Текст книги "Чепешев-супермен"

– А вы уверены, что там действительно было что-то запретное? – уточнил Стас. – Может, это обычные деловые бумаги, да и все? Нет?

– Да нет, я уверена. С офисными он постоянно дело имел, и никогда его мое присутствие не смущало. Это факт. Тут же что-то другое. Я даже думаю, что бумаги – это так, для отвода глаз. Мне кажется, он в них там что-то прятал. То, что из сейфа доставал. Уж больно бесцеремонно он с этими бумагами обращался. Как с упаковкой. Точно! И как я этого сразу не поняла. Вот-вот, что-то такое у него там лежало. То, что он бумагами прикрывал. Получается, что бумаги находились поблизости на случай, если кто войдет…

– Интересно… – сказал Стас, – А сейф этот как открывается?

– Кодовый замок там, – ответила Даша. – Еще специальная система какая-то… Но это только Станислав Георгиевич знает. Больше никто…

– Ясно, – призадумался Стас. – Значит, если что, открыть будет проблематично…

– Нет-нет… – уверила его Дарья. – Ему этот сейф изготавливали специально на заказ. Он еще говорил, что его даже взрывчатка не возьмет…

– А может, все-таки все не так серьезно? – снова усомнился Стас. – Может, там банально деньги лежат? Нет?

– Для денег у него другой сейф, попроще.

– Надо же, – удивился Стас. – Я так часто бывал в этом доме, и даже не догадывался, что у него там столько сейфов понапрятано…

– Ну, правильно, – согласилась Дарья. – Вы же не за этим приходили… А вообще, Станислав Георгиевич особенно по этому поводу не распространялся. Это же понятно…

– Поня-ятно, – протянул Стас и, подытоживая, обратился к Дарье. – Спасибо, Дашенька. Вы мне очень помогли. Но если еще что вспомните – мой телефон у вас есть.

– Конечно, – заверила Даша. – Я вообще считаю своим долгом помочь Станиславу Георгиевичу. Он всегда был ко мне очень добр…

Стас проводил Дарью глазами и не заметил, как на ее месте вдруг оказалась совершенно другая женщина.

– Привет, – усаживаясь поудобнее, игриво сказала она.

Стас повернул голову и обалдел. Напротив него за его же столиком сидела Трещева Клавдия Петровна собственной персоной.

Сидела и, словно видя его насквозь, мысленно подтрунивала над ним. Причем делала это так, чтобы никаких сомнений не оставалось: она именно посмеивается и именно над ним.

Стас хотел было среагировать, но тут его пронзила мысль, от которой он застыл на своем стуле и временно забыл про озабоченную Трещеву. Памятуя, что теперь он в любой момент может отключиться, так ничего и не разобрав, он насупил брови и решил любой ценой поймать мысль за хвост. К счастью, сделать это оказалось не так уж и сложно. Как выяснилось, остатки профпригодности подсказывали ему, что вот уже второй свидетель наблюдает, как Нехорошев что-то зашвыривает, прячет и при этом скромно тушуется как какой-нибудь студент.

Верилось с трудом. Ведь для него Нехорошев всегда был образцом брутальности, несгибаемой воли и беспримерной выдержки.

– А ты вообще еще многого о нем не знаешь, – улыбаясь, сказала Трещева, потом сложила руки лодочкой и уперлась о них подбородком.

– Что-что? – не понял Стас.

– То-то, – откровенно рассмеялась она Стасу в лицо. – Человек – это тебе не открытая книга. Вот ведь как получается. Да ты и сам себя в последнее время не узнаешь. Разве не так?

– А вы сегодня как будто в себе, – язвительно заметил Стас, но развить эту тему не успел: Трещева опередила.

– В себе, в себе, – иронично сказала она и заерзала на стуле. – Я вообще интересная собеседница, если ты помнишь.

Стас почесал затылок и действительно припомнил:

– А ведь и правда, Клавдия Петровна. Раньше с вами было очень приятно иметь дело. Помните, как мы дела-то расследовали?

– Помню, – как будто рассерженно сказала она. – Из ума-то я пока не выжила. Но ты ведь не об этом хотел спросить?

– От вас ничего не скроешь, Клавдия Петровна, – сказал Стас, после чего слегка наклонился и обратился к ней несколько упавшим голосом. – Скажите, а вот сейчас, теперешнее дело, вы можете прокомментировать?

– Пока рано, – скривила она морщинистое лицо и опять рассмеялась. – Это было бы все равно, что поставить телегу впереди лошади.

– Ясно, – разочарованно буркнул Стас, а потом вдруг напористо переспросил. – Но хоть что-то вы сказать можете?

– Конечно, – с легкостью согласилась она. – На кого не подумаешь – те и в теме. Так понятно?

– Более-менее… – недовольно отозвался Стас.

– Ну а как Сашка поживает? – снова весело вдруг поинтересовалась она.

Стас удивился, но вида не подал. Только уточнил:

– Да, кстати. Клавдия Петровна, а про какое такое самоубийство вы нам тут втирали последний раз? Я же правильно понял: это шутка такая была?

– Типа того, – подтвердила Трещева. – Но к Сашке подтолкнуть тебя надо было. Факт.

– Да вы не экстрасэнша, вы сводница! – от неожиданности резко рассмеялся Стас. – Да-а… Не ожидал я от вас…

– А ты не жди, а действуй… – назидательно сказала она и поднялась со стула.

На этом Клавдия Петровна закруглилась, одела свою обычную маску «я в астрале» и без лишних слов удалилась, только ее и видели.

Ну и ну, подумал Стас, в этом кафе атмосфера, что ли, аномальная. Каждый раз все примерно одно и то же. И как будто в подтверждение его слов позвонил Воронин:

– Привет, Стас, – тот кивнул. – Я доложиться. Только порадовать тебя особо нечем: сводки молчат, с информаторами в этой сфере, как ты понимаешь, у нас глухо, да и свидетелей тоже пока нет.

– Спасибо, Гош. Я так и думал. Но если что, я на связи…

– Конечно… Буду держать тебя в курсе. Давай, пока…

Стас нажал на отбой, а телефон снова зазвонил. Аленка.

– Стас, привет, – сказала она.

– Привет, Ален. А я как раз хотел тебе звонить. Ты не знаешь, где Жанна?

– И я о том же. Мама в больнице с сотрясением. Попала под машину, представляешь? К тому же, я ее насилу нашла: без телефона, документов, пока она пришла в себя и сама позвонила, я думала, с ума сойду…

– Ничего себе! И что врачи говорят, что-нибудь серьезное?

– Говорят, легко отделалась. Могло быть гораздо хуже. Ну, я побегу. Мне еще бульон варить. А ты давай вечером заходи. Насчет отца поговорить надо. Ничего, кстати, нового нет?

– Пока нет, Ален. Но я зайду. Обязательно.

– Тогда пока.

Аленка отключилась, а Стас покачал головой, недоумевая из-за Жанны, а потом вдруг подумал, что поиски Нехорошева действительно идут как-то уж очень вяло. Или ему так кажется? Оно и правда: в этой ситуации он чувствует себя скорее потерпевшим, чем следователем. Оттого и разброд в голове. Да, все-таки Трещева раскусила его как настоящий экстрасенс: он себя в последнее время и в самом деле не узнает.

Но, так или иначе, а намеченный визит в тестевский офис ему нанести все же было необходимо. Следователь он или где, а местный контингент ему опросить придется.

А потом – он свободен как птица! И как только он об этом подумал, тут же вспомнил об Александре. И на душе от этого почему-то сделалось светло и радостно. И еще приятно.

Перед глазами сразу возникли шелковые простыни, ее роскошные одежды, в нос ударили терпкие французские духи, пряные запахи ее волшебного кофе, а ощущения появились такие, что их вообще словами не передать.

Стас улыбнулся довольной улыбкой и почесал прочь из кафе. Ему вдруг срочно понадобилось побыстрее закончить с делами…

Глава 18

Жанне разрешили вставать, и она впервые вышла из палаты. Потихоньку. На «посмотреть, что здесь и как».

За время долгого лежания, которое, казалось, никогда не кончится, она только об этом и мечтала. И теперь не могла поверить – она почти свободна. Во всяком случае, она может ходить и ни у кого разрешения для этого не спрашивать.

В зеркало на себя она, разумеется, не смотрела, потому что и так знала – голова замотана бинтами, правая нога слегка волочится, а все тело – как в специально разрисованных синяках.

И все бы ничего, но вот больницы она просто ненавидела. После того, как много лет назад родила девочку в таком же вот заведении и тут же потеряла ее.

Она как сейчас помнит – зашел человек в белом халате и сообщил, что ее дочки больше нет. Вот так, ни за что ни про что.

С тех самых пор она обходила все больницы и поликлиники за версту. А белые халаты, да и просто белые одежды буквально выводили ее из себя. Такой вот посттравматический синдром.

Сейчас был несколько другой случай. Потому что думать надо было не о том, что не дает покоя с давних пор, а о том, что волнует сегодня.

А сегодня она была не на шутку встревожена тем, что связана по рукам и ногам. Ведь вместо того, чтобы принимать экстренные меры по розыску Нехорошева, она пришпилена к больничной кровати. И ничего не может с этим поделать.

Жанна закрутила головой в разные стороны (для чего вынуждена была еще и поворачиваться всем телом) как будто намеревалась разглядеть там ответ на сложившуюся ситуацию, но так ничего и не увидев в тиши больничных коридоров, поняла другое – с ее теперешней головой особо не разбежишься.

От резких поворотов голова эта у нее пошла кругом и вокруг тоже все как-то предательски закружилось.

Да,.. похоже, толку от меня ноль, ухватившись за подоконник, с грустью подумала она. Вот так засада! И это в самый неподходящий момент!

Но вдруг, в рассеивающейся дымке зрительного просветления она на мгновение увидела, как ей показалось, знакомую физиономию. Полной уверенности в этом не было, и она, с опаской оторвав руки от окна, на удачу, потерла глаза.

Глаза, как выяснилось, вполне еще можно было не сбрасывать со счетов, и этим обстоятельством Жанна осталась чрезвычайно довольна. Хотя бы потому, что в противном случае ей бы уж точно было не принести никакой, самой маломальской, пользы.

И еще потому, что своим знаменитым шестым чувством она вдруг поняла, что увиденное имеет прямое отношение к животрепещущему для нее вопросу и может сыграть в этом деле не последнюю роль.

Так кого же она увидела? – Звенигорова!

Он сидел у кровати больного в палате напротив и вел с ним напряженный нелицеприятный разговор. Пропустить такое Жанна конечно не могла. Пересиливая недомогание, она, настолько быстро насколько смогла, переправилась через коридорный пролет и прислонилась к противоположной стене так, чтобы было слышно, о чем идет речь в палате. Беспокоиться быть узнанной при этом не приходилось: как она считала, в таком виде ее бы и родная мать не признала.

И вот что она там услышала.

– Я все-таки никак не могу взять в толк, – раздраженно напирал на болящего Звенигоров, – какого лешего ты свалился в обморок? Ты что, сосунок неопытный?

Тот, что в кровати, молчал, а Звенигоров надрывался дальше:

– Я тебя спрашиваю, ротозей хренов?! Ты хоть знаешь, куда он пропал? И кто тебя в больничку отправил? А главное – где его теперь искать-то?

Последней вопрос, судя по философскому выражению лица, адресовался, видимо, уже не наличествующему пациенту, а какому-то отсутствующему персонажу, потому что Звенигоров, не глядя на него, отвернулся к стене, замотал головой как китайский болванчик и, по всему выходило, совершенно не знал, куда себя деть.

Ответствующий пытался, вероятно, как-то соответствовать, до Жанны, впрочем, доносилось только слабое мычание, а Звенигоров стоял на своем:

– Ну и что теперь с тобой делать? Идиот, чтоб тебя…

На что оппонент вдруг неожиданно изловчился и выдал неправдоподобно длинную прерывистую речь:

– Так там это… С проверкой пришли… Я думал от вас… Я, главно, его спрашиваю, мол, куда ты прешь, а он давай напирать… Хотел прям в подполье сунуться… Так я не пустил… Ну я, видно, и перенервничал… И вот…

– Так у тебя диагноз, что ли? И чего ж ты, чудило, раньше-то молчал?

– Ну, это давно было… Я думал, прошло…

– Прошло! – передразнил его Звенигоров. – А дверь нараспашку стояла, это почему? Может, у тебя и склероз до кучи?

Кроватный молчал, а Звенигоров не унимался:

– Еще и проверяющий какой-то… Ты хоть запомнил его?

Молчок.

– Идиот… И что я только наверх доложу…

В этом месте, как подумалось Жанне, Звенигоров должен был иссякнуть, и мгновение спустя она действительно услышала гулкие приближающиеся шаги.

Жанна отвернулась к стене, сделав вид, что она здесь ни при чем, и простояла так, пока тот не вышел и не скрылся из глаз.

Дверь в отделение захлопнулась, и только тогда Жанна из последних сил поплелась к себе в палату. Уже лежа на кровати и уставившись газами в потолок, она никак не могла поверить в то, что ей только что довелось услышать.

Нет, она, конечно, предполагала, что такое возможно в принципе, когда застала Звенигорова вдвоем с Ириной в доме Нехорошева за какой-то странной сценой: не то ревности, не то еще чего. Тогда она впервые заподозрила Звенигорова. Но только теоретически. А сейчас, столкнувшись с суровой действительностью, она категорически не могла отделаться от ощущения, что все это происходит не на самом деле, а в кино.

А если не в кино, то надо к этому так и относиться. Со всеми вытекающими…

Мысли бродили в голове подобно вину. И как от вина она еще больше кружилась.

В конце концов, Жанна не выдержала и провалилась в сон. Как в омут. Который, впрочем, в итоге все равно закончился тяжелым пробуждением…

Через какие-нибудь полчаса она уже открыла глаза и стала медленно приходить в себя.

Вместе с возвращением самообладания пришло и понимание того, что все происходившее до этого сном не было.

Ужас так и обуял Жанну. Но она была бы не она, если бы не собралась и не приняла единственно верное решение: ей надо спокойно все осмыслить и тогда уже действовать. Как именно, она поймет после мозговой атаки. Только бы эти самые мозги в их теперешнем состоянии ее не подвели…

Итак, что же это получается.

Звенигоров, который одновременно является и начальником службы безопасности Нехорошева, и любовником его жены, навещает в больнице неизвестного (ну, неизвестным-то ему быть недолго осталось), который, будучи в обмороке, упустил кого-то, кого Звенигоров ни за что не хотел бы упускать.

В обморок тот, что в больнице, упал из-за того, что перенервничал. А перенервничал, потому что кто-то (опять же, неизвестно кто) пришел к нему с проверкой. Причем, как потом выяснилось, не от Звенигорова. И хотел спуститься в подвал. А тот не пустил.

Раз из-за этого такая нервотрепка, значит, в подвале тот, кто пропал, удерживался. И удерживался незаконно. В итоге он пропал, и куда, они не знают. И из-за этого тоже облом, потому что Звенигорову придется каким-то образом об этом докладывать наверх.

Ну что же. В этой схеме из четырех фигурантов два неизвестных. Один – удерживаемый, и второй, по всей видимости, – организатор похищения.

Удерживаемый – это, без сомнения, Нехорошев. А вот кто организатор, это вопрос…

Однако, уже одного того, что один из них Нехорошев более чем достаточно.

Да, есть еще один фигурант. Тот, кто вызвал «скорую». Но это так, между прочим. Хотя, кто его знает. Может быть, это обстоятельство тоже способно на что-нибудь повлиять.

Жанна глубоко вздохнула, снова пригорюнилась, но тут же взяла себя в руки. Теперь ей ни за что нельзя было раскисать.

Если Нехорошев оставил своих похитителей с носом, воспрянув, подумала она, то вскоре он непременно должен объявиться.

Но куда он отправится?

Домой ему нельзя (интересно, знает он об этом или нет?), на работу тоже. Значит, он придет к ней. Больше некуда. Может еще к Стасу, но тот недавно ей звонил выразить сочувствие из-за травмы и сообщил, что Нехорошев в розыске. Этого он сам может не знать. Да, видимо, к Стасу ему сейчас лучше тоже не соваться. Во всяком случае, она пока зятю ничего не скажет. Только бы Станислав явился именно к ней. Но как же его предупредить?

А! Так ведь он, по всей видимости, знает того, кто его удерживал. Тот самый сосед по палате, его надо срочно «пробить». Может, он связан со Звенигоровым по работе. Это бы означало, что Станислав в курсе насчет офиса, и, во всяком случае, туда уже не поедет.

Времени до обеда было еще предостаточно, Жанна воодушевилась и стала продумывать план действий. Надо было все, что только возможно, разузнать про неразговорчивого соседа, а еще лучше – его личность установить. Задача была не из легких, но Жанна не отчаивалась. Она обязательно все придумает, несмотря ни на какое свое самочувствие. И все устроит. Третьего просто не дано. Это и понятно: она скорее наизнанку вывернется, чем допустит, чтобы что-то пошло не так…

Жанна улыбнулась своим мыслям, и на душе у нее вдруг стало хорошо и спокойно, как будто ее ненаглядный Нехорошев уже был в безопасном месте. И она даже знает, где оно находится. Может, кто-то бы и сомневался, но она уверена на все сто. Потому что это его место ни где-нибудь, а рядом с ней…

Глава 19

Опрос офисного планктона ничего не дал. Что, в общем, было предсказуемо. И Стас хотел, было, подумать, что, к сожалению. Однако не стал. Теперь он избегал, каких бы то ни было, намеков на неоднозначное положение вещей: пытался мыслить позитивно.

Так и возникла мысль завтра же отправиться по соседям Симаковой. Заново. И с новыми силами. Он все-таки надеялся что-нибудь откопать. И хотя бы за что-нибудь да зацепиться.

Терапевтический визит к Аленке тоже был позади и он со спокойной совестью устремился на шестой этаж к своей новой подруге.

Выходя из лифта, он почему-то явно расслышал голос Александры. И только подойдя к ее двери, понял, в чем было дело.

Дверь была не заперта!

Стас по привычке всполошился, учитывая череду последних событий, со знанием дела приготовился к худшему, но, притормозив на секунду, вдруг понял, что в данном случае лучше будет не поспешать. Александра, как выяснилось, разговаривала по телефону, и по всему выходило, что разговор этот напрямую касался интересующих его дел.

– Да, завещание пропало, – кому-то напористо объясняла она. – И чего ты так огорчился?

На том конце провода ей, видимо, отвечали, и она все так же раздосадовано продолжала:

– Я не понимаю, ты что, тоже впадаешь в маразм? Ну, вступлю я в наследство на общих основаниях, других-то наследников все-равно нет… Или тебе жениться приспичило, как красной девице?

Тут снова пробел, и опять Александра:

– Воля-не воля… Ты же прекрасно знаешь, что воля моей тетушки с некоторых пор была через чур затуманена. Дремучими предрассудками. И я вообще не понимаю, почему я должна выходить замуж только за тем, чтобы получить наследство. Может, я это событие в принципе не планирую…

В ответ из трубки полилось жуткое возмущение. Причем, с такой силой, что его ощутимо было слышно даже возле двери. И Стас хотел было смыться, чтобы не ставить хозяйку в неловкое положение, но тут вдруг неожиданно выяснилось, что телефонный разговор завершился, и до него отчетливо донеслись Александровы всхлипывания.

Это меняло дело. Он еще немного потоптался в прихожей и, минуту спустя, не подавая вида, вышел к ней в гостиную.

– Привет, Саш, – как ни в чем не бывало, задористо сказал он. – У тебя дверь не закрыта, ты в курсе?

Александра сидела в кресле, положив руки на колени, и задумчиво смотрела в окно. Услышав голос Стаса, она медленно перевела взгляд и молча посмотрела на него, не понимая, о чем он говорит.

Он так и понял и повторил сам собой напрашивающийся вопрос.

На что Александра вдруг поменялась в лице и, резко подскочив со своего места, опрометью бросилась ему на шею.

Обвивая его руками и потрясываясь всем телом, она вдруг неожиданно забилась в истерике и Стас, которому ничего другого не оставалось, с озабоченным видом и слегка обалдевая, принялся ее утешать. Он поглаживал ее по спине, приговаривал неизвестно откуда взявшиеся ласкательные словечки, и мало-помалу это возымело успех.

Сначала слезы еще так и катились градом у нее из глаз, но потом, по мере того как руки Станислава становились все убедительнее, уговоры вдруг чудесным образом подействовали. Александра, слегка успокоившись, уселась обратно в кресло и теперь загорелась неистовым желанием облегчить душу откровенным признанием.

– А знаешь, – хлюпая носом, сказала она, – насчет жениха я немного погорячилась…

– В самом деле? – не зная, что на это сказать, обронил Станислав.

– Это тетушка хотела, чтобы мы поженились… Она была помешена на семье.

Стас молча слушал ее и по-прежнему не знал, как реагировать, а Александра подбирала слова, чтобы выразиться яснее.

– У нее самой личная жизнь, откровенно говоря, не сложилась. От чего она, кстати, сильно переживала. Вот и хотела поэтому осчастливить хотя бы меня…

– У-у, – типа поддакнул Стас.

– Я сопротивлялась, ссорилась с ней, и в итоге оказалась виновата во всех смертных грехах, – Александра снова задумалась, но, по всей видимости, решив выговориться до конца, медленно продолжала. – В тот день, когда это случилось, я была у нее… – тут она хотела было закурить, но припомнив, что сроду этого не делала, вхолостую похлопала себя по накладному карману, как заядлый курильщик, решивший бросить это грязное дело, и, немного помолчав, стала рассказывать дальше. – Это было вечером. Ближе к ночи. Она сообщила мне, что составила завещание на меня таким образом, что я смогу вступить в наследство, ну или как это там называется, только после свадьбы. Ну, то есть такое условие. Выйдешь замуж – получишь наследство. Нет – значит, нет. Мы опять с ней поспорили, на этот раз очень сильно, и я ушла. А назавтра, когда я как всегда одумалась и пришла мириться, выяснилось, что она умерла от сердечного приступа. Вот так. Я сама чуть было тоже не скончалась. С расстройства. Ведь тетушку я очень любила. И такого поворота не ожидала никак. Я даже к гадалке пошла. Она, правда, мне ничем не помогла. Сказала, что я, мол, здесь вообще ни при чем. Прикинь! – Ни при чем. Не гадалка, а одно название. Я вспылила, кажется, даже обругала ее. Да только что толку? С тех пор меня как будто подменили. Не могу прийти в себя, и все тут, – в этом месте Александра вдруг хитро улыбнулась и сказала как бы невпопад. – Я даже думаю, что понаделала глупостей тоже, будучи не в себе…

– А что же, Сашенька, ты, и правда, не рвешься в жены? Это оригинально, – вдруг неожиданно для самого себя – не скрывая иронии, сказал Стас. Причем, плавно сменив тему.

– А что такого? – удивилась Александра. – Я современная женщина. И с самооценкой у меня все в порядке. Да и куда спешить? Или я, по-твоему, больше ни на что не гожусь?

– Что ты, что ты… – засуетился Стас. – Я вообще не пойму, как только мне такое в голову пришло.

– Это ревность, – засмеялась Александра. – А ревность – это зло. Так что берегись.

– Низменные чувства мне не свойственны по определению, – грустно пошутил Стас. Потом покачал головой и сказал. – Саш, я, правда, в шоке. С моей стороны это было свинство. Прости.

– Да ладно, проехали, – милостиво извинила его Саша. – Я же понимаю: мужской шовинизм – это тебе не шутки… Ну да ладно, мы как-то так незаметно ушли от темы. А между тем, проблема на самом деле не шуточная.

– А если без шуток, то вот этот вот твой жених, он кто? – опять – в несвойственной для себя манере, прямолинейно спросил Стас.

– Ну как… Человек, кто же еще?

– А поподробнее?

– Ну что… Он бизнесмен. Зовут Грэг, в смысле Григорий. 35 лет. Знакомы мы два года. Что еще?

– Да нет. Более чем подробно. И что, он сильно расстроился из-за пропажи завещания? – взял и проболтался Стас, но Александра, занятая своими мыслями, почему-то не заострила на этом внимания.

– Ну да. Даже странно, – яростно рассуждая, сказала она. – Ведь он человек не бедный. Зачем ему это все? Ну, я имею в виду, уж так убиваться…

– А действительно, зачем? Хотя, его можно понять. И вообще, кому было нужно его красть? Я имею в виду завещание…

– Не понимаю, – задумчиво сказала Александра. – Я всю голову сломала. И никак не пойму… По идее, ведь это в моих интересах. В смысле, украсть завещание чтобы не было этой привязки с замужеством… Но в таком случае, я бы, как минимум, об этом знала. Сама-то у себя я ничего не крала, да и зачем это мне? Ну не тайный же Робин Гуд это все провернул.

– Да, на легендарных персонажей те двое были мало похожи… Ты, кстати, ничего больше про них не вспомнила?

– Кажется, нет. А что?

– Да так, ничего… Интересно получается, в самом деле… Какие-то люди с упорством обреченных дважды проникают к тебе в квартиру и в итоге пропадает завещание, которым воспользоваться можешь только ты. В чем тут прикол? И это тем более странно, если учесть, что даже в случае пропажи завещания остается экземпляр, хранящийся у нотариуса.

– Ерунда какая-то… – Александра наморщилась, как будто потеряла нить разговора, и теперь, решив уяснить для себя пропущенные места, спросила. – А вот ты говоришь, его, то есть Грэга, можно понять. А я не пойму, с чего ты это взял. Ты что, хочешь сказать, что Грэг позарился на тетушкины миллиарды? Хорошенькие дела! Тогда получается, что я для него ничего не значу. А это не так. Я уверена. И завещание здесь абсолютно ни при чем.

– Ну, во-первых, одно другому не мешает, – уверенно сказал Стас. – То есть он, конечно, может к тебе очень даже нежно относиться, но при этом и не иметь ничего против наследства. А, во-вторых, и то и другое не обязательно смешивать. Я хочу сказать, что теоретически возможен и другой, прямо противоположный вариант. Ну, ты понимаешь… И если ты хорошенько подумаешь, то поймешь, который из них взаправдашний, – Александра вдумчиво слушала его, а Станислав, выдохнув, подытожил. – Это что касается жениха, а что до завещания… Вообще, Саш, я просто не знаю, как все это понять. Ведь кто-то же его похитил. Но зачем?

Александра закрыла глаза и закрутила головой в разные стороны:

– Не зна-а-ю… Тут ты прав, это очень странно… И вот еще что. В полиции мне сказали, что выявлена какая-то катавасия с платежами по тетушкиным счетам. Я намерена это выяснить по своим каналам.

– А у тебя есть такая возможность? – удивился Стас.

– Конечно, я же аудитор. А вот кто ты такой, я до сих пор без понятия…

– Так, все! – Стас вдруг вплотную приблизился к Александре и, беспардонно обхватив ее за талию, намеренно ушел от ответа. И опять перевел разговор на другую тему. – Ни про каких женихов я больше слышать ничего не хочу, – он нежно провел пальцами по ее спине и в завершение смешливо, но настойчиво, произнес. – И ты, надеюсь, тоже…

Александра рефлекторно выгнула взятую в кольцо спину, выразительно подтвердив таким образом посланный ей запрос, и он с удовольствием приступил к тому, о чем сегодня смутно мечтал весь свой целый сумбурный бестолковый нерабочий день…

Глава 20

У Ирины с детства была дурная привычка грызть ногти. И как ни ругали ее родители, как ни строжились, окончательно от нее она так и не избавилась.

Самое неприятное в этом было то, что ввиду такой своей привычки она не могла себе позволить даже маникюр. Не говоря уже о модных типсах.

А ведь эта часть туалета для женщины, поставившей себе целью производить сильное впечатление на мужчин и иметь при этом сногсшибательный внешний вид, была чуть ли не главной. И, разумеется, чем больше она была чем-нибудь озабочена, тем больше ногтей у нее страдало.

В детстве что? – и ногти, и проблемы были детские. Другое дело сейчас. Особенно теперь, когда пропал Нехорошев.

В свое время она уйму сил положила на то, чтобы его охмурить. И дело не в том, что она воспылала к нему нежным чувством. В принципе, кого очаровывать в ту пору ей вообще было все равно. Не попадись ей тогда Нехорошев, обязательно попался бы кто-нибудь еще. Потому что, опять же, с самого детства она очень хорошо представляла себе, чего она хочет от этой жизни.

С Нехорошевым, ее теперешним мужем, они познакомились на каком-то очередном светском рауте. Куда она неизменно пробиралась вопреки и с завидной периодичностью пустевшему кошельку. Чего ей это стоило, знала только она сама. Но отказаться от того, чтобы не посещать подобные мероприятия она никак не могла. Это была почти ее работа. И об этом она заботилась прежде всего. Даже если была вынуждена сидеть на голодном пайке.

Нехорошев показался ей тогда легкой добычей. Он был, если можно так выразиться, убит горем из-за развода с женой. И Ирина, само собой разумеется, этим вероломно воспользовалась. Еще бы! О таком подарке судьбы можно было только мечтать. Ведь все, что нужно было в подобной ситуации – это всего лишь оказаться рядом. Обо всем остальном она позаботилась как настоящий профессионал.

Над тем, чтобы после всего случившегося, он захотел бы на ней еще и жениться, пришлось попотеть. Зато результат превзошел все ее ожидания. Она оказалась там, куда стремилась всю свою сознательную жизнь.

Первое время она буквально купалась в ощущении удовлетворения от проделанной работы. На полную катушку позволяла себе все, о чем когда-то серыми невыразительными вечерами могла только мечтать.

С утра до вечера шлялась по модным дорогущим бутикам, не вылезала из кафе, всевозможных СПА и прочих салонов. Завела себе таких же, как она теперешняя, подруг и это еще далеко не полный список. Ну что же, Нехорошев не возражал. У него была своя задача. Забыть старую жену. В этом благородном порыве он и не замечал, как новая, молодая нагло пользуется ситуацией.

Но время шло. И одной только этой, безбедной беззаботной жизни, Ирине стало не хватать. Захотелось чего-то еще. Чего-то неизведанного, страстного и невозможного. Видимо, сказались годы лишений. Годы следования за одной-единственной целью. Без простых человеческих радостей. Да и, что там говорить, без обычных девичьих грез и пылких романтических побуждений.

И тут появился он.

Подтянутый и спортивный. Умный и много знающий. Лощеный и гладковыбритый. И вообще, весь такой мужчина-мужчина… Не молодой уже, но еще и не старый. Для Ирины, которая бессеребряную молодежь никогда и не воспринимала, самое то.

И она так и обалдела. И сразу сдалась без боя. Даже не попытавшись хотя бы сохранить лицо.

Она как сейчас помнит, Звенигоров явился в их дом с какой-то папкой бумаг, а муж только-только отъехал. Разминулись.

Но не разминулись они со своим невыразимым романом.

Началось настоящее помешательство. Ирина вроде бы и понимала, что не должна так поступать. Что это, как минимум, не в ее интересах. Но поделать с собой ничего не могла. Как бабочка летела на свет. Безо всяких предосторожностей. Безо всяких угрызений совести. И без единой мысли в голове. Летела, и все. А там будь что будет. И потом хоть трава не расти.

И так бы и случилось, потому что подошла она уже к той черте, за которой только вой сирен и позорное бездарное разоблачение.

Но тут как нарочно Нехорошев пропал. И первой же ее мыслью было: а не она ли и есть причина такого жуткого пассажа? И уж не Звенигоров ли таким образом устранил своего непобедимого соперника?

Устроив по этому поводу грандиозный скандал, она разругалась с ним в пух и прах. Но тот упорно стоял на своем. Он не при чем. И понятия не имеет, кто похитил ее драгоценного супруга. В общем, отнекивался и пошел в отказ.