Текст книги "Пережить измену. Сборник рассказов"

Победить одиночество

– Всё – тупик! Выдохлась! Я не хочу работать! Всех ненавижу… – Галина сбросила со столика ключи, одёжную щётку. Швырнула сумку на середину комнаты…

Пятница. Хорошо не тринадцатое. Понятно, почему в этот день крышу сносит… Всю неделю страдаешь от самодура начальника, лизоблюдов коллег, подхалимов поставщиков…

– А кто тебя заставляет терпеть? – раздался голос. Галина испуганно оглянулась.

– Кто здесь? – мелькнула мысль, что пора к специалисту: голоса слышатся…

– Увольняйся и начни новую жизнь! – невидимый собеседник продолжал. – На любимой работе, с приятными людьми, адекватным шефом.

– Ага! Где ж такую найти? – Галина включилась в разговор. По опыту она знала, что любая работа надоедает, а начальники нормальными не бываю…

– Открой интернет, тундра! Столько вакансий… Иди на удалёнку. – Кто говорит? Мужчина или женщина? Непонятно…

– Замолчи! Тебя никто не спрашивает… – Галина добралась до дивана, упала. «Что происходит? Надо собаку завести или кошку… Хоть с ними разговаривать, а не сама с собой…»

Проснулась в 23.00. Внутренний голос молчал.

Подошла к окну. Город не собирался засыпать. Раздавался смех. Носились бодрые машины.

Толкаемая необъяснимыми импульсами, она оделась и вышла, устремилась в людской поток, живой и радостный. Он вынес её на центральную улицу. Переливались огни рекламы, томно бродили парочки, кафе зазывали запахом кофе…

Смесь звуков и ароматов проникала в мозг. Он начинал шевелиться, выбрасывал идеи, подталкивал к действиям, в дневное время их назвали бы необдуманными…

Вошла в паб. Возбуждённые компании говорили одновременно, звучала громкая музыка, которая заставляла кричать… Носились шустрые молоденькие официанты в длинных чёрных фартуках… На полках стояли красивые бокалы, сверкая натёртыми боками…

Села за единственный пустой столик на двоих. Сделала заказ. Принесли…

Подошёл крупный парень в кожаной куртке. Таких Галина видела только в кино. Он молча взял её за руку и отвёл за свой стол, где энергия зашкаливала от выброса шуток, смеха…

– Виктор. – Наклонился и сказал ухо, обдав жаром.

Она сделала то же, но приблизилась слишком близко.

– За Галину! – парень поднял бокал, все с криком восторга присоединились.

Тут не надо делать умное лицо, цитировать знаменитостей, удивлять прогнозами… Она говорила глупости. Радовалась, когда реагировали смехом… Подхватывала незамысловатые темы. Вставляла реплики. Заливисто хохотала…

Виктор ловил её взгляд. Она смотрела в его глаза. В них было восхищение и лукавство, ум и сила, ирония и насмешка…

– Если меня позовёт… – Галина знала, что пойдёт за ним, не спрашивая.

Он не интересовался, почему она одна. Она не думала, почему он вытащил её из вязкого одиночества.

Галина испуганно поняла, что такая жизнь, приносящая лёгкость и энергию, прошла мимо. Бег по кругу, безрезультатный, изматывающий, закончился. Её выкинуло, как мотоциклиста в цирке, из шара.

О работе думалось уже легче. Коллеги казались не такими ужасными. Начальник преобразился в усталого мужика со своими проблемами… Поставщики – в приятных парней с шоколадками…

Домой она вернулась в воскресенье вечером… Лежала в ванне, взбивала пену… Улыбалась, вспоминая путешествие на электричке. Куда? Какая разница…

– С работы будешь увольняться? – спросил домовой.

– Иди… пей молоко… – счастливо потянулась Галина.

Всех согреть и приласкать

– Петрович, а бабы сначала любовников заводят, а потом уходят, или уходят и потом заводят? – после второй завёл свою песню Лёня. Это была его ахиллесова пята. Так сказал ему Петрович: Зинка, жена Леонида, то уходила, то возвращалась… Дошло и до третьего варианта: ушла и вернулась с любовником…

Что такое пята Лёня не знал, а когда его просветили, долго разглядывал свои пятки: никаких следов не нашёл и очень расстроился.

– Ну не везёт мне ни в чём! У Ахрила были пятна, а у меня нет… – плакал он Петровичу в жилетку.

Правда, у того из одежды только прогулочная футболка стиля «а-ля гараж», с винтажной расцветкой, состоящей из мазута, следов от вина, пива и смелых летящих росчерков, оставленных ножом после вскрытия кильки в томате. На принт он не потратил ни копейки – всегда делал сам.

– Знаешь, Лёнчик, почему лучше пить только беленькую? – пытал он простодушного парня.

– Почему? – влюблёнными глазами смотрел на гуру Лёнька.

– Пятен не оставляет! Только аромат… – Петрович любил юмор и внимание.

А в это время Зинка, худощавая, высокая блондинка с пережжёнными волосами («Цвет ванили», – говорила она всем), обдумывала план выдворения мужа. Это было сложно: квартира была Лёнькина.

– Как спровоцировать его на скандал и вызвать полицию? – была тема дискуссии на кухне. Участвовала она, любовник Сашка и друг Тимка.

Предложений было много, но ни одно не подходило. Зинка отвергала все криминальные идеи.

– Тихо. Интеллигентно. – Это были основные её требования.

Интеллигенты в первом поколении, в трениках и замызганных рубахах навыпуск думали долго. Видно, отсутствие очков тормозило умственную деятельность. И они это понимали.

Включили телевизор, который, не зная, что на дворе 21 век, показывал чёрно-белые передачи. Нашли программу, где беседовали два очкарика. Выключили звук и стали наблюдать за ними. Вели они себя неинтеллигентно: периодически чесали затылки, размахивали руками, отглатывая из стаканов белую жидкость.

Сашка и Тимка сели напротив. Налили. Выпили. Почесали подмышки. Смутились. Хорошо камеры нет! Налили. Для разминки помахали руками. Выпили. И что вы думаете? Мысль пришла! Правда, одна, поэтому сразу пошла за второй.

Зинка злилась: зря напиток переводят. Время 11 часов. Впереди выходной день – маленький праздник. Отдых от работы, которой нет…

…В гараже тихо и тоже интеллигентно страдал Леонид. Прослушав политинформацию Петровича об основе семейных отношений, он решил сохранить свою ячейку.

Зинаида была неплохой бабой. Доброй. Дом блюла. Лёнька стукнул кулаком по импровизированному столу, ящик сломался, все деликатесы упали на бетонный пол, девственный с момента постройки гаража, то есть его никто никогда не трогал.

Петрович, очнувшись, дал подзатыльник подмастерье, тот обиделся и по-английски ушёл.

Придя домой, он опешил: благоверная сидела на диване, разметав белокурые локоны цвета ванили. Что такое «ваниль» он не знал, но звучало загадочно, по-иностранному. С боку сидел… или по бокам сидели любовники.

Ради объективности Леонид ущипнул себя. Это было трудно: мягкого и мясного у него мало. Не помогло: второй не уходил, а лыбился, показывая длинные лошадиные зубы, как у Сашки. И прическа у него была такая же: никакая, под ноль.

Лёнька подошёл к Сашке:

– Вдарь мне! А то двоится…

Сашка – парень отзывчивый, понимает с полуслова – вдарил. Хорошо, что Лёнька не носил очки – это их спасло. Лёнька не упал, только пошатнулся. Открыл глаза – второй сидит, улыбается.

Подошёл к нему:

– Эй ты! Вмажь теперь ты, будь другом!

Тот хорошим оказался, как Санька – два раза просить не надо. Лёнька устоял, но глаза открывать боялся.

Зинка смотрела на этот цирк Шапито, смотрела… Детский сад…

– Так, пошли вон отсюдова! – скомандовала любовнику и его другу. Те были послушными, сразу ушли. В гараж к Петровичу. Тот не прогонит.

Зинаида уложила мужа на диван. Сделала к носу примочку.

Он лежал длинный и худой, с выпирающими ключицами, трогательный в своей беззащитности. Как подросток. Хлюпал носом.

Зинаида поменяла полотенце на лбу и примочки к носу. Пригладила ему волосы. Хорошая она…

– Зина! – загнусавил Лёнчик. – А сколько любовников было?

– У кого? – наивно захлопала ресницами.

– Здесь… – Лёнька смотрел собачьими глазами – любил он её.

– До нас тут три семьи жили… Откуда я знаю? – она по-доброму посмотрела на него. Жалостливая она была…

– Настоящая женщина. Хочет всех согреть и приласкать… – уважительно думал Леонид, глядя на супружницу преданно и с обожанием.

Затушить костёр мести

Инна – охотница. На мужчин. Задача – найти, использовать и бросить. Это игра, поддерживающая незатухающий костёр мести.

Её обидел один, расплачивались все, кто попадал в сети.

Пять лет назад она, семнадцатилетняя выпускница, влюбилась. Он студент, технарь. Высокий, улыбчивый, он сразу располагал к себе. А что говорить о ней? Она запала на него со всей пылкостью своей девичьей натуры. Ночами писала стихи… Похудела… Не представляла жизнь без него. Такого весёлого, умного, ироничного!

Поступила в тот же институт, чтобы быть рядом. Бегала к нему в общагу. Но оказалась, что бегала не одна. И однажды пришла без приглашения… Столкнулась с другой девчонкой. Она тоже училась с ними.

Такого предательства она простить не могла. Мир рухнул. Разбился. Осколки поранили сердце. Застряли там. Не давали ей дышать, объективно оценивать ситуацию.

– А что произошло? – парень смотрел спокойно, разглядывая её ноги. Её вздёрнуло, взбесило! Животное!

Никто никому не давал обещаний, не строил планов… Но из этого родилась ненависть. Она заполнила её тело, проникла в мозг. Диктовала планы. Руководила действиями. Не было славной девочки, была Месть – бурлящий, неостывающий кубок лавы.

Мстила ему. А страдали другие. О них она не думала…

А теперь об охоте.

Костюм – соблазнительный, но скромный. Несовместимо? А тёмная блузка с белым воротником, светлая короткая юбка? Нет? А если блузка вблизи прозрачная? А бюстгальтера нет? Представили?

Итак, выходит. Каблучки стучат. Спотыкается. Падает. К ней устремляются. Относят на скамейку. Обязательно кто-то остаётся. Доводит или довозит до квартиры. Попался? Начинаются встречи. Инна – само совершенство! Отношения длятся месяц-два (долго по современным меркам). Доходит до объяснения – она смеётся. Обидно, с издёвкой. Унижая и растаптывая ухажёра. Оскорбляя. Наслаждаясь его удивлением и растерянностью. Упиваясь поражением представителя «сильного» пола…

Это стало болезнью. Победу отмечала. Наклеивала смайлик на плакат, каждый день повышая самооценку, считая грустные рожицы.

– Двадцать! Ещё один – и сформируется устойчивая привычка, – усмехается она, это не пугает. У неё есть план: 100 человек.

Двадцать первая жертва попалась на инсценировку ограбления. Парень догнал малолетнего грабителя, забрал сумочку, вернул ей. Успокоил. Проводил… Звонил три дня – и пропал!

Ощутила удар по самолюбию: опять отвергли. Она растерялась. Месть всколыхнулась с новой силой:

– Найти и …! – это стало навязчивой идеей, что «И» пока было непонятно. Она бродила по улицам, искала знакомый силуэт.

Через неделю она заболела. Лежала, отвернувшись к стене, не хотелось ни есть, ни пить. Взяла отпуск без содержания. Заперлась. На звонки не отвечала. Перестала расчёсываться, переодеваться… Депрессия ковырялась в нервах, найдя слабое место: она была чересчур ранима. Сломалась от ерунды: незнакомый человек не захотел с ней продолжать отношения…

Перед глазами стояло худощавое насмешливое лицо, длинная чёлка, выбритые виски, спортивная фигура… Где ты, незнакомец? Почему не отвечает твой телефон?

Через две недели Инна заплакала. Она по-детски всхлипывала, вытирала слёзы кулачками. Почувствовала себя чистой, наивной девочкой, которую мама не отпускает гулять…

Уснула… Спала тревожно, вскрикивая и постанывая… Проснулась от звонка.

– Инна! Доброе утро! – от волнения горло сжалось, не смогла в ответ ничего сказать. Испугалась, что он сбросит звонок. Зарыдала.

– Что случилось? – в голосе искреннее беспокойство. – Я сейчас приеду!

Через час он позвонил в дверь. Открыла. Бледная, лохматая, с мокрым лицом. Похожая на испуганного оставленного ребёнка.

– Я так боялась, что ты не придёшь… – сумела прошептать сухими губами и потеряла сознание.

Очнувшись, почувствовала, что осколки из сердца выпали, растаяли в тлеющем костре. Поняла, что проиграла. Но была рада этому. Она так устала от наигранности, от немотивированной злости, от одиночества…

Только сверлила мысль:

– А вдруг он меня бросит?

Счастье быть нужной

Семёновна любила озвучивать «диагнозы». Нет, она не врач. Но точно знала, что говорила. Это была её слабость и показатель значимости.

– Сашка – балабол. Ему лишь бы потрындеть.

– Машка – гулёна: вечерами к ней стягиваются мужики со всего района.

– Женька – не такой… Ну другой. Бабами не интересуется. Я проверяла.

– Антон – пессимист. На домофон не скидывается, видели те, по грязным кнопкам откроют…

Главное, она это и в глаза говорила.

Семёновна – старшая подъезда. Никто её не выбирал. Самоназначенка. Других желающих не было.

Обход начинала рано утром, вечером заканчивала. На лифте ехала до 12 этажа, оттуда спускалась пешком, подходя к каждой двери. Прислушивалась и принюхивалась. Сведения заносила в блокнот. Хотя память была феноменальной.

Вечером сидела на лавке, комментируя всё происходящее.

– Тоня! Поспешай. Твой друзей привёл…

– Серёга! Не торопись. Светка ещё рыбу не пожарила. Посиди отдохни, чтобы не нервничала.

– Олег! Ты где два дня был? На работе? Справку принеси. А то позвоню начальнику…

Как ни странно, Семёновну все любили. Никто не злился за острый язык и вмешательство в личную жизнь.

Дух легендарных коммуналок витал у них. Это была общая жизнь, основанная на открытости и поддержке. Они были большой семьёй.

Чистота. Лампочки всегда горят. Квартиры под защитой Семёновны.

Никто не боялся выезжать на дачи, на курорты. Оставляли ей ключи. Она и цветы поливала, и рыбок кормила, и лотки кошачьи выносила, и собак выгуливала…

Если бы унесли лавку – никто бы не заметил. Если на ней не было Семёновны – начинали беспокоиться.

Ею гордились, из-за неё не меняли место жительства. С нею было уютно и надёжно, особенно тем, у кого были дети и животные.

У самой Семёновны не было даже кота. Ей некогда было им заниматься. Вверенное хозяйство – 20 котов и 14 собак. Не до себя и своих увлечений. Хлопотала весь день. Шутка ли 12 площадок, 48 квартир, колясочная, клумбы…

Ей некогда было даже стареть. Всегда энергичная, бодрая. Если бы не её «диагнозы», была бы идеальной. Но кто без недостатков? Этот изъян компенсировался десятками положительных качеств.

Никто не знал, чем занимается Семёновна поздно вечером. Что читает? Что смотрит? Многие думали, что она и не спит вовсе.

А она сидела возле телевизора, парила натруженные ноги в травяном настое, мазала лечебной мазью, чтобы ночью на стену не лезть. Потом ставила на кухонный стол фотографию сына, пила чай и беседовала, докладывая о проделанной работе, советуясь… Парень, темноглазый и улыбчивый, внимательно слушал, одобрял. Примерно через час относила портрет в гостиную, чтобы он не видел её слёз… Не звонил он. Уже три года… Даже по праздникам.

Утром начинались привычные хлопоты, которые придумала сама. Решала чужие проблемы, которые воспринимала как свои… Это было маленькое счастье – быть нужной.

Лучше поздно, чем никогда

– Сейчас получишь! – Трофимыч вздрогнул и отпрянул от холодильника. Как раз наоборот, ничего он не получит.

Ему хотелось узнать, как жена из другой комнаты видит, что он полез в холодильник. Слух у неё волчий. И характер такой же.

Командовать она стала сразу, как только поженились. Оглядев его холостяцкую конуру, она вздохнула и принялась за уборку, вычищая углы. Её слушались даже носки – больше не терялись.

Через месяц молодой тогда Пётр понял, что такое жить с прапорщиком в юбке. Нет, она была намного хуже.

Служили – знаем.

Его задумка жениться и решить свои бытовые проблемы провалилась. Жена нагрузила его мелкой работой, которой было много: почини кран, вынеси мусор, уберись на балконе, протри пыль, вставь батарейку… Всё ломалось, билось, протекало! Он не помнил, чтобы до женитьбы было столько поломок.

Но это не главное. Она держала его в ежовых рукавицах: с друзьями не пей, на футбол не ходи, на рыбалку поедем вместе… Ничто не добивало его так, как последний пункт! Мужики постепенно отшили его: какая рыбалка с женой? Не за рыбой же они выезжают… Ездили вдвоём, улов был хороший, а удовольствия ноль.

– Ты подкаблучник! – унижали его друзья.

– Тряпка! – говорил дядя.

– Слабак! – презрительно усмехались потенциальные любовницы, которых жена вычисляла на раз-два.

И вот теперь он один. Хочешь пить? Пей. Хочешь на футбол? Иди. На рыбалку? Пожалуйста.

Месяц после смерти жены Трофимыч пил. Потом стало не интересно. Пропал подростковый азарт прятать бутылку, тайно отпивать, испытывая блаженство. Никто не следил, никто не запрещал.

В углу кухни накопилось много пустой тары. Жалко, сдать некуда. Обогатился бы. Посчитал – схватился за голову. Потратил всю пенсию. А на что жить? Кой-какие запасы есть, спасибо покойной жене. А за коммунальные чем платить? Всегда это делала она… любимая Софья Ивановна.

Пётр Трофимович сидел в пустой квартире, оглушённый пустотой. Хотелось услышать:

– Что ж ты, зараза, кран перекрыл?

И чертыхаясь, идти в санузел. Потом приходить на кухню:

– Готово, хозяйка! Налить бы…

Это была игра кошки и мышки. Привычная, шутливая, цементирующая отношения, сдерживающая ссоры… А как с ним по-другому? Спился бы без неё…

Трофимыч положил руки на стол, уронил голову и заплакал. Ему не было стыдно этих скупых слёз. Ему хотелось, чтобы она это видела… Оттуда… сверху. Чтобы пожалела. Хотя бы приснилась…

Утром он собрался на кладбище. Купил цветы, взял чекушечку.

Собрал листья. Протёр фотографию.

– Тошно мне без тебя, Софьюшка… – он смотрел на улыбающуюся жену, ему казалось, что у неё заискрились глаза.

– Скучно мне без твоих команд… Не хватает тебя… Прости, пил весь месяц… Но уже неинтересно. Ты была права: нет в этом никакого смысла…

Трофимыч замолчал. Много бы он отдал за то, чтобы вернулась жена. Пусть ругает, следит и выговаривает что хочет…

Он огляделся. Прозрачное небо становилось глубже. Пожухлая трава отдавала пряный аромат, который лежал низко и поднимался только тогда, когда его тревожили.

Особая тишина, состоящая из шёпота ушедших людей и молчаливого плача живущих, бродила по скорбному месту, прислушиваясь к мыслям кающихся людей. Лучше поздно, чем никогда…

Куда мы возвращаемся

– Три года! Три! Тебя не было. Ты ушёл, не сказав ни слова. Теперь вернулся. Молчишь. Ты человек?

Анна не плакала. Слёз не было. Вообще. Был только сухой, надломленный голос, исходивший из сердца, из души. Он выходил вместе с болью, ненавистью и одновременно равнодушием к этому человеку.

Виталий исчез через месяц после свадьбы. Пошёл за хлебом и не вернулся.

Что с ней было? Она умерла. Застыла. Прекратила существование. Жизнь превратилась в поиски, хождение по инстанциям. Она не могла работать. Не могла есть. Не воспринимала никакую информацию. Сидела и смотрела на экран телефона. Он молчал.

Противоречивые мысли раздирали её: от «Слава богу, что нет детей» до «Господи, почему не оставил мне ребёнка».

Через год она стала оживать, понимать людей, отвечать на вопросы. Прежний уклад был сломан. Карьера рухнула. Друзья исчезли. Оказалось, любят только успешных. Долги. Никакой перспективы. Ни в чём.

– Зачем ты вернулся? – она спрашивала его, вопрос отскакивал от его молчаливой фигуры и возвращался к ней.

А он всё ходил кругами по комнате, прикасаясь длинными пальцами к мебели, сувенирам, фотографиям.

На лице эмоций не было, живыми были только руки. Красивые, словно вылепленные искусным мастером. Они уже десятый раз обследовали все предметы. Он, как слепой, обласкивал их снова и снова, словно не мог воссоздать в памяти их облик.

– Отвечай! – она не могла пробиться сквозь стену его безразличия. Он не замечал её. Анна ощупала себя на всякий случай: вдруг она исчезла? Нет, вот она, из крови и пота. А его не было!

Она не выдержала и кинулась к нему, коснулась руки – тёплый. Потрогала и отпрянула. Он посмотрел на жену. Глаза были прозрачные и холодные. Анна ужаснулась: они выцвели!

– Любви нет! Понимаешь? Она ушла искать тебя! – она кричала, думая, что он не слышит.– Ушла и не вернулась. Она, наверное, умерла в дороге, ища твои следы. Слышишь?

Она заплакала от бессилия. И от жалости. К себе.

Он слышал. Но не знал, какими словами объяснить ей, что уходил искать себя. Это нельзя было описать словами – состояние, которое он пережил тогда, три года назад. Проснулся, а внутри ничего нет. Ничего. Пустота. Словно за ночь всё вычистили, стёрли память, вымыли чувства.

Как это объяснить? Кто поверит? Прямая дорога в дурдом.

Выход был один – исчезнуть. Где он только не побывал! Успокоился у монахов, в Тибете. Они открыли ему смысл. И он вернулся.

– К кому ты вернулся? Я не люблю тебя. – Анна не знала, правда это или нет. Сомневалась.

У неё никого не было и не будет. Внутри выжженная пустыня. Если она, пустыня, горит. Она не знала, сколько будет восстанавливаться. Чтобы стать человеком. С мыслями, с чувствами. С сердцем.

– Слышишь? Любви нет! Я не знаю, почему она ушла. – Анна в изнеможении упала на диван. – Ни разу не позвонил… Не написал… Ты чудовище.

Виталий молчал. Разглядывал жену.

– Хоть бы не начал трогать! – Анна сжалась.

– Не бойся. Я вернулся не к любви. Я вернулся к тебе. В наш дом. К нашим книгам, вещам. Я страдал и скучал.

– Он сел рядом, закрыл руками лицо и зарыдал, надрывно, обрывая канаты, связывающие сердце.

У Анны внутри боролись жалость и ненависть. Жалость была сильнее. Ненависть за эти годы ослабла, поэтому сдалась быстро. Освободила место. Оно не будет пустым.

Она обняла этого чужого взрослого плачущего человека. Он напоминал ребёнка, которого ей так не хватало. Анна вдыхала запах его волос, восстанавливая в памяти лучшие моменты их недолгой совместной жизни. Цифра три таяла с каждой минутой, превращаясь в миг.

– Ты прав. Вернулся в свой дом, ко мне… А любовь… Она вернётся.

Правда? – она держала его лицо двумя руками, жадно разглядывая любимого человека.