Текст книги "Сказки вечного папоротника"

Глава тринадцатая, застольная

Быстро натягивая лёгкие брюки и блузку, Лида слышала, как Андрей здоровается с Анной Степановной, как та что-то говорит в ответ, поэтому особо приукрашиваться не стала. Несколько взмахов щёткой по непокорным медным волосам, последний взгляд в зеркало – и вот она уже в столовой.

– Привет, Андрюшик! – старый друг выглядел отлично. На берегу Лида особо не присматривалась, но тут солидная фигура, занимающая довольно много места, невольно привлекала взгляд. Не Аполлон, конечно, но и не грузный пузан, а весьма представительный мужчина средних лет, очень даже симпатичный. Гладко выбритое лицо было совсем молодым, густые волосы без седины, серые глаза смотрят на неё в упор озорно и приветливо:

– Ты не изменилась, всё такая же! – Лиде приятно было это слышать. – И не выросла совсем.

– Зато ты у нас вон какой! Садись уж лучше, а то места много занимаешь.

Андрей послушно сел, стул под ним скрипнул жалостно, и хозяйки захихикали:

– Тебе надо сразу два выделить, крупногабаритный ты наш! Сколько же ты калорий потребляешь?

Отвечать Андрею не пришлось: в столовую одновременно вошли Галка с Вадимом и Катюша. Катя тоже не стала наряжаться, выбрала спортивное платьице с кармашками, достаточно скромное. Личико почти без косметики, совсем юное, светлые кудри заплетены в косу – милая школьница. «Что бы это значило?» – хмыкнула Лида, но тут же отвлеклась на вновь прибывших. «Вот это да!» Принарядившаяся Галинка была чудо как хороша. Лёгкий летний костюмчик с прямой юбочкой, высоко открывающей смуглые ножки, весёлого бирюзового оттенка, очень ей шёл. Пиджачок с глубоким вырезом и крупными перламутровыми пуговицами облегал грудь и подчёркивал талию. Высоко заколотые волосы и нитка жемчуга делали шейку длиннее, серебристые босоножки на высоких каблучках прибавили роста и стройности. Прелестная девушка, нежная и скромная, как полевой колокольчик, порозовев от обычного смущения, представила своего спутника. Лида только ахала про себя. Конечно, Галка заслужила, и судьба распорядилась по справедливости, но Катеринины метания тётушке сразу стали понятны. Племянница считала всех особей противоположного пола своими поклонниками, а тут такая незадача! Однако Катюша вела себя безукоризненно, глазки потупила, пылающих взоров на «прекрасного юношу» не бросала, и успокоившаяся Лида, последний раз оглядев стол, попросила всех рассаживаться.

Каждому кавалеру предназначалось по две дамы, Лида оказалась рядом с Вадимом и Галинкой. Андрей между Катюшей и Анной Степановной – напротив. Поначалу-то вся пёстрая компания уделяла внимание в основном еде. Отсутствием аппетита никто не страдал, всё на столе выглядело заманчиво и вкусно, главное блюдо – огромная сковорода жареных грибов – имело грандиозный успех. После этого разговор долго вертелся вокруг всех славных представителей этого шляпочного племени, а добытчица Катюша принимала благодарности за доставленное удовольствие.

Лида разговорилась с Вадимом о его заботах, о детях, о том, что сельские детишки многого лишены, а среди них есть такие умницы! Неожиданно для себя обнаружила, насколько он интересен, и невольно посочувствовала Кате. Не просто видный мужик, а интересный человек, с ним действительно можно было разговаривать, общаться, затрагивать любые темы. Достойный экземпляр! Вымирающий вид – настоящий мужчина. Такие действительно редко встречаются: с особой энергетикой, надёжностью, силой. Катюшка держалась молодцом, болтала с Галинкой об общих знакомых, шутила с бабушкой, втягивала в общение Андрея, который бросал на увлёкшуюся Лиду многозначительные взгляды.

Мудрая Анна Степановна видела всех насквозь. Галка и Вадим, даже не глядя друг на друга, были вместе, уже невозможно было представить Галинку с кем-то другим. Борющаяся с собой и побеждающая себя в этом поединке Катюша, хоть и справляется, но всё равно хочет иного… Ничего, переживёт! Андрею хочется, чтобы Лида переключилась на него, а та, только-только становясь прежней, как будто ничего не замечает. Видеть дочь оживлённой и общительной стало для Анны Степановны лучшим подарком. Она боялась, что Лида так и будет грустить и замыкаться, а когда та позвонила и сказала, что едет в отпуск и займёт прежнюю комнату, безмерно обрадовалась. Потеряв Сергея, Лида не только не ночевала там, но даже не заглядывала, а сейчас, похоже, дочь отпускала свою печаль и возвращалась к жизни. Сама Анна Степановна овдовела тоже достаточно молодой, но ведь пережила и выправилась. Правда, мужчины для неё перестали существовать, но для Лиды мать очень желала женского счастья, да и Андрей ей нравился. Она не могла сдерживать радостной улыбки, глядя на присутствующих. Очаровательные девчонки, красивые, весёлые, и молодые, симпатичные мужчины, коих давно не видно было в старом доме – всё это было таким счастьем для Анны Степановны, та́к она в душе ликовала, что хотела, чтоб этот ужин не заканчивался!

Но силы гостей были не бесконечны. В борьбе с чревоугодием победило чревоугодие. Отяжелевшие от вкусной еды собеседники уже и разговаривать стали вяло. Андрей, похлопывая себя по животу, заявил:

– Говорят, ужин надо заканчивать танцами. Может, оно и так для пользы и стройности, но после этого ужина я не только плясать, но и петь не смогу. И как домой дойду – не знаю, пузо ногам мешает!

– Ночевать всё равно не оставим! – хихикнула Лида. – Мы девушки скромные, боязливые, так что и не надейся.

Ужин закончился чаепитием. Разумеется, Лида предложила сварить кофе, но все ответили отказом, и она сама, подчиняясь большинству, принялась за чай. Чаёвничали долго, блестящий самовар пыхтел и был готов напоить до отвала всех желающих. Гости откланялись ближе к полуночи, провожала их Лида. Простившись с Галкой и Вадимом, задержалась на крылечке с Андреем. Всё прекрасно понимая, говорила о чём-то нейтральном, не давая ни себе, ни ему перейти к определённым отношениям. Но в щёчку на прощание поцеловала, якобы по-дружески. Андрей ушёл, а Лида ещё покурила на крылечке, задумчиво глядя на звёзды. Удавшийся ужин, мужчина, на которого впервые за много лет она глянула как на мужчину, повеселевшая и помолодевшая мама, счастливая Галка, умница Вадим – столько хорошего! И ей было хорошо и на удивление спокойно. Давно не было так хорошо, молодец она, что придумала этот отпуск!

Пока Лида сидела и мечтала, пожилая и юная хозяйки навели в четыре руки порядок в столовой и на кухне. Вроде и недолго провожалась, а обнаружила родственниц уже в халатах и позёвывающих:

– Какие вы у меня шустрые, девочки! – похвалила их Лида. – Хоть куда, и хоть кому девчонки. И мне не пришлось ничего делать, повезло, так повезло. Ну что, по кроваткам?

– Конечно, по кроваткам, – отозвалась сонная Катюша. – Такой день выпал длинный, мне кажется, утро было давным-давно.

– Отдых мы заслужили, – поддакнула Анна Степановна, – вон как сегодня трудились и банкетились. Так что с чистой совестью к Морфею. Вы и утром не дёргайтесь, спите, сколь душе угодно, раз у вас каникулы.

Глава четырнадцатая, ночная печальная

Обменявшись пожеланиями спокойной ночи, три хозяйки наконец-то разошлись по комнатам. «Права Катерина! День нынче длинный-длинный». Лида всё медлила, как-то ей будет спаться? Приняв решение вернуться в прежние свои апартаменты, она всё равно до конца не была уверена в правильности этого решения. Много-много лет веранда принимала их вдвоём с Сергеем, а каково будет одной?

Пристраивая и отделывая эту светлую, огромную, просторную веранду, отец создавал гнездо для себя и жены, тогда ещё совсем молодой и любимой Аннушки. Комната получилась солнечной даже в хмурые дни. Живое дерево в отделке, весёлые занавески на окнах, а сами окна занимают три стены. И маленькая печечка тут была, холодными осенними ночами здо́рово согревала и позволяла жить в этой вроде летней комнате аж до ноября.

Кровать, широченная, самодельная, с резной спинкой, точёными столбиками для полога, придавала комнате вид настоящего любовного гнезда. Да так оно и было. Лида никогда об этом не думала, но ведь спавшие здесь когда-то родители не только спали. А они с Серёжкой? С той первой ночи, когда она привезла Сергея к матери просить «руки, ноги и всех прочих частей тела», устроила здесь ночевать, а потом воровато прокралась к нему под бочок, могучая кровать не раз подвергалась испытаниям на прочность.

Мама после кончины отца ночевать здесь перестала, и Лида теперь отлично понимала, почему. Зато молоденькая Лида заняла территорию. На широких подоконниках хватало места всем её книжкам, горластый магнитофон мог орать, сколько угодно, не мешая никому, толпа друзей-подружек размещалась свободно. Так эта Лидина веранда и была Лидиной. Надю с мужем она сюда не пустила, располагалась на громадной кровати одна, нимало не смущаясь. И как здорово было разделять это ложе с Серёжкой!

Серёжка, Серёжка… Думать о нём было нельзя, не думать – невозможно. Судьба – она всякая и бывает до ужаса несправедлива. Сейчас Лида уже меньше роптала на эту самую судьбу. Да, она лишила её счастья, но ведь дала же пятнадцать таких счастливых лет!

Поначалу Лида своего сокурсника почти не замечала. Заводила разные романчики, на выходные уезжала домой, чаще всего с верным другом Андреем, училась, развлекалась и на спокойного увальня в очках и с вечными конспектами под мышкой внимания не обращала. Но как-то попалась интересная нерешаемая задача, пришлось обратиться за помощью к самой светлой на курсе голове. Голова помогла, и отчего-то получилось так, что Лида разглядела и обладателя этой самой головы. Разглядела и поняла – это он, её и только её сказочный принц, спрятавшийся за своими книжками, тетрадками, стёклами очков.

Принц ни на что и ни на кого внимания не обращал, словно жил на планете, где люди беспо́лы. Лидой он интересовался лишь тогда, когда она обсуждала с ним какие-нибудь формулы. Как-то засиделись допоздна в аудитории, рождая в спорах истину, и Лида решила – пора. Пока от такого дождёшься проявления чувств, в старых девах зачахнешь. Поехала провожать избранника. Тряслись в автобусе, продолжая научную беседу, шагали к дому, и только возле собственного подъезда кавалер, наконец, спохватился:

– А почему ты меня провожаешь? Ведь юношам положено это делать, не девушкам.

– Ага, увидел во мне девушку! – смеясь, Лида повернулась к подъездному фонарю. – Смотри внимательно.

– Смотрю! – снял очки, взял Лидины руки в свои, притянул к себе. – Вижу! Девушка! Моя девушка!

– Твоя! И никуда теперь не денешься!

Потом-то Сергей утверждал, что первым заметил Лиду, просто изучал получше, но она была уверена, что сама определила свою и его судьбу. Тусклый фонарь у подъезда позволил прозреть, и с того вечера начались пятнадцать лет Лидиного женского счастья. Доучились, поженились, родили девочек, всё могли и всё успевали, и через пять, и через десять лет любили друг друга, как в медовый месяц. А ведь могло ничего и не быть, она бы не увидела, он не разглядел. Думая о том, что могла не увидеть, не понять, что Сергей – лучший из мужчин, Лида судьбу постоянно благодарила; за то, что отняла его – проклинала.

Они были совсем разные. Сова Лида до полуночи пила кофе, чем-то занималась, а утром была злющая и ненавидящая белый свет. Серёжка засыпал, как выключался, не позже десяти, а в шесть утра мог работать, завтракать, делать что угодно. Лида всегда разговаривала громко, хохотала во весь голос, могла быть резкой и непримиримой. Сергей мягко улыбался, голоса никогда не повышал, предпочитал компромиссные решения.

Когда их благосостояние позволило каждому завести по кабинету и машине, люди, не знакомые с ними, ни за что бы не догадались, что кому принадлежит. В кабинете Сергея зеленели всякие пальмы и фикусы, романтические пейзажи украшали стены, на столе блестели какие-то канцелярские безделушки, фотографии Лиды и дочек красовались в нарядных рамках.

А у Лиды стол был пустынный, кабинет выглядел строго и аскетично, никакого баловства на рабочем месте. Небольшая Лида водила здоровенный джип, обожала скорость, слушала шансон и рок. К тому же курила, из алкоголя предпочитала водку, литрами пила кофе. Сергей признавал только классику, ездить предпочитал прямо и не спеша, а лучше на пассажирском сиденье, табак не курил вовсе, пил вино и зелёный чай.

Лида женский пол недолюбливала, хотела родить сыновей, узнав, что будут аж две девочки, расстраивалась и плакала. Серёжка дочкам рад был безумно, ждал их с нетерпением, баловал безудержно с самого рождения.

Они были разные, но это не мешало им любить друг друга горячо и нежно. Начинали скучать, едва расставшись, тайком целовались в кабинете или в машине. Лида могла спокойно жить, не видя маму или дочек неделями, без Сергея через день ей не хватало воздуха, сердце билось медленнее, окружающий мир терял краски. Общее кровообращение, слияние душ – вот что это было.

Конечно, они спорили и ссорились. И по работе возникали разногласия, и так бывали трения. Лида кипела и ругалась, Сергей молчал, хмурился и уходил, но никогда ссора не доживала до утра. Взяв за правило никогда, ни при каких обстоятельствах не спать отдельно, скандальная жена проскальзывала под одеяло, нечаянно (как бы!) касалась ногой ноги, прижималась и… Сплетение рук, слияние тел – и снова они одно целое, и нет никаких размолвок, и снова любовь и нежность – победительницы.

Как здорово было быть по-настоящему замужем, за мужем, который был всем для неё. А может, это плохо? Не будь чувства такими сильными, не будь любовь такой всеобъемлющей, боль утраты тоже не была бы такой невыносимой, такой горькой. Три года живёт Лида с этой болью, привыкает и не может привыкнуть к одиночеству, скрывает ото всех тоску, но от себя не скроешься.

Лидин светлый мир рухнул в одночасье. И так глупо и жестоко! Серёжкина машина забарахлила, её отогнали в сервис, от Лидиного джипа муж отказался категорически и на встречу с заказчиком поехал на автобусе. Автобус угодил в аварию, единственным сильно пострадавшим пассажиром оказался Сергей, тихо скончавшийся до приезда «скорой». Лида чувствовала какое-то смутное беспокойство, безответно звонила на мобильный, думала, занят переговорами и трубку не берёт. На очередной звонок отозвался незнакомый голос:

– Куприянов Сергей Валентинович кем вам приходился?

– Что значит, приходился? Я его жена!

– Вам нужно приехать в морг на опознание.

Память услужливо стёрла те горькие картины. Лида не помнила мужа мёртвым, не помнила похорон, как будто ослепла и оглохла в те дни. Как всё переживали родители и братья мужа, что было с девочками – она тоже не помнила. Они пережили, поддерживая друг друга. Лида никого видеть не хотела. Каждому своё горе – самое горькое, но она потеряла всё, и в первую очередь себя, стала роботом. Первое время закрывалась в комнате, оставалась с бедой наедине и тихо стонала: «Ну за что? Ну зачем?»

Вышла однажды на кухню, поймала испуганные взгляды дочек, поняла – что-то не то. Глянула на себя в зеркало в ванной: чёрные круги вокруг глаз, сами глаза полыхают безумным огнём, щёки ввалились. Не ела, не спала, не думала, только без конца обращалась к Сергею: «Как ты мог меня оставить? Ну что ты наделал?» Ей пытались давать какое-то успокоительное, отключалась ненадолго, но ужас возвращения в реальность, осознание потери были так невыносимы, что она предпочитала не спать вовсе.

Серёжка оставил не только её, он оставил родителей, с которыми они вместе жили, он оставил дочерей. Его старшие братья-близнецы давно проживали отдельно, а младшего старики не отпустили от себя, и теперь Лида одна должна была отвечать за детей, за родителей. Она это понимала, но всё равно с болью постоянно обращалась к мужу: «Что ты наделал, Серый! Что же ты наделал!»

Ради близких собралась, привела в порядок себя внешне, дети больше не пугались. Делала всё, что нужно, на работу вышла такая же подтянутая и энергичная, только улыбка с её лица исчезла. И плакать не могла. Боль жила внутри, закрывалась со временем пластами разнообразных дел и событий, но иногда поднимала эти пласты, вырывалась наверх с такой силой, затапливала всё такой чернотой, и невозможно было загнать эту боль обратно. В такие минуты Лида старалась спрятаться ото всех, курила сигарету за сигаретой, тушила горящие окурки о ладонь, пытаясь болью физической хоть чуть-чуть снять эту безумную, зверскую тоску.

Сейчас приступы эти становились всё реже, но насовсем не проходили, и шрамики на Лидиной ладошке не заживали. Но её сильная натура со многим справилась, периоды относительного спокойствия случались нередко, и она снова стала смеяться и плакать.

Комната, где она собралась ночевать, встретила ласково и приветливо, горечи не вызвала, опасения и страхи были напрасными. Из шкафа, где всегда жили её вещички, ожидая приезда хозяйки, Лида достала старую уютную пижамку, облачилась в неё, и решительно откинула одеяло. И кровать приняла её заботливо, грусти не навеяла, словно шепнула ласково: было хорошо и ещё будет хорошо. Спать захотелось сразу, вдруг, будто сон караулил на подушке, и Лида, устроившись поудобнее, отдалась во власть этого сна.

Глава пятнадцатая, душистая и вкусная

Проснулась Лида с тем же спокойствием в душе, что и засыпала. «Классные каникулы!» – потягиваясь, радовалась она отдыху. В старом доме было тихо, никакого шума и суеты, окружавших Лиду в городе. Она решила полениться, насколько её хватит, а если что и делать, то только руками, а не головой. Бросила взгляд на привезённую с собой книжку – нет, никакого чтива! «И телевизор смотреть не буду, вот. Отдыхать – так отдыхать!»

Лениво выползла на пустую кухню, глянула на часы. Десять. Она уж и не помнила, когда спала так долго. С утра кофе был просто необходим. Первую чашку выпила просто так, с удовольствием вприкуску. Глаза открылись пошире, и ко второй кофейной чашке Лида подошла уже основательно. Нашла топлёное молоко, мамины блинчики, к ним сметану и не спеша, всласть, позавтракала. «Катька, поди, ещё дрыхнет, молодёжь горазда спать. А вот мама куда подевалась?» Как в детстве, отправилась на поиски, периодически окликая:

– Мама! Мама Нюся!

Где же ещё летом хозяйку сыскать, как не в огороде? Там и отыскалась Анна Степановна, да ещё и с Катюшей. Та, усовестившись, выполняла тимуровское обещание: пропалывала кучерявую морковку, пока бабушка рубила крапиву на обед своим Элоизам и Эсмеральдам. Они обе, бодренькие, румяные, посмеялись над растрёпанной утренней Лидой, которая только отмахивалась, всё ещё зевая:

– Это вы у меня королевы полей. А я ленивое дитя прогресса, дочь мегаполиса.

– Ну у тебя и родственники! – засмеялась Катя. – Как ты эти имена выучила?

– Я шибко умная, однако, – отшутилась тётя. – Мам, а чем это так пахнет нежно?

– Липа цветёт, не узнала разве?

– Не-а. Да я ж в июле сто лет не отдыхала, всё по зимам в тропиках.

– Ну у богатых свои причуды, – опять хихикнула из морковки Катя. – А мы вот на Руси знаем, что такое липовый цвет, да, бабуль?

– Знаем, знаем, чаи с него гоняем, хворь выгоняем, – нараспев протянула Анна Степановна. – Вот и тебе заделье, сходи, нащипли корзинку, посушим, домой возьмёшь, и от простуды хорошо, и так вкусно.

– А и правда! У тебя же всегда липовый чай, а я в лавках казённый покупаю, с заморскими добавками. Целый мешок притащу, ещё и приторговывать будем, Катьку за прилавок поставим!

– Обязательно! Так что коль поела, вот тебе ещё дело. Сходи к Варваре, в Малый проулок, отнеси три десятка яиц. У неё дачники на постое. Яйца отдашь, а за Михеихиным двором липу посбираешь. Там ветки низко, щипать удобно. И Варвару порадуешь, и сама погуляешь, и нам польза.

Лида быстренько собралась, маечка, бриджи, весёлые носочки, лёгкие кроссовки – деревня, лето, никаких проблем, не надо ни косметики, ни продумывания костюма.

– Когда вернусь, не знаю, – предупредила она. – Варвара скоро не выпустит, да мало ли кого встречу.

– Гуляй! – беззаботно откликнулась мать. – Ты девочка большая, а у нас по селу ни хищные звери, ни дикие люди не шастают.

– А я похожа на Красную Шапочку? – голову Лиды венчала алая панамка.

– Вылитая! Иди уже, правда, Серого Волка вряд ли встретишь.

Быстро прошагав по своей улице, Лида обогнула здание больницы – и вот он, Малый проулок, всего-то пять домов, край села. Варварин дом – третий, в самом центре. Из окна музыка доносится, во дворе ребятишки в бадминтон играют. Не имея своей семьи, она всегда принимала отдыхающих, чтоб хоть летом не быть одной. Зимами девчонок собирала на посиделки, погадать на Святки, старух зазывала в картишки поиграть, чекушечку раздавить, посплетничать. Называла свою избу клубом и домом отдыха, и всегда рада была любым гостям. С Анной Степановной тётка Варвара дружила с юности и Лиду знала с пелёнок. Грузная фигура показалась на крыльце, загрохотала басом:

– Ёшки-матрёшки, кого я вижу! Лидочек-голубочек, заходи скорей, погляжу хоть на тебя, неуловимая ты наша. Сколь раз приезжала, а я только кибитку твою и успевала заметить!

У Варвары за устрашающей внешностью скрывалось нежнейшее сердце, и Лида мигом была прижата к могучей груди.

– Всё хорошо, моя девочка? – скорее утвердительно произнесла Варвара. Маленькие глазки в пухлых щеках видели Лиду насквозь.

– Хорошо! – согласно кивнула Лида. – В городе всё в порядке, здесь тоже, у меня каникулы, тебя вот вижу.

– Ну, я краса несказанная, отворотясь не наглядишься. Пошли в избу-то.

Лида радостно болтала с шутливой старухой. Варвара принялась потчевать гостью клубникой, весёлые ягоды с зелёными хвостиками красовались в огромном блюде, почти что в тазу, и наполняли весь дом сказочным запахом. Лида не отказалась. Одна ягодка, другая, третья… Кучка хвостиков росла, а Лида в изнеможении откинулась на спинку стула:

– Уф-ф! Лопну сейчас! Что у вас за привычка всё вёдрами подавать? Нет бы, как в городе – в розеточке, по три ягодки!

– То-то в городе вы все такие мелкие! – заколыхалась от смеха Варвара. – А мы вон какие добренные.

Провожая Лиду, просила не забывать, наведываться. Лиде легко было дать обещание, с Варварой она душой отдыхала и знала, что не пройдёт мимо её дома.

А ведь липу-то надо собирать! Михеихин двор был неподалёку. Когда-то здесь был дом бабки Михеихи, приторговывающей самогонкой. Бабки не стало, дом рухнул, а в бывшем дворе, под кронами старых лип, до сих пор уединялись любители выпить. Нынче таковых не наблюдалось, липовые ветви густо были облеплены пушистыми цветками, и Лида быстро наполнила корзинку. Раскрывшиеся цветочки пахли так тонко и нежно, никакой дорогущий синтезированный парфюм не в состоянии повторить этот потрясающий аромат. Сама Лида насквозь пропиталась запахом клубники. Всё это было так здорово, так не похоже на её обычное прокуренное напряжённое состояние, что голова начала сладостно кружиться, и тело стало невесомым.