Текст книги "Средство от бессмертия"

Глава 12

Конечно, всё могло закончиться гораздо хуже, но не зря за моей спиной стояло такое сильное лобби. Малик задействовал все свои связи и нажал на все рычаги телефонного права, а мой адвокат (по чьей вине я, собственно, и попал в этот переплёт) превзошёл красноречием Цицерона, Кони и Плевако, убеждая следователя не изменять меру пресечения за десяток дней до суда. Поэтому единственным моим неудобством стало общество троих сотрудников полиции, по очереди охранявших меня в больнице. Они наблюдали за мной, а я наблюдал за ними. Я надеялся с их помощью проверить догадку Полозова о тайных пороках Светиного мужа: возможно, кто-то из них своим профессиональным оком сумел бы разглядеть в Иване домашнего насильника и скрытого садиста.

Иван приезжал в клинику почти каждый день и трогательно ухаживал за женой. Я часто видел их в парке на прогулке, и всякий раз Света встречала и провожала меня своим гипнотическим взглядом, отчего моя душа была готова вывернуться наизнанку. Но как ни старался я сам, как ни пробовал невзначай обратить на эту пару внимание троих детективов, Иван не выдал себя ни единым жестом, словом или поступком – так что я в конце концов начал сомневаться: а был ли мальчик?

Тем временем состояние Полозова отличалось от прострации Светланы разве что сохранившейся способностью к речевой деятельности. Нам так и не удалось разгадать тайну его татуировок; каждую ночь возвращались ночные кошмары, где я являлся страдальцу чтобы сбросить его с высоты, а последней каплей, переполнившей эту горькую чашу неудач, стала загубленная адвокатская карьера. Полозов не принимал никаких посетителей; он отказывался видеть даже родную мать и целыми днями сидел, закрывшись в палате, – иными словами, впал в один из семи смертных грехов: в грех уныния, всё ниже сплавляясь по Угрюм-реке в сторону моря Отчаянья.

В тот день я заглянул к нему просто чтобы проведать и хоть как-то поддержать товарища по несчастью. Полозов лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене, не подавая признаков жизни.

– Эх, Евгений Андреевич! Вот и сбылось то, что ты наворожил себе в своих снах. Вот только мне перед тобой не в чем повиниться. Я тебя никуда не сталкивал, наоборот, пытался удержать, как мог. У меня в этом деле свой личный интерес – скоро суд, а адвокатов, как коней, на переправе не меняют.

– Твоя правда, Олег Николаевич! – отозвался Полозов. – Насчёт суда не волнуйся – найдём мне замену. Чтобы твоё дело проиграть, надо нарочно постараться. Ты лучше скажи: мне-то как дальше жить? А главное, на что?

– Ты знаешь, я и сам недавно задавался таким же вопросом. Мне бы твои печали, да ещё бы твои годы!.. Правда, мне не нужно думать о том, на что жить, когда закончатся сбережения. Наоборот, как бы мне до конца дней не пришлось кормиться за казённый счёт.

– Предлагаешь махнуть, не глядя?

– Типун тебе на язык!

– Да уж, сказал, не подумав… Хотя… Я бы махнул, если к этому добавить твои сверхспособности – я про умение читать чужие мысли. Я бы тогда не только поднялся – я бы так развернулся!

– Да ладно?! Ты в придачу к моим бедам хочешь ещё и мою шизофрению?

– Я уже сам не знаю, чего хочу, – хоть душу дьяволу закладывай… Помнится, Олег Николаевич, ты как-то говорил, будто у тебя гадалка знакомая есть?

– Ты же сам меня на смех поднял! И про дитя, которое чем бы ни тешилось, лишь бы не вешалось, – это тоже твои слова.

– А вот теперь мне не до смеха. Так прижало, что уже самому впору вешаться. Так что там с твоей гадалкой?

– Да я уже тебе ответил, Евгений Андреевич, давно было наше знакомство, да и далёко отсюда. Она и тогда была в годах, а сейчас её, может, и в живых уже нет. А если и жива – кто знает, в каких полях её искать?

Полозов почесал бровь:

– Ладно, забудем.

– Хотя… Она мне говорила, что у неё кто-то из родственников жил здесь неподалёку, под Питером. А у них и седьмая вода на киселе – тоже своя кровь. Так, может быть, там кого-нибудь посоветуют?

И тогда, просто чтобы убить время и отвлечь Полозова от мрачных мыслей, я рассказал историю моего знакомства с Тамарой.

* * *

Началось всё через месяц или меньше после нашего переезда из Питера в таёжную глухомань. Как-то раз мне пришлось выбраться в районный центр – сейчас уже не вспомню, за какой надобностью, да и не в этом суть. Дело было летом или ранней осенью, ещё исправно ходил по маршруту рейсовый автобус – старенький ржавый ПАЗик возрастом чуть моложе легендарного «Фердинанда». Старик гремел всем своим железным нутром, покрывая за рейс несколько сотен километров по разбитым грунтовым дорогам, но как-то умудрялся доехать до конечной точки и даже иногда попадал в расписание.

А дороги в тех местах были такие, что порой казалось: их враги перед отступлением перепахали танками, потом разбомбили фугасами, да так и оставили в устрашение грядущим поколениям. У меня не было ни малейшего желания гробить подвеску личного авто на этих ухабах и ямах, да и расход топлива на первой и второй передаче получался такой, что его хватило бы для вывода на орбиту ракеты-носителя тяжёлого класса.

Сам уездный городок и городом-то можно было назвать с большой натяжкой: в иной современной многоэтажке народу живёт больше, чем проживало в том «городском поселении», даже с учётом всех «мёртвых душ» – тех, кто давно уехал на заработки в более хлебные места. Но всё в этом мире относительно: в сравнении с нашим захолустьем, то был истинный центр провинциальной цивилизации и светской жизни во всех её проявлениях.

Чтобы закончить почти все намеченные дела, мне хватило и пары часов, и вот уже пришло время собираться назад (обратный автобус ходил всего раз в сутки), но оставалось ещё купить билет на поезд для предстоящей поездки. А железнодорожный вокзал с кассами находился как раз на другом конце городка. Прикинув, что времени хватит, как раз чтобы сходить ногами туда и обратно, я решил рискнуть – и едва не прогадал. В незнакомом месте я умудрился заблудиться, да ещё, как на грех, рядом не оказалось никого, кто подсказал бы дорогу.

Единственной живой душой, к кому я мог обратиться с вопросом, была пожилая цыганка. Невысокого роста, сухонькая, с длинным носом, похожим на птичий клюв, она куда-то спешила по своим делам в нескольких шагах от меня. Немного странно было встретить эту дочь кочевого народа в такой дали от их исторической родины на берегах Индийского океана, однако меня смутило не это. Кто хоть раз пересекался с цыганками на улице, тот меня поймёт: с ними не то что первым заговорить, а просто, проходя мимо, лишний раз глаза поднять нет желания – себе дороже выйдет. Потом ведь не отвяжешься, а ещё, чего доброго, очнёшься наутро без бумажника и фамильного серебра… Но деваться было некуда, и пришлось рискнуть:

– День добрый! Не подскажете, как пройти на вокзал?

На моё удивление, в ответ не последовало ни предложения погадать на счастье, ни слёзной просьбы пожертвовать сбережения на золотые зубы лошадям. Цыганка просто ответила:

– Так пойдём, провожу – мне всё равно по пути.

И мы пошли.

– Сам-то не местный? – спросила меня «аборигенка».

– Да, приезжий я, из Ленинграда.

– Из Ленинграда?! А у меня там сын служил. В Агалатово, знаешь такое?

– Конечно, ещё бы не знать! Я же сам там однажды «партизанил».

(Конечно, я имел в виду не подрывную деятельность в тылу врага, а обычные военные сборы – но цыганка меня поняла.)

– А потом там же работать остался, – продолжила она. – Скоро в гости собирается – вот жду, не дождусь…

Вот так, слово за слово, я и познакомился с Тамарой. А потом каждый заспешил по своим делам – до нашей следующей встречи.

Вторая встреча состоялась через несколько месяцев всё в том же райцентре. В тот раз я был на своих колёсах и заметил Тамару у края тротуара напротив местной лечебницы.

– Добрый день, Тамара! Как ваши дела? Что-то на вас сегодня лица нет…

И это было ещё мягко сказано: лицо на моей знакомой, конечно же, было, но какое-то осунувшееся, землисто-бледного цвета с тёмными кругами вокруг глаз. Видно было, что цыганка едва держится на ногах, не решаясь даже двинуться с места, чтобы не рухнуть там же на землю. Узнав меня, она поспешила посетовать на жизнь:

– Ты знаешь, а я ведь тут в аварию попала на машине, месяц с лишним лечилась в больнице. Сегодня ходила кровь сдавать на анализ и чуть в обморок не упала, когда мне иголку воткнули в вену…

– Сочувствую вам! Так давайте, я хотя бы подвезу вас до дома или куда скажете? А то мало ли что…

Тем и закончилась наша вторая встреча. Третья, но не последняя встреча состоялась ещё через пару месяцев – уже на местном рынке. Теперь Тамара была не одна, а с молодой спутницей – может дочкой, а может невесткой, кто их разберёт? Выглядела моя знакомая вполне благополучно: цветущий вид, бодрая походка, блеск в глазах, румянец на щеках, а в каждой руке – по увесистой сумке с различной снедью.

Мы встретились с нею уже как добрые знакомые – разве что на шею друг другу не бросились. День был погожий, дела никуда не торопили, и мы с Тамарой, как принято говорить, «зацепились языками». Как долго тянулся наш разговор, не берусь сказать, – может полчаса, а может, и час. Юная цыганская дева скромно стояла в стороне, потупив очи долу, и ни разу не возроптала и не попыталась встрять в нашу беседу. Субординация, однако!

И вот мы уже обсудили всё, что можно и уместно было обсудить, – и состояние национальной системы здравоохранения, и судьбу всех близких и дальних родственников от младенцев до дряхлых стариков, и погоду на два сезона вперёд, и урожай грибов, и цены в местных лабазах, – а разговор всё не заканчивался. Оставалось что-то недосказанное, что явно не давало Тамаре покоя.

Кроме исчерпания всех возможных тем для беседы, имелось и ещё одно, вполне житейское обстоятельство: продукты в двух сумках, что стояли в ногах у Тамары (и ещё две таких же стояли при её молодой родственнице), явно не становились свежее, а наоборот, грозили расцвести какой-нибудь не полезной для организма кишечной палочкой.

И вот уже нам пора бы разойтись по всем правилам дипломатического и бытового этикета, да и просто по всем законам здравого смысла, но что-то держит цыганку, какой-то вопрос, или просьба, или невысказанное соображение… Мне пришлось первым раскрыть карты:

– Тамара, вы хотели меня о чём-то спросить? Так спрашивайте, не стесняйтесь!

Легко сказать – не стесняйтесь. Тамара очень стеснялась, колебалась до последней секунды, переминалась с ноги на ногу, пару раз оглянулась на свою спутницу и наконец решилась:

– Слушай! – сказала она вкрадчиво, взяв меня за рукав. – Ты, как я вижу, человек хороший… Ты уж дай мне, пожалуйста, какую-нибудь копеечку – просто детям на хлебушек…

Вот как они это делают?

* * *

Пока я вёл свой рассказ, мне казалось, что Полозов совсем меня не слушает, и напрасно казалось: как-никак, он был профессионалом своего дела и цепко запомнил все подробности, имена и явки.

– Агалатово, я правило услышал? Так ведь это недалеко отсюда. Может, попробуем её разыскать – всё-таки фигура приметная, а в жизни чего не бывает? Да и тебе, Олег Николаевич, приятно будет: хоть одна живая душа зайдёт тебя проведать.

Невероятно, но Полозову всего за пару часов удалось через свои связи разыскать мою старинную знакомую. Тамара ещё лет пятнадцать тому назад переехала к сыну: тот осел под Ленинградом после службы в армии и обзавёлся собственной семьёй.

Дело было за малым – получить разрешение главврача на посещение клиники гадалкой и её свитой. Когда я изложил свою экстравагантную просьбу, Малик сначала посмотрел на меня поверх очков, а потом долго молчал, словно напрочь забыл русский язык, который так прилежно изучал последние три десятка лет.

– Ты уж будь добр, ответь что-нибудь, да или нет, – не выдержал я. – Дело-то простое, над чем тут думать?

– Да я вот сейчас прикидываю, – ответил наконец Малик, – отменить тебе антипсихотики или, наоборот, увеличить дозу?

– Кончай глумиться над больным человеком!

– Ты знаешь, я после двух десятков лет практики думал, что уже вряд ли чему-нибудь удивлюсь. А с тобой что ни день – то новое открытие.

– Так я не за себя хлопочу, а за Полозова. Не отбирай последнюю надежду у пациента!

– Ты сам-то себя сейчас слышишь? Я даже не говорю, что затея бредовая. А если они что-нибудь сопрут здесь?

– Фу, Малик! Уж от кого, а от тебя я не ждал подобных предрассудков!

– Хорошо, пусть приходят! Вы только с ними не пейте. И без них тоже.

– Да мы и не собирались. Ладно, спасибо тебе! Пойду, не буду отвлекать от работы.

Я уже шёл по коридору, когда Малик крикнул мне вслед:

– И только чтоб медведя с собой не приводили!

Примечание:

1. Марк Туллий Цицерон (106 до н. э. – 43 н. э.), Фёдор Никифорович Плевако (1842–1909), Анатолий Фёдорович Кони (1844–1927) – знаменитые адвокаты, прославившиеся своим красноречием.

Глава 13

Правду говорят: порой не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Как смог бы я три десятка лет назад угадать наперёд, что пожертвованная цыганке копеечка обернётся подобным фестивалем? Конечно, я понимал, что Тамара уже в годах и, скорее всего, приедет не одна, а с кем-то из молодых родственников. Но когда с утра у ворот клиники собрался настоящий цыганский табор – человек сорок, не меньше, я только рот раскрыл от изумления. Что уж говорить об остальных пациентах, медиках и иже с ними, кто не был в курсе наших с Полозовым планов на ворожбу?

Конечно, всё обошлось без «изодранных шатров», плясок у костра и учёных медведей на цепи, однако зрелище получилось весьма впечатляющим, и почти вся «безумная больница» собралась поглазеть на моих гостей, а Полозов воочию убедился в том, что к нему приехала не какая-нибудь профурсетка из погорелого театра, а многоуважаемая и сведущая в своём деле сивилла, можно сказать, высокого ранга специалист. (И всё-таки, как много в любом, даже таком странном деле могут значить антураж и умение пустить пыль в глаза!)

Несмотря на наше мимолётное знакомство, Тамара меня не забыла. И дело было не в той «копеечке на хлебушек детям»: с годами я понял, что принял участие в каком-то необычном обряде, особом ритуале общения её народа, – это всё равно что потереться носами у маори или показать друг другу язык у тибетцев.

Тамара с тех пор мало изменилась – только её черные с проседью волосы стали совсем седыми, и прибавилось морщин на лице. Я не мог похвастаться тем же: как правильно заметил Малик, годы берут своё. Однако цыганка сразу же узнала меня среди пациентов клиники. С минуту она всматривалась в толпу через решётку ограды, приложив к лицу сложенную козырьком ладонь, а потом радостно помахала мне рукой.

Встретив старую цыганку, я испытал щемящее чувство тоски по молодости, по прежней жизни, полной нелёгких забот, но всё же такой простой и счастливой. Тамара что-то говорила мне о семье – о детях, внуках и правнуках. Правда, пока мы поднимались по лестнице и шли по коридору, ей не хватило времени чтобы просто перечислить по именам своё потомство по прямой линии. А мне нечем было похвалиться, и в ответ на вопрос, как случилось, что я оказался в больнице, да ещё под присмотром полиции, я сперва отшутился: дескать, настоящая гадалка и так всё прочтёт по картам, – и про дальнюю дорогу, и про казённый дом.

Но потом мне всё-таки пришлось остановиться чтобы поведать о скорбных событиях последнего года жизни. Тамара была потрясена: цыганка застыла напротив с таким видом, как если бы она, идя знакомой с детства дорогой в российской глубинке, неожиданно упёрлась в подножие Китайской стены. Она как-то видела меня вместе с Лизой и чуть не до слёз умилилась нашим идиллическим отношениям. И теперь старая гадалка растерянно смотрела то на меня, то сквозь меня, словно ища какую-то точку опоры в окружавшем нас воздушном пространстве.

– Ладно, Тамара, – наконец сказал я ей, – что сделано, того уже не изменить. Лиза умирала у меня на руках, сильно мучалась. Что мне ещё оставалось – просто обнять её и плакать? Или бежать куда глаза глядят? Она сама меня об этом молила – не словами молила, а взглядом. Попросить она не смогла бы – не потому, что боялась смерти, а потому, что знала, как тяжко мне будет принять на себя такой грех. И поверьте, мне это решение нелегко далось – я потом буквально умом тронулся от горя, потерял память – потому и лежу здесь. Но я сделал то, что должен был сделать. Больше скажу: если бы мне довелось это пережить ещё раз, я сделал бы то же самое.

Тамара потрясла головой, подняла руки к вискам, потом прошла несколько шагов по коридору.

– Не знаю, что и сказать тебе… Старая я стала совсем, в глазах всё плывёт и двоится… Выходит, ты свою жену дважды похоронил?

– Да, и в прямом, и в переносном смысле слова, – ответил я, имея в виду эксгумацию тела. – И давайте больше не будем об этом. Тяжело мне такое вспоминать, рана в душе вряд ли когда-нибудь заживёт.

– Ну, пойдём тогда к твоему другу. Он меня ждёт, а за тебя твою судьбу теперь другие люди решают.

Полозов отнёсся к гаданию весьма серьёзно и не поскупился на аванс.

– На чём гадать будем? На картах, на ножах, на монетах? – спросил он Тамару. – Мне всё равно, лишь бы знать наверняка: будет мне счастье в жизни или нет?

Тамара взяла его за руку, и они оба вздрогнули, когда между ними проскочила искра. Полозов на мгновение оторопел, но быстро вспомнил школьные уроки физики: на плечах у цыганки была накинута цветастая шерстяная шаль, на шее висели янтарные бусы, а сам он был одет в спортивный костюм из смесовой ткани, – идеальный приёмник для электростатического разряда. Мой адвокат отвернулся в сторону, едва сдержав улыбку: долгожданная мистерия за долю секунды обернулась фарсом.

При виде этой сцены я вдруг расхохотался почти до слёз. Полозов и Тамара повернулись ко мне с недоумением на лицах, не понимая причин моей истерики, – а я всего лишь представил себе, как на его месте, готовясь к сеансу ворожбы, надеваю резиновые боты и встаю ногами на диэлектрический коврик.

Но не зря в жилах гадалки текла кровь фараонова племени: делать хорошую мину при плохой игре было едва ли не самым скромным из её умений. Она улыбнулась Полозову в ответ – причём улыбнулась одними глазами – и спросила своим хрипловатым голосом:

– А ты какого счастья для себя хочешь?

Полозов ответил Тамаре таким тоном, словно читал перед классом сочинение на тему «Кем я хочу стать, когда вырасту»:

– Хочу достойной работы, известности, положения в обществе, денег, здоровья… Да просто выспаться хочу нормально хоть одну ночь! – последнюю фразу Полозов произнёс уже без прежнего пафоса, зато искренне, что называется, от души.

Тамара с пониманием кивнула.

– Всё у тебя будет, бриллиантовый ты мой, стоит только самому захотеть: и здоровье, и богатство, и власть, и слава на весь мир… А вот счастья не будет.

Полозов в ответ только усмехнулся. Улыбка сбежала с его лица, когда цыганка продолжила гадание:

– Вижу я на тебе какую-то печать, какие-то знаки, которых ты сам пока не понимаешь. И всё у тебя будет, чего только не пожелаешь. Но сперва тебе придётся человека убить.

Полозов невольно потянулся рукой за ухо, потом посмотрел на меня с немым вопросом, сделав большие глаза, – а я в ответ только развёл руками, давая понять, что ничего не говорил Тамаре о его татуировках.

– Подождите, вы сказали, что я должен буду человека убить?! Кого именно, какого человека?

– Хорошего человека. Потому что сам ты человек нехороший, дурной. Вижу я, что есть в тебе большая боль, большая беда тебя ждёт.

– Да с чего вы так решили?!

Но цыганка остановила его жестом:

– Тебе я всё сказала.

Потом Тамара развернулась ко мне, а Полозов украдкой вытер об одежду руку, за которую его брала гадалка.

– А теперь, Олег, если хочешь, я тебе погадаю, – предложила Тамара.

– Да я особо не горю желанием… Но если хочется…

Я надеялся хоть как-то сгладить впечатление от её шокирующего предсказания и протянул Тамаре правую руку, но цыганка, видимо, не рискнула повторить недавний опыт с электричеством, а просто посмотрела мне в глаза так, словно хотела навеки запечатлеть в памяти узор, вытканный на их радужной оболочке. А потом широко улыбнулась:

– А тебе будет счастье, дорогой! Много счастья ждёт тебя в жизни! И жизнь твоя будет долгой и весёлой. Потому что человек ты добрый и хороший!

– Потрясающе! Невероятно! Умопомрачительно! – не сдержался Полозов. – Хорошо ещё, Олег Николаевич, что вы не есть тот самый добрый и весёлый человек, кого я должен буду принести в жертву моей карьере. …А вы уже успели поведать своей уважаемой знакомой о том, почему вас здесь содержат?

Я ответил утвердительным кивком.

– И что на это скажете? – спросил Полозов Тамару.

– А что сказать? Он ведь её из жалости убил, а не по злобе и не из корысти. Да и какая у него могла быть корысть?

– Да хотя бы та же квартира…

Я резко повернулся к Полозову и едва сдержался чтобы его не ударить. Заметив это, он поспешил извиниться:

– Прости, Олег Николаевич, прости Христа ради! Издержки профессии.

* * *

Когда гадалка вернулась к своему табору и кортеж автомобилей пустился в обратный путь, мы с Полозовым долго не могли прийти в себя после услышанного.

– Похоже, зря мы во всё это ввязались, Евгений Андреевич, – сказал я Полозову на вечерней прогулке. – По правде сказать, мне и твоих денег жалко, и твоих нервов.

– Согласен, полный абсурд, – ответил Полозов. – А может, старушка просто из ума выжила?

– Скорее всего, так оно и есть – по-другому её слова не объяснить. Я не вижу в них даже намёка на самую хромую и убогую логику.

– Вот-вот! А мы с тобой из-за этого едва не подрались. Ну куда это годится?

– Ладно, пойдём-ка лучше по палатам, а то что-то погода портится.