Текст книги "Моя подруга Лиля"

А Лиля впервые пишет, что скучает, – в марте восемнадцатого года тон Лилиного письма совершенно другой, это почти любовное письмо.

«Милый Щененок, я не забыла тебя.

Ужасно скучаю по тебе и хочу тебя видеть.

Я больна: каждый день 38 температура – легкие испортились.

Очень хорошая погода, и я много гуляю.

Завидую, что вы снимаетесь, – Яков Львович обещал и меня устроить в кинематограф».

Она так хочет быть в центре жизни, что ведет себя как провинциальная девочка, – хочу сниматься в кино, пусть меня устроят…

Маяковский Лиле: «Ложусь на операцию. Режут нос и горло».

Лиля Маяковскому: «После операции, если будешь здоров и будет желание – приезжай погостить. Жить будешь у нас». Вроде бы равнодушно, и «у нас» означает все то же: есть Брики, и есть Маяковский.

И снова эта Лилина тактика – оттолкнуть-притянуть: «Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя». Как будто она решила вернуться, проверить свою власть.

Так они и переписываются, вяло-любовно. Лиля болеет, Маяковский беспокоится:

«Дорогой и необыкновенный Лиленок!

Не болей ты, Христа ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои легкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо, чтоб узнать, как пишется: я хотел „лехкие“) куда следует, то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в Оськином кабинете море по собственному усмотрению. Если же твой градусник будет лазить дальше, чем тридцать шесть градусов, то я ему обломаю все лапы.

Впрочем, фантазии о приезде к тебе объясняются моей общей мечтательностью. Если дела мои, нервы и здоровье будут итти так же, то твой щененок свалится под забором животом вверх и, слабо подрыгав ножками, отдаст богу свою незлобивую душу.

Если же случится чудо, то недели через две буду у тебя!

Картину кинемо кончаю. Еду сейчас примерять в павильоне Фрелиховские штаны. В последнем акте я дэнди».

В этом письме – вполне формальные волнения по поводу ее здоровья, ничего не значащие фантазии, а реально – у него море дел. Как у всякого уехавшего в Москву из провинциального Питера и закрутившегося в вихре столичной жизни.

А дальше Маяковский пишет такие вежливо-необязательные слова: «На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий».

Но эта небрежная фраза буквально поднимает Лилю с постели, лучше всякой ерунды вроде хвойного леса в квартире, и она мгновенно переводит его вежливые слова ни о чем в конкретный план действий:

«Милый Володенька,

пожалуйста, детка, напиши сценарий для нас с тобой и постарайся устроить так, чтобы через неделю или две можно было его разыграть. Я тогда специально для этого приеду в Москву.

…Ужасно хочется сняться с тобой в одной картине.

Ужасно мне тебя жалко, что ты болен. Мое здоровье сейчас лучше – прибавилась на пять фунтов».

Лиле не нужен приезд Маяковского к ней недели через две, зачем он ей? Она дает ему конкретное задание со сроками, даже не хочет ждать ответного письма, действует как беззастенчивая провинциалка, понимающая, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Маяковский послушался, написал сценарий, и Лиля – с Осипом – собрались в Москву на съемки «Закованной фильмой».

О приезде Бриков узнала Евгения Ланг и предложила Маяковскому сделать выбор – Лиля или она. И когда Брики приехали в Москву, Евгении уже не было в жизни Маяковского. Маяковский ответил ей: «Я не могу с ними расстаться» – это свидетельство самой Евгении. Лиля опять победила, или Лиля и Осип опять победили, он же сказал «с ними».

…А в кадре из «Закованной фильмой» Лиля в балетной пачке – некрасивая. Большая голова, неловкая фигура, напряженное, даже злое лицо, – возможно, камера ее не любила, но в этом кадре она и не балерина, и не красавица.

Лиля приехала в Москву, и все началось сначала – Маяковский опять мучается ревностью. К тому самому Якову Львовичу, который мог помочь Лиле, «устроить в кинематограф». Которому она потом скажет прилюдно «говно!». Этот Яков Львович засыпал ее письмами, а умная Лиля и получение писем от «говна» не скрывала. Не скрывала, но и не давала Маяковскому читать эти письма. И этот ее прием – недоступность информации (а ведь он всегда болезненно хотел знать) – делал его ревность еще более сильной.

Почему Лиля так себя вела: боялась Евгении Ланг или просто привычно натягивала цепь? Но Лиля все сделала правильно: после съемок Маяковский отправился с Бриками в Петроград. Со свободой было покончено, он опять был Лилин, весь в цепях, на которых «нацарапано имя Лилино».

Все вернулось к прежнему: Лиля с Маяковским в Петрограде, Эльза без Маяковского в Москве. Прошел Эльзин «непутевый год», год без Маяковского, – бессмысленные романы, аборт…

Эльза: «Моя судьба сошла с рельс. Но я уже Володе своих тайн не поверяла: было ясно, что он все рассказывает Лиле». Маяковского уже нечего было делить, но по этим словам ясно, что, несмотря на внешнее примирение, обида на сестру осталась.

Жизнь ее словно покосилась, приобрела неправильное направление, и Эльза – она ведь была разумная девушка – решила ее выправить.

Эльза собралась эмигрировать. Она никогда не писала о своем романе с французским офицером Триоле ни одного слова, ни в мемуарах, ни в автобиографической прозе… словно его и не было, этого французского офицера. Но был ли это хоть сколько-нибудь роман или жизненный расчет, Эльза собиралась выйти за Триоле замуж и уехать с ним за границу.

И Елена Юльевна хотела уехать – уехать от Лили, увезти Эльзу от Лили и Маяковского. Она понимала, что Маяковский все еще стоял между сестрами, что любовь к нему Эльзы не исчезла. Так, может, Эльзу лучше увезти от всего этого?.. Получается, что причиной эмиграции Эльзы стали не любовь и замужество, ей пришлось сбежать, разорвать любовный треугольник с сестрой и Маяковским.

Дальше – как будто специально, как будто в романе… Елена Юльевна ненавидела Маяковского, считая, что он сломал жизнь Эльзе и опозорил Лилю, а перед отъездом ей пришлось испытать еще одно потрясение. Перед самым ее отъездом началась официальная совместная жизнь Лили «втроем», с Осипом и Маяковским.

Эльза с матерью плыли пароходом из Петрограда. Они остановились в Лилиной квартире, а Лиля не жила дома, они с Осипом и Маяковским переехали на дачу в Левашово. Бедная Елена Юльевна, лучше бы она уехала чуть пораньше и не успела застать этот апогей Лилиного безобразия, ситуации, которую она считала гадкой, пошлой, позорной…

Эльза: «…Для матери такая перемена в Лилиной жизни, к которой она совсем не была подготовлена, оказалась сильным ударом. Она не хотела видеть Маяковского и готова была уехать, не попрощавшись с Лилей».

Елена Юльевна не захотела проститься с Лилей, и на дачу Эльза поехала одна. Увидела всех троих, Лилю, Маяковского, Брика, дачную идиллию в трех снятых комнатах в деревянном доме. Маяковский работал, они с Лилей вдвоем гуляли, собирали грибы, потом все втроем играли в карты, не на деньги, а на мелкую трудовую повинность, как дети в летнем лагере, – кто проиграл, тому выгнать комаров из комнаты или идти на станцию за газетой… Эльза не задала сестре ни одного вопроса.

Эльза: «Подсознательное убеждение, что чужая личная жизнь – нечто неприкосновенное, не позволяло мне не только спросить… как сложится жизнь самых мне близких, любимых людей, но даже показать, что я замечаю новое положение вещей».

Старое положение вещей – когда они любили друг друга по цепочке. Эльза Маяковского, Маяковский Лилю, Лиля Осипа, Осип Маяковского. А новое положение вещей – какое?..

На следующий день Лиля все-таки приехала в город попрощаться с матерью, но Елена Юльевна не повела себя так сдержанно, как Эльза, не захотела «не замечать нового положения вещей». Елена Юльевна не простила Лилю, не примирилась с ней и даже не разрешила себя проводить. А Маяковского не захотела видеть вовсе, и ее можно понять.

Легко представить себе отчаяние Елены Юльевны: ей казалось, что жизнь обеих ее дочерей разбита. Она мечтала, чтобы Эльза вышла замуж за Якобсона, он был одного с ними круга и так же близок их семье с детства, как Осип, и он так долго ухаживал за Эльзой. Вместо того чтобы выйти за него замуж, Эльза влюбилась в Маяковского. Елена Юльевна, наверное, смирилась бы с этим, раз уж так сложилось. Лиля должна была уступить сестре этого ужасного человека. Но нет, ее старшая дочь и сестру обездолила – Эльза бежит от любви к Маяковскому, – и себя опозорила.

Лиля прибежала перед отплытием парохода, в руке у нее был кулек с котлетами для матери и Эльзы, стояла на пристани одна, махала рукой. А Маяковский прятался где-то за углом, как мальчик.

Эльза: «С немыслимой тоской смотрю с палубы на Лиличку, которая тянется к нам, хочет передать нам сверток с котлетами, драгоценным мясом. Вижу ее удивительно маленькие ноги в тоненьких туфлях рядом с вонючей, может быть, холерной лужей, ее тонкую фигурку, глаза…»

Печальная картина, даже трагическая – вот так не простишь, а этот пароход окажется «Титаником» и больше никогда, никогда… Да ведь они могли никогда больше не увидеться просто из-за того, что Лиля осталась в Советской России, где холера, голод, где будут аресты, война… Но они увидятся, и поэтому больше всего жаль, что Лиля не успела отдать котлеты. В восемнадцатом году в Петрограде уже был голод, и котлеты были большой ценностью.

Все дальнейшее показывает, что сестры любили друг друга, они всегда потом кооперировались, когда все окончательно улеглось и у обеих сложилась жизнь, но пока – Эльза уехала, и Лиля не очень-то скучала. Через четыре года, когда Лиля приехала повидать мать в Лондон, она написала в дневнике: «Приедет Эльза. Интересно». И все. Не то чтобы чересчур нежная родственная любовь.

Сестры много лет переписывались, но даже в своей переписке, в том, что они вообще открыли, были так осторожны, так строго хранили свои тайны, как будто владели секретом, который пошатнет мир… Что они скрывали? Что Эльза любила Маяковского? Что было время, когда Маяковский спал с обеими сестрами? Что Лиля не любила Маяковского? Что у Маяковского и Бриков все-таки был тройственный любовный союз?

Всё, конец главы. Драма одного любовного треугольника «Маяковский-Лиля-Эльза» закончилась, и началась другая. Треугольник «Маяковский-Лиля-Осип» был все тот же, прежний, но теперь они были вместе на других условиях.

ЧЕЛОВЕК, 13 ЛЕТ

Если врать, то лучше одним махом. Одна большая жирная ложь, и все, ты свободен. Сегодня я это поняла – раз и навсегда. Я осталась ночевать у Машки. Надеюсь, бабуля не читает мой дневник, ведь она интеллигентный человек? На всякий случай я прячу его в дырку между стенкой и батареей, вынимаешь, а он такой приятно теплый… Нет у меня настоящего доверия к интеллигентным людям.

Я осталась ночевать у Машки, хотя мне строго-настрого запрещается ночевать не дома. Я могла бы сказать – у меня болела голова, болел живот, болело ухо. Но такое нагромождение мелких, четко указанных болезней вызвало бы расспросы – какое именно ухо, и так далее, и я бы непременно где-то прокололась. И главное, это показало бы мой страх и нерешительность. Куда лучше с размаху – у Машки был пожар и наводнение. На это бабуля сказала: «А-а, ну да…» А что ей остается? Она понимает – я настроена решительно и готова стоять на своем.

Иногда лучше врать с деталями. Вот пример такого вранья. Когда бабуля спросила меня, влюблена ли я в кого-нибудь, я сказала – да, влюблена, в Сережку из нашего класса, несмотря на то, что его стихи не гениальные, а дурацкие. Я же не могу сказать ей, что влюблена в памятник Маяковскому, мне стыдно выдать свои истинные чувства. А просто сказать «не влюблена ни в кого», она не отстанет. А так, соврала с упоминанием деталей (Сережка), и дело с концом.

Нет. Я не согласна. Можно одним махом, но это детский способ. Лучше попытаться скрыть истинное положение вещей, мягко вплетая в неправду реальные детали, – это очень хороший способ. Можно смягчать, можно переставлять акценты, можно врать самой себе. Я в тринадцать лет красиво врала не только бабуле, но и самой себе – была влюблена не только в памятник Маяковскому, но и в этого Сережку.

Лиля сочиняла свою жизнь по-разному и не могла прийти к одному варианту. Иногда так: «Я уже больше года не была женой О. Брика, когда связала свою жизнь с Маяковским». Но с Маяковским они познакомились в 1915 году, и нисколько Лиля тогда свою жизнь с Маяковским не связала. А жили они втроем с восемнадцатого года… Ведь не только Лиля пишет мемуары, все пишут, и ни один человек не напишет, как Лиле удобно, а, наоборот, все пишут, какая это была «странная семья». Но какой смысл сличать даты, пытаясь уличить ее во лжи, – как она хотела, так и было.

Лиля пишет Маяковскому: «Мы все трое женаты друг на дружке…» Маяковский – муж, но вот и Осип никуда не делся, и эта их сомнительная жизнь втроем… Так что ей только придумывать… А что же ей оставалось делать, когда ее обвиняли в разврате, в любви втроем? Вот она и придумала самое главное – не было никакого любовного треугольника, не было, и все!

По-моему, гениально! Если находишься в щекотливой ситуации, то одна большая решительная ложь, даже совсем неправдоподобная, гораздо лучше, чем много маленьких, большая ложь не оставляет места для толкований. Нагромождение деталей вызывает придирки и недоверие, можно запутаться в подробностях, начать оправдываться – это знает даже обманщик в тринадцать лет. Вот Лиля и солгала с размаху – был пожар и наводнение. Не было любовного треугольника. Не было страсти, не было ревности, все были нежнейшие друзья. Цель у нее благородная – защитить себя и своих мужчин.

Даже самую простую любовную историю трудно рассказать четко, как задачку: дано, решение, ответ. А в этой любовной истории у каждого не один мотив, а много, все спутано в клубок и не всегда понятно даже самим действующим лицам. Нет, Лиля все-таки не обманщица, она сказочница.

Не то чтобы мне хочется ее подловить и сказать: «Ага, придумала, умолчала, а вот и прямая ложь!» Она нам ничего не должна! Ни правды, ни неправды – ничего. И почему бы ей не рассказывать сказку? Ведь это были ее Маяковский, ее Брик, ее жизнь. Мы ведь не знаем, что происходит за чужими окнами, а Лилино окно оказалось прозрачным, поэтому ей и пришлось немного придумывать. То есть много придумывать. Она свои мемуары много раз переписывала, передумывала, лакировала. Лиля, живая, страстная, не оставила ничего – ни любви, ни страсти, ничего живого…

«Проверив свое чувство к поэту, я…» – как будто оборвали лепестки, делающие розу розой, и остается без вкуса, без запаха «жизненный путь»… Ни одного живого человека в ее мемуарах нет, особенно нет Маяковского и ее самой. Все – страсть Маяковского, взгляд Брика «со стороны», боль Эльзы, собственные метания – все рассказано специальным сказочным голосом: «Послушай, дружок, сейчас я расскажу тебе сказку». Лиля – сказочница очень квалифицированная.

Лилины рассказы трогательно противоречат один другому. Причина не в том, что у нее не хватило выдержки придерживаться выбранной версии, а в том, что ей мешали чувства. Чувства были живые и невольно пробивались сквозь придуманные версии, как свет сквозь накинутый на лампу платок. Она рассказывает об одном, но скрытый смысл другой. Рассказывает, как сильно любила Маяковского, а получается – как любила Брика. Преданность она понимает как неверность, а неверность – как преданность, и через все это несется ее упрямое «свобода, свобода!», и мы уже вообще ничего не понимаем.

Лилины мемуары очень интересны – описание людей, детали эпохи и все прочее, не важное для нее. Но ее сказка похожа на мемуары Серого Волка, который съел Красную Шапочку, а теперь хочет представить дело совершенно иным, милым образом. Там будет написано, что на самом деле он вовсе ее не съел и даже не попробовал, а наоборот, вел себя чрезвычайно корректно, и Красная Шапочка сама его съела. А если мы будем изучать отношения Серого Волка и Красной Шапочки по воспоминаниям преданной жены Серого Волка? Тогда нам вообще никакой правды не видать.

Профессиональным занятием последнего Лилиного мужа было писать книги о Маяковском. А после Лилиной смерти его сын, Лилин пасынок, взял на себя обязанность донести до нас отношения Лили и Маяковского в том виде, в каком хотела Лиля. И написал книгу о Лиле Брик, в которой все – нежнейшая преданность Лиле и нежелание открыть хотя бы немножко о Лиле «плохой» правды, хотя бы чуть-чуть… Чтобы отношения Лили с Маяковским выглядели такими приличными, в нежной дымке, чтобы нас не напугать и светлый Лилин образ сохранить. Например, драму Эльзы, любившей Маяковского и делившей его с сестрой, он описывает так: «Но ЛЮ с детства умела влиять на сестру и подчинить ее своей воле. И Эльза не порвала ни с Лилей, ни с Владимиром Владимировичем…» В целом это верно, но где же Лиля, где же Эльза?!

Его описание отношений Лили и Маяковского – фантастический рекорд недооценки. «Они встречались каждый день и стали неразлучны, но его чувства доминировали. Лиля же была спокойнее и умела держать его на расстоянии, от которого он сходил с ума. Она любила его, но не без памяти. Он скоро стал звать ее Лилей и на „ты“, а она долго обращалась к нему на „вы“ и звала по имени и отчеству, соблюдая „пафос дистанции“. Она была то нежна с ним, то отчужденно холодна, и Маяковскому казалось, что Лиля околдовала его, вселила в него безумие».

Как будто мама отвечает на вопрос дочери: «А почему вы с папой развелись?» – «А потому, доченька, что мы с папой решили, что мы будем счастливей, если останемся просто хорошими друзьями». А на самом деле этот ее муж был маньяк, Синяя Борода, обжора, танцевал голым при луне, дрался, прятал в шкафу скелеты и любовниц… Конечно, она решила, что будет без него счастливей, без этого обжоры, маньяка, танцора, драчуна. Это правда, но вместо страстной горячей правды – манная каша для младшей группы детского сада, сладкая и без комков.

А вместо живой Лили какая-то хрестоматийная муза получилась, так и видишь ребяток за партой – поняли, детки, почему у дяди Маяковского и тети Лили была такая странная семья? А это потому, что она любила его, но не без памяти…

…«Она любила его, но не без памяти». Она любила его, но не без памяти. Она любила его, но не без памяти. Какие же это бессмысленные слова! Может быть, лучше что-нибудь другое? Например: спать с ним ей было забавно, а так он ей страшно надоедал. Или: если бы она знала, что Маяковский станет таким знаменитым, станет памятником и вся ее жизнь будет построена вокруг его имени, она вела бы себя как порядочная муза, и не нужно было бы городить всю эту гору осторожных нежных интерпретаций.

Лилины рассказы противоречат не только самим себе и выплывающим фактам. Факты эти чаще всего – чьи-то записочки, переданные слова, воспоминания… Но ведь и люди, писавшие записки и воспоминания, лгут, часто непроизвольно. Женщины, знавшие Лилю, были к ней пристрастны, не любили. Мужчины тоже были к ней пристрастны, они ее любили. Все эти интерпретации – полуправда, полуобман.

Когда люди так упорно что-то скрывают, что же это, хочется понять, кажется, что это та-акое! А возможно, что на самом деле они ничего не сделали, ничего, что не делали другие, без счета.

Глава 7
Трое

Весь я обнимаю один твой мизинец.

Маяковский Лиле

Лиля: «…Со стороны кажется, что он любил меня больше, чем я его. Но как это измерить – больше, меньше?.. Любовь к нему я пронесла через всю жизнь. Он был для меня… Как бы вам это объяснить? Истинный свет в окне». (Он – Маяковский.)

«Но я всегда любила, люблю и буду любить его больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, нигде. Я люблю его с детства, он неотделим от меня». (Он – Брик.)

Лиля в разговоре с Фаиной Раневской: «…Мне надо было быть только с Осей». Дальше она говорит, что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю, отказалась бы и от Маяковского.

Маяковский: «Я не могу с ними расстаться».

Лиля (70-е годы): «…Теперь не понятно, что же там было, может быть, в моей комнате находилось общее супружеское ложе для „любви втроем“, а в Осиной висела коллекция порнографических открыток?..»

Дача в Левашове была официальным началом новой жизни. Теперь это уже была не семья Бриков и не семья Бриков плюс Маяковский, это был не тривиальный, на каждом шагу встречающийся любовный треугольник «муж-жена-любовник», а законный союз троих.

Интересно, как реагировали знакомые, друзья? Потом, конечно, все привыкли, а в первое время? Кто-то, как Эльза, не подавал виду – втроем так втроем, кто-то не задавал вопросов, но любопытно переводил глаза с одного на другого и гадал: «С кем она была сегодня? Или… неужели втроем?!», кто-то спрашивал: «А как это понимать?», а на чьем-то лице читалось брезгливое «фу». Писатель А. Грин, к примеру, так отзывался о Маяковском: «Нечист в любви, вернее, не брезглив. Брак втроем… брр…». Но в любом случае Лиле пришлось встретить множество любопытных взглядов, прочитать множество неодобрительных мыслей, презрительных «брр», впрочем, вот уж что ее никогда не смущало, так это чужие «брр».

Ну, хорошо, оба, и Брик, и Маяковский, были совершенно уверены, что это Лилино право – распоряжаться своими мужчинами, как ей хочется. Но все же – как это было? В Левашове, на даче, в этих их трех комнатах? Как это было – наступает вечер, ночь, тот, кто проиграл в карты, выгнал комаров из дома, все расходятся по своим комнатам?

И Лиля, чтобы не ранить чувства Осипа, выжидает, пока у Осипа погаснет свет, прислушивается, спит ли он, и крадется к Маяковскому? Тогда – бедная Лиля.

Нет, вряд ли она обрекла себя на такие неудобства, моральные и практические, это на нее совсем не похоже.

Или так – вечер, ночь, и все происходит абсолютно естественно: Осип прощается и уходит к себе, а Маяковский и Лиля – в комнату Маяковского? Тогда – бедная Лиля. До какой же обидной степени Осип был равнодушен к ней, категорически равнодушен, чтобы каждый вечер смотреть, как она уходит к другому, слышать, как за тонкой дачной стенкой творится любовь…

Близкие к Лиле люди считали, что Лиля всю жизнь любила только Брика, не любившего ее Брика. «Всю жизнь она любила человека, физически равнодушного к ней». Если так, то Лиля – молодец, всем пример. Попала в драматическую ситуацию и вышла из нее с блеском.

С этого лета, лета 1918 года, Маяковский и Брики всегда жили втроем. На даче в Левашове под Петроградом, с осени 1918 года в Москве, в коммуналке в Полуэктовом переулке, и затем во всех московских квартирах, на даче в Пушкине в 1920–1921 годах, в Сокольниках, и последние годы – с 1926 по 1930 год, до смерти Маяковского, – в квартире в Гендриковом переулке.

Они собирали грибы, играли в карты, пили чай с вареньем: Маяковский – первый поэт революции, Брик – один из ведущих идеологов культуры, Лиля – символ новой морали. Интересно, знали ли они, когда играли в карты и пили чай, что они «воплощение авангарда» и «символы новой морали»?.. Конечно, кое-кто из них знал – Лиля. Свою ссору с матерью она не называла «мама на меня сердится…», или «я, конечно, виновата, но…», или «мама не должна вмешиваться». Она считала, что это не бытовые и не нравственные, а именно идейные противоречия: Елена Юльевна – мещанка, а она, Лиля, представляет передовую мораль.

Лиля: «Только в 1918 году, проверив свое чувство к поэту, я могла с уверенностью сказать Брику о своей любви к Маяковскому. Поскольку я уже не была женой Осипа Максимовича, когда связала свою жизнь с Маяковским, то ни о каком „menage a trois“ не было и речи, и наша любовь не могла омрачить ни наших отношений, ни дружбы Маяковского и Брика. Мы все решили никогда не расставаться и прожили всю жизнь близкими друзьями, тесно связанными общими интересами, вкусами, делами».

Опять Лиля рассказывает тихим сказочным голосом: «…Наша любовь не могла омрачить ни наших отношений, ни дружбы…» Лиля, грамотная, обладающая хорошим литературным языком, по-глупому путается в словах, невольно придавая ситуации еще большую двусмысленность. Чья «наша любовь», чьи «наши отношения»?..

Но, с другой стороны, что же ей написать: «Жила-была я, и было у меня два мужа»?..

Именно тогда, в Левашове, Лиля сказала Осипу, что любовь у нее к Маяковскому «настоящая» и теперь она Маяковскому жена. Но если Осип хочет, то она немедленно расстанется с Маяковским.

У Маяковского на пальце кольцо с внутренней гравировкой «Лиля». У Лили на пальце кольцо, на котором по кругу выгравированы ее инициалы ЛЮБ, получается «ЛЮБЛЮЛЮБЛЮЛЮБЛЮ». Но если Осип хочет, то она немедленно расстанется с Маяковским.

Осип ответил, что не нужно расставаться с Маяковским, но она должна ему обещать, что они никогда не расстанутся, то есть Лиля с Осипом никогда не расстанутся. Так что и Брику она жена – безо всяких пошлостей, а, наоборот, в самом высоком смысле – жена навсегда.

Почему Маяковский на это согласился? Можно легко ответить: другого ему не предложили. Маяковский не мог получить Лилю одну, она – только вместе с Осей. И главное, ему и не нужно было «без Осипа»! Любовь крепче, когда есть что-то еще, кроме любимой, а в этом случае «чем-то еще» был Осип Брик.

А если у Лили с Осипом сохранились сексуальные отношения – она говорит, что нет, но представим на минуту, что сохранились? И она строго сказала Маяковскому и Брику – буду любить обоих, будет так, и все!

…Нет, невозможно это представить!.. Все свидетельства говорят о том, что Маяковский не был развращен, что он был чистым и по-провинциальному стыдливым человеком. Маяковский смущался, когда вместе с Бриками был на выставке эротической гравюры. Осип и Лиля не смущались, рассматривали, они же были люди светские и с самого начала совместной жизни интересовались проблемами секса – посещали бордель в Париже, любовались лесбийской любовью. А Маяковский не хотел даже смотреть «неприличные картинки». Что бы ни происходило между ними потом, как бы Лиля ни меняла правила игры, там, в Левашове, в самую первую пору «новых обстоятельств», они жили втроем очень мирно и спокойно – не было никаких страстей. Очевидно, Лиля действительно была в это время только с ним.

Так что для Маяковского все сложилось прекрасно, лучше не бывает – все клеточки заполнены, и любовь, и дружба, и понимание, и творческое единение. Лиля ему как бы жена, Осипа он любит и дружит с ним очень близко, и все его любимые люди рядом.

Но Лиля?.. Почему Лиля решила жить втроем? Почему именно тогда решила, что будет так – семья? Почему «только в 1918 году, проверив свое чувство к поэту…»? Проверила чувство – как это «проверила»? Лиля не видела Маяковского полгода, до этого она не была в него влюблена… Она что, внезапно влюбилась в нелюбимого? Но если сразу не влюбился, не трепещешь, то через какое-то время не влюбишься вдруг, не начнешь трепетать. И наука это полностью подтверждает: если не вырабатываются на определенного человека гормоны влюбленности, то потом вдруг не начнут вырабатываться. Может быть другое – когда люди в длительных отношениях, вместо гормонов влюбленности вырабатывается другой гормон, который отвечает за душевный комфорт, за «мне хорошо только рядом с тобой». Это не влюбленность, а любовь, но такая любовь у Лили была к Брику.

А «проверив чувство» звучит как-то по-военному, словно речь идет о сверке личного состава. Но, может быть, это и была сверка личного состава?

После почти двухлетнего перерыва в постоянной любовной связи Лиля решила, что Маяковский ей нужен. Что ей нужно «новое положение вещей», узаконенное сожительство втроем, в котором у каждого новая роль. Значит, это был расчет?..

Вот если Маша вышла за Петю из-за квартиры или прописки, это ничего, это нормально, а тут мы так пристально смотрим – а любовь ли это, а не корысть ли, не расчет?

Не корысть, но расчет, безусловно, был. Лилин расчет был очень умный.

Давайте представим себе Лилин смотр личного состава. Лиля любила Осипа, Маяковский в отчаянии бросался к Эльзе, затем отдалился от Лили, уехал в Москву. Лиля Маяковского в Москву отпустила. О том, чтобы Маяковский и Лиля были вдвоем, и речи никогда не было. Даже если бы Лиля и любила его, она понимала, что нормальный брак с ним невозможен, что мрачный страстный Володя ее заклюет.

Лиля осталась в Петрограде женой Брика. Она пыталась спасти свой брак и потерпела неудачу – Осип к ней окончательно охладел. И к этому времени – к лету восемнадцатого года – Лилины отношения с ним определились: она поняла, что Брик ее оставил. «Оставил» не в привычном, бытовом смысле – ах, он ее бросил! Они и не думали расставаться.

Лиля перестала вызывать у Брика желание, но что такое секс? Что же, только потому, что один человек больше не испытывает желания поместить маленький кусочек себя в другого человека, все, нежность и духовную близость, все родное и теплое, что было и есть, все – вон? Прекратились сексуальные отношения, но любовь, преданность, потребность в присутствии друг друга никуда не исчезают – если ты нормальный человек, а не примитивное существо.

Мы никогда не узнаем, может быть, Лиля с Осипом не прекратили сексуальные отношения окончательно, может быть, прекратили на время, а потом что-то менялось, но в любом случае их брак был не секс, а осознание общей судьбы. Они были суждены друг другу Богом, и настоящий брак так и остался с Осипом, а не с Маяковским.

Лилин идеальный брак прекрасен, остаться без Осипа Лиля не хотела, но нужно же как-то жить – жить вместе каждый день. На самом деле Лиля попала в непростую ситуацию: Брик, такой умный, спокойный, – как без него, если он все про жизнь и про нее саму объясняет? Без Брика невозможно, но и с ним уже нехорошо – как с ним жить, если он уже был ей эмоционально недостаточен, она все время вспыхивает, а он не отвечает?.. Все же Брик ее немножко «бросил».

Что делать, если немножко бросили?.. Для человека, который так любит себя, как Лиля, ответ один – быстро построить другие отношения, в которых Брик остался бы с ней. Ну и какие у нее были варианты? Только один – Брик и Маяковский.

Вот такой был Лилин расчет – гениальный. Но были, очевидно, и другие, прагматичные соображения.

Маяковский был уже очень знаменит. Лиля решила, что лучше ей в жизни держаться Маяковского, что ее будущее может быть связано с ним. Ахматова говорила презрительно, что Лиля всегда «любила главного», – это точно. Но вопрос – в чем главного? Рядом были и главнее. А почему бы ей вообще не отойти от литературы и не поискать в другом кругу, не соблазнить самого главного в Петрограде – Урицкого? Потом, когда его застрелят, другого самого главного – Зиновьева, когда того расстреляют – Кирова… Лиля любила «главного», но она любила талант, любила быть в центре, и другие «главные» не могли дать ей того, чего она хотела больше всего на свете, – чтобы ее жизнь была интересна.