Текст книги "Пережить измену. Сборник рассказов"

Вот такая любовь

Он не мог подумать, что так полюбит. Она была само совершенство: умная, чувственная, покорная. В ней не было кричащей вульгарности, говорящей о лёгкой доступности. О таких говорят: породистая, дорогая штучка.

Они поняли друг друга с первого соприкосновения. Она подчинилась его рукам, твёрдому голосу, энергии. Он оценил её элегантность, неброскую красоту, разглядел изюминку, в которой-то и скрывался шарм.

Трудно было найти такое единение мужчины, любящего риск, и женщины, поддерживающей его во всём.

С первого дня он стал называть её «Моя Элен». В этом имени была её элегантность, сдержанность, приверженность к строгим тонам и современность. Она была мудрее: приняла его имя, которое было в документах. Оно устраивало её.

Они встречались каждый день. Обычно он говорил – она молчала, не пропуская ни одного слова. Более благодарной слушательницы у него не было никогда. Чем больше она внимала его речам, тем больше воодушевлялся он, зная, что женщины любят ушами.

И она любила. Не за то, что он тратил на неё много денег. Нет. Это ведь естественно, что мужчина содержит, старается доставить удовольствие? Она любила просто так, за то, что он её выбрал, за то, проводит с ней всё своё время…

– Доброе утро, красавица моя! – так начиналось каждое утро.

– Доброй ночи, милая, отдыхай! – неизменно говорил он, поглаживая её.

Жили они отдельно. Он ночевал с ней только три раза. И просил за это прощения. Он уважал её независимость.

Как и все женщины она быстро старела. Он с сожалением смотрел на появляющиеся морщины, на тускнеющие краски, на увядание кожи.

Пришло время расстаться… Он нашёл моложе, современнее.

И она поняла его, упрекать не смела. Ей нужен был кто-то поспокойнее, не такой энергичный.

Пришло время расставания. Он последний раз прогулялся с ней. Было грустно. Столько лет вместе! Но такова жизнь: встречи и прощания – без них никак. Иначе не было бы изменений, движения вперёд.

Остановившись, он вышел из машины. Похлопал по капоту, стукнул ногой по колесу.

– Прощай, Элен! Мне было хорошо с тобой!

Он пересел в другую машину. Та пока была чужой, недоверчивой. Её предстояло приручить.

– Я буду звать тебя… Ирэн! Поехали.

Он вдавил педаль в пол, машина взревела, обидевшись на такое обращение. Он ей не понравился сразу.

Посмотри, кто рядом с тобой

– Янка, представляешь, вчера пошли в кино, Лизон психанула, ушла с середины фильма. – Антон утром, как всегда, пришёл докладывать о своих похождениях.

Они знают друг друга уже лет 15, учились в одной школе. Тусовались в одной компании. Сейчас работают в одной фирме. Он постоянно в поиске. Высокий, ладный, фигура спортивная – баскетболист, звезда района. Как следствие, куча поклонниц. И она их понимает: он и её нравится. И даже больше. Она любит его. Интересно, а кому-нибудь он не нравится? Вопрос риторический.

Почему он её выбрал для своих излияний, она не знает. Считает её своим в доску парнем? Тогда обидно. То есть в ней он девушку не видит?

– А знаешь, почему Лизка обиделась? – она не хотела знать, но спросила:

– И почему?

– Хотела попкорн солёный, а я купил сладкий. Смешно? – глаза у него весёлые, видно, что он не расстроился.

– Надеюсь, ты её догнал и успокоил? – Яна не отрывается от компьютера, продолжает печатать, спрашивает для приличия.

– Ещё чего! Я фильм досмотрел. И звонить ей не буду. – Он выглядит довольным мальчиком, который добился своего, отстоял свою независимость. – Сегодня Катьку приглашу в кино.

– Молодец! Продолжай в том же духе.

Говорит она одно, а думает другое:

– А что ж ты меня ни разу не пригласил?

Глаза у неё подозрительно влажнеют. Встаёт и уходит в коридор. Успокаивается. Возвращается. Наглый тип в лице Антона допивает её кофе. И улыбается. Злиться на него она не может.

– Ладно, я побежал. – Антон хлопает её по плечу, она вздрагивает от его прикосновения.

Следующее утро повторяет предыдущее.

– Янка, знаешь, вчера убедился, что Катюха с приветом. Поставила мне условие: требует, чтобы я общался только с ней!

Она Катьку понимает: кому понравится, что твой парень гуляет со всеми. Хотя встречаются они один день… Молодец, сразу на место ставит.

– Антон! Что ты от меня хочешь? Зачем мне рассказываешь о своих подружках? – она не выдерживает, задаёт вопрос в лоб.

Он удивляется. Молча разглядывает её – первый раз видит, что ли? Яна думает:

– Надо освободиться от этой зависимости. Строить свою жизнь. Без него.

– А тебе что, неинтересно? – он удивлён, отпор Яна даёт первый раз.

– Нет. Мы с тобой не друзья. Просто знакомые. Иди, Клавдии Ивановне расскажи, она тоже работник фирмы.

Антон встал, уходить медлил. Ждал, что она его остановит? Ушёл, лицо обиженное.

– Гляди-ка, обидчивый какой! – Яна отбросила ручку, мысли бегали, в голове порядка не было. Ломается уклад. Рвётся ниточка отношений. А что, лет десять ждать?… Антон стоял в коридоре, понимая, что теперь заходить к Яне нельзя. Она ясно дала понять, что ей неприятно выслушивать о его похождениях. А делиться с ней он привык. Она всегда выслушает. Разложит всё по полочкам. Но ненавязчиво, спокойно. Его тянет к ней.

– Что стоишь? Янка отшила? – проходящая мимо Клавдия Ивановна,, толкнула его в плечо. – Дурак, ты. Такая девчонка по нему сохнет, а он по разведёнкам бегает.

– В смысле сохнет? Кто? Янка? – Антон ошарашенно смотрит на молодящуюся стройную бухгалтершу.

– Нет, я! – Она засмеялась гортанным призывным смехом и пошла по коридору, покачивая бёдрами.

– Вот я лопух! – Антон ударил себя кулаком в лоб. – Боюсь её в кино пригласить. Она такая гордая, неприступная. Вьюсь каждый день, хвастаюсь победами…

Он постучал в кабинет.

Яна стояла возле окна. Плакала.

Антон подошёл. Положил руки на её плечи. Она не шевелилась. Повернул к себе. Она закрыла глаза. Он поцеловал дорожки слёз.

– Выходи за меня… Я люблю тебя… Давно.

Яна пошатнулась и открыла глаза. Он прижал её к себе.

– Только не говори ничего сейчас… Ладно?

А она и не говорила. Просто плакала.

Нелюбимый любимый день

– Завтра мой день рождения, – Евгения посмотрела на календарь – настроение испортилось. Она не любила этот праздник.

Не любила по многим причинам: неискренние поздравления от людей, которые её терпеть не могли, повышенное внимание к своей особе, фальшивые комплименты. Особо напрягала возня в коллективе накануне: сборы денег, придумывание подарка, который потом оказывался таким никчёмным, что было жалко потраченных зря денег.

Она не любила букеты, дорогие и безвкусные, которые стояли один день и умирали у неё на глазах, доставляя боль.

Но этот день надо было пережить. Хотелось заболеть, но не хватало ещё чтобы гости припёрлись домой. Нет, проставится на работе и забудет.

А вот чужие праздники Евгения любила. Ей доставляло удовольствие продумывать ход застолья, долго выбирать подарок, видеть счастливые глаза виновника торжества.

– Почему так? – Евгения села на балконе с чашкой чая. Этот уголок уюта и красоты был самым любимым в ее квартире: узорчатый круглый столик, удобное кресло, цветы, любовно выращенные, радующие цветением и главное – живые. Здесь отдыхала и набиралась сил.

Она пила горячий травяной чай, наслаждаясь тишиной, ароматом чая и цветов.

Вспомнилось детство: вечно озабоченная мать, пытающаяся свести концы с концами, вечно весёлый отец, отмечающий каждый вечер окончание дня. Какой день рождения? Мать покупала шоколадку и всовывала в руки дочери, неловко целуя её в голову. Отец радовался, покупая себе двойную дозу алкоголя, но забывал купить дочери подарок. Друзей она пригласить не могла, застолье не предполагалось. Повести их куда-то денег не было. Поэтому не было и подарков.

А подруг поздравляла. Выкраивала копейки из карманных денег, не сдавала деньги на обед в школе, голодала, но покупала милые безделушки девчонкам. Они очень радовались, но ни одну из них не мучила совесть, что Женьку они не поздравили. Они и не знали, в какой день у неё праздник.

Мать винить она не могла. Хорошо, что они не очень нуждались, по крайней мере обед-ужин у неё всегда был. А с отца, что взять? Больной человек…

Евгения первый раз так думала о своём детстве. Было больно и горько. А сейчас она свою семью не заводит, вдруг повторится?

Захотелось круто всё изменить.

На следующий день, проснувшись и вспомнив о дне рождения, первым делом позвонила матери.

– Мамуля, доброе утро! – никогда она так не называла мать, у них не приветствовались телячьи нежности. Мать молчала.

– Мамуля! Родная! Я поздравляю тебя. – говорила Женя тепло и искренне.

– С чем? – насторожилась мать.

– С моим днём рождения! Спасибо тебе! – неужели она забыла об этом?

Телефон молчал. Потом послышались странные звуки, словно что-то хлюпало.

– Мама! Ты плачешь? – Женя уже пожалела, что позвонила.

– Прости меня, дочка! – матери было тяжело говорить. – Я хочу тебя сегодня видеть.

– Конечно, давай встретимся. Приезжай ко мне. Сможешь?

– Я приеду. – Мать положила трубку.

День обещал быть необычным.

На работе встретили счастливые лица подчинённых.

– Неужели искренне радуются? – Евгения Александровна шла мимо отделов, улыбаясь и отвечая на приветствия. – Не верю.

Весь день приходилось отвечать на поздравления партнёров. А вечером пригласила всех в свой кабинет. Стол был шикарный. Сотрудники ахнули.

Ждать не стала, первая взяла слово:

– Дорогие мои! Я благодарна вам, что вы помните о моём дне рождения. Так поступают настоящие друзья! – это было немного неправдой, но все улыбались.

Тосты. Хорошие слова. Улыбки. Стихи. Подарки.

Евгения Александровна ушла, оставив сотрудников завершать праздник.

– Нужны! Нужны такие посиделки! – она шла с букетом благородных лилий, оберегая их от прохожих.

Где-то внутри дёргалась мысль:

– Быстрее поставить в воду! Они могут умереть!

Подумалось:

– А может, ценность букетов именно в краткосрочности их жизни? Как бы их приносят в жертву. Ради тебя, единственной.

…Возле парадной сидела мать. Седая, усталая женщина. В груди защемило. Она встала, улыбнулась вымученной улыбкой смертельно уставшего человека, протянула крупную розу на длинном стебле. С листиков стекали капли, шипы угрожающе торчали.

– Дочка, я поздравляю тебя. Сорок лет назад это был самый счастливый день моей жизни… – мать заплакала.

– Я люблю тебя, мама. – Женька обняла мать, уколовшись цветком, который был символом безграничной любви.

Трудное решение

– Это не твой сын! – на отказ дать деньги крикнула Алла, выхватив ребёнка из рук Николая. Он, не ожидая такого, растерянно смотрел на Мишку, который округлил глаза, открыл рот в немом крике и тянул руки к отцу.

Алла, размазав тушь по щекам, была похожа на боевика из фильма. Волосы растрепались, помада смазалась на правую сторону, казалось, что она криво усмехается.

Завелась с пол-оборота. Утром, когда суета, не находятся нужные вещи, очередь в туалет, она решила устроить разборку:

– Где деньги? Почему я не могу купить себе новые сапоги?

С вечера поссориться не получилось: Николай пришёл поздно, посидел с сыном, прочитала ему сказку, вяло перекусил и уснул в кресле.

Жена походила рядом, распаляя себя придирками, но муж не проснулся.

Днём она была в магазине. Гуляли с подругой, та купила себе симпатичные сапоги, а Алла не смогла, на карте не было ничего.

Накануне она набрала игрушек сыну, ненужные пластмассовые изделия, которые уже в изобилии лежали в мешках в детской. Миша с ними не играл. Ему было интереснее копаться в отцовских инструментах.

Но Алла не могла остановиться: детство у неё было бедное, из игрушек только ванька-встанька, кукла с мочалкой волос, пупсик с толстым животиком, мишка с редкой шерстью. Мать берегла каждую копейку, воспитывая дочку одна.

Теперь Алла наконец-то смогла оторваться, покупая своему ребёнку всё, что было на полках детского отдела.

Работать она не пошла. Да и некогда ей было: ногти, брови, массаж, йога отнимали много времени. Хотелось быть если не светской львицей районного масштаба, то хотя бы не отставать от подруг, мужья которых работали в соседнем городе и могли позволить своим жёнам сидеть дома.

Николай открыл своё дело – автомастерскую, старался расшириться, но конкуренция была большая. На работе он дневал и ночевал. Деньги жене давал большие, но ей было мало. Он понимал её: не хотела отставать от подруг. Но постоянно думал: почему простая девчонка вообразила себя женой олигарха – алчной потребительницей и белоручкой.

– Николай! – капризным голосом начинала Алла. – Давай наймём домработницу. У меня ногти ломаются от уборки.

– Николай! Мне нужен абонемент в фитнес-клуб. Все девочки ходят.

– Нужны деньги. Хочу нарастить волосы, как все.

– Надо нарастить ресницы. Все уже давно это сделали.

Николай с досадой выслушивал жену. Объяснял же ей, что сначала деньги нужно вложить в бизнес, а потом только тратить, когда прибыль будет. В ответ слышал:

– А жить мне когда? Я хочу сейчас и сразу!

И вот сегодня результат: шантажирует отцовством.

Было больно. Но больше было страшно за сына: он слышал крик матери:

– Это не твой сын!

– Мишке уже шесть лет десять месяцев. В этом году в школу. Он всё понимает. – Николай только думал.

Мысль не могла сформироваться в ответ жене, настолько это всё было неожиданно.

– Как объяснить ребёнку?

Из-за сапог травмировать малыша!

Николай, соображал, что ответить жене. Первый раз хотелось ударить её – он ужаснулся этому. Не знал, как вести себя. Мишка смотрит на него испуганными глазами и молчал. Не плакал.

– Давай, я отведу Мишу в садик, – тихо сказал он.

– Делай что хочешь, – захлопнула дверь спальни Алла.

Николай и Мишка вышли из дома. Маленькая рука доверчиво лежала в большой. Они шли по скверу и молчали. Отец понимал, что Мишке нельзя оставаться одному после произошедшего. И он тоже не хотел оставаться без него.

– Пойдём ко мне на работу? – отец посмотрел в глаза сыну.

– Ура! – обрадовался Мишка и улыбнулся. – А почему мама сказала, что я не твой?

– Мама устала. – Отец ответил и усмехнулся – устала! – Маме нужно отдохнуть, развлечься. Женщины такие чувствительные. А мы, мужчины, сильные, мы всё понимаем.

Николай поцеловал сына.

– Ничего не изменить. Буду терпеть. Ради ребёнка. Женщину можно сменить. А сына нет… – мозг выдал трудное решение и успокоился. Он крепко сжал руку ребёнка и отправил СМС жене:

– Дорогая, мы с Мишаней на работе. Пусть отдохнёт от садика. Мы любим тебя.

Лабиринт ловушек

Павел жил в постоянном страхе. Чувствовал, что разрушается изнутри. Состояние было как во время тяжёлой болезни: ныла каждая клеточка тела, казалось, что под кожей идёт борьба добра со злом. И неизвестно, кто победит.

Он знал причину этого. Прошлое, нехорошее, тёмное, не хотело уходить. Оно вцепилось своими липкими, с присосками лапками к его душе, стараясь забраться туда и нагадить. Павел брезгливо передёрнул плечами: воспоминания были настолько мерзкими, что хотелось заказать вакуумку, которая вычищает туалеты на дачах. Почему такой нет для души? Как было бы удобно: одно нажатие на кнопку или… Что там у них? Рычаг! И готово: ты новенький и чистый как младенец.

Павел улыбнулся. Немного полегчало. Он шёл на работу, нелюбимую, нудную, но приносящую небольшие деньги. Там тоже приходилось притворяться, делать заинтересованное лицо, заглядывать в глаза начальнику. Противно. Но надо. Сбережений нет. Надо начинать новую жизнь.

Каждый день он выстраивал защиту, позволяющую выживать. Нужно было оберегать прошлое, чтобы туда никто не заглянул, и существовать в настоящем, которое его не принимало. Это так выматывало, что вечером валился с ног, засыпая тревожным сном, как на вокзале.

Да, он был как пассажир, у которого украли чемодан с чистыми воспоминаниями, хорошим настроением, волшебными снами. Жалко, что оставили документы. Так бы он был человеком неизвестной породы. Мог бы назваться кем угодно…

…Павлу никогда не нравились крысы. Он их побаивался и уважал их злость. А сейчас ощущал себя этим зверьком, умным, но ненавистным всем. В название этого животного он не вкладывал жаргонный смысл и не был ею по законам мест не столь отдалённых, но чувствовал себя крысой по сути: старающейся добыть себе пропитание и приносящей зло другим.

Теперь он понимал, что чувствует животное, загнанное в ловушку: бессильную злобу. Мозг проработал все варианты и понял: не выбраться! И тогда наступает эйфория: терять уже нечего! Вот это Павел и давил в себе. На этом сломались многие. Но они слабаки. А он не такой.

Интуитивно Павел понимал, что одному ему не справиться. Что груз грязи, негатива, злобы, висящие сейчас над его головой в чёрном ящике, в любой момент вывалится и придавит его. Но рядом никого не было: ни друзей, которых он отрезал, ни любимой, которую бросил, не желая топить вместе с собой… Или это к лучшему? Виноват – разгребай и выплывай сам?

Ноги сами привели в церковь. Он зашёл, не перекрестившись и не поклонившись. Робко остановился у входа. Заслезились глаза от нежного дыма свечей, от мерцающих золотом образов, от низкого голоса батюшки, читающего что-то непонятное…

Когда запел хор, Павел заплакал. Ему не было стыдно. Слёзы шли сначала с болью. Они с трудом пробивались через камень сердца, прорывались через грязь мыслей, вымывали черноту ненависти…

Он плакал всё сильнее. Женщина рядом, тоненькая, в белом платочке, в длинной юбке, стала креститься всё чаще… Она боковым зрением видела рыдающего мужчину, который неумело водил рукой ото лба к груди – креститься не умел.

Она стала шептать молитву, призывая помочь ему, глаза у неё увлажнились. Она придвинулась к нему. Стояла рядом, мысленно поддерживая его. Павел почувствовал тепло, исходящее от неё. На душе стало светло, словно очистились авгиевы конюшни…

В следующую субботу он опять пришёл. Отыскал глазами знакомый силуэт. Протиснулся сквозь толпу. Встал рядом. Она сразу зашептала молчаливую молитву. Павел присмотрелся, как женщина крестится, стал повторять её движения.

Батюшка говорил о прощении. Речь мягкая, необычная, текла медленно. Вслушиваясь в слова, Павел со стыдом вспоминал о прежнем презрении к вере, хотя и был крещёным.

Здесь ему было хорошо: никто не спрашивал о прошлом, ни за что не осуждал… Он чувствовал единение с людьми, стоящими вместе, но переживающими каждый своё горе.

– Интересно, а с радостью сюда приходят? – почему-то подумал Павел, но сразу одёрнул себя: какая радость?

А это его душа уже рвалась к светлому и радостному. Она так устала от тьмы.

Всё сломалось

– Не трогайте! Не имеете права! – Игорь плевался, упирался ногами, проявляя неожиданную силу. Двое рослых санитаров были сильнее. Они приподняли его и вынести из кабинета директора.

Помещение было разгромлено: стулья перевёрнуты, папки на полу, стол залит водой из разбитой вазы, букет валяется.

Директриса, женщина лет 60, со сбитой набок причёской, упала в кресло. Неужели освободились от мучителя?

Игорь, невысокий, темноволосый, с миловидным лицом имел обманчивую внешность. Первая реакция на его пушистые чёрные ресницы и синие глаза была восторженной:

– Красавчик! Девчонки, наверное, табунами ходят!

А девочки его боялись: он то иглой уколет, то жвачку в волосы воткнёт, то чиркнет зажигалкой у лица, то сплетницы столкнёт…

– Откуда такая жестокость? – обращались к матери, невысокой брюнетке. Спокойная, интеллигентная, она всегда молчала, но не плакала. Её все жалели, сочувствовали:

– В кого такой уродился? – Она не отвечала.

…У Игоря было нехорошее прозвище – Гнида. Оно ему подходило: на вид безобидный, а проблем создаёт много.

Его это слово бесило, Игорь становился неуправляемым. Дети хоть и боялись его, но не пропускали случая задеть. Особенно все веселились, когда в класс заходила медсестра и строго говорила, поправив очки на остром носике:

– Проверка по форме 20.

Все знали, что это, но обязательно кто-нибудь притворно-наивно спрашивал:

– Это что?

И слышал от одноклассников:

– Гнид будут искать…

Класс хохотал так, что некоторые падали со стульев. А после урока падали на клумбу за школой: их бил Гнида. Молча, ожесточённо.

В классе он был самым мелким, но ему было всё равно. Он никого и ничего не боялся, поэтому кабинет директора не пустовал: родители стройными рядами шли с жалобами. А что можно было предпринять? Ругали, грозили. Заявлений в полицию не было, что сделаешь?

Вчера был предел терпению: Игорь избил девочку, и заявление написали. Детские разборки закончились. Мать виновника приходить не захотела, его забрали в инспекцию. Хотели отвезти в центр реабилитации, но пацан кусался – вызвали скорую.

Закрутилось расследование: комиссии, беседы… Школа, родители, да и весь район – все ждали решения. И все боялись возвращения Гниды.

…Директриса вызвала к себе молоденькую учительницу Оксану Алексеевну. Она работала первый год. Тоненькая, смуглолицая, с копной тёмных кудрявых волос, она нравилась всей школе.

– Оксана! Обращаюсь к тебе с просьбой. У тебя одной есть машина. Нужно отвезти Гни… Игоря в другой город. Там детский психдиспансер. – Ольга Ивановна говорила тихо, но голос был командирский с металлическим привкусом.

Оксана округлила глаза, сердце застучало, как метроном, отмеряя тревожные минуты, удары отдавались в ушах. Что? При чём здесь она?

Ольга Ивановна помолчала, протёрла очки, нацепила их, строго посмотрела на молодого специалиста:

– Мне позвонили. Транспорта у них нет. Мать от него отказалась. А везти надо! Оксана хотела протестовать, но вспомнила, как директриса выбивала ей комнату, помогала с устройством быта… Да и спорить было бесполезно.

– Хорошо, Ольга Ивановна. Только я…

– Не бойся, я тоже поеду. С этим монстром справится только такой монстр, как я. – Она усмехнулась и помассировала себе виски. – Бензин я оплачу.

…Оксана не спала всю ночь. Или ей казалось, что не спала. Проснулась разбитая, как будто мучилась на вокзале.

Подъехала к больнице. Ольга Ивановна была уже на месте. Глаза красные, опухшее лицо. Видно, тоже переживала.

Вывели мальчика. Бледный, похудевший, он был похож на сорванный цветок, уже начинающий увядать.

– А где мама? – не поздоровавшись, спросил он.

– Здравствуй, Игорь. – Ольга Ивановна ответила, но на него не посмотрела. – Твоя мать не может прийти. С тобой поедем мы.

Она села в машину. Санитары затолкали ребёнка на заднее сиденье, он вяло сопротивлялся.

– Блокируй двери! – приказала Ольга Ивановна.

Оксана посмотрела в зеркало заднего вида: глаза мальчика метали молнии, он сидел, сжавшись в пружину.

Ехать предстояло 4 часа. Оксана чувствовала затылком взгляд Игоря, который не мог понять, почему за рулём она. Он молчал так, что облако ненависти наполняло салон машины и рвалось наружу.

Через два часа остановились у придорожного кафе. Ольга Ивановна вышла. Вернулась, неся два кофе. Предложила Оксане.

– Извините, я тоже выйду. – У Оксаны вспыхнули щёки.

Вернулась с тремя морожеными, угостила начальницу и повернулась к Игорю:

– Держи! – быстро вложила стаканчик ему в руку, чтобы не смог отказаться, потом ждала, что бросит ей в голову. Тишина. Она выдохнула.

Добрались в срок. В приёмном покое было несколько детей с родителями. Директриса стала носиться с документами, стараясь пройти без очереди.

Игорь во все глаза смотрел на суету в коридоре. Оксана никогда не видела его таким потерянным.

– Ты не бойся! Здесь хорошие психологи, тренинги… И доктора знающие…

Мальчик полоснул её взглядом, стало неуютно. Представила, что чувствует ребёнок, когда мамы нет рядом. Поёжилась и отвернулась: о чём говорить? Все слова невпопад…

Прибежала директриса с врачом, передала ему Игоря и вздохнула с облегчением: избавились наконец-то…

Возвращались молча. Разговаривать не хотелось…

…Оксана через месяц не выдержала – поехала к Игорю. Набрала конфет, печенья. Представилась тётей.

В гостевой комнате долго ждала, гадая, почему не приводят? Через сорок минут санитар привёл Игоря. Волосы были влажными, рубашка со следами складок. «Мыли и переодевали», – догадалась она.

– Что ж вы, тётя, допустили такое? – пожилой санитар укоризненно посмотрел на Оксану.

– Это не моё решение – отправить Игоря сюда, – она почему-то стала оправдываться. Да я про это, – он задрал рубашку на мальчике.

Оксана ужаснулась: худенькое тело было покрыто шрамами.

– Что это? – прошептала она, схватившись руками за голову.

– Мамаша постаралась. Передайте: увижу её … – санитар показал ей огромный кулак. – Я лучше сяду.

Он вышел, громко стукнув дверью.

Игорь стоял, закусив губу, и смотрел в пол.

Оксана подошла, осторожно обняла мальчика.

– Я тебе гостинцев привезла… – тихо, сдерживая слёзы, сказала она.

Игорь тоненько завыл, прижавшись к ней.

Оксана не понимала, как она теперь будет работать…