Текст книги "Наблюдатель. Путешествие"

Наблюдатель
Путешествие
Елена Клепикова

© Елена Клепикова, 2017

ISBN 978-5-4485-0969-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дорога

Самолет сел в районе полудня. Итак, Мадрид. Позади Москва. Впереди девять часов пути до домика подруги. Где-то под Картахеной. С собой дорожная сумка для перелетов, бронь на машину и салфетка. На салфетке маршрут. Тот, что должен привести от аэропорта в Мадриде к домику подруги.

Как же хочется пить. Ага, вот вендинговый автомат. Принимает только наличные и только мелкие. Евро. Счастье, что в кошельке лежит металлическая мелочь, оставшаяся после Египта. В кафе сдачу дали. Долларов мелких не оказалось у них. Вот эти монетки и болтались в кошельке. Скормила их автомату. Получила желанную влагу. Теперь взять машину. Где это, интересно. Спросить. Вот стол информации. Показываю бронь с названием фирмы. Спрашиваю: «где это?». «На улице у четвертого терминала» – отвечают. Содержательный ответ. И где этот четвертый терминал? И где здесь что-то, что не на улице. Тут кругом одна улица. Ладно. Где здесь карта. Ох уж эти попытки людей объяснить друг другу какой-то маршрут. Куча слов, эмоций, деталей и результат – в лучшем случае понимаешь, в какую сторону надо пойти от этого места, чтобы потом спросить кого-то следующего. И получить такой же результат. То ли дело карта. Посмотрел. Запомнил ближайшие действия, сфотографировал. Точно придешь. Обычно я ставлю навигатор в режим «пешком» и вперед. Если точный адрес знаю. Здесь «на улице у четвертого терминала». И как это навигатору объяснить?

Ладно. Прокат нашла. Машинку оформили, денежку с карты сняли. Пошла на парковку. Знакомиться. Нам несколько недель вместе жить. Привет, машинка! Черный маленький фольцваген. Механика. 1.2 литра. Экономичный как зараза. Спешить мне некуда. Если только за штрафами за превышение скорости. Сто тридцать тут разрешенная. Как раз под такую машинку.

Итак, механика. Надо вспомнить как это. Два года на автомате езжу. Разбаловалась. Общий стаж – лет двадцать. Сейчас чуть-чуть и тело вспомнит как с механикой обращаться. Ну, привет! Грузимся. Посмотреть на салфетку! Не-а. Рано. По городу маршрут не нарисован. Только по трассе. Значит до трассы по указателям. Поехали.

Город не вижу совсем. Только указатели и дорога. Выезжать надо быстро. Самый непонятный участок на салфетке в конце, после Картахены. Желательно приехать засветло. Ориентироваться проще будет. Из города выехали. Трасса. Вроде все верно. Буквы на салфетке и на указателях совпадают. Двухполоска непривычно гладкая, ровная, без ям и кочек. Отчетливо это замечаешь только первые сто километров. Быстро мы привыкаем к хорошему. И солнце. Яркое, пронзительное. Как не хватало мне его в Москве! Солнца, которое везде. Снаружи и внутри машины. И на ленте дороги, где его принимаешь за блеск очередной лужи. И притормаживаешь. Влага ведь под колесами. Ан нет! Идеально сухо. Сцепка замечательная. Лужа, она в голове. Привычкой называется. Блестит, значит лужа. Лужа, значит газ сбрось. Мало ли что там. Понесет – берегитесь соседи. Сама удержусь, а вот те что рядом, когда меня таскать начнет. Ох уж эта дурацкая привычка думать о ближнем. Или об автономности. Чтобы избежать общения с этим самым ближним.

Жизнь, она у каждого своя. Человек, говорят, существо социальное, и реализоваться может только во взаимодействии с социумом как таковым, либо с отдельными его представителями. Только вот что тут интересно – в счастье, самых острых его проявлениях, человек один. Даже если его в это время обнимает кто-то. Этот кто-то отдельно. Счастье может быть общим. А люди отдельные. Общее счастье у каждого свое. Своего вкуса, цвета, запаха, драйва, интенсивности. Но, базово, общее. В беде по-разному бывает. Если беда твоя, то человек что рядом, вместе вы, кажется. Кажется так тебе. А если местами поменяться? Беда его. Не твоя. Вы вместе? Да нет, наверное. Он с тобой, или ты с ним. Не вместе, отдельно вы.

В Картахену въехала в полной темноте. Дальше самый замысловатый участок. А я уже безумно устала – с трех утра на ногах, и не видно ничего. Здесь должен быть какой-то проезд через город. Потом свернуть куда-то, почти на проселочную дорогу, в горы. И где это?

Полтора литра воды, купленные в аэропорте, благополучно заканчиваются. Но тут же осталось всего тридцать километров! Дотяну. Главное – понять куда свернуть надо. Карта не помогает совсем. Темно. Кружу по городу. Все. Надо останавливаться. Рассматривать карту и названия улиц вокруг. Иначе я так долго кружить буду. А силенки, надо сказать, заканчиваются.

Остановилась. Включила аварийку. Достала салфетку с картой. Вот уж эта манера, рисовать схемы на том, что найдется под рукой в кафешке. А что там найдется под рукой? Салфетка, конечно. И что ее теперь, перерисовывать куда-то? Лениво. Так и будешь ездить с этой «волшебной салфеткой» или ее фотографией. Полицейские. Откуда они взялись, интересно. Не было же никого, когда останавливалась.

– Добрый вечер, что случилось? – спросил кругленький такой полицейский, когда я открыла окно.

– Заблудилась. Ищу как попасть вот сюда – ответила я, доставая планшет и показывая фото с адресом, написанным по-испански. Полицейский что-то начал быстро говорить мне, указывая на дорогу. По-испански. Это он, как-то, переоценил мои достоинства. Испанский у меня нулевой. Совсем никак. До этого говорили на английском.

– Ой, стоп, по-английски, пожалуйста – сказала я по-русски. Усмехнулась. Молодец я.

– Вы из России? У меня не очень хороший английский. Поезжайте за мной.

Ладушки. За тобой, так за тобой. Как-то совсем уже устала я. Мы выехали из города проселочную дорогу чуть ли не с мусоркой на обочине. Так мне в темноте показалось. Полицейские показали мне «останавливаемся» и прижались к обочине. Я остановилась там, где ехала. Дорога пустая, обочина непонятная, видно плохо. Кругленький полицейский подошел к окну, показал «вперед» и сказал:

– Через горы, километров десять, дальше указатели. А там искать дом. Все понятно?

– Угу, спасибо – кивнула я.

– Хорошо отдохнуть – сказал полицейский.

– Спасибо, и вам удачи – похоже накосячила где-то в английском. Он посмотрел на меня удивленно.

Ладно, поехали. Ох и дорожка это была. В ночи в горах. Не серпантин, но близко к тому. Не узко, но очень темно. Теплая радость разлилась по телу, когда увидела огни жилья. Дорога вышла из гор. Время к полуночи. И где теперь этот дом искать. На улицах никого. Бар какой-то. Горит свет. Внутри никого, но тут явно не закрыто. Закончилась моя вода, пить хочется очень. Значит в бар. За водой и дорогу спросить. Вышла женщина. Чуть моложе меня.

– Что хотите?

– Бутылку воды и, как вот сюда попасть? – показываю ей фото с адресом.

– Вы русская?

– Да.

– Я из Румынии. Вот ваша вода. Ехать так… – она начала рукой показывать мне дорогу. Прямо в баре. Чтоб я понимала, куда она мне показывает.

– Пойдемте на улицу. Там понятнее будет – попросила я.

Вышли на улицу. Она показала дорогу и группу домов. Там должен быть тот, который я ищу. Вроде все понятно. Сказала «спасибо» и поехала. Доехала до домов, что указала мне женщина из бара. И что теперь? Как в этой темноте искать тот, что мой? И почему здесь, на воротах, написано не то, что у меня на фото? Что-то здесь не так. Ночь. На улице никого. И тут вообще, кажется, никого. Сезон закончился. Ага, вот пара с мелкой собачкой. Сюда же идут. В инструкциях по Испании написано, что спрашивать дорогу у прохожих не принято. Дорогу спрашивают у полицейских. И что мне сейчас до того, что что-то не принято. Где я тут тех спасительных полицейских найду?

– Доброй ночи, помогите мне, пожалуйста. Я заблудилась. Где этот дом? – я протянула планшет женщине из пары. Она взяла планшет, посмотрела, отдала мужчине и что-то быстро сказала по-испански. Тот тоже посмотрел.

– Где-то здесь, не знаем где – сказал он и вернул мне планшет. Они пошли дальше. Рядом залаяла большая собака. Загудели ворота. Я метнулась в машину и поехала туда.

В ворота большого дома заезжала машина. У дома стояла молодая женщина и лабрадор. Он и лаял. Радостно. Хозяина дождался. Ворота уже начали закрываться, когда я к ним подошла. Замахала руками. Ворота остановились. На улицу вышел мужчина. Боже, я на ногах уже не держусь. Шатает. Сейчас рухну и усну прямо здесь.

– Что случилось?

– Заблудилась. Вот этот дом ищу – протянула планшет. Привычно уже.

– Это там. Пойдемте покажу – он махнул рукой в ту сторону, откуда я приехала.

– Я на машине.

– Поезжайте туда, мы сейчас придем. Наездился сегодня. Пешком пройдусь.

Села в машину. Это близко. У дома мы (мужчина с молодой женщиной и собакой, и я) оказались одновременно.

– Вот эта группа домов. Ваш здесь.

– Который из них?

– Это внутри надо смотреть. Отпирайте ворота, пойдем.

Открыла ворота кнопкой на брелке из связки ключей. Зашли внутрь. Пошли вдоль кольца домов. «Кажется этот» – сказал мой спаситель – «попробуйте открыть эту дверь». Я попробовала. Получилось. Дверь открылась. Я тихо стала заваливаться внутрь. Как же хочется спать! «Так, держаться, совсем чуть – чуть осталось» – это я себе, любимой. Как загоняла машину, искала тумблеры для включения электричества и открывала вентили на трубах с водой, не помню. Но я это сделала. И даже сумку в дом затащила. И даже пижаму из нее вытащила и на себя надела. А под одеяло залезть сил не хватило уже. Уснула сверху.

И кто сказал что путешествия это отдых?

Рыжая гора

Isla Plana. Так называется место под Картахеной, в которое я, таки, приехала вчера ночью. Утро. Просыпаемся неспешно. Уже и не помню что это значит, просыпаться без обязательств. Без необходимости планировать день, оставляя маленькие резервы на внеплановые события. А может просто не знаю. Хотя, так не бывает. Я же когда-то была «ребенком грудного возраста». Тогда-то мне точно не надо было планировать день. О, как интересно. А груднички, они точно ничего не планируют?

Итого, что тут у нас? Три небольших комнаты, два санузла полной комплектации, огромная гостиная, совмещенная с кухней, стеклянная раздвижная дверь-стена-окно. Куда ведет? Так, стоп. Сначала воды и кофе. Потом исследовать территорию. А воды и не хочется. Влажность тут, похоже, хорошая. Не сушит. Где кофе? Мой в сумке, на дне. Подружка говорила, что запас кофе и всего, что может потребоваться в первый день-два, в домике есть. Что тут у нас в кухонных ящиках? Тут посуда всяка-разна, бокалы, чашки, плошки и ложки с ножами и вилками, тут одноразовая и бумажная фигня, тут макароны, крупы, хлопья и сладости – не хочу. Ага, а вот и то, что ищу. Хороший набор. Поскромничала подружка. Тут припасов на месяц-полтора. Если одной или вдвоем. А в чем кофе сварить? Нашла. Кастрюльки, сковородки и джезва в духовке. Разные мы с подружкой. У меня в духовке только сковородки и противни. Остальное в ящиках. Варим вкусный кофе. Вкусный, утренний, в чужой стране перед стеклянной дверью-стеной. Манит она. Но сначала кофе в чашку. С ней и пойду дальше. За дверь.

Здесь большая веранда и лестница на второй этаж. Что там? Солнце. Открытая площадка с резным бортиком по краям. Как у крепости. Беседка у восточной стены. В беседке скамьи, стол и мангал. И ветер. Хорошо тут дует. Пойду-ка вниз. Ротанговое кресло под лестницей. На солнышко его. И кофе допивать буду здесь, глядя вон на ту гору.

Солнце тоже решило на нее посмотреть. Улыбчиво так. Гора зазолотилась, выбираясь из тени, отогреваясь и проявляясь все отчетливее и отчетливее. Ну и ветер тут, все же. Холодно, если солнышко на тебя не смотрит. А солнышко смотрело. Горя отогревалась, становясь все светлее с макушки. Светло-золотистая макушка и дальше, вниз, перетекание оттенков рыжего, вплоть до глубокой терракоты. Теплая, солнечная, мохнатая, приземистая кора с покатой вершиной.

Хорошо же все. Что ж бередится то так? К гортани просится.

Его звали Борькой. Круглый, мягкий, на кривоватых ногах, подпрыгивающий как подпущенный волейбольный мячик. Рыжий. Точнее, понятно, что рыжий. По мохнатым рукам и волосам на шее и ушах. Сверху абсолютно лысый, почти без щетины на лице. Зато усыпанный крупными, рыжими же, конопушками. Весной к ним еще и веснушки добавлялись. Селфи – явно не его стезя. На фотографиях выглядел ужасно. А в жизни… В жизни он искрился какими-то яркими лучиками и брызгами. Так и переметывался в пространстве короткими, прыгучими перебежками, разбрызгивая вокруг себя эти теплые лучики. Умел ли он сидеть спокойно? Понятия не имею. Все время, пока я его видела, а видела я его шесть лет подряд каждый рабочий день, и, часто, еще и по выходным, он все время двигался. Даже тогда, когда рулил, было ощущение, что не руки с ногами двигаются, а все тело целиком.

Борька сидеть без дела не мог. Устроен так был. Что на работе, что вне. Большой дом, такая же пасека, которая все лето путешествовала по ночам, перемещаясь с одного медоносного места на другое. Не сама путешествовала, конечно. Перевозил он ее на прицепе к машине. В несколько поездок. Большая же пасека. Почему по ночам – понятно. Днем ульи не повезешь – пчелы по своим делам разлетелись. А вечером не может – пока руководство по домам развезет, к себе заедет, то, что жена и дочь сделать не могут (или не должны, на его взгляд) переделает, уже ночь. Вечно строил что-то. То около основного дома, то около резервного, деревенского. Сам строил. Не любил чужих мужиков к своему дому подпускать. Знал котяра цену сметане.

А еще он свадьбы снимал. На камеру. Потом из этого и того, что снимал отдельно, фильмы монтировал. Свадьбы они все одинаковые. А вот то, что отдельно снимал, красивым было. Его часто звали свадьбы снимать. И денежку он на этом зарабатывал приличную. Иначе не связывался.

Иногда мы ездили с ним в областной центр вдвоем. Так редко бывало. Он использовал эту возможность по максимуму – грузил машину чем-то ему нужным, заезжал по дороге в нужные ему места или брал с собой Танюшку. Вот тут должно быть слово «любовница». Грязноватое оно. Аналог не знаю. Девочка-учительница. Чуть старше его дочки. Явно любимая им, окруженная заботой и пониманием, что однажды ее придется отдать замуж за кого-то. И ни при каких условиях афишировать эти отношения нельзя. Даже не жене. Жена, как раз, умница. И грамотный биолог. Знает законы и условия выживания вида. Хорошее сочетание для жены. В Танюшке дело. Каким-то он будет, этот ее муж. Не давать же ему повод для вечных попреков.

А еще мы иногда останавливались в одном месте обратной дороги. Перед крутым спуском к реке с лесом на противоположном берегу. Красиво там. Очень. И родник со вкусной водой. Он доставал камеру и снимал. Я брала емкости и спускалась к роднику, за водой. Там только ножками можно. Он дикий совсем, этот родник. Далеко от жилья. Да и знает про него мало кто. Потом шла гулять, ждать Борьку. Потом мы садились и ехали дальше. Он рулил, я смотрела что он наснимал в этот раз. Что-то выделяла. На что-то фыркала. Ему это нужно было. Как раз кусочками из таких съемок и разбавлял одинаковости свадеб.

Однажды мы стали сворачивать с дороги сильно раньше, чем то наше место. Съехали в лес.

– Знаешь, спать я хочу. Три дня кружусь без сна. Не доедем, вырубает. Давай поспим пару часов. Ты тоже вымотанная – попросил Борька. Он и утром говорил, что спать хочет. Просил разговаривать с ним. А я поговорила половину дороги и уснула. И там где ждал меня, совсем немного поспать ему удалось. Быстро в этот раз все свои дела сделала.

– Да я, вроде, ничего. В девять вчера ушла. И утром спала. Давай поменяемся. Я за руль сяду. По дороге не остановят. С мигалками мы. А стационарный пост объеду. Поеду медленно. Как раз пару часов поспишь.

– Да уж. С тобой уснешь. Гоняешь как ненормальная. Так и буду всю дорогу руками за кресло держаться. Как муж только с тобой ездит.

– А вот так и ездит. Руками за кресло держится. Трезвым же он меня за руль не пускает.

Давно это было. Сейчас я езжу почти по правилам. Днем – точно. Не позволяют иного московские дороги. Тогда, действительно, гоняла как хотелось, если сына в машине не было. А хотелось мне драйва, адреналинчику.

– Ладно, спи. Хорошо тут. Пойду грибов соберу. Ножик дай.

Пара там часов прошла или тройка, только когда я вернулась к машине с пакетом грибов, Борька протирал глаза.

– Вовремя ты, садись. Поехали. А то потеряли нас, уже, наверное.

– Я никому не говорила когда закончить должна, да и закончила сильно раньше, чем предполагала.

Не нравился мне Борька. Бледный какой-то. Точнее, конопушки ярче обычного рыжели. Второй раз предлагать поменяться, за руль меня пустить, не стала. Страшно – значит страшно. Поехали.

По осени его дочка писала курсовую в институте. Ее надо было напечатать на компьютере. Компьютера у Борьки не было. Благо в офисе их уже хватало. Не на всех, правда. Как следствие, стояли они не на рабочих столах, а отдельно. Чтобы девчонки могли садиться за них по очереди. Часть компьютеров стояла в отдельном кабинете. В моем. И именно эти компьютеры чаще всего были свободны. Борька привел ко мне дочку, попросил усадить куда-нибудь и дать попечатать. Ну и помочь, если что. Конечно. Не факт, что буду успевать помогать быстро, но иногда подходить смогу. Дочки надолго не хватило. Только на половину текста, кажется. Все бросила и сбежала. Сказала, что рукописный текст сдаст. Тройку-то все равно поставят. Борька допечатывал сам. Вглядываясь в рукописные бумажки неуклюже тыкал в клавиатуру короткими волосатыми пальцами-сардельками. Дочка все-же. Зачем тройка, мало ли для чего диплом понадобиться может. Вот у Танюшки красный, например. Пусть и у дочки хороший будет. Может и не нужен он совсем, но, не красавица, вся в отца, вдруг пригодится.

Годовой отчет этой зимой выдался странный какой-то. Вроде все как всегда – три месяца без выходных и до десяти. В десять приезжали наши водители и в принудительном порядке развозили нас по домам. Девчонки бы и дольше сидели. Чем быстрее доделаем, тем скорее этот чудный режим закончится. Выходные, как минимум, появятся. Просто несколько новеньких пришло. Ответственные, замечательные, старательные, но в годовой сводится все с самого начала года. А их не было тогда, операции не родные, спрашивать надо. И много спрашивать. Переживают, стесняются, сами искать пытаются.

Иринка сидела как раз на основной части. Собственно, по большому счету, именно от нее и зависело, как быстро все закончат. Она это понимала и уезжала последней машиной. И приезжала раньше всех. Дней несколько уже она периодически поглаживала бок и живот. И причитала: «придаточки вы мои, потерпите еще немного. Вот закончим, пойдем к врачу». И пила таблетки какие-то. Потом ее забрала скорая – выпала из кресла на пол и подняться не смогла. Оказался гнойный аппендицит. Вырезали. Прокапали. Через неделю закрыла больничный и вышла. Годовой надо было доделывать.

А Борьку хоронили в феврале. Однажды ночью он всех нас развез, а сам у своего дома воткнул машину носом в сугроб. И умер. Врачи сказали, что сердечко перегрузил. Хоронили его всем офисом. Закрыли все, кроме клиентского зала. Его не закроешь – клиенты там. Клиенты и отчетность – наше все. Хоронили от дома. Там, в доме и прощались, проходя мимо гроба. У гроба сидела Татьяна, жена Борьки. Под одной рукой у нее сутулилась и горько всхлипывала дочка, под другой, заметно уже беременная, Танюшка. Периодически девчонки начинали реветь в голос, прижимаясь друг к другу. Татьяна гладила их обеих и не успокаивала. И ревела вместе с ними. Было о чем. Опору потеряли. Защиту. Все трое.

«Кто заплачет, когда ты умрешь…». Что тебе в этом? Когда плачет человек, он плачет о себе. Ты лишь тот, на ком запустился этот процесс. Плачем мы о себе.

Песня

Какой же тут ветер! Вкусный. Пахнет морем и сухой травой. И холодный, надо надевать куртку. И вниз, к морю. Там, похоже, происходит что-то. Железо лязгает. Подружка говорила, что тут иногда встают рыбаки и выгружают всякую морскую всячину в местные магазинчики. Самую свежую. Пойду, посмотрю на все это. И просто пройдусь.

Когда я спустилась к морю, рыбаки уже выгрузили свои ящики и сели есть в кафешке на пристани. Приятно смотреть как едят основательно проголодавшиеся люди после тяжелой работы. Они именно едят. Аппетитно, жадно. Так едят дети, если им не мешать воспитанием. Кстати, пили они мало, и вино. Я, честно говоря, ожидала увидеть на столе крепкий алкоголь. Ох уж эти российские стереотипы. Если люди собрались где-то вместе большой группой и сели есть, то крепкий алкоголь и вызывающее брезгливость опьянение присутствуют обязательно. Для меня, пьющей очень редко и мало, пытка отрабатывать такие сборища.

А потом они начали петь. Сначала один. Мощный, красивый голос, запел какую-то протяжную песню. Не знаю я испанский. И песню не знаю. Чем-то похоже на «По дону гуляет…». Через какое-то время пели все. Сильных голосов оказалось еще несколько. Они не только не мешали друг другу, но и делали звучание богатым, глубоким. А широкой сама песня была. Остальные просто пели. Как могли. От души, выстраиваясь в звучание основных голосов. Если у кого то из них и не было слуха, а так бывает почти всегда, то это было незаметно. Выделиться такие не пытались. Ох, как хорошо было моим ушкам, улавливающим любую фальшь.

Я сидела с чашкой в пластиковом кресле кафешки на пристани и слушала. Не пела. И не хотелось. Они были вместе, в одном потоке. Тем, что называют командой. А я наблюдателем.

Участником такого действа я тоже бывала. Сильное оно. В офисе отмечалось два праздника – 8 марта и Новый год. Коллектив женский. На три сотни человек-женщин, мужчин было всего человек пятнадцать. Офису он обходился бесплатно. Или условно бесплатно. Устраивали в клиентском зале. Когда ставились столы на триста человек, места в зале уже не оставалось ни для чего. Это был здорово. Как? Вот так. Праздник начинался за долго «до» – каждая из нас придумывала какую вкусность она принесет к общему столу. Потом из этого составлялся список. По нему было видно чего не хватает. И решалось, откуда это взять. Обычно не хватало отварной картошки и какой-нибудь колбасы. То есть, каждый раз считалось, что колбасы не хватает. В результате она вся оставалась не тронутой. Уж очень вкусную еду готовили наши девчонки. Каждая старалась принести то, что у нее получается лучше всего. А картошку и то, что нужно будет подвести в большом количестве, для нарезки салатов, поручали мужчинам. На алкоголь сбрасывались. Немного. Пить у нас было не принято. Не запрещено – не принято. Да и любителей выпить не было как-то. Потом, в день праздника, выбирался кабинет, в котором резали салаты. Самый просторный на текущий момент. Туда приходили те, кто освободился хотя бы минут на пятнадцать. Освободиться старались все. Получалось как получалось. Это целое действо – салаты резать на работе. Уже кусочек праздника. Подмурлыкивать хорошие песни девчонки начинали уже в это время. Так салаты вкуснее получались. Потом, когда заканчивалась работа с клиентами, мужчины ставили столы. А потом эти простенькие столы превращались в невиданную красоту, источавшую умопомрачительные запахи. А потом управляющая обходила все кабинеты и выгоняла из-за рабочих столов тех, кто все еще не мог подняться – работа не закончена. Мы рассаживались. Управляющая говорила короткий, в пару-тройку предложений, поздравительный тост и мы брались вкушать всю эту вкуснотищу, что приготовили девчонки из другого конца зала. Да, тонкость такая была, каждый свою вкусняшку на стол ставил сам. Причем не на тот, за который садился. Ритуал такой был. Есть у меня подозрение, что родился такой ритуал дабы пресечь исконно женское желание тут же начать спрашивать рецепт «того, того, того и вот еще вот этих волшебных помидорчиков». Все рецепты потом. А сейчас праздник! И петь. Ну сколько вкусностей может влезть в женщину? Даже сильно проголодавшуюся? На пару тостов. И девчонки начинали петь.

Ох же и голосяры были у тех, что приезжали с сел. И мощи, и красоты редкой. Естественно и песни были соответствующие. Затягивали они. Через несколько минут пели все триста человек. Пару-тройку песен никому не до чего больше не было дела. Мощный поток. Единение. Забывалось все. И как ругались вчера из-за ошибок в отчетах, и как кто-то что-то кому-то не так или не то сказал. Чистило, вымывало и уносило все это потоком, заданным песней. Потом снова ели что-нибудь, болтали, и снова пели. И не было людей ближе. Этого состояния хватало почти до следующего праздника. Состояния бережности и значимости друг друга. Единения. Это чувствовалось.

Чувствовала, но не ценила, пока не лишилась. В Москву я переехала. Петь вместе было не принято. Иначе корпоративы организовывались. Слушать песни со сцены, танцевать, общаться за столами и около – да сколько угодно. Только работает это иначе. Точеные контакты выстраивает. Точечные контакты позволяют сформировать сеть. С дырками. Полезно для решения многих задач. Особенно предполагающих соревновательность и конкуренцию. Личную. То есть разъединение. Так было девять следующих лет.

А потом мы снова пели. В Москве, на работе, в ночи, после какого-то совершенно жуткого дня. Начали за полчаса, наверное, до полуночи. Вернулся с какого-то совещания вице-президент. Посмотрел на нас троих, сидящих в разных углах огромного оупенспейса, обремененных всевозможными должностными регалиями в относительно рабочее время, а прямо сейчас, тупо рисующих очередные презентации как обычные студенты, и гаркнул: «а ну-ка подъем! Зеленые уже! Вы мне живыми нужны» – и уже тише добавил, «пошли коньячку накатим, что-ли. Там, в холодильнике, есть еда какая-нибудь?». Так как все это происходило прямо у меня над ухом, я метнулась к холодильнику. Там всегда что-нибудь есть. Перекинула это на стол. И фужеры. Мужчины, медленно так, вползли с початой бутылкой коньяка. И правда, зеленые. Главное на себя сейчас не смотреть. Вряд-ли я лучше выгляжу, даже под слоем косметики. «Накатим коньячку» было скорее символическим. Не пилось. Меня, так почти сразу, заваливать стало. Одно дело, когда собрался и точно знаешь, что вот это надо сделать. И другое, когда, вроде все, сосредоточенность не нужна. Тут же вся усталость наружу выходит. Есть тоже ничего не стали. Но… наш провокатор запел. «Ой ты степь широкая…». Я не знала, что он поет. Что поют, и хорошо, двое других – знала. А про него – нет. Полночь, пустое огромное здание, десятый этаж, высоченные потолки. Квадратов двести без перегородок. Они заполнили роскошными голосищами все это пространство. Я им подпевала. Когда поют мужчины, женщинам лучше помолчать. А не молчалось. Песня затягивала и формировала тот самый поток, что и девять лет назад. Потом было еще несколько песен. Не много. Во втором часу мы разъехались. Потом были выходные. Понедельника я ждала. Было просто интересно, а не придумала ли я тогда, давно, что возникает этот эффект единения. По очистке и вымыванию накопившихся недомолвок вопросов не было – это сработало сразу, прямо там, ночью. А вот вторая часть, когда возникает бережность и значимость, никак не привязанная к регалиям. В понедельник поняла – и это сработало.

Это, наверное, к вопросу, как управлять отношениями в команде – а петь вместе. Привольные песни. Народные, либо близкие к ним. Важное в них что-то прошито. Объединяющее.