый раз спрашивала себя Соня, уже выходя из подъезда на освещенную ярким солнечным светом улицу.

Стоял чудесный теплый день. Воздух был наполнен ароматом цветущих яблонь, ласковый ветерок трепал длинные Сонины волосы, и ее настроение постепенно улучшилось.

Уже подъезжая к больнице, Соня совершенно успокоилась и только мечтала поскорее отвязаться от Юры. Мысленно она уже примеряла обручальные кольца вместе с Кириллом.

Герасимов действительно выглядел очень плохо. Им разрешили поговорить в больничном дворе и теперь они сидели на деревянной скамейке, покрашенной в ужасный грязно-зеленый цвет.

Молчание затягивалось, Соня не знала, что говорить в таких случаях, а Юра, казалось, совершенно ушел в себя.

– Я, наверное, пойду, – неуверенно начала Соня, мечтая как можно скорее отсюда смыться.

– Подожди, – внезапно грубо прохрипел Герасимов.

Соня испуганно замолчала. Только скандала ей сейчас не хватало.

– Юра, – Соня попыталась его успокоить, – тебе нельзя волноваться. Я приду завтра, и мы обо всем поговорим.

– Завтра ты не придешь. – Герасимов словно прочитал ее мысли. – Ты знаешь, что я давно тебя люблю?

Соня, с преувеличенным интересом разглядывающая свои дешевые туфельки, с раздражением ответила:

– Зачем все это?

– А затем, что я тебя могу сделать счастливой, а ты постоянно выбираешь мужчин, которые делают тебя несчастной.

«Намекает на первого мужа, скотина». Она разозлилась не на шутку и теперь еле-еле себя сдерживала.

– Прекрати, пожалуйста, – звенящим от гнева голосом попросила Соня. – Этот разговор не нужен ни тебе, ни мне.

– Ты опять собралась замуж?

– А тебе-то какое дело? – не выдержала и закричала Соня.

– Я тебя люблю, – упрямо повторил Герасимов и неожиданно предложил: – Давай поженимся!

Соня больше не могла вынести ни минуты рядом с этим худым, заросшим трехдневной щетиной и неприятно пахнувшим больницей, чужим мужчиной. Она решительно поднялась:

– До свидания, Юра! Поправляйся скорее.

Герасимов схватил ее за руку.

– Хотя бы обещай, что не выйдешь замуж за первого встречного, плохо знакомого тебе человека! И пожалуйста, подумай над моим предложением! – Он смотрел на нее глазами больного ребенка.

– Обещаю! – заверила Соня, думая о предстоящей регистрации восьмого июля. – И обязательно подумаю над твоим предложением!

Она легко вырвала руку и, не оглядываясь, побежала к выходу.

Едва ее ножка ступила за больничную ограду, из головы Сони тут же вылетел и Герасимов, и его идиотское предложение. Она бежала навстречу к Кириллу. Что могло быть важнее?

У Герасимова в тот же день случился кризис, и врачи вернули его буквально с того света. Он еще долго пролежал в больнице, но Соня больше ни разу так и не пришла.

Теперь, вспоминая все это, Соня чувствовала себя последней дрянью. Так паршиво на душе у нее уже давно не было.

Но она до сих пор не знала, что по иронии судьбы Юру тогда выписали, 8 июля, и он сразу же из больницы пошел к ней.

Во дворе Герасимов столкнулся с вереницей украшенных лентами машин, а через мгновение увидел пьяную от счастья Соню в белом платье.

Свадебный кортеж давно уехал, а он все еще продолжал стоять, прислонившись щекой к раскаленной от летнего солнца стене дома.

Ярко накрашенная старуха в нелепом желтом халатике, едва прикрывающем худые старые коленки, с удивлением посмотрела на Юру. Она неподалеку выгуливала облезлую болонку и, теперь решив, что парень просто пьян, радостно предвкушая предстоящий скандал, грозно двинулась к нему.

– Эй! Пьянь подзаборная! Пошел… – но, посмотрев Герасимову в глаза, осеклась на полуслове.

Этот странный парень ее и не заметил, он до сих пор продолжал смотреть вслед уже давно скрывшимся из вида свадебным машинам.

Много повидавшая на своем веку бабка Люба просто испугалась, разглядев в его тусклых глаза такую лютую ненависть, что решила с ним не связываться. Она тихонько подозвала свою собаку и, испуганно оглядываясь на Юру, забежала в подъезд.

Дверь с грохотом захлопнулась, и Герасимов внезапно очнулся:

– Ну что ж, ты сделала свой выбор…

Наступило осеннее хмурое утро. Ветер, шумевший всю ночь напролет, все же пригнал холодный зимний воздух. Этой ночью пришли первые заморозки. Ранним утром лужи были подернуты тонкой, еще зыбкой наледью и накрапывал холодный колючий дождь. Прохожие удивленно посматривали на худенькую женщину, одетую в легкую футболку без рукавов, которая шла, качаясь из стороны в сторону.

– Напилась с утра, алкоголичка, – кивнула с презрением в сторону Сони полная дама в красивом кожаном пальто. – Выселять таких надо из города, чтобы приличных людей не пугали.

Соня подняла на нее красные, воспаленные глаза, оттененные черными кругами:

– Я вам чем-то помешала?

– Потаскуха!!! – неожиданно тонким голосом завизжала толстуха. – Она меня оскорбила! Нет, вы только на нее посмотрите! Морда еще с утра не протрезвела, а туда же лезет…

Соня опустила голову и пошла прочь как можно быстрее. Привлеченные громкими криками уже стали собираться прохожие. Дама выразительно закатывала глаза, продолжая показывать в сторону Сони.

– Потаскуха! Да таких убивать надо! – не унималась женщина.

Соня свернула в первый попавшийся дворик и прислонилась спиной к дереву. Вся прошедшая ночь напоминала третьесортный фильм ужасов. Ко всем предыдущим радостям жизни, выйдя из больницы, Соня обнаружила, что у нее не осталось денег на обратную дорогу.

Спустя час, окончательно замерзнув и давясь непрерывным кашлем, она наконец-то добралась до злосчастной стройки, граничившей с ее домом.

До квартиры оставалось минут десять, когда Соня осознала, что проходит мимо дома Юриных родителей. Силы были на исходе, она чувствовала, что сильно простудилась и уже поднимается температура. Но Герасимов исчез, и выбора не было. Тяжело вздохнув, Соня открыла дверь подъезда и зашла внутрь.

Сначала она долго звонила, а потом в панике начала стучать кулаком в дверь. В доме стояла такая мертвая тишина, что даже слабый удар казался оглушительным.

Через несколько минут, показавшихся Соне бесконечными, за дверью послышались шаркающие шаги и недовольный заспанный голос спросил:

– Кто там?

Это была мать Юры.

«Так она еще спала и спала крепко, – удивилась Соня. – Я ее разбудила. Значит, с Юрой ничего страшного не случилось. Или она просто не знает?»

– Это Соня.

За дверью настороженно замолчали. Подумав, что сказала слишком тихо и мать Юры не расслышала, снова почти закричала:

– Это Соня, вы меня слышите?

Дверь мгновенно отворилась. Нина Евгеньевна, суетливо оглядываясь по сторонам, судорожно дергала за полы старого махрового халата, пытаясь спрятать от посторонних глаз безобразно отвисшую грудь, просвечивающую через тонкую материю ночной сорочки.

– Не кричите – соседи услышат. Что вы здесь делаете в такое время?

Плохо соображавшая после бессонной ночи и начавшейся простуды, Соня не уловила металлических ноток в голосе предполагаемой свекрови. Просто машинально удивилась, что та не приглашает ее войти. С Ниной Евгеньевной отношения у них были ровные, без особой симпатии, но и без взаимных оскорблений. Да и повода для ссор не было.

– Юра пропал, – выдохнула Соня и, обессилев, прислонилась к косяку. Перед глазами поплыли огни, а голова нестерпимо горела.

– Я знаю, – сказала мать Юры и поджала тонкие губы. Она наконец-то справилась с халатом и перевязала необъятную талию пояском. – И нечего было так шуметь.

– Я боюсь, что с ним что-то случилось, – абсолютно не поняв услышанное, начала объяснять Соня. – Я только что из больницы, думала, что он…

Нина Евгеньевна перебила ее на полуслове и вдруг по-змеиному зашипела:

– Теперь он от тебя далеко. Слава богу! Ты же все время проходу не давала моему мальчику! Таскалась за ним днем и ночью. Хорошо, что мы вчера телефон отключили. Ведь Юрочка меня предупреждал, что ты такая наглая, можешь даже сюда заявиться. А я-то дура не поверила. Думала, что хоть немного совести у тебя есть. Бегаешь за женатым мужиком. Оно и понятно – в твои-то годы и с твоей внешностью, – ты в зеркало-то на себя посмотри. Вот сегодня ты не намазалась, как обычно, и сразу видно, какая ты на самом деле. – Мать Юры с каждой минутой распалялась все больше и под конец закричала в голос: – Оставь в покое моего ребенка. И моей квартиры ты никогда не получишь. Авантюристка! Правильно тебя муж бил, потаскуху!

Из всего этого потока брани ошеломленная Соня поняла только последнюю фразу. Она сильно побледнела и до крови закусила губу.

– Откуда вы знаете?

Когда-то давным-давно Кирилл, выпив немного лишнего, приревновал ее к своему другу и ударил по лицу. Удар был такой силы, что Соня чуть не упала. Потом они страшно поругались, Кирилл просил прощения, но она так и не смогла забыть чудовищного унижения и отчаяния, охватившего ее в тот момент.

Еще много лет эта безобразная сцена снилась Соне, и тогда она плакала во сне. В одну из таких ночей и разбудил ее Герасимов.

– Любимая, проснись. – Юра тормошил ее за плечо. – Ты плачешь. Что тебе приснилось, девочка моя?

Софья открыла глаза и, еще сонная, все ему рассказала. И сколько лет подряд видит этот кошмар и какую невозможную боль до сих пор приносят эти воспоминания. И даже музыка, звучавшая в тот момент на вечеринке, навсегда застыла в памяти.

– Мне Юраша рассказывал. Он мне всегда говорил, что тебя, шлюху, только кулаками учить надо.

– А Юра-то где? – У Сони от высокой температуры заложило уши, она слышала все словно через ком ваты. Слышала, но ничего не понимала.

– Вот бесстыжая. – Казалось, Нина Евгеньевна сейчас кинется с кулаками. – Уехал Юрочка в свадебное путешествие с женой. Помирились они и уехали, еще вчера утром. В Египет. А ты – дрянь бессовестная, не ходи сюда больше, и оставь моего сыночка в покое. А не то полицию позову.

И оттолкнув Соню, с грохотом захлопнула дверь. Постояв еще пару секунд перед квартирой, собралась с силами и начала спускаться вниз. В то же мгновение оглушительный шум, казалось, разорвал Сонину голову, и, застонав, она опустилась на ступени.

Только спустя полчаса Соня добралась до дома. Не снимая обуви, прошла в ванную и прямо в одежде влезла под горячий душ. Ее колотила лихорадка, лицо горело, но согреться Соня никак не могла. Она стояла в прилипшей к телу футболке и джинсах с закрытыми глазами под струями обжигающей воды и старалась ни о чем не думать.

«Потом, все потом».

Завернувшись в махровое полотенце, Соня прошла на кухню и выпила целую горсть таблеток – от температуры, простуды и антибиотик, даже не задумываясь, совместимы ли они. Потом медленно, как во сне, поплыла в комнату и открыла шкаф в поисках теплой одежды. Ее до сих пор сильно знобило.

Половина секций в шкафу была пустая – не хватало Юриной одежды. Если бы только Соня догадалась посмотреть здесь вчера вечером, ничего этого бы не произошло. Ни ужасной поездки в больницу, ни встречи с несчастным умершим, принятым Соней за Герасимова, ни изматывающей прогулки по утреннему промерзшему городу и, наконец, не было бы этой безобразной сцены, окончательно ее доконавшей, в подъезде Юриных родителей. Но она не посмотрела.

«И все случилось как нельзя хуже». Соня продолжала рыться в шкафу, пытаясь найти любые теплые вещи. Как назло, ничего под руку не попадалось. Спустя несколько минут она наконец-то догадалась, что Юра, собирая свои шмотки, «случайно» прихватил и некоторые ее. В частности, новый ангорский свитер и пуховик, который ей недавно подарил отец. Соня его только один раз и померила. Юра тогда пообещал купить под него красивую вязаную шапочку.

«Теперь он купит ее жене, как раз под обновку».

Она с ненавистью захлопнула дверцу.

«Черт, ну и дура же я. Он же вчера утром потащился на работу с огромной сумкой, а когда я спросила: «Что там?» – сказал, что нужно вещи в химчистку забросить. Видимо, Герасимов рассчитывал отделаться от меня без объяснений и скандалов. То есть когда я через некоторое время, по его замыслу, должна была обнаружить пропажу, его уже нельзя было найти. Насколько я поняла, Юра в это время был на пути в аэропорт с законной женой».

Соня медленно побрела в ванную, чтобы взять теплый плед, который сушился на веревке под потолком. Завернувшись с головой в шерстяное полотно, она почувствовала, как смертельно устала и что абсолютно нет сил идти обратно в комнату. Свинцовая тяжесть сковала все тело.

Соня опустилось в старое кресло, которое стояло в ванной на том месте, где у всех нормальных людей находится стиральная машина. На машинку у Сони денег не было, а кресло выбрасывать жалко.

«Ну вот, он мне и отомстил», – последнее, что подумала Соня, проваливаясь в черный тяжелый сон.

Лена надела темные очки и еще раз взглянула на огромное раскаленное солнце.

«Так гораздо лучше», – решила она, но все же вернулась в номер.

Несмотря на раннее утро, жара стояла ужасная, и у нее опять разболелась голова. К тому же нестерпимо слезились глаза.

«Или я инфекцию заморскую подхватила?»

Она уже была не рада этому так называемому второму медовому месяцу. Но ведь ей опять повезло. Муж вернулся сам, и Лене не пришлось ничего выдумывать. После того неудавшегося вечера у Олега она еще недели две не могла собраться с мыслями, а только пила водку, запасы которой к дню рождения свекра стояли почему-то у них на балконе.

Когда горячительное кончилось, Лена решила подумать над своим положением всерьез. И собралась она это сделать в одно безрадостное утро, когда поняла, что опохмелиться нечем и на завтрак только пустой холодильник.

Лена с легким отвращением посмотрела на спящего мужа и пошла в душ. Здесь, в этой долбаной заморской стране, она, не выносившая даже обыкновенной среднестатистической, так сказать, жары, была вынуждена постоянно торчать под струей холодной воды.

Так вот именно в то самое утро муж вернулся домой как ни в чем не бывало, часов в девять.

Лена сначала даже подумала, что допилась до белой горячки и все происходящее ей только кажется.

Он сразу же прошел на кухню, послышался звон тарелок и кастрюль.

«По-моему, он решил позавтракать», – догадалась Лена и истерически засмеялась.

Муж вернулся в комнату не солоно хлебавши и какое-то время смотрел, как она буквально катается по постели от смеха. Потом улыбнулся сам и сказал:

– Там в сумке для тебя подарки. Пуховик и теплый свитер. Только они тебе не понадобятся.

Лена, пытавшаяся из последних сил успокоиться, услышав про подарки, закатилась еще сильнее. Теперь по лицу потекли слезы.

Он тут же вышел и спустя несколько секунд вернулся со стаканом холодной воды:

– Выпей!

Лена послушно пригубила и наконец-то смогла успокоиться.

– А почему они мне не пригодятся? Ты решил меня убить?

– Не сейчас, – как всегда коряво, пошутил муж и тут же добавил: – Просто мы сегодня уезжаем в свадебное путешествие. И там, куда мы едем, будет очень жарко.

– В ад, что ли? – окончательно перестав понимать происходящее, спросила Лена.

– Надеюсь, что нет. – Он был абсолютно серьезный. – На сборы – час!

Вот так она и оказалась здесь в этом номере трехзвездочного отеля «Галахси».

Лена прикурила сигарету и с мокрыми волосами снова вышла на балкон. С наслаждением затянулась и лениво подумала, что они с мужем во время путешествия почти не разговаривают. Никто никому не задает никаких вопросов. А зачем они им сейчас?

Лена подозревала, что не то новая, не то старая любовь мужа выгнала. И что из этого?

Она бы тоже его выгнала, было бы к кому уйти. А пока все нормально. Для всех окружающих в этом сонном царстве – они приличная супружеская пара.

«Надо поскорее найти ему замену, только впредь быть более осторожной. Да, еще надо ему сказать, что я чертовски, просто писаюсь, как хочу от него ребенка».

Лена усмехнулась и выбросила окурок с балкона вниз. Сделав в воздухе красивую петлю, он опустился на огромную шляпу пожилой немки, так не вовремя проходящей под балконом. Лена испуганно пискнула и поспешно ретировалась в номер.

Горло горело так, словно кто-то натер его наждаком. Патлатый судорожно выдохнул воздух и окончательно пришел в себя. За окном было темно.

«То ли вечер, то ли ночь, то ли утро. Не поймешь, что за хрень». Еле передвигая ноги, он поплелся на загаженную до последней стадии кухню. Включил свет и в ужасе отпрянул назад.

Тысячи огромных тараканов бросились врассыпную. В один момент Патлатому даже показалось, что они собьют его с ног.

Налил из-под крана воды и, шумно чмокая, выпил несколько кружек. В последнюю попал таракан, видимо, такой же обдолбанный, как и хозяин, но Патлатый этого даже не заметил. В затуманенном сознании непрерывно бряцал невидимый глазу звоночек, предупреждающий об опасности.

«Что вчера я сделал не так?» – наконец сообразил Патлатый. Но сосредоточиться мешала нарастающая с каждой минутой боль в голове. Внезапно он вспомнил, что сегодня в пять часов должен позвонить заказчик.

«Как я ему скажу? Скажу, что все прошло отлично. Пусть платит деньги».

Сейчас нужна была новая доза, поэтому Патлатый торопился поскорее получить причитающийся ему кусок.

– В пять часов, – обращаясь к своему отражению в окне, повторил он и тут же пошел в комнату искать часы.

Комната, заваленная до потолка всевозможным мусором, оптимизма в Патлатом не вызвала.

«Я здесь до второго пришествия часы искать буду», – решил он, надевая кроссовки на голые ноги, и вышел во двор, в надежде узнать время у первого попавшегося прохожего.

На улице было непривычно холодно, и, чтобы согреться, Патлатый побежал. Пробежав два квартала и окончательно запыхавшись, он остановился и с удивление огляделся вокруг. Улицы были абсолютно пусты.

«Значит, все-таки ночь», – проявляя чудеса сообразительности, догадался он, начиная замерзать.

Пришлось опять припустить. Спустя десять минут ноги сами вынесли его на ту самую стройку, куда утром он отнес тело женщины. В двух местах горели костры, и постоянные обитатели, со многими из которых Патлатый был довольно близко знаком, грелись в их пламени.

По его подсчетам, до пяти вечера было еще далеко, поэтому Патлатый решил подойти поближе и разузнать обстановку. К тому же было интересно, нашли ли тело той бабенки.

– Привет, мужики! – Патлатый протянул в темноту, освещенную костром, дрожащую руку.

– ……….! – тут же отозвались местные жители.

Он подошел поближе и с облегчением увидел среди разномастной публики, греющейся у огня, Сивуху. Бабенка была неопределенного возраста, жутко болтливая и безнадежно в него влюбленная. А может, ей просто хотелось жить у него в хате, а не на стройке, кто поймет? Так или иначе, но она для Патлатого была готова сделать что угодно.

– Привет, любимая! – Он крепко обнял кинувшуюся к нему женщину.

Патлатый сам пах не розами, но даже его привыкший ко всему нос мгновенно заложило от нестерпимой вони грязного, потного тела, денатурата и почему-то гнилой рыбы.

– Патик! – Сивуха уже лезла целоваться.

Непроизвольно отпрянув, Патлатый запнулся о невидимый в темноте кирпич и приземлился на пятую точку.

Оглушительное ржание сидевших у костра ублюдков его сначала взбесило, а потом он махнул рукой:

«… с ним!»

Сивуха моментально оценила ситуацию и уселась на него верхом.

– Давай, ну, давай же! – хрипло шипела она, пытаясь расстегнуть брюки неслушавшимися пальцами.

«Вот ведь дура настырная», – усмехнулся про себя Патлатый.

Он уже давно ничего никому дать не мог, но не объяснять же это в дупель пьяной бомжихе.

Внезапно его осенило:

– Подожди, не торопись. Ты сначала расскажи мне все новости, а потом пойдем ко мне, и там я тебя как следует…

Сивуха мгновенно отпустила уже почти расстегнутые штаны и радостно затрещала. Несмотря на то что она была постоянно пьяная, памятью обладала отличной и наблюдательностью бог не обидел.

Через десять минут Сивухиных россказней про все на свете Патлатый понял, что лучше спросит прямо.

– А менты у вас, часом, сегодня не появлялись?

– Ты же мне сам договорить не даешь, – обиделась бомжиха, – аккурат перед тобой и уехали. Девку задушенную нашли, вон там, в трубе. – Она махнула рукой в непроглядную тьму.

– А что за девка? – стараясь не выдать волнение голосом, спросил Патлатый.

– Не знаю я. Мне-то что.

– Узнай, сходи.

– Ладно, – Сивуха хитро прищурилась. – Но тогда ты меня два раза…

– Без базара, – тут же согласился он.

Через полчаса она вернулась и тут же потребовала аванса.

– Давай хотя бы ртом поработай!

– Ну тебя на… – рассердился окончательно замерзший Патлатый. К костру он подойти не решился, чтобы избежать лишних вопросов, и поэтому ждал Сивуху, сидя на ледяной трубе верхом. – Ты хоть узнала что-нибудь?

– Все узнала. – Она обиженно скривила распухшую губу. – Ну что, как насчет аванса?

– Сначала расскажи, – потребовал Патлатый.

Сивуха внимательно на него посмотрела, как бы решая, стоит ли еще надавить, а потом, видимо, плюнула:

– Ну и… с тобой! Слушай!

И рассказала, что ближе к ночи приехали аж два ментовских «уазика» и одна труповозка. Девку из трубы вынули, в машину загрузили. Потом по стройке прошлись, всех, кто спрятаться не успел, опросили и переписали.

– А что за девка-то, узнала? – уже теряя терпение, заорал Патлатый.

– Конечно узнала, – совершенно спокойно подтвердила Сивуха. – Только скажу тебе после того, как уговор наш выполнишь. Хотя бы наполовину. – И она хитро улыбнулась.

– Все вы, бабы… – Патлатый даже трубу, на которой сидел, пнул с досады. – Поехали, курва! – обратился он к Сивухе.

Та, ликующе завизжав, повисла у него на шее.

Сразу после завтрака всем больным разрешали немного погулять в больничном парке.

Первое время Денисов с радостью отправлялся на прогулку и подолгу с восхищением рассматривал огромные ярко-красные цветы, которыми были густо усыпаны многие кустарники. Тропинка, покрытая качественной прямоугольной плиткой, примерно метров через двести резко уходила вверх, повторяя силуэт бугристого ландшафта. В самом начале своего здесь пребывания, когда Денисов был уверен, что вылечится меньше чем за месяц, он с удовольствием карабкался на самую верхотуру и подолгу, затаив дыхание, всматривался в безбрежную даль Красного моря, которое под раскаленным палящим солнцем казалось пронзительно, нереально синим.

Тогда еще он пытался запомнить в эти недолгие прогулки как можно больше, потому что был уверен в скором возвращении домой.

Теперь же спустя практически год, за который больничный парк был изучен до последнего листика, все, такое до боли привычное, вызывало в Денисове только неконтролируемое раздражение. Он понял, что на этот раз влип, и влип прочно.

Рядом зашуршал гравий, и Денисов, вздрогнув, резко повернулся. И тут же запнулся об один из белых камней, которыми по краям была вымощена тропинка. Нелепо взмахнув руками, он упал, сильно стукнувшись затылком о плитку.

Патлатый вынул затычку, и мутно-красная вода с громким шумом убежала в трубу. Еще раз намылил руки и снова смыл. Ему казалось, что грязная раковина хранит следы недавнего безумия. Он пошел в кухню за тряпкой, вернулся и начал яростно тереть потрескавшуюся эмаль.

В последние время все шло наперекосяк. Патлатый сам себя ненавидел. Еще до того, как Сивуха рассказала ему про ту мертвую девку, он и сам уже понял, что лоханулся.

Не та была баба, не та! Если бы он в то утро думал не об очередной дозе, а о деле, то не наделал бы столько глупостей.

«Тогда почему эта сучка была в ее квартире и в ее костюме?»

Патлатый смочил тряпку и снова вышел на кухню. Тяжело опускаясь на четвереньки, он с явным усилием наклонил голову и заглянул под кухонный стол. В самом дальнем углу как раз возле плинтуса темнела лужица вязкой жидкости.

Патлатый смачно выругался и на четвереньках полез под стол. Силы были на исходе – он уже полтора часа оттирал залитый кровью пол, но все равно находил новые и новые лужицы.