Текст книги "За синей рекой"

– Э-эх, навались!

И опустил дрын в воду, делая вид, что отталкивается от дна.

Плот неожиданно легко стронулся с места. И пошло как по маслу: Зимородок тыкал в воду, плот плавно шел к противоположному берегу, путешественники наслаждались переправой, а Марион смотрела на Зимородка восхищенными глазами. Это был своего рода реванш Зимородка за проигранный спор.

Наконец паром мягко ткнулся в берег, что-то плеснуло в глубине, и наступила тишина.

– Все, – сказал Зимородок, забрасывая дрын в траву, – приехали.

Все зашевелились.

– Вот что значит – опытный человек! – произнес Гловач со значением. – Мы два дня на берегу куковали, не зная, как нам перебраться. И даже не подозревали о том, что это так просто!

Глава шестая

Впереди расстилались болота без конца и края. Издалека этот берег казался куда более привлекательным. Ядовито-зеленые кочки, редкие чахлые деревца, кое-где ослепительно сверкавшие на солнце озера. И никто не скажет, как долго придется идти, не чувствуя под ногами твердой почвы.

По предложению пана Борживоя в путь пустились отнюдь не сразу, но остановились для военного совета. Зимородок еще сохранял надежду избавиться от шумных и бестолковых попутчиков. Поэтому он обратился к ним с бодрой речью:

– Ну вот, господа хорошие, мы с вами и переправились. Самое время проститься. Не знаю уж, куда вы направляетесь, а нам, кажется, не миновать этого болота.

Дальнейшее показало, насколько плохо Зимородок разбирался в людях. Брат Дубрава просиял и молвил радостно:

– Да-да, путь опасный. Какая удача, что нас так много! Если кто-нибудь провалится в трясину, остальные ему помогут.

– Мы что, в трясину полезем? – забеспокоился пан Борживой.

– С таким провожатым, как Зимородок, – ответил Дубрава, – никакая трясина нам не страшна.

Зимородок почувствовал, что его загоняют в ловушку:

– Эй, погодите! Не нанимался я к вам провожатым! Мне бы свои дела расхлебать…

– Так ведь нам же по пути, – с обезоруживающей улыбкой объяснил брат Дубрава.

– По пути? А куда вы, собственно, направляетесь?

Дубрава махнул рукой в сторону болота:

– Туда.

– Туда? А что там находится?

В разговор вступила девица Гиацинта.

– Там находится конечная цель для всякого истерзанного сердца, – торжественно и тихо произнесла дочь Кровавого Барона. – Прекрасный город, живущий по законам Мечты.

Заслышав последнюю фразу, Вольфрам Какам Кандела саркастически засмеялся:

– Законы Мечты! Это неслыханно! Чушь. Закон есть закон, и не о чем тут мечтать. Где закон, там не до мечт.

– Мой мечт – твоя голова с плечт, – вставил Гловач.

– С точки зрения философии счастья, которую я имел несчастье преподавать, – хмуро заметил Освальд фон Штранден, – сочетание Законности и Мечты – вполне допустимая парадигма. Пример: законный брак по любви. Я берусь доказать это с цифрами и фактами в руках.

– Увольте, – пропыхтел пан Борживой. – У меня от ученых разговоров начинается изжога.

Философ с кислым видом покосился на него и пожал плечами:

– «История и Философия Счастья» – тема моей магистерской диссертации. Я думал, может быть, кому-то интересно…

– Нет! – хором произнесли судебный исполнитель и Гловач. Столь внезапное единомыслие повергло обоих в ужас. Рыхлая физиономия господина Канделы застыла, как желе на морозе, а Гловач подпрыгнул на месте, словно его ужалила оса.

Зимородок ощутил глухое отчаяние.

– Кто-нибудь может внятно мне объяснить, где этот ваш город находится?

В последующие несколько минут на Зимородка обрушился настоящий шквал сведений о местонахождении таинственного города, который лежал за морями, за холмами, а также за горами, за долами, за горизонтом (он же окоем), и вообще где-то там. Попытки уточнить, не является ли он бывшей столицей Ольгерда, ни к чему не привели.

Брат Дубрава объяснял так:

– Этот город – лучший на свете. Он чистый и светлый. Каждый дом стоит в своем саду. По вечерам из окон доносится музыка… Там много книг с картинками… Вообще, там все по-другому. Любимые чашки никогда не разбиваются, иголка не колет пальцы, сорванные цветы не вянут. Любая работа там в радость. Не хочешь работать – ну и не работай. Все красиво одеты…

– Ух ты! – сказала Марион. – И никогда не болеют?

Брат Дубрава внимательно поглядел на нее и ответил:

– Ну почему же? Иногда болеют. Только чем-нибудь несерьезным. И тогда пьют горячее молоко с медом. А у постели сидит кто-нибудь из друзей и читает вслух книгу.

– Иногда там устраивают веселые шумные пиры, – ревниво добавил пан Борживой. – И это по-настоящему веселые пиры. Никто ни с кем не ссорится.

– Но есть и тенистые аллеи, где можно уединиться для раздумий, – добавил философ. – И никто не вломится к тебе, не потащит «развлекаться», когда ты сидишь наедине со своими мыслями. Например, составляешь трактат «О неотвратимости счастья». Никто не станет умучивать тебя банальностями. И вообще – там нет лавочников, и ты не обязан разделять их убогие радости.

– Да, лавочников там нет, – подтвердил брат Дубрава. – Им этого города просто не найти.

– А кто же там торгует в лавках? – удивилась Мэгг Морриган.

– Разные замечательные люди, – ответил брат Дубрава. – Например, кондитеры, книжники, рукодельницы, цветочницы. И все они знают толк в своем товаре, а при случае могут и научить…

Лицо Мэгг Морриган прояснилось.

– Впервые слышу о таком месте, – сказал Зимородок. – А где ты, брат Дубрава, узнал об этом городе?

– Видишь ли, какое дело, – начал объяснять Дубрава, – все эти вещи, о которых мы сейчас говорили, – все они существуют на самом деле. В них нет ничего такого, что было бы невозможным. Но в обычной жизни все хорошее щедро разбавлено всякой дрянью. И все-таки должно быть такое место, где дряни вовсе нет, а есть только одно хорошее. А раз такое место есть, то мы можем его найти.

После недолгого молчания Зимородок произнес:

– Все это очень убедительно, брат Дубрава, но одного я так и не понял. Каким образом из рассказанного вами следует, что вам со мной по пути?

Ответ брата Дубравы обезоружил Зимородка и выбил всякую почву у него из-под ног.

– Понятия не имею, – сказал брат Дубрава.

И Зимородок сдался.

Марион считала, что было бы неплохо порасспросить Людвига, который хорошо знал здешние места, но у нее не было возможности пошептаться с тряпичным сенешалем.

Если через болото и была когда-то проложена дорога, то сейчас от нее не осталось и следа. Зимородок шел впереди, осторожно пробуя почву палкой. За ним шли Дубрава и Гловач, тоже с шестами. Следом за лютнистом – Марион и девица Гиацинта. Потом – судебный исполнитель, философ и пан Борживой. Замыкала шествие Мэгг Морриган.

Дорога оказалась тяжелой. Почти никто из путешественников не был к этому готов. Зимородок знал, что часа через три раздадутся первые просьбы о пощаде. А через четыре, пожалуй, свалятся и самые стойкие. Разумеется, себя и Мэгг Морриган он в виду не имел. Поэтому он все время высматривал, не попадется ли удобное местечко для привала. Но, как назло, ничего подходящего не встречалось. Повсюду сырые кочки, гонобобель в человеческий рост, коварные трясинки, стыдливо прикрытые ядовито-розовыми мясистыми орхидеями. То слева, то справа что-то вдруг принималось утробно булькать и столь же внезапно затихало. И насколько видел глаз – ни одного признака жилья, ни человеческого, ни какого иного. Только один раз Зимородок приметил на значительном расстоянии сухое дерево, на котором хвостами вверх вялились четыре довольно крупные русалки. Холодный голос благоразумия не советовал ходить в ту сторону. А болоту все не было конца.

Вдруг Марион остановилась и ойкнула.

– Не останавливаться! – сердито закричал Зимородок. – Вперед, вперед! Что ты там увидела?

– Там рыба! – сказала Марион.

– Удивительная дура! – проскрежетал судебный исполнитель. – Иди, иди, из-за тебя нас всех засосет в трясину.

Слышно было, как сзади топчется, с чавканьем выдергивая ноги, пан Борживой.

– А вправду – рыба! – закричал Гловач.

Марион надула губы:

– Я вам, кстати, не дура.

Из зеркального «окна» действительно высовывалась рыба с крупной перламутровой чешуей и огромными выпученными глазами. Она плотно прижимала жабры и довольно высоко держала толстые розовые губы восьмеркой. Рыба не двигалась.

– Она наверное дохлая, – брезгливо сказала девица Гиацинта.

– Ничего не дохлая! – возмутилась Марион. – Я видела, как она высунулась.

– Вкусная, должно быть, – предположил Гловач.

– Не нужно ее трогать, – сказал брат Дубрава. – Я думаю, это Густа.

– Какая еще Густа?!. – воззвал пан Борживой. – Погружаюсь…

– Густа – болотная рыба, – доброжелательно объяснил Дубрава. – Мне о таких рассказывали.

– Неужели она обитает в болоте? – заинтересовался философ. – Весьма нехарактерная для рыбы среда обитания… Впрочем, зачастую именно нетипичная среда является одним из парадоксальных условий для счастья индивидуума…

– Чушь, чушь! – фыркал чиновник. – Какая там рыба? Что в болоте может делать рыба?

– Она тут… высовывается. Что ей еще остается? – объяснил брат Дубрава.

– Ловить, значит, не будем? – разочарованно протянул Гловач.

– Пусть высовывается и дальше, – сказал Зимородок. – Идемте, лучше не задерживаться.

Густа вдруг отчетливо произнесла: «Ох!» и скрылась в трясине.

– То Густа, то пусто! – изрек Гловач.

И снова бесконечная утомительная дорога… Зимородок уже начал беспокоиться: а что как не выйдут на сухое место к ночи? Ночь, правда, обещала быть ясной, но до полнолуния оставалось еще дней десять. В темноте по болоту много не нагуляешь. А тут еще Марион подлила масла в огонь, пропищала:

– Зимородок, Зимородок! А скоро болото кончится? Поспать бы… У меня ножки устали…

– Откуда я знаю, когда оно кончится! – огрызнулся Зимородок. – Я сам здесь в первый раз.

– Скоро, – уверенно молвил брат Дубрава.

– А ты откуда знаешь? – обернулся к нему Зимородок.

Дубрава пожал плечами и смущенно улыбнулся.

– Ему брат Болото сообщил! – выкрикнул Кандела и неприятно захохотал.

Никто больше эту шутку смешной не счел. А пан Борживой, бессильно задыхаясь, пообещал:

– Еще одно слово, и отправишься на корм Густам!

Вольфрам Кандела сделал вид, что не слышит.

Удивительнее всего оказалось то, что брат Дубрава не ошибся. Вскоре под ногами перестало хлюпать, мох стал сухим и упругим. Впереди показалась небольшая березовая роща.

– Все! – сказал Зимородок, не скрывая облегчения. – Ночуем здесь.

– Между прочим, некоторые хотели бы продолжать путь! – заявила дочь Кровавого Барона. Заметив, что все на нее смотрят, вспыхнула: – Ничего не поделаешь, так уж устроено в этом мире: одни родились неженками, другие – нет.

– Фу ты, ну ты! – насмешливо протянул пан Борживой. – Вот она, рыцарская косточка! Ну и скачи себе дальше, коза, коли уж так приспичило. Лично я завалюсь здесь на травке и как следует отдохну.

И не сходя с места, он исполнил свое намерение – улегся и помахал в воздухе толстой ногой, подзывая Гловача. Гловач подбежал и принялся усердно тянуть с Борживоя сапоги.

– Осторожнее, осторожнее, – ворчал Борживой. – Ну вот что ты в него вцепился, как в козье вымя? Подметку оторвешь…

– Я сейчас, я аккуратненько, – бормотал Гловач. – Сапожки больно деликатные, под пальцами расползаются.

Мэгг Морриган уже собирала хворост. Она была на удивление молчалива и задумчива. Зимородок ее такой еще не видел.

Судебный исполнитель также разулся и со страдальческой гримасой погрузился в созерцание своей мозоли. Брат Дубрава буквально рухнул на землю. Он был очень бледен, и Зимородок вдруг догадался, что тот смертельно устал. Философ Освальд фон Штранден углубился в рощицу. Вскоре одно из сухих деревьев начало сильно раскачиваться, послышался хруст. Наблюдая за этим, пан Борживой молвил, обратившись к Гловачу:

– А философ-то, похоже, за ум взялся.

Гловач угодливо подхихикнул, извлек из своего дорожного мешка лютню и принялся ее настраивать.

Зимородок наблюдал за этими бездельниками на привале и только диву давался: как они еще с голоду не померли?

Тем временем Освальд фон Штранден повалил-таки дерево и принялся обламывать ветки. Мэгг Морриган складывала хворост в вязанку. Оба молчали. Наконец философ сказал:

– Как ловко у вас все получается.

– Что именно? – поинтересовалась Мэгг Морриган, затягивая веревку.

– Все. И с дровами, и вообще. И то, как вы ходите… – Он вдруг покраснел.

Мэгг Морриган хмыкнула и взвалила вязанку себе на спину.

– А вы берите ствол, – сказала она. – Беритесь лучше за тонкий конец, так легче тащить.

Завидев их с дровами, никто из прочих даже не двинулся с места.

Зимородок находился во власти дум касательно завтрашнего дня. Марион куксилась и шепотом жаловалась Людвигу.

Лесная маркитантка разложила костер, и только тут все зашевелились и лениво сползлись к огоньку. Мэгг Морриган взяла кожаное ведро и отправилось на болота за водой. Штранден пошел вместе с ней. Над западным краем болота висела долгая узкая золотистая лента заката.

В сумерках меланхолически брякала лютня, и чем темнее становилось, тем ярче и веселее горел костер. Плелся несвязный тихий разговор. Брат Дубрава крепко спал. Марион тоже клевала носом. Именно в этот вечерний час Зимородок с предельной ясностью осознал, что избавиться от брата Дубравы и его последователей уже не удастся. Более того, теперь именно он, Зимородок, возглавляет отряд. И вслед за этой мыслью тотчас пришла другая, еще более тревожная: несмотря на всеобщую безмятежность, что-то в лагере было не так.

Зимородок принялся пересчитывать сидевших у костра людей. И вдруг ему как будто гигантской сосулькой прошило живот: девица Гиацинта! Дочь Кровавого Барона, чтоб ей пусто было! Ее в лагере не было. И уже давно.

Отправляться всей компанией на болота с факелами и выкликать там безумную девицу жгуче не хотелось. Возможно, упрямое создание ютится сейчас где-нибудь на кочке, под кустом гонобобеля. На нее уже выпала роса, беспечный паучок вьет паутинку в ее волосах…

Чтобы отогнать неприятное видение, Зимородок налил себе чаю и приготовился мирно задремать. За рощицей снова начинались бескрайние болота. Завтра трудный день, и надо бы выспаться…

Этим вечером Освальд фон Штранден сильно удивил своих спутников – тех, кто еще не спал, разумеется. Никто не подозревал в угрюмом исследователе счастья таких светских талантов. Он был почти искрометен. Рассказывал, обращаясь преимущественно к Мэгг Морриган, разные школярские истории, кратко и доступно излагал свою магистерскую диссертацию и даже выдвинул антинаучный тезис, согласно которому один взгляд любимой женщины обладает ценностью несравненно большей, нежели ученые труды десятка университетов.

Гловач интимно гладил лютню по струнам. Свет костра делал лицо Мэгг Морриган таинственным. Наконец она заговорила:

– А вы знаете, ведь я выросла у моря… Когда-то, давным-давно, я жила с моими братьями и отцом в высокой башне, на маяке. Вокруг – только песок и волны. Вечерами мы уходили бродить по берегу. Я распускала косу… Мне нравилось, когда все развевалось, – одежда, волосы…

Как-то раз мы с братьями отошли далеко от маяка и попали в страшную бурю. Со всех сторон налетели ветры, но мы крепко держались за руки и ничего не боялись.

Но потом прилетел южный ветер. Сама не знаю как, но я выпустила руки. Меня подхватило и понесло… А братья стояли внизу и смотрели, как я улетаю. Иногда мне кажется, все мы знали, что когда-нибудь это случится.

Я летела в объятиях южного ветра, такого теплого и сильного, и думала, что впереди у меня прекрасная жизнь, что я лечу в чудесные теплые края… Что меня сразу полюбит какой-нибудь достойный человек, а там, как по волшебству, появятся и дом, и фруктовый сад, и дети…

Но ничего этого не случилось. Для начала я устроилась в один трактир – мыть посуду, а потом ушла в лес и сделалась маркитанткой…

Зимородок вмешался в разговор:

– Сколько лет я знаю тебя, Мэггенн, а сегодня не узнаю. Не хочешь ли и ты отправиться на поиски города брата Дубравы?

– Может быть, – сказала она.

– Странно, – произнес Зимородок, – а я-то всегда считал, что вы, лесные маркитантки, вполне довольны своей долей. Живете в лесу, вольные птахи, никто вас не тиранит, наоборот – все уважают, любят… Разве не хорошо?

Мэгг Морриган не отрывала глаз от огня:

– И да, и нет. Лес, одиночество, нечастые встречи с друзьями… прекрасная жизнь! Но кто и когда видел старую маркитантку? И кто из вас знает, какой смертью мы умираем?..

Все замолчали. Мэгг Морриган невозмутимо набила трубочку, а Гловач погромче ударил по струнам и усладил слух собравшихся чрезвычайно длинной балладой «О шести повешенных пьяницах».

Костер постепенно угасал, и вместе с ним угасали и наиболее стойкие ночные сидельцы. Зимородок заснул на середине баллады, Гловач – на последнем куплете. Последним погрузился в объятия сна взволнованный философ. Над березовой рощей распростерся густой бархат тишины.

Однако поспать им так и не удалось.

Вскоре после полуночи над болотами разнесся пронзительный визг. Зимородок, который всегда спал чутко, так и подпрыгнул. Сна как не бывало. А рядом заворочались другие. Только Марион не проснулась, да пан Борживой продолжал храпеть во все горло.

– Что это было? – широко зевая, спросил Гловач. – Кажется, кричали?

– Возможно, это ночная птица, – заметил Освальд фон Штранден. – Ночные птицы, в отличие от дневных, поют неблагозвучно.

– Мне тоже показалось, что кричали, – произнесла Мэгг Морриган. – Надо бы посмотреть, все ли на месте.

– Лично я здесь, – подал голос Вольфрам Кандела.

– Я знаю, кого нет, – сказал Зимородок. – Ее уже давно нет.

Он взял свой лук и поспешно зашагал в темноту.

Освальд фон Штранден неловко завозился во мраке, пытаясь нащупать свои сапоги и обуться. Мэгг Морриган остановила его:

– Куда это вы собрались? Спите!

– Не стану же я бездействовать, когда даме угрожает опасность!

– Говорят вам, спите. Вы ему сейчас только помеха.

Штранден с досадой бросил сапоги на землю, а Мэгг Морриган утешила его, как могла:

– Да вы не беспокойтесь за Зимородка. Ему не впервой.

– Так кого все-таки нет? – сонным голосом спросил Гловач.

– Гиацинты, – ответила Мэгг Морриган.

В этот момент визг повторился.

– Ну и ну, – покачал головой лютнист. – Видать, и впрямь дочка Кровавого Барона попала в историю…

В слабом свете молодой луны болото казалось темной бородавчатой шкурой спящего страшилища. Зимородок двинулся вперед, стараясь не шуметь. Один раз слева мелькнула пара горящих глаз. Затем послышалось уже знакомое «ох!», и Густа ушла на глубину.

Вскоре Зимородок увидел впереди дерево. В темноте оно казалось громадным. С нижнего сука свисало что-то продолговатое. Когда Зимородок подошел поближе, в нос ему ударил крепкий дух вяленой рыбы.

Так и есть! Еще одна подвешенная за хвост русалка! А рядом…

Рядом извивалась, пытаясь дотянуться руками до ветки, девица Гиацинта. Кто-то подвесил ее за ноги возле русалки. Зимородок ахнул и тут только сообразил, что в спешке не взял с собой ножа. Гиацинта, завидев его, обвисла.

Вид висящей Гиацинты поразил Зимородка настолько, что он застыл с полуоткрытым ртом. Ее перевернутое лицо покраснело, глаза глядели жалобно и одновременно – с лютой злобой.

Зимородок перевел взгляд на ветку, где крепился узел, прикидывая, удастся ли развязать его руками. Веревка стягивала щиколотки, прихватив их вместе с юбкой, так что ноги Гиацинты теперь отдаленно напоминали рыбий хвост.

Так прошла, наверное, минута. Затем Гиацинта набрала полную грудь воздуха и опять пронзительно завизжала. Зимородок словно очнулся от глубокого сна. Он потрогал пальцем узел. Снизу его сверлил пристальный взгляд.

Зимородок приподнял Гиацинту за плечи и помог ей дотянуться руками до ветки. По-прежнему безмолвная, она мертвой хваткой вцепилась в сук справа и слева от узла и теперь свисала бесформенным мешком.

Бормоча извинения, Зимородок начал расшатывать узел. Босые ноги непрерывно двигались. Пальцы то сжимались, то разжимались. Вообще казалось, что ступни девушки живут какой-то своей особенной жизнью.

Наконец веревка подалась. Еще один рывок – и дочь Кровавого Барона кулем рухнула на мягкую сырую кочку. Зимородок вытер лицо рукавом. Почему-то он не мог избавиться от ощущения, что оказался в дураках.

Он перевел взгляд на русалку. Та вялилась уже не первый день. Маленькое сморщенное личико с полузакрытыми глазами выражало легкое удивление. Обвисшие ручки, тоненькие и непропорционально длинные, почти касались земли. Лакомой частью русалки, по-видимому, являлся мясистый хвост.

Освобожденная Гиацинта кое-как уселась, совершенно по-звериному потрясла растрепанной головой и, странно, тоненько подвывая, принялась растирать ноги.

Зимородок потоптался возле нее и нерешительно проговорил:

– Надо бы нам уходить поскорее…

Гиацинта, казалось, не слышала. Она, пошатываясь, поднялась и обеими руками вцепилась себе в волосы. Некоторое время ворошила их, затем вскрикнула: «А-а!» и, выхватив из спутанных прядей гребень, с силой швырнула его под ноги. Зимородок слегка отступил.

Приговаривая жутковатым утробным голосом: «Вот тебе!.. Вот тебе!..», дочь Кровавого Барона принялась топтать злополучный гребень. Это продолжалось минуты три. Затем Гиацинта взглянула в лицо Зимородку и, как ни в чем не бывало, произнесла:

– Ну что, пойдем?

Когда они вернулись, в лагере снова горел костер. Мэгг Морриган и Освальд фон Штранден грели чай и негромко переговаривались. Все остальные спали.

– А вот и они, – сказала Мэгг Морриган. – Будете спать или выпьете чаю?

– Пожалуй, чаю, – сказал Зимородок. – Что-то я распереживался.

Девица Гиацинта с независимым видом уселась возле костра.

Зимородок благоразумно решил ничего не рассказывать. Однако Гиацинта, допив чай, заговорила сама:

– Всю жизнь меня преследует какой-то зловещий рок!

Мэгг Морриган поднялась и подошла к спящей Марион.

– Ты что? – забеспокоился Зимородок. – Что-нибудь случилось?

– Хочу разбудить ее, – спокойно объяснила Мэгг Морриган. – Пусть послушает.

– Для чего это?

– Для пользы. – Лесная маркитантка сильно встряхнула спящую Марион за плечо.

Марион недовольно замычала, а Людвиг, спавший у нее под локтем, спросонок раскудахтался. Не сообразил, что в последнее время прикидывался неживым. Впрочем, ни Гиацинта, ни философ этого, кажется, не заметили.

– Вставай, – безжалостно сказала Мэгг Морриган. – Посиди с нами у костра, послушай.

– Что послушать? – пробормотала Марион. – Я спать хочу.

– Один случай из жизни, – пояснила Мэгг Морриган. – Очень поучительный и интересный. Идем же!

Марион на четвереньках добралась до костра и снова улеглась.

Не меняя выражения лица, девица Гиацинта повторила:

– Всю жизнь меня преследует какой-то ужасный рок. Кажется, не уйти мне от несчастий. Беда подстерегает меня на каждом шагу. И каждый сорванный цветок может обернуться в моей руке ядовитой змеей!

Сегодня вечером я ощутила непреодолимую жажду одиночества и удалилась на болота. Они таят в себе неизъяснимую загадку. Какую-то древнюю печаль, в которую так легко, так сладостно погружается истомленная душа…

Я шла себе и шла – а надо сказать, что я очень вынослива и не боюсь испытаний. Я проделала довольно долгий путь… Я гуляла, предаваясь размышлениям. Наконец я решила передохнуть. Среди сочной зелени блестело озерцо, а рядом лежал красивый черепаховый гребень. Я кое-что смыслю в искусстве. Я сразу определила руку опытного мастера. К тому же мои волосы, такие густые и непослушные…

Марион окончательно пробудилась ото сна и глядела на девицу Гиацинту во все глаза. Та, впрочем, как будто не замечала слушателей.

– Словом, вы подобрали этот гребень, сударыня? – уточнила Марион, решив немного ускорить повествование. И, смутившись, добавила: – Вам, наверное, не говорили, что нельзя подбирать вещи. А меня научила Элиза. Элиза – это наша кухарка, она очень умная. Знаете, например, что было с одной девочкой, которая нашла в лесу и принесла домой белое полотенце? Это такой случай…

Высоко подняв брови и демонстративно безмолвствуя, девица Гиацинта пила чай.

– Ты потом расскажешь про эту девочку, Марион, – ласково остановила ее Мэгг Морриган.

Марион густо покраснела и пробурчала себе под нос:

– Просто полотенце эту девочку потом задушило…

Девица Гиацинта отставила свою кружку и продолжала:

– Так приятно взять в руки что-нибудь изящное. Я решила причесаться. А зеркалом мне послужило простое озерцо. Я очень неприхотлива… Я распустила волосы и подняла с земли гребень. В этот самый миг что-то обвило мои ноги и сильно дернуло, так что я упала. Сначала я решила, что это какая-нибудь змея. В отличие от многих женщин, я не боюсь змей. Но это была не змея, а грубая, безжалостная веревка! Но самое страшное ожидало меня впереди.

Послышалось ужасное плотоядное уханье, и из зловонного болотного чрева, разворотив кочки, выбрался отвратительный урод. Он был огромен, волосат, весь в бурых бородавках. Его омерзительная морда нависла надо мною. Огромная пасть лыбилась, свисающий до нижней губы нос сокращался и дергался…

– Кто же это был? – прошептала Марион.

– Разумеется, это был Старый Хыч, – отозвалась Гиацинта. – О, он немало мне порассказал! Бессильная, я лежала у его ног, а он говорил и говорил, наслаждаясь своим торжеством… Уже много лет Старый Хыч охотится на русалок. Считает их деликатесом. Он ставит на них коварные ловушки. Приманкой служит гребень. Как только несчастная возьмет в руки гребень и усядется у воды, чтобы расчесать волосы, ее хвост оказывается в петле. Старый Хыч подсекает русалку и выдергивает ее, как рыбу. Судьба его жертв мне, увы, слишком хорошо известна… О, я всегда подозревала, что в моих жилах течет не только человеческая кровь!

– Счастливая! – прошептала Марион. – Везет же некоторым…

– Ну так что же, сударыня, – обратился к девице Гиацинте Освальд фон Штранден, – Старый Хыч подвесил вас, стало быть, вниз головой?

Гиацинта смерила его высокомерным взглядом:

– А что, вас что-то удивляет?

– Только отсутствие у вас хвоста, – скромно ответил философ.

Выдержав паузу, рассказчица произнесла:

– Разумеется, он подвесил меня. ЗА НОГИ. Боюсь, рубец от веревки останется на всю жизнь. Придется носить ножные браслеты… Я осталась на болотах одна, беспомощная, на мертвом дереве. Душегуб удалился – видимо, искать новую жертву. О, эти часы страданий! Я боролась. Я вообще никогда не сдаюсь. Мой отец, Кровавый Барон, воспитал во мне непреклонную волю. Тонкий серп луны в небе и безмолвный труп русалки – вот свидетели моих страданий…

Гиацинта еще некоторое время подробно повествовала о своих страданиях, глубоких внутренних переживаниях, а также о духовном перерождении, поскольку теперь, когда она заглянула в глаза смерти, она никогда не сможет стать прежней. Девушка говорила долго, с увлечением, а когда закончила, то обнаружила, что все ее слушатели давно и крепко спят.

Утро наступило белесое, зябкое. Солнце пряталось в облаках, которые наползли перед самым рассветом и плотно затянули небо.

Путешественники подкрепились горячим чаем с сухарями. Зимородок хмурился, прикидывая, как лучше провести отряд через болото и не повстречаться со Старым Хычем.

Размышления Зимородка были прерваны появлением девицы Гиацинты, которая спала дольше всех и теперь с недовольным видом цедила себе остывший чай. За ночь Гиацинта лишила себя своих длинных волос. Они были обкромсаны ножом и висели неровными прядями. Их поддерживал тонкий ремешок. Гиацинта с вызовом посмотрела на Зимородка, однако он, к ее разочарованию, ни о чем не спросил и только пожал плечами.

На этом глубокие внутренние изменения Гиацинты не закончились. Допив чай, она направилась к Мэгг Морриган и после коротких переговоров поменяла свое красивое синее платье на подержанные, но весьма приличные штаны и рубаху. Штаны сидели на ней мешковато, снизу их пришлось подвернуть, а в поясе подвязать веревочкой. Из закатанных штанин торчали бледные босые ступни – подходящей обуви для Гиацинты у Мэгг Морриган не нашлось, а туфельки потерялись вчера на болоте. Новый облик Гиацинты, как ни странно, не был лишен некоторого обаяния.

Вышли довольно поздно. Вроде, и собирать-то было нечего, а провозились долго.

Болото тянулось впереди, насколько видел глаз. Старого Хыча пока не наблюдалось. В целом день начинался удачно.

Приблизительно через час путешественники оказались в низине, и тотчас вокруг них начал сгущаться туман.

Некоторое время Зимородок пробирался вперед почти наощупь, затем остановился. Ему казалось, что он слышит, как остальные идут следом. Но когда он обернулся, то никого не увидел. Несколько зеленых кочек, смутно различимый ствол дерева – и сплошная пелена…

Зимородок попробовал звать своих спутников, однако голос увязал в тумане. Он пошел было назад в надежде натолкнуться на кого-нибудь из них. Это также не принесло плодов и к тому же случилось самое худшее – он сбился с пути.

Такого с ним еще не бывало. Зимородок сел и потер подбородок. Итоги неутешительны. Он один, в густом тумане – и понятия не имеет, в какую сторону идти. Зимородок переобул сапоги, одев правый на левую ногу и наоборот. Трижды повернулся на каблуках и плюнул на все четыре стороны. В тот же миг, словно по волшебству, туман рассеялся, и Зимородок увидел, что стоит на широкой зеленой поляне.

У противоположного края поляны суетились какие-то люди, устанавливая высокие белые щиты. Приглядевшись, Зимородок понял, что это мишени.

Из леса один за другим выходили молодые люди, празднично одетые и веселые. Все они были вооружены луками.

Поляна наполнилась народом. Появились герольды с трубами, разносчики сладостей и напитков, прехорошенькие девицы со щечками как наливные яблочки. Зимородок не успел и глазом моргнуть, как оказался в толпе.

Вперед выступили герольды и трижды протрубили в трубы. Затем они громко прокричали:

– Соревнуются искуснейшие лучники Зеленого Края, самые твердые руки и самые верные глаза, наша краса и гордость: Джон Осенняя Грива, Ганс Прищуренный Глаз, Фома Хрюкающий, Коляба Кривой Палец и Зимородок-Следопыт!

После чего вновь вскинули трубы к небу и протрубили три раза.

Вперед выступили молодцы с луками, однако стрелять почему-то медлили, словно ждали кого-то. Зимородок запоздало сообразил, что ждут именно его. Что ж, он никогда не уклонялся, если ему бросали вызов.

Зимородок натянул тетиву и встал рядом с остальными. Впереди мелькнул белый платок – знак начинать состязание. Стрелки один за другим пустили стрелы. Зимородок не верил своим глазам: все четыре стрелы теснились вокруг центра мишени. Зимородок прицелился, и его стрела расщепила стрелу Ганса Прищуренный Глаз.

Герольды опять протрубили трижды и прокричали:

– Хвала и слава самым метким лучникам Зеленого Края! Мы сохраним эту мишень для потомства. А сейчас вновь состязаются самые прославленные лучники Зеленого Края: Джон Осенняя Грива, Ганс Прищуренный Глаз, Фома Хрюкающий, Коляба Кривой Палец и Зимородок-Следопыт!