Текст книги "Тибетские закаты. В поисках тонкого сознания"

Глава четвертая

Февраль 2019,

Билакуппе, штат Карнатака (юг Индии).

Сентябрь 2019,

Москва – Санкт-Петербург, Россия

«Я родился в 1985 году в маленькой деревне в Тибете. Вы никогда о ней не слышали. Я не знаю точно дату своего рождения. Моя мама была необразованной женщиной и помнила только год, а сам я уже добавил число и месяц – 12 декабря. Почему выбрал именно декабрь? Мама рассказывала, что, когда я родился, лежал снег…»

«Мне хотелось стать монахом уже с шести-семи лет. Очень нравились монашеские одежды, хотелось их носить. Неподалеку от деревни, где я родился, был монастырь, и я мог наблюдать за жизнью монахов. И мне казалось, что это жизнь интересная и счастливая».

«Решение о том, что мне нужно идти в Индию и поступить здесь в монастырь, принял отец. Потому что в Тибете не было возможностей для обучения. Отец довел меня до границы, и мы расстались, дальше я шел сам…»

Мы расположились в просторном светлом, оснащенном всеми современными атрибутами конференц-зале библиотеки монастыря Таши Лхунпо и потеряли счет времени, слушая одну за другой похожие истории молодых монахов, пришедших на собеседование. Кого-то отправили в этот дальний и нелегкий путь через горы родители, кто-то, будучи уже зрелым подростком (в двенадцать-то лет!), решил уйти из Тибета в Индию сам. Иногда – в компании нескольких друзей, без проводников, без запасов еды, в одних кроссовках…

Почему? Ответы тоже были примерно одни и те же, включающие, как правило, три составляющих: уйти из Китая, увидеть Далай-ламу, и – получить образование.

Слушая эти истории, многие из нас забыли о том, что мы, по сути, являемся приемной комиссией и проводим отборочные испытания в будущую группу монахов-исследователей, наших ассистентов, а со временем – и полноценных участников программы изучения тукдама. Многие, но не Проф, которого не очень интересовала вся эта «лирика», зато очень беспокоил тот факт, что монахи плохо представляют себе, как устроен человеческий мозг.

– Я уже три года посещаю в монастыре занятия по научным дисциплинам – физике, биологии и нейронаукам. Нейронауки мне нравятся больше всего. Конечно, это очень сложно, но я подумал: то, что наиболее сложно, – наиболее ценно, поэтому сфокусировался на них. В нашей буддийской философии мы тоже изучаем вопросы, связанные с сознанием, и мне показалось, что здесь есть какое-то соответствие, – совсем юный монах был очень взволнован.

Святослав оживился:

– А чем занимается нейронаука?

– Нейронаука говорит о том, что все, что мы видим, слышим и понимаем, связано с нервными клетками. А мы, буддисты, считаем, что все это связано с сознанием. Получается, что это две разные стороны одного и того же: с одной стороны – нейроны, с другой – сознание.

Проф задумался и решил зайти с другой стороны:

– Что вы будете делать в лаборатории? Как представляете себе исследовательскую работу?

– Мы будем использовать оборудование, чтобы узнать, что происходит в нашем сознании во время медитации.

Юлия Жиронкина пыталась сгладить жесткость, привычную для западного экзаменатора, которую наши студенты зачастую принимали как должное. Жестами и улыбкой она подбадривала монаха, поощряя каждый ответ. Глядя на нее, Проф тоже попытался улыбнуться, но его улыбка получилась натянутой – видно было, что он не удовлетворен.

Молодого монаха сменил более старший его товарищ, который представился на западный манер – «Тони» – и сообщил, что после прихода из Тибета до поступления в монастырь учился в индийской школе, а сейчас преподает в научном центре монастыря и также является переводчиком научной терминологии.

Проф решил сразу взять быка за рога:

– Что такое нейрон?

– Нейроны передают информацию в мозге. Это их основное свойство…

Не услышав желаемого, Проф перебил монаха:

– Основное свойство – спонтанная импульсация.

Тони, сначала казавшийся уверенным и спокойным, тоже начал нервничать, хотя видно было, что он знает больше других кандидатов. Он попытался сделать еще одну попытку, объясняя, что такое нейрон, но так и не сказал ожидаемого от него ключевого определения: «клетка мозга и нервной системы».

Диалог получался трудным, Проф то и дело перебивал монаха, пытавшегося сформулировать свою мысль, видно было, что у Святослава не хватает терпения, чтобы вникнуть в суть ответов, которые были непривычными для него по манере изложения. Мы все пытались сгладить ситуацию подбадривающими улыбками, делая вид, что все идет нормально, что это обычное собеседование с набором обычных вопросов. Но потом в разговоре неожиданно произошел перелом: Проф вдруг протянул Тони листок бумаги и ручку:

– Можете нарисовать нейрон?

И монах тщательно, даже изящно, воспроизвел структуру нейрона, одновременно озвучивая свой рисунок и обозначая названия его различных частей:

– Тело, дендрит, аксон…

Святослав торжествующе заулыбался.

– Почему вы пришли к нам?

Тони заговорил уверенно и четко, было видно, что он хорошо обдумал не только этот ответ, но и собственно решение стать монахом-исследователем:

– Я считаю, что это редкая возможность – заниматься исследованиями наравне с учебой. В нашем тибетском монастырском сообществе происходит нечто особенное, уникальное, и необходимо поделиться этими знаниями со всем миром. Есть в нас, особенно в наших учителях, нечто, на что оказывает влияние ежедневная медитативная практика, и оно позволяет нам меняться, воздействовать на организм. Для меня это возможность поработать с исследователями – ведь у нас нет опыта участия в научных экспериментах. Может быть, вместе мы можем посеять семена, и и даже через сто-двести лет наши сегодняшние усилия принесут пользу миру.

Проф опять «потускнел» – он жаждал конкретики:

– Но лично вы хотите найти ответ на этот вопрос?

– Мне интересно узнать, как работают медитативные техники, и провести эксперименты с сознанием. Сегодня исследователи знают многое о разных органах человека, но мало что знают о сознании.

– А что конкретно мы будем измерять, вы поняли?

– ЭЭГ для разных частот мозга, термографию. Исследовать, как возникает тепло во время медитации и во время смерти. Наше тело состоит из пяти элементов, и, когда мы умираем, в нем происходят особенные внутренние процессы. Медитируя, можно производить тепло – когда мы спим и когда мы умираем, температура в разных частях тела будет разная…

На этих словах Проф удовлетворенно кивнул. Тони вновь заулыбался.

С удивлением мы обнаружили, что следующий по очереди на собеседование монах был всем хорошо знаком – в течение нескольких предыдущих дней он обслуживал нас в столовой монастыря Таши Лхунпо. Впрочем, слово «обслуживал», как и многие слова нашего бытового обихода, совершенно неуместны, когда мы говорим о монастыре. Работать на кухне – обязанность каждого монаха, постигающего основы буддийской философии. В будущем мы не раз имели возможность убедиться в том, что монахи отменно готовят и отлично хозяйствуют, но тогда мы еще воспринимали бытовые детали через призму западных установок.

Один из монахов, работающих на кухне, выделялся тем, что проявлял особое, даже в чем-то демонстративное внимание по отношению к «главному профессору», как здесь называли Святослава Всеволодовича. Он отслеживал момент, когда тот появлялся в столовой, и начинал тщательно протирать его тарелку, стакан, приборы, расставлял их строго симметрично.

За день до собеседования этот монах подошел ко мне во время ужина, представился труднопроизносимым именем «Тенлакпа» и как бы между прочим поинтересовался:

– Прием в группу исследователей завтра? Интересно, а какой главный вопрос будет задавать профессор?

Поскольку я была уверена, что монах, работающий на кухне, никак не может претендовать на позицию монаха-исследователя, то уделила ему максимум внимания. Мне стало очень жалко этого пытливого молодого парня с фактурной бородкой, который, возможно, тянется к знаниям, но не может участвовать в нашей грандиозной работе и вынужден оставаться на вторых ролях.

– Ну, он будет спрашивать о том, что такое нейронаука, что такое нейрон, как он устроен. А ты что-то об этом знаешь?

– Меньше, чем хотелось бы. Спасибо!

Напевая, он направился в кухню, по дороге задержавшись у профессорского столика и еще раз протерев его стакан белоснежной салфеткой.

Теперь монах Тенлакпа бодро рассказывал изумленному Святославу, как устроен нейрон, сопровождая рассказ рисунками, мимикой и улыбками.

Проф был крайне доволен, а я не стала ничего говорить о нашей встрече накануне. Когда собеседование закончилось и мы уединились для обсуждения – нам нужно было выбрать из шести монахов троих, – я проголосовала за Тенлакпу.

– Давайте дадим ему шанс.

– Монаху с кухни? – спросил Проф. – Так он прекрасно отвечал.

Я подумала, что, в конце концов, проявленная изобретательность должна свидетельствовать о высокой мотивации. Позже вечером Юлия Жиронкина объяснила мне монастырские правила, добавив, что на время нашего пребывания помогать на кухне и в столовой отрядили как раз лучших студентов, просто многих из них мы не замечали – и неудивительно: похожие лица, одинаковые одежды…

Во время собеседования мы отобрали шестерых монахов – по двое из каждого монастыря – Сера Дже, Сера Мей и Таши Лхунпо. Троим из них – с лучшими показателями – предстояло поехать на стажировку в Россию, а остальным – проходить обучение на месте. И те и другие должны были уже через полгода начать работу в единой лаборатории поселения Билакуппе, оборудованной в специальном отсеке новой библиотеки монастыря Таши Лхунпо.

Еще четыре монастыря, которые мы посетили во время ознакомительных экспедиций, – Дрепунг Гоманг, Дрепунг Лоселинг, Гаден Джанце и Гаден Шарце, – образовывали единый кластер в другом регионе юга Индии – Мундгоде, удаленном от Билакуппе на расстояние около 500 км. Таким образом, географическое положение монастырей продиктовало структуру нашего проекта: два кластера, Билакуппе и Мундгод (мы назвали их «Юнит A» и «Юнит Б»), три монастыря в одном и четыре в другом, в каждом – общая лаборатория и единая команда монахов-исследователей.

Чтобы начать исследования в конце октября, монахи должны были прибыть на стажировку в Россию в начале сентября, поэтому собеседование с претендентами от «Юнит Б» мы провели позже по скайпу и отобрали лучших монахов в тех же пропорциях – по двое от каждого монастыря для работы, из них по одному – для обучения в России. Исключение составил южный гигант Дрепунг Лоселинг, с настоятелем которого мы встречались во время предыдущей экспедиции и с которым состоялся тогда первый подробный разговор о тукдаме. Монахи Лоселинга отвечали настолько хорошо, что Проф решил отобрать для поездки в Россию сразу двоих.

* * *

Спустя шесть месяцев мы встречали будущих монахов-исследователей в вестибюле гостиницы «Университетская» в Москве. Тогда эти восемь наших необычных гостей казались на одно лицо: в одинаковых одеждах, с одинаковыми прическами, и с одинаковыми, на первый взгляд, манерами. Все они впервые выехали за пределы Индии, но вели себя очень непринужденно и естественно. Уже с первых рукопожатий и приветственных жестов можно было почувствовать теплую волну, добрую энергию, и волнение, которое я ощущала, ожидая их прибытия, сразу же улеглось.

Как потом оказалось, – рано. Несмотря на то что мы тщательно готовились к приезду монахов: подбирали комфортную гостиницу и апартаменты в Москве и Петербурге, прорабатывали маршрут, которым они должны были идти или ехать до мест занятий, готовили программу экскурсий и, конечно, – учебную программу, – выяснилось, что мы не подумали об очень существенных деталях. Например, о том, что монахам постоянно необходима горячая вода для питья, – прохладную воду, которую мы заготовили им в бутылках, они стараются не пить. Повезло, что в «Университетской» на каждом этаже были кулеры, а в питерских апартаментах – электрические чайники. Большой проблемой оказалось и питание: к примеру, в день приезда был организован бизнес-ланч со свежими салатами, прозрачным супом и горячим, которое состояло из курицы и гречневой каши. Гости проявили необычайную деликатность и не подали виду, что такая еда для них, мягко говоря, непривычна: во-первых, монахи стараются избегать сырых необработанных овощей, и если наш традиционный суп еще был как-то приемлемым, то вот гречка стала для них полной экзотикой. Через пару дней мы скорректировали питание, насколько это было вообще возможно в наших условиях, а монахи освоились и научились выбирать то, что им подходило. Больше всего они полюбили студенческую столовую биофака МГУ, нередко задерживались после практических занятий и оставались там на ужин.

Вообще биологический факультет Московского университета стал для этих необычных студентов второй, после своих монастырей, альма-матер. Тенлакпа (которого Святослав, не способный запомнить подобное имя, в приватных разговорах так и называл «монах со стаканом»), когда пришло время уезжать, произнес: «Это мой первый и любимый университет!» Надо сказать, что и мы сами – принимающая сторона и аспиранты кафедры физиологии МГУ, которым было поручено опекать гостей и помогать им в учебе, и даже профессора пережили очень яркое и необычное время.

Первый день стажировки был посвящен теоретическим и дискуссионным темам, а именно: как западная наука соотносит понятия «мозг» и «сознание». Составляя программу таким образом, мы решили, что лучше сразу, с самого начала, сконцентрироваться на «острых» вопросах, на которые буддийская философия и западная наука отвечают по-разному. Поскольку наши монахи были молоды, было решено дать первое слово молодым исследователям – для «зеркальности». Начал Антон Кузнецов, который, несмотря на молодость, уже имел кандидатскую степень и был младшим научным сотрудником Московского центра исследования сознания при философском факультете МГУ. Помимо научной работы он был известен своими популярными лекциями и подкастами с парадоксальным подходом. Например – «Сознание есть? А если найду?», «Где грань между философией, наукой и религией?», «Что такое солипсизм? Существуют ли объекты вне сознания человека?» На занятии с монахами он выступил с очень продуманной и глубокой, прямо-таки академической лекцией «Представления западной философии о взаимодействии ума/сознания и тела».

Его сменила Ольга Ивашкина, нейробиолог, экспериментатор, представляющая одновременно Институт перспективных исследований мозга Московского университета и Курчатовский институт. Она попыталась рассказать о том, как вопросы взаимодействия сознания и тела представлены в современной нейробиологии.

Монахи слушали очень внимательно, заняв в зале позиции стратегически так, чтобы удобнее было задавать вопросы. В первом ряду разместились самые активные – уже хорошо знакомые нам по собеседованию Тони и Тенлакпа (увидев последнего, Проф радостно констатировал: «Наш-то – среди первых!»), а также Вангчук и Шерап из монастыря Дрепунг Лоселинг, с которыми мы до этого общались лишь по скайпу. За ними сидели более молодые монахи, которые хуже говорили на английском и, видимо, пока еще стеснялись принимать участие в обсуждении. После первой же лекции стало ясно, что наши слушатели – полностью в своей стихии, тема сознания им хорошо знакома и проработана за годы обучения в монастырях. Уже первый вопрос – его задал Вангчук из Лоселинга, который с самой первой встречи обратил на себя внимание пытливостью и настойчивостью, – вызвал общую дискуссию:

– В чем отличие между умом (в данном случае монах использовал английское слово mind) и сознанием?

Антон Кузнецов начал объяснять, очень подробно перечислив различные определения «ума» и «сознания» в западной философии, как эти объяснения менялись с течением времени.

Когда он закончил, Вангчук вновь поднял руку:

– Правильно ли я понял, что в данный момент западная наука не располагает четкими определениями ума и сознания и соотношения их роли и функций?

В этот момент с дальнего ряда поднялся Константин Анохин, директор Института перспективных исследований мозга МГУ:

– Я постараюсь дать ответ на этот вопрос в своей лекции, которая будет после перерыва. Насколько у меня получится, конечно.

Это означало, что в бой вступила «тяжелая артиллерия». Константин Анохин, академик, входит в число выдающихся исследователей мозга не только в России, но и в мире. Сильной его стороной является способность сочетать экспериментальную науку и продуцирование ее теоретических основ, гипотез. В течение последних 10 лет он разрабатывал собственную теорию нейронаучного понимания сознания, для чего ввел в обиход новый термин – «когнитом».

Вот отрывок из его статьи, которую мы заранее перевели и отправили монахам в качестве подготовительного материала.

«Несмотря на огромный объем фактов, современная нейронаука пока не дает удовлетворительного объяснения природы разума (mind) и сознания (consciousness). Сегодня основные поиски ответа на эти вопросы сосредоточены вокруг проблемы нервных основ сознания. Но для того чтобы понять, что такое сознание, необходимо начать рассматривать мозг не просто как нейронную сеть, а как «когнитом» – нейронную гиперсеть, состоящую из нейронных групп со специфическими когнитивными свойствами. Структура когнитома тождественна структуре разума, а сознание есть специфический процесс широкомасштабной интеграции когнитивных элементов в этой нейронной гиперсети».

Именно Константин Анохин пригласил Медведева на конференцию-диалог российских ученых и буддийских философов в резиденции Далай-ламы в Дхарамсале чуть более года назад, и во многом наш проект стал ее продолжением. Константин блестяще образован в разных областях не только науки о мозге, но и естественных наук в целом, а также – философии. Его популярные лекции собирают толпы студентов и просто людей, интересующихся исследованиями мозга.

В тот первый день стажировки монахов в Москве, когда все отправились на ланч, Анохин остался в лекционной аудитории, чтобы внести существенные изменения в свою презентацию «Высшие функции мозга и представления западной науки о взаимодействии мозга и сознания». Сделать это его заставили вопросы монахов – по его признанию, он «был бы счастлив услышать такие вопросы от своих студентов и сотрудников».

В своей лекции Константин Анохин четко и логично, шаг за шагом, переходил от одной позиции к другой, уловив привычный для своих слушателей принцип восприятия, и финальная дискуссия о взаимодействии мозга и сознания вышла на совершенно другой уровень. Не просто как опытный лектор, но и как исследователь, относящийся к слушателям как к коллегам, он приглашал монахов к обсуждению, воспринимая их как экспертов в области сознания, – ведь, в конце концов, «познание сознания» и как философского понятия, и как собственного внутреннего мира было их главным учебным и «профессиональным занятием». Анохин смело делился противоречиями, сомнениями, нестыковками в западной науке о мозге:

«Существует непрерывная цепь объяснения окружающего нас мира, с которой естествознание достаточно уверенно справляется, – начиная от строения вещества, энергии, пространства и заканчивая биологическими структурами. Но далее возникает вопрос человеческой психики и человеческого «я». С одной стороны, мы понимаем, что это следующий шаг в закономерной цепи развития природы, который имеет свою историю на Земле, насчитывающую сотни миллионов лет. Но для его познания и включения в эту цепь естественно-научного объяснения существует большое препятствие. Оно заключается в том, что феномены, наблюдаемые в этом мире, субъективны и находятся внутри каждого из нас. Тогда как вся остальная наука в том виде, как она возникла в Западной Европе, построена на объективном исследовании: наблюдатели должны иметь возможность фиксировать одно и то же явление, согласовать свои наблюдения и прийти к заключению, что они регистрируют одно и то же. В этом заключается ключевой подход западной науки – от третьего лица.

Естественно, западная наука применила его и к исследованию нашего «я», то есть психики и сознания. История западной психологии – это в значительной степени попытка исследовать психику теми же инструментами, что и в физике, химии, биологии. Но при этом стало ускользать понятие перспективы первого лица: как, исследуя объективными методами поведение, изучая работу мозга, на который мы тоже смотрим с позиции наблюдателя, третьего лица, – как с помощью этих инструментов и основанных на них концепций объяснить субъективный мир? Как включить первое лицо в эту естественно-научную картину? Если не включать, то и философы, и задумывающиеся люди вам справедливо скажут, что вы не объясняете самое главное, что нас интересует, – наше уникальное и субъективное «я». Поэтому, когда в начале 90-х годов XX в. стала развиваться новая волна научных исследований сознания, ученые получили, по сути, механические схемы. Было известно многое из того, ЧТО происходит в мозге, но это никак не объясняло, ПОЧЕМУ это происходит».

Слушатели оживились. Анохин продолжил:

«Как же быть? Необходимы принципиальные подходы более высокого уровня, которые могли бы объединить описание наблюдаемых явлений, феноменологию, позицию от первого лица, с позицией объективного психолога-наблюдателя, представителя естественных наук, нейробиолога, нейрофизиолога-наблюдателя. Три в одном! Чтобы это осуществить, необходима, в первую очередь, принципиальная каркас-схема, когда все три участника будут соединены в рамках единого представления. И методы, которыми мы располагаем, тоже должны быть комплементарны – методы самонаблюдения и «самовлияния» на психические процессы, методы объективной психологии и методы исследования мозга от третьего лица. До сих пор эти направления шли параллельно.

Поиски этой парадигмы ведутся. Одна из них, к примеру, – нейрофеноменология Франсиско Варелы, выдающегося ученого чилийского происхождения, который работал во Франции. В 1987 г. он познакомился с Далай-ламой, и они сразу друг друга поняли, так как оба признавали, что буддизм – это тоже путь от феноменологии, подход к исследованиям своего внутреннего «я». То есть, буддизм в этом смысле – систематический метод познания и трансформации своего разума, когда пользуешься только им самим, не прибегая к внешним наблюдателям или приборам.

Нам очень трудно это оценить, но буддийская психология, развивавшаяся в течение 2500 лет, гораздо более дифференцированная и многогранная по сравнению с психологией западной. Разница эта похожа на то, как мы, европейцы, знаем всего несколько оттенков снега, а эскимосы имеют 500 терминов для обозначения его состояний. И в этом смысле глубоко развитая система ментальных состояний в буддийской психологии – это большое богатство. Основной вопрос, который остается нерешенным в западной науке: как мозг рождает субъективные переживания?»

Анохин проиллюстрировал этот момент слайдом.

– Я назову эту проблему по-английски MAIN – Mind-brAIN question. Чтобы решить ее, нужна новая программа – назовем ее MAIN Project. Может быть, как раз вам и предстоит над ним поработать? – обратился он к монахам. – Ведь именно вы изучаете сознание как раз с позиций «первого лица».

В конце лекции он ввел новый термин, очень понятный буддистам, – «срединный путь» – в подходе к исследованию и восприятию проблемы мозга/сознания/тела, отличный от западной науки и философии. Согласно этому подходу, «никакие прямые корреляции между ментальными феноменами и традиционной нейроанатомией не работают и не могут быть использованы», поскольку не охватывают высший уровень организации работы мозга, на котором действует mind. Российская наука, в отличие от западной, в каком-то смысле движется по «срединному пути», придавая равное значение гипотезе (целому) и экспериментальным данным (части).

После этой лекции зачинатели дискуссии со стороны монахов, Вангчук и Тони, повернулись к своим младшим товарищам и на тибетском языке еще раз объяснили им ключевые моменты. Выглядели они очень воодушевленными. Стало ясно, что, во-первых, новые знания являются для монахов истинным источником удовольствия, во-вторых, что обучение, действительно, для них профессиональное занятие, и главное, третье, – они оказались очень взыскательными учениками.

Однако главное обучение все-таки проходило на «нашем поле». Монахам предстояло понять и выучить «матчасть» западной науки о мозге, такие предельно точные вещи, как «Базовое устройство и функции мозга», «Откуда в мозге берется электричество», «Электрические потенциалы и электроэнцефалограмма», «Что мы можем измерить и узнать при помощи ЭЭГ?», и так далее – до перехода к практике по освоению приборов и записи электроэнцефалограммы. Все эти занятия проходили на биофаке МГУ в лаборатории профессора Александра Яковлевича Каплана.

Встретив новых учеников на пороге факультета в день знакомства, профессор Каплан сразу же повел их в Большую биологическую аудиторию. Монахи, естественно, ничего прежде не знали ни о легендарных исследователях, лекторах, профессорах, которые в разное время либо преподавали, либо учились здесь, ни о драматических событиях в истории нашей науки, свидетелями которых были эти стены, однако дух места они, кажется, почувствовали с первых минут. Долго сидели на верхних рядах, молча, будто бы в храме. В аудитории никого не было, и Александр Яковлевич их не торопил, сказал только:

– Вот по этим коридорам я и хожу уже более 50 лет, со студенческих времен. Иногда уезжал на какое-то время, работал в других странах, но всегда возвращался в московский университет.

Монахи закивали, они понимали, что он имел в виду.

Сам Александр Яковлевич, конечно, тоже сразу понял, что перед ним необычные студенты, – с одной стороны, они не знали многих базовых вещей, знакомых даже нашим старшеклассникам, но с другой – обладали необычайной способностью усваивать материал, выстраивать причинно-следственные связи, находить логические нестыковки и выхватывать главное. Вопросы, которые они задавали, свидетельствовали о том, что монахи продумывают услышанное на несколько шагов вперед, и очень часто ответы требовали от лектора серьезной внутренней работы, а иногда и специальной подготовки.

Молодые сотрудники профессора Каплана признались, что никогда прежде не видели своего учителя таким вдохновленным, как во время объяснения монахам природы электрической активности мозга. В самом деле, он достиг высот подлинного артистизма, придумывая аналогии, которые были бы монахам близки и понятны. Александр Яковлевич создавал на доске невероятные рисунки и схемы, снабжая это действо красноречивыми жестами и мимикой. Но иногда волна его усилий разбивалась о скалы. Так, пытаясь проиллюстрировать новым ученикам тот факт, что у людей гениальность не зависит от размеров головного мозга, он предложил им привести пример:

– Ну назовите какого-нибудь гениального человека.

– Будда, – последовал незамедлительный ответ.

Профессор понимающе улыбнулся:

– Хорошо, конечно. Но кого-то из современников…

– Далай-лама, – ответили монахи практически хором.

– Полностью согласен, – Александр Яковлевич задумался, потом продолжил:

– Давайте теперь я приведу пример. В западной науке гениальным считается – ну кто?

Он вновь обратился к слушателям. Монахи молчали.

– Альберт Эйнштейн! – Александр Яковлевич победоносно оглядел аудиторию, однако ожидаемой реакции не было.

Выяснилось, что один только Тони, который до поступления в монастырь проучился несколько лет в индийской школе, знал, кто такой Эйнштейн. Профессор Каплан произнес – скорее про себя: «Тут нужно будет как-то по-другому…», но неожиданно Тони ему помог:

– Эйнштейн открыл теорию относительности, и большинство ребят этот закон изучали, просто они не знают, кто автор. Для нас это было не так важно…

Несмотря на четкий, логический склад ума, все монахи были религиозными людьми, и особенности их менталитета нельзя было игнорировать. Спустя несколько дней после начала занятий Тони обратился к профессору Каплану с необычной просьбой:

– Мы хотели бы провести ритуал, молебен для лабораторных животных – мы знаем, что этажом выше находится виварий, где содержатся крысы.

Александр Яковлевич растерялся:

– Вы ведь наверняка знаете, Тони, что в западной науке используют животных в экспериментах – есть вещи, которые иначе выяснить невозможно. Это на благо человека, прежде всего для развития медицины, борьбы с болезнями…

– Конечно, профессор. С помощью ритуала мы хотели бы им помочь, избавить от страданий и способствовать благоприятному перерождению.

Профессор Каплан отправился в деканат и каким-то образом получил официальное разрешение на проведение ритуала, мало того, – присутствовал на нем сам и пригласил своих студентов.

Когда стажировка монахов подошла к концу, он составил своеобразный отчет, причем сделал это скорее для себя, чтобы не упустить важные моменты.

«Основные впечатления о работе со студентами из Индии

1. Группа из восьми человек была, конечно, неоднородной по образовательной подготовке, по зрелости суждений в областях, далеких от их привычных занятий в монастыре, по психологическим особенностям, но довольно консолидированной по высокой мотивации к получению новых знаний и стремлению досконально понять те предметы, о которых говорилось на лекциях.

2. В целом все студенты проявили инициативный интерес к проблемам, связанным прежде всего с концептуальными аспектами деятельности мозга: отношение сознания к мозгу и наоборот, как европейские ученые понимают цели и природу медитативных практик, как сенсорная информация превращается в психические образы, насколько ЭЭГ информативна в отношении психических состояний, где в мозгу локализуются функции памяти, мышления и сознания, возможно ли декодировать мысли из ЭЭГ или активности отдельных нейронов, куда перемещается сознание после смерти тела и т. д.

3. По опыту лекций и дискуссий по материалам лекций заметно высокое стремление студентов, оно выше, чем у наших студентов. Им хочется «докопаться до механизмов», даже если они впервые слышат, например, о происхождении мембранных потенциалов, о нервных импульсах, об ионных каналах и насосах, – и все это правильно поняли с первой подачи. То же касалось и лекции про вызванные потенциалы, особенно их увлекли дискуссии по результатам экспериментов Либета с потенциалами моторной готовности, по возможности декодирования межнейронного общения, по сравнению сложности мозга человека с мозгом животных и даже с нервной системой медузы… Т. е. все довольно разнообразно и по идейному содержанию, по объему значительно превышает то, что «генерируют» наши студенты по итогам очередной лекции.

4. В практическом плане все студенты были увлечены динамикой ЭЭГ-сигналов на фоне разнообразной психической деятельности испытуемых, тесты для которой они придумывали сами. Саму технику регистрации ЭЭГ, включая настройку программного обеспечения, отстройки от артефактов, работу с контролем электродного сопротивления они усвоили очень хорошо, на уровне студентов малого практикума в МГУ.

5. Самое удивительное в практических занятиях было то, что в отличие от пассивного восприятия у наших студентов, тибетские их сверстники активно подходили к делу. К примеру, остроумно выглядели их экспериментальные попытки понять природу ЭЭГ-реакций на открывание и закрывание глаз. В частности, они механически открывали веки у испытуемых и показали различия в динамике появления альфа-ритмики по сравнению с произвольным открыванием глаз.

ВЫВОД: похоже, растет достойная когорта монастырских исследователей мозга. Действительно, есть надежда, что в совместных исследованиях, в которых тибетские студенты поначалу будут выступать испытуемыми и лаборантами, а в недалеком будущем и самостоятельными научными работниками, можно будет получить совершенно новые знания в области нейронаук.

ИТОГИ

1. На биофаке основной акцент был сделан на классическую нейрофизиологию: план строения и основные отделы головного мозга – от разных полей коры до гипоталамуса; происхождение электрических явлений в нервных клетках и на корковом уровне (от мембранного потенциала и потенциалов действия до ЭЭГ); наконец, основы регистрации и анализа реакций мозга на уровне ЭЭГ в ответ на сенсорные стимулы, потенциалы, связанные с событиями.

2. Мы совершенно не рассматривали исторические основания и личности в нейронауке, ничего не говорили о высоких технологиях в методическом обеспечении нейронауки (МРТ, ПЭТ, томографические технологии).

3. Не рассматривали вопросы клинической нейрофизиологии (органические и функциональные поражения, психиатрия и др.) – это очень интересовало монахов, но было за пределами наших компетенций.

4. Понятно, все монахи тянулись к разговорам на концептуальном уровне: сознание, мышление, можно ли пересадить мозг, можно ли переписать содержание мозга на компьютер и т. д.»

В остальном же наши гости походили на обычных молодых людей: постоянно подшучивали друг над другом, устраивали розыгрыши. Быстро нашли общий язык с аспирантами профессора Каплана, Колей и Львом, пытались разучить русские слова, и очень смешно выговаривали: «биологитсеский факюлтэт». Постоянно делали селфи, вместе, поодиночке, на фоне высотных зданий, в метро. Выкладывали в соцсети бесконечные посты и фоторепортажи, на которые реагировали сотни их друзей в Индии.