Текст книги "Только папе не говори! Дневник новой русской двадцать лет спустя"

Октябрь, почему я? Дексаметазон

Пятница, 1 октября, анальгин с димедролом

Это же не может быть ковид?

Почему не может быть? Почти все уже болели, а я нет. Неужели я заразилась от Ирки во время оглашения завещания? Она чихала на меня, но мы сидели обнявшись. Ну, Хомяк, погоди! Если это Хомяк.

Но ведь после этого я уже кашляла, потом перестала, значит, это не ковид! Если бы у меня был ковид, я бы уже кого-нибудь заразила, а я никого не заразила. Не знаю, где тут логика, но где-то есть.

Слабость, температура тридцать восемь, прекрасный аппетит. Весь день проверяла обоняние: нюхала разную еду и ела. Обоняние не исчезло. Аппетит неплохой. Не может быть, что у меня ковид. Весь день с полным правом смотрела тупой сериал и не интересовалась, кто заберет девочек после школы.

Гиперопека по телефону со стороны Андрея: пей морс, ты мало пьешь, нужно больше пить, померяй температуру, выпей морс…

Пришел врач. Его стошнило в пианино. Он слишком много выпил. Ничего страшного, пианино отмыли, на нем всё равно никто не играет. Врач выписал огромную кучу лекарств.

Пришел еще один врач. Его бросила девушка, он чуть не плакал, я говорила «все пройдет, вот увидишь». Я оказалась права, кто бы мог подумать. Врач отменил предыдущую кучу и выписал другую огромную кучу лекарств.

Пришел третий врач… Мы забрали его из вытрезвителя. Мы говорили ему «останься ночевать», но он не послушался, ушел и попал в вытрезвитель. Выписал еще одну кучу лекарств.

Все эти Мурины друзья приходили к нам в гости как дети, а теперь говорят специальными врачебными голосами: «Ну-с, что у нас болит?» Делают вид, что они врачи. Я тоже делаю вид, что они врачи. Рассказываю, что болит, принимаю выписанные ими лекарства. Но в душе не очень-то верю, что они врачи: они же дети. Все Мурины друзья успешно притворялись врачами, залезали мне палочкой в горло. Почему врачи самые ревнивые на свете? Каждый считает, что его тест на ковид надежный, а остальные не умеют.

Андрей объехал весь город, купил три кучи лекарств по спискам Муриных друзей. Но чей список выбрать? Кому мы доверяем, тому, кого стошнило в пианино, или тому, которого мы забирали из вытрезвителя?

17:45

Ура! У меня отрицательный тест. Я же говорила: это не ковид. Не могу засунуть зарядку в телефон, не могу сама поднять руку, не могу сама взять чашку, не могу сама дойти до туалета, надо держаться за Андрея. Андрей без маски, мы об этом не подумали, потому что… не подумали. Но у меня же не ковид.

18:00

Тридцать девять и пять.

Мура мне не верит. Не верит, что я не могу поднять руку. Думает, я хочу привлечь к себе внимание. Всего раз, один только раз я натерла градусник до отметки сорок, чтобы не мыть посуду, – и что же, Мура никогда не бросится спасать меня от волков.

19:00

Андрей принес пульсоксиметр. Мура велела каждые десять минут вставлять в него палец. Вот глупый стоматолог! У меня же не ковид, зачем мерять сатурацию? Меряю сатурацию для развлечения. Сатурация нормальная, девяносто восемь. Мура велела сделать КТ, просто на всякий случай.

В клинике Андрей вел меня по коридору как бедную девушку с туберкулезом, которую вынесли подышать. Было интересно падать на него, как в кино.

Ждали результатов КТ в коридоре. Вышла медсестра и еще одна медсестра, и врач. Меня вывели на черный ход. На черном ходу врач сообщил, что у меня ковид: вирусная пневмония, поражение легких двадцать пять процентов. Не так много, чтобы сразу мчаться в больницу, но можно и помчаться.

Не понимаю, мне плохо или я притворяюсь. Андрей всё еще без маски, мы не подумали об этом, потому что… не знаю почему.

21:00

Дома. Андрей принес четыре пульсоксиметра: два мне и два Ирке, на всякий случай. Теперь у нас дома три пульсоксиметра: на случай, если один сломается, а второй врет, у нас есть третий.

Андрей без маски и Мура по телефону строго спрашивают каждые пять минут «тебе не хватает воздуха?». Ну… я люблю, когда всего много. Мне бы хотелось, чтобы воздуха было больше. Но, возможно, мне не хватает воздуха от жадности.

22:00

Сатурация девяносто два (пульсоксиметр № 1). Сатурация девяносто один (пульсоксиметр № 2 и пульсоксиметр № 3).

22:15–22:20

Две скорые.

Почему мы действуем так масштабно – две скорые, три пульсоксиметра? Пугаемся, нервничаем, суетимся? Андрей вызвал платную скорую, потому что она быстрей приедет. Мура вызвала обычную скорую, потому что хотела из дома участвовать в общей суете. Мура также вызвала скорую маме: мама не хотела, но Мура волнуется.

Обычная скорая приехала через десять минут. Укол: анальгин с димедролом. Сатурация девяносто один.

Платная скорая приехала через двадцать минут. Укол: анальгин с димедролом. Сатурация девяносто один.

Врачи на обеих скорых – мальчики, прекрасные дети. С другой стороны, врачи.

Все врачи сказали «впереди ночь». Тут они правы: впереди ночь.

Но они качали головами! Они имели в виду «посмотрим, как больной переживет ночь…» Ой.

Ой-ой-ой.

Обе скорые сказали: лучше в больницу. Мы всю пандемию читали в новостях, что какой-то политик или актер лег в больницу с ковидом, чтобы быть под присмотром. Не то чтобы я завидую политикам или актерам, но может быть, все-таки лучше быть под присмотром? Быть под присмотром врачей. Настоящих врачей, а не Муриных друзей. Но в больнице я буду одна, без Андрея.

Андрей каждую минуту спрашивает – ты не задыхаешься? Откуда я знаю? С такой низкой сатурацией (по трем пульсоксиметрам) человек должен задыхаться, но что, если пульсоксиметр врет? Тогда я не задыхаюсь.

А если пульсоксиметр не врет? Тогда я задыхаюсь.

Маме не сказали, что я не знаю, задыхаюсь я или нет.

23:00

Тридцать девять и пять, сатурация девяносто (пульсоксиметром № 3).

Кажется, я все-таки, задыхаюсь. Мне страшно. Я не знала, как это, плохо дышать. Плохо дышать это неправильно! Только что поняла: дышать – это базовая вещь.

Мама по телефону говорит равнодушным голосом: «Ну, как ты, ничего?» Это означает, что она на грани истерики.

23:20

В скорой по Невскому. С сиреной. Меня везут с сиреной! По Невскому! С кислородными трубочками в носу.

Маме сказали, что мне лучше, и я сплю. А я не сплю, я еду по Невскому с кислородными трубочками в носу. Меня везут в Боткинскую больницу. Это лучшая больница в городе, туда так просто не попасть. Нужно, как в советское время, искать знакомых и договариваться. Андрей за моей спиной договорился с Муриными друзьями, а они с Боткинской больницей. Положат в красную зону.

Как только Андрей посадил меня в скорую, стало легче. Ему стало легче, не мне. Я приглашающим жестом показала на сиденье – давай, садись рядом! – а он радостно сказал «мне нельзя». Обрадовался, что теперь за меня отвечают мальчики-врачи, а не он.

Мура тоже довольна, что меня сбагрили в больницу. Но всё еще не верит. Едко спросила по телефону: «Теперь тебе достаточно внимания?» Я ответила: «Да». Ночь еще не закончилась, а мне уже досталось столько внимания: заботливые лица мальчиков-врачей, анальгин с димедролом, поездка с сиреной по ночному Невскому.

Хотя больше я люблю Невский рано утром, такой чистый, умытый, такой мой. Сейчас, ночью, Невский весь в огнях. У всех, кто на Невском, планы на ночь и на следующий день, а у меня – вирусная пневмония, поражение лёгких двадцать пять процентов, температура тридцать девять и пять, в носу кислородные трубочки. Это точно происходит со мной?

Это меня везут по Невскому с сиреной и с кислородом? В красную зону! Разве так может быть?

…Одного я никак не могу понять: почему я? Я понимаю, что всех нас могут не миновать болезни и беды, но не это, не это – не красная зона! Не задыхаться! Ковид – это что-то из новостей, читаешь новости и – о-о, что в мире происходит! – почему-то мне казалось, что я защищена от мировых новостей своим Питером, своей Фонтанкой! Не может быть, чтобы ты полз деловитой улиточкой по своим делам, а на тебя вдруг свалилась глобальная мировая проблема.

23:45

Приёмный бокс.

Что чувствует человек, которого запирают в боксе? На ключ! Правильно, ужас. Весь мир становится по одну сторону, а ты, зачумленный, по другую.

Пришёл врач в скафандре. На голове шлем. Господи, шлем!

Зачем врач попросил дать номера телефонов родственников? А?.. Представила, как врач в скафандре звонит Андрею… сиротливые фигурки моих родных и друзей с цветами… Упала в обморок. Врач подумал, что я упала в обморок от высокой температуры, а я упала в обморок от сильно развитого воображения.

Каталка. С каталки всё хорошо видно: это космос! Ничего не понимаю в техническом оснащении больниц, но это не просто современная больница, это космос!

Палата, капельница. В палате я одна.

Потрясающая больница, как отель четыре звезды!.. У кровати тумбочка-холодильничек. Хорошо бы завести такую дома, и чтобы никто не знал, что в тумбочке есть холодильничек. Все бы удивлялись, куда исчезает еда, а она в холодильничке у кровати.

Медсестра попала в вену с первого раза. Все, санитары, медсестры, дежурный врач, такие ласковые и любезные, как будто это вышколенный персонал отеля. Даже лучше! Никогда не видела швейцара в четырехзвездочном отеле, который попадает в вену с первого раза.

Кап-кап. Я задремала, и вдруг подскочила – в окно что-то ударило, раз, другой, третий, как будто в окно бросили камень.

Ну, конечно, так и есть, кто-то бросает камни в окно. Андрей хочет на меня посмотреть, убедиться, что я в порядке, и спокойно лечь спать.

Я села в кровати, стараясь держать руку прямо, чтобы игла оставалась в вене, осторожно встала и, волоча за собой штатив с капельницей, подошла к окну… На окне решетка. А под окном на газоне… не Андрей.

Под окном – Алена! Алена, Алена! Вся обвешена пакетами.

– Фо-бо. Принесла тебе фо-бо.

Я не слышу ее через стекло. Но я привыкла понимать Алену по губам. Когда меня вызывали к доске, я писала на доске «дано», оборачивалась, и Алена одними губами диктовала решение. Алена сказала, что ей позвонила Мура (Мура любит первой сообщить драматичные новости). Она поехала за фо-бо в ночное кафе, сейчас отдаст медсестре фо-бо, заплатит ей, чтобы мне сразу же принесли, пока горячий. И чтобы я всё сейчас же съела, фо-бо особенно полезен при вирусах.

– Ну, как человек с высшим техническим образованием может думать, что говяжий бульон с травами как-то повлияет на вирусы?!

– Дура ты, не на вирусы, а на общее самочувствие. Какая у тебя сатурация?

Сатурация? Не измеряла. У меня самая подходящая сатурация для фо-бо. Я дышу! И хочу фо-бо.

Вот только Алена какая-то… не такая.

– А ты почему такая? Нет, не нормальная… Нет, ты напряжена… нет, я же вижу! Говори! Что случилось? Нарушение сроков поставки, договор, контракт, налоговая?

– Мой мир разрушен, – Алена всхлипнула.

Алена очень сильный человек. Все бы всхлипнули, когда разрушат их мир, – поставки, договоры, налоговая, но не каждый в разрушенном мире подумает про фо-бо, я вот за себя не уверена…

Алена заплакала. Алена?..

Алена смотрела вниз, на газон… можно было подумать, что она разглядывает траву… и плакала. Последний раз я видела ее плачущей в третьем классе: ей поставили четверку по природоведению. На вопрос «что такое зимняя спячка» она ответила «это спячка зимой». До сих пор не понимаю, почему четверка? Можно было сказать «зимняя спячка – это когда звери зимой спят», но чем это лучше?

– Что с тобой? Что случилось? – Я кричала и билась в окно как птица, правой рукой, в левой была игла. – Позвони!

Я хорошо понимаю Алену по губам, но только если это несложные вещи, математика или физика.

Алена взяла пакет с фо-бо в зубы, вытащила телефон, – вот черт, разрядился…

Мы стояли по разные стороны больничного окна, я с капельницей, Алена с фо-бо. Я понимала только отдельные слова: ужас, не мог… Много раз повторялось «не могу». Алена оглянулась, – на скамейке дежурный медбрат говорил по телефону – и сделала жест «дай телефон». Медбрат принес телефон. Дело не в том, что Алена яркая улыбчивая блондинка, похожая на немецкую куклу с распахнутыми голубыми глазами и загнутыми ресницами. Она начальник. Думаю, даже в самых простых жестах руководителя или промышленного магната считывается приказ – и вот Алена уже говорит со мной по телефону медбрата.

– Это было ужасно!.. И я мгновенно – раз и всё!

– Раз и что?

Сзади послышался голос: «Больной, как вы себя чувствуете? Почему вы упёрли капельницу?»

– Я хочу выписаться, – обернулась я.

Медсестра. В скафандре.

– Больной, быстро на капельницу!

Но я ведь уже с капельницей!

Какой бардак в этом отделении! Я не больной, а больная. Делают одну капельницу за другой первому попавшемуся под руку, всё равно кому.

– Мне не нужна еще одна капельница, мне нужно к Алене.

– Ковид сильно влияет на психику… – сочувственно сказала медсестра. – Ну, ничего, сейчас мы вам…

Сейчас они мне что? Транквизизатор? Снотворное? Успокойку?

Через минуту Алены уже не было под окном, а я лежала под капельницей. Медсестра ушла и заперла за собой дверь. На автоматический замок!

Кап-кап, кап-кап… как незаметно капельница расставляет всё по своим местам.

…Пока я лежала под капельницей, принесли передачу от Алены: фо-бо, морс, симпатичная кружевная пижама, телефон… Это Аленин телефон! Алена уронила свой телефон в пакет с фо-бо, морсом и пижамой. Ну, ничего, утром кого-нибудь за ним пошлет. Уже известно, что ковид не передается через поверхности предметов, но пусть на всякий случай протрет телефон спиртом… кап… побуду здесь день-два под присмотром, и домой.

Суббота, 2 октября

7:30

Вчера ночью я была немного навеселе, то есть под капельницей. И кое-чего не заметила.

Но сейчас я прекрасно себя чувствую и могу всё рассмотреть. Это не обычная палата. Это бункер. Железная дверь заперта, на окне решетка, нет ручки, нельзя открыть. Меня заперли, словно я чумная. Меня еще никогда не запирали, мне очень страшно взаперти, у меня повышенная трусливость. …Что, если случится пожар, а меня забудут в бункере? Мой бункер на первом этаже, можно выпрыгнуть. Если буду под капельницей – в вене игла, нужно будет держать руку перед собой… важно знать, что имеется возможность спастись. Вот бы стянуть у медсестры ключ!

На самом деле неловко, что я одна занимаю тут целый бункер, здоровый человек, без всяких симптомов болезни. Вот только аппетит не такой хороший, как обычно: не хочу фо-бо.

К вечеру уйду домой. Мне нужно домой: у меня там Алена плачет.

Если честно, я не волнуюсь за Алену, за поставки-счета-налоги: у Алены есть Никита. Они не обычная семья, они команда. Не совсем понятно, как такая близость сохранилась после тридцати лет обычного брака. Но их брак не совсем обычный, поэтому понятно.

А двадцать лет назад Алену хотелось убить! В Алениной семье был тупой патриархат. У Никиты бизнес, ответственность за семейное благополучие, власть, у Алены – Никита. Никита устал, отдыхает, к нему нельзя приставать с мелочами, мелочи – это быт и дети.

Алена хотела заниматься чем-то, кроме семьи. Просила Никиту открыть для нее маленький женский бизнес, к примеру, бутик одежды. Никита даже купил под бутик небольшое помещение, но не отдал. Алена говорила «он, конечно, прав, где я и где бизнес?..» Забыла, что в институте была самой веселой, самой отличницей, самой блондинкой, самой спортсменкой? Она начала сутулиться! И смотреть на Никиту как на своего младенца, с выражением «что ты хочешь, я сделаю»? А у Никиты появились отвратительные привычки: привычка говорить «женский ум, женская глупость, женские эмоции», привычка говорить «женщины ничего не понимают в бизнесе, хуже играют в шахматы, среди них нет великих композиторов, режиссеров… а женщина за рулем вообще кошмар», а также привычка тянуть «же-е-н-щины». Никита даже показывал фотографии женского и мужского мозга в доказательство, что его, Никитин мозг лучше Алениного. А он не лучше, он тяжелее!

Так всё и шло, а потом случилось несчастье. Никита вечером пришел с работы… Ох, разве мы могли представить себе, что это может случиться с нами? Такое всегда случается с другими.

Никита пришел с работы, прилег в кабинете с каталогом теплиц для дачи, заснул и проспал до утра. Алена не удивилась, – что может быть скучнее теплиц? Утром Алена принесла ему кофе и омлет – спит, днем принесла борщ и котлеты – спит. Алена вызвала скорую и меня.

Есть слова, которые мы не понимаем, когда они не про нас. К примеру, «находиться между жизнью и смертью», где это конкретно? Где был Никита, когда находился между жизнью и смертью?.. Что это было? Инсульт, случился во сне. Обширный инсульт во сне.

Алена никогда не вспоминает это страшное время. Аленины мальчики были еще маленькие, но для них это тоже было страшное время: с ними жила Ольга. Ольга водила их на балет. На «Лебединое озеро» ходили двенадцать раз. Старший мальчик уже три раза развелся, но до сих пор может, если нужно, станцевать партию Одетты и Одилии. На «Спящую красавицу» и на «Жизель» они тоже ходили. …Когда стало ясно, что Никита будет жить, врачи предложили поместить его в санаторий навсегда. Убеждали Алену, что ей не справиться с «таким инвалидом».

Говорят, что выздоравливает тот, у кого есть воля к жизни. У Никиты была небольшая воля к жизни, зато у Алены большая, огромная, как небо. Алена стала Никитой, его руками, ногами, головой. Не подпускала нянечек, ухаживала сама, смотрела на него не сочувственно, а бешеным взглядом, словно безумно влюблена. Как будто каждую минуту хочет наклониться и целовать, целовать… Через полгода Никита начал ходить: повисал на Алене, заносил ногу, но боялся сделать шаг. Алена выходила из палаты и плакала, приходила и улыбалась, опять подставляла плечо. У нее была большая мозоль на плече! …Еще через несколько месяцев этот случай был описан в медицинском журнале, статья называлась «Заново родиться». Никита катался на лыжах, отжимался, плавал. Врачи говорили, что Алена совершила чудо. …А зачем я всё это вспоминаю?.. А-а, да: он совершенно потерял интерес к бизнесу. Все силы ушли на то, чтобы заново родиться.

Однажды утром Алена проснулась, а у нее нет денег: нет денег даже дать детям на школьные завтраки. Всё время были, и вот, закончились. Она наклонилась к Никите и прошептала: «У нас нет денег», а он в ответ сложил губы в трубочку. У Никиты привычка складывать губы в трубочку, когда ему что-то не нравится и он это от себя отодвигает. Алена поняла: больше нельзя говорить про деньги, вообще нельзя упоминать. Никите необходимы положительные эмоции, а деньги – это негативные эмоции. Конечно, Андрей. В смысле денег. Конечно, Ирка-хомяк с ПетрИванычем. Ольга сама покупала билеты на балет.

…А вот и каша! И омлетик. В бункере кроме большой стальной двери есть маленькая стальная дверца. Еду подают через маленькую стальную дверцу. Как будто я бумажник или паспорт, нахожусь внутри сейфа, и вдруг открылась дверца и передо мной поставили тарелку с кашей.

Спасибо тебе, Господи, за манную кашу! Во время болезни организм понимает: фо-бо – нет, манной каше – да. Омлетику тоже да.

С Никитиным бизнесом что-то случилось: он рухнул. Или его украл партнер. Да, кажется, за время Никитиной болезни, партнер унес бизнес как лиса курицу. Алена очень удивилась тому, как обернулось дело: она ведь никогда не следила за курицей… то есть за бизнесом. Не знала, откуда берутся деньги. Как бы дядя большой, дядя знает. И вдруг никто не большой, кроме нее самой.

Мы решили: когда твой мужчина не на коне, в седло забираешься ты. Бутик женской одежды – это седло. Алена сказала: «У меня в бутике будут манекены в роскошных шляпах, столики с украшениями, повсюду цветы, зеркала в золоченых рамах, диван». Мы придумали, что мужчины смогут выпить кофе, женщины будут выходить из примерочных кабинок и прохаживаться по ковру. Андрей дал Алене деньги на приобретение манекенов, зеркал и дивана.

В помещении, где Алена собиралась открыть бутик – шляпы, цветы, украшения, оказался склад газобетона. Никита завез в бутик газобетонные блоки для строительства гостевого домика на даче.

Наш первый шаг в бизнесе был такой: развесили на строительном рынке объявления «пожалуйста, заберите у нас бесплатно газобетонные блоки». Блоки забрали через час, мы помыли пол и стены. Ремонт делать не собирались: бутик в помещении без ремонта особый шик, кроме того, ремонт – это дорого и долго.

Я пришла в бутик нарядить манекены (мы хотели для начала одеть манекены в свою одежду, дать им в руки свои сумки, нацепить на них свои украшения). В этот момент Алене привезли алюминиевую пудру. Алюминиевая пудра – это не косметика, а сырье для производства газобетона.

Как Алена самостоятельно открыла производство газобетона? Очень просто: при помощи вранья. Алена врала мне как сивый мерин. Вместо манекенов, зеркал в золоченой раме и дивана купила блок дозаторов для сыпучих материалов, смеситель-активатор и смеситель для суспензии.

– Производство газобетона не требует оборотных средств, от закупки сырья до продажи готовой продукции всего два дня: куплю сырье и через два дня продам готовые блоки. Мне нужно нанять двоих рабочих, – Алена хищно поглядела на меня. – Ты и я, это же двое рабочих, да?..

Алена говорила и рукой как будто сжимала невидимый мячик. Нервничала. Никите нужно было разрабатывать руку, она часами делала все упражнения вместе с ним. У нее до сих пор осталась привычка: когда нервничает, начинает сжимать невидимый мячик. Алена наняла троих рабочих. У Алены был большой опыт с двумя детьми. Ей было ясно, что двое рабочих будут хитрить и капризничать. Тремя легче управлять, чем двумя.

Через два дня мы уже ездили по строительным рынкам, расклеивали на столбах объявления: «А вы знаете, что наш лучший в мире газобетон продается очень дешево?»

Дальше был обычный капитализм, как в «Незнайке на Луне»: наняла еще больше рабочих, купила еще больше сырья, произвела еще больше газобетона, продала, наняла, произвела, продала… Теперь у Алены огромный завод: настоящий завод, где есть начальник производства, главный бухгалтер, директор, секретарша, совещания, поставки, договоры, налоги. Ольга считает, что Алена изменилась самым стандартным образом, по всем законам драматургии: к ней пришел успех, и она стала жесткой и авторитарной.

А я не согласна! Разве Алена раньше была мягкая и демократичная? Она была никакая, как все мы. Разве производство газобетона – это успех? Успех бывает в театре, а газобетон это ух… достижение. Алена вообще не изменилась! Она как будто родилась заново в третьем акте.

У Никиты тоже всё хорошо, для Никиты Алена открыла бутик мужской одежды, чтобы у него было занятие. Купила манекены, зеркала, диван. Теперь у Алены завод по производству газобетона, а у Никиты бутик. Что это, ирония судьбы?

Алена не считает, что спасла Никите жизнь. Не считает, что уже двадцать лет в седле. Она по-прежнему смотрит на Никиту с выражением «тебе что-нибудь нужно, я сбегаю». Когда бывает дома, конечно.

…К чему я всё это вспомнила? А-а, да: к тому, что за Алену можно не волноваться: она не одна, они с Никитой команда.

…Пришла медсестра. Взяли тест.

Пришел врач, маленькая как горошинка, девочка в скафандре. Сказала «вы должны лежать на животе одиннадцать часов в день и спасать жизнь». Просмотрела мой список лекарств от Муриного друга, которого стошнило в пианино. Решительно отставила. Сказала: кто вас лечил?! …И это я еще не показала список лекарств от другого Муриного друга, которого мы забирали из вытрезвителя.

– Дексаметазон, уколы гепарина в живот, – сказала врач.

Уколы? В живот?.. У млекопитающих живот самое незащищенное место, не хочу в живот…

Ушла, закрыла меня на замок. Я легла на живот, положила перед собой айпэд.

…Лежать на животе? Одиннадцать часов? Пусть кто-то попробует полежать на животе хотя бы пять минут!.. А почему она сказала «спасать жизнь»? Разве моя жизнь в опасности?

…Аленин телефон разрывается, отключила звонки. Пришла эсэмэска от бывшей невестки: «Хочу перевести ребенка в английскую школу, можете договориться с директором? Обнимаю». От бывшей первой невестки. У Алены четыре невестки от старшего сына. Малыш, который в Павловском парке держался за мою руку, потому что боялся белки, ушел от первой жены ко второй, от второй к третьей, от третьей к четвертой. Все три невестки при разводе сказали Алене «вы мне как мама» и остались с Аленой. Только глупец по своей воле исчезнет из ее жизни.

Эсэмэска от второй невестки: «Вы мне очень нужны, мой муж хочет к вам на работу. Целую». А третья невестка не написала и не позвонила, наверное, у нее всё в порядке.