Текст книги "Адвокат вампира"

Глава 8. Тайна чердака

По меркам Белгравии особняк на Лаундес-плейс считался скромным: всего лишь три этажа и какие-то жалкие шесть спален! К ним, конечно, прилагались и зал приемов, и прекрасная библиотека, в которой хозяин мог устроить кабинет, и столовая, и многое другое, о чем джентльмену и его семейству не стоило задумываться. В сравнении с традиционными для здешних мест пяти– или шестиэтажными дворцами дом казался полевым цветком в оранжерее, не столь пышным, как орхидеи или розы, но от того ничуть не утратившим прелести.

Первым владельцем этого дома был младший сын лорда Сэннокса. Имена его и его молодой супруги стали первыми в мрачной истории, о которой старались не распространяться. Достаточно лишь сказать, что в одно печальное утро врач констатировал смерть леди Сэннокс от удара – ах, как грустно, когда жизнь прекраснейших женщин обрывается во цвете лет. О том, что прекраснейшую частенько поколачивал ее любящий супруг и что на мраморной шее можно было заметить синяки, по странному совпадению – точь-в-точь как следы пальцев, предпочитали умалчивать. Слухи приписывали покойной несколько бурных романов, светские кумушки непременно вспоминали об изначальном неравенстве положения и свадьбе вопреки запрету родителей. После кончины жены молодой лорд распорядился продать дом и уехал в Индию, где вскоре скончался от лихорадки. Что бы там ни судачили об отравлениях.

Пусть мертвые покоятся с миром. А в дом въехал новый владелец – преуспевающий банкир, счастливый семьянин и отец четырех дочерей. Нет, с ним и его семейством не случилось ничего печального, особняк он покинул через два года, после рождения близнецов-мальчишек, сочтя, что им понадобится более просторный дом. И рассказы о таинственных стонах и шорохах, а также мелькающих в коридорах тенях никак не повлияли на это решение.

Банкира сменил полковник Геррард, старый холостяк, герой войны и обладатель великолепной коллекции охотничьих трофеев. Хладнокровный, не привыкший отступать ни перед человеком, ни перед зверем, он прожил в доме около трех лет, прежде чем счел лондонскую суматоху дурно влияющей на самочувствие. Друзья, навещавшие отставного полковника в его имении в Хэмпшире, непременно отмечали расцветший на его щеках здоровый румянец и значительно улучшившийся аппетит. Через год полковник Геррард женился на жившей по соседству вдове Уорлоу. Воистину, мать-природа творит чудеса, принимая в свое лоно заблудших чад.

Четвертый хозяин особняка, лорд Эббот, был молодоженом и рассчитывал провести под крышей прекрасного дома много счастливых лет. Трагическая история первых владельцев не пугала ни его, ни леди Констанс, но вскоре молодую супругу начали преследовать кошмары. В то время модными сделались спиритические сеансы в доме леди Холлоуэй, дважды в месяц, по четвергам, и неизменно благодаря мистеру Пибоди, известному медиуму, который осуществлял связь с потусторонним миром с той же непринужденностью, с какой принимал очередной чек за услуги. По личной просьбе лорда Эббота дама одолжила ему медиума, и он провел приватный сеанс. Никто не узнал, к каким результатам привел этот опыт, лорд и леди были чрезвычайно сдержанны, а медиум дал страшную клятву и расписку о сохранении тайны, но через месяц хозяева отправились за границу, оставив поверенному распоряжение продать дом.

В итоге особняк не слышал в своих стенах человеческих голосов уже почти два года, с тех пор как его приобрело семейство Брейс и приняло решение сдавать для временного проживания. Однако по мере того, как история дома обогащалась жуткими и пикантными подробностями, постепенно, но неумолимо уменьшалась его цена, и к моменту, когда помощник сэра Джекоби, поверенного семьи Брейс, поведал о загадочной и печальной судьбе особняка на Лаундес-плейс Джонатану Харкеру, арендная плата снизилась почти на треть.

Скрывая вспыхнувший интерес, молодой юрист выразил желание осмотреть этот удивительный дом, намекнув, что, возможно, иностранный аристократ, чьи интересы в Лондоне представляет его фирма, пожелает поселиться там на зиму, а потом, быть может, и приобрести. Помощник с радостью вызвался проводить Джонатана.

Дом содержался в образцовом порядке, хотя прислуга предпочитала проводить в его стенах как можно меньше времени. С первого же шага Джонатан ощутил, как по спине пробежал холодок. Словно чужой зловещий взгляд сопровождал его повсюду, а до слуха доносились звуки, отдаленно напоминающие болезненное дыхание и шаркающие шаги. Незримая тень витала над этим домом, коридоры наполняли мрачные отголоски трагедий. Джонатан решил, что его клиенту придется по вкусу здешняя обстановка. Во всяком случае, ему атмосфера живо напомнила графский замок в Трансильвании.

Интуиция не подвела. Едва переступив порог, Аурель принялся осматривать все уголки с плохо скрываемым восторгом. Он обследовал холл, затем решительно открыл тяжелую двойную дверь, за которой обнаружился зал для приемов, и заявил, что именно там устроит банкет в честь новоселья.

В библиотеке носферату задержался дольше, после чего вынес вердикт, что собрание сочинений не столь обширно, как отцовское, зато имеется больше новинок, которые в Трансильванию всегда доставляют с задержкой, и наконец он сможет читать и обсуждать популярные романы одновременно с высшим светом.

Хозяйственные помещения мало заинтересовали графа, как и кухня, и комнаты прислуги – это он привычно отдал Игорю, который только кивал доносившимся из разных углов словам хозяина и делал какие-то пометки в толстой записной книжке. Искоса взглянув на него, Джонатан решил, что настало самое подходящее время для беседы о вервольфах.

– Вы, должно быть, очень беспокоитесь о его сиятельстве, – начал он издалека.

– Граф велеть за ним присматривать, сопровождать и защищать, – ответил Игорь. – Большой город, герр Аурель никогда раньше такой не бывать.

– А граф?

– Граф бывать, – слуга снова что-то записал. Джонатан заглянул ему через плечо, но разобрать сумел всего несколько слов крайне приземленного значения: расчеты, во сколько обойдется переделка обстановки. – Граф ездить в Вену, в Париж, давно. Говорить, большие города вызывать мигрень. Нет ничего прекрасней наших гор! – В глазах Игоря зажегся огонь патриотизма.

– Вам не нравится Лондон?

– Лондон красивый город. Большой, много людей. Отличная погода для дети ночи.

Джонатан фыркнул.

– А для вервольфов?

– Нет, вервольфы тут не жить, – покачал головой Игорь. – Тот был единственный, если их много, мы бы знать. Граф часто на них охотиться, он говорить: слушай, Игорь, как они петь? Что это означать? Означать, эти твари снова бегать в мои леса! И тогда он выходить и бить их!

Что-то царапнуло Джонатана при этих словах. В памяти всплывал другой голос, который адвокат с превеликим удовольствием бы забыл.

– Вы говорили, что отец сэра Ауреля не охотился на оборотней? – поймал он, наконец, не дающую покоя мысль.

– Нет, мой граф не охотиться, – подтвердил тот. – Другой граф, я служить у него раньше. Он быть его родственник, из тот замок, где вы тогда наносить визит с профессором.

– Граф… – Джонатан запнулся, прежде чем произнес имя: – Дракула?

– Да-да! – Игорь просиял. – Он называть себя Дракула, как дракон. Его отец быть в орден Дракон, и он тоже. Но, – он подмигнул, – я это не говорить, а вы не слышать, мы не называть имен. Отец герр Аурель быть очень расстроен и не хотеть, чтобы люди охотиться на его сын и приходить под стены замка с кольями.

Джонатана разобрал смех, с трудом удалось его подавить. Вампир-аристократ не хочет, чтобы его имя связывали с оставившим после себя недобрую память родственником?

– Я служить у граф «Дэ», я так его называть, хорошо? – Молодой человек кивнул. – Я служить у него много лет. Но он меня увольнять! Я быть виноват, я признавать, когда граф быть на охоте, я приглашать в замок гость. Он быть путник, заблудиться, искать дорогу, я приглашать его ужинать и ночевать у нас. Он быть вежливый гость, хорошо петь, мы все его слушать. Наутро он уходить, а вечером вернуться граф. Он заметить, что быть гость и рассердиться, говорить, что я не слуга в приличный замок носферату. И он меня рассчитать! – Джонатан подумал, что для Дракулы это было проявление поистине христианского милосердия. – Тогда я наниматься к другой граф и пояснять все, а он говорить, что кузен быть очень резкий характер. Говорить, он слишком много воевать. А теперь я служить мой граф и его сын. Уже двадцать лет!

– И многие носферату друг другу родственники? – вопрос помимо воли заинтересовал Джонатана.

– Почти все, но в разной степени, – ответил вместо Игоря граф. Он стоял у балюстрады на втором этаже и с интересом рассматривал отлично различимый сверху рисунок на мраморном полу. Затем в одно мгновение юноша перемахнул через перила и мягко встал на ноги внизу. – Мой ближайший родственник после отца – граф Дракула. Вы с ним ведь знакомы, мистер Харкер? Жаль, что я не застал тех событий лично, – мечтательно продолжил он. – Их еще несколько месяцев обсуждали, ведь не так уж часто в нашей провинции случаются такие истории. Но я как раз гулял по владениям, отец мне рассказал все уже после вашего отъезда.

– Вервольфов не встречали? – сухо поинтересовался адвокат. Красивое лицо графа исказилось гримасой отвращения.

– Дикие животные не осмеливаются переступать границы нашей земли, – сказал он. – Только истинные волки приходят и поют звездными ночами. Мы с отцом любим слушать их песни. Вервольфы не поют, они лишь воют. Эти животные не способны ни на что прекрасное.

– А что же этот дикий зверь делает в Лондоне?

– Служит, – граф произнес это резко, словно стремясь избавиться от слова как можно скорее. – Я слышал, как его позвал хозяин, и этот жалкий пес помчался к нему. В следующую нашу встречу…

– Следующей встречи не будет, – отрезал адвокат. – В Лондоне мы отвечаем за вашу безопасность, а вы отвечаете перед нами за свое поведение, ваше сиятельство. Таков договор. Поэтому вы расскажете мне все, что знаете об этих созданиях, чтобы мы с профессором могли его найти и обезвредить.

Джонатан Харкер был почти на полголовы ниже графа и не смог бы сравниться с ним ни силой, ни ловкостью. И все же носферату сделал шаг назад и потупил взор.

– Хорошо. Но позже. А пока я бы хотел продолжить осмотр дома. Присоединитесь ко мне? Игорь, следуй за мистером Харкером.

– Да, хозяин, – покорно произнес слуга.

Втроем они поднялись вверх по лестнице.

– Я возьму этот дом, – сказал граф. – Он прекрасен.

– Привидения вам не помешают? – светским тоном осведомился Джонатан.

– Здесь всего одно, – к графу вернулась его обычная веселость. – Появляется после полуночи – как банально! Игорь с ним разберется, я не хочу, чтобы оно досаждало мне или моим гостям. Я не против призраков, у нас в замке их предостаточно, но наши намного лучше воспитаны…

Вечером, воздав должное ужину, Джонатан Харкер пересказывал компаньону дневные события. Слезы текли из глаз профессора Ван Хельсинга, очки слетали с носа от хохота, а молодой коллега безжалостно описывал сначала поездку в Белгравию («Скажите, мистер Харкер, не найдется ли у вас пилочки для ногтей? Не захватили? Ах, как жаль!»), осмотр дома («О, это настоящие английские паучки? Очаровательно!») и, наконец, путешествие в отель, где граф потратил всего два часа на ванну, маникюр и выбор наряда для последующего заключения договора об аренде дома. Игорь был поражен и признался, что еще никогда не видел, чтобы его хозяин так торопился. Зато, воспользовавшись этой задержкой, трансильванец заказал в номер ланч, и благородство его духа высоко оценил голодный юрист.

– Бог мой, – простонал Ван Хельсинг, когда Джонатан закончил, – скажите… ну, а привидение-то вы встретили?

– Увы, ни единого! – печально ответил Джонатан, и в его глазах отразился свет газовой лампы. – Как пояснил граф, обитатель особняка не показывается днем, и, вероятнее всего, больше его уже никогда не удастся встретить. Господин Игорь вознамерился избавиться от духа, используя методы, привычные в Трансильвании. Признаться, мне даже немного жаль этого неупокоенного бедолагу, надеюсь, он найдет себе какой-нибудь приличный чердак или подвал по соседству. А наш гость в данный момент поглощен решением сложнейшей задачи – обдумывает отделку столовой. Полагаю, это надолго его займет.

– Хочется в это верить, – кивнул Ван Хельсинг, старательно протирая стеклышки очков большим носовым платком. – Надеюсь, пребывание в полиции не слишком омрачит его сиятельству впечатления о вашем прекрасном городе. Но мы взяли на себя обязательства, – вздохнул профессор. – И, увы, допустили эту стычку, что не делает нам чести. К слову, еще раз благодарю вас за сведения об оборотнях! Значит, у зверя все-таки имеется хозяин?

Джонатан кивнул.

– По словам графа, у этих созданий крайне силен инстинкт стаи, в одиночестве они не выдерживают долго. Оборотень нуждается в хозяине, который станет его направлять, а зверь в обмен предложит ему свою преданность…

– Полагаю, что хозяин должен быть весьма обеспеченный, – вздохнул профессор. – И вполне вероятно, что он принадлежит к высшему свету, и граф регулярно встречается с ним на приемах и балах. Надеюсь, что это происшествие – просто случайность…

– Господин Игорь поведал еще кое-что, – Джонатан встал с кресла и отошел к окну. – Туманными намеками, ибо сам не может ничего утверждать с уверенностью, но, по его мнению, юноши из благородных семей под влиянием друзей забывают об осторожности и окунаются с головой в приключения. В этом он прав. Для местных молодых людей плоха та забава, что не связана с риском угодить в полицию. А Лондон – не самое безопасное место в мире. Зато граф попробовал на вкус истинно английское развлечение. – Замолчав на миг, молодой человек продолжил. – Он заявил, что счел все случившееся приобретением ценного опыта. И я ему верю: рассказывать об этом отцу ему захочется еще меньше, чем господину Игорю.

– Должен признать, как носферату он ведет себя безукоризненно. За все время его пребывания в Лондоне – ни единого трупа с известными нам признаками.

Перед глазами адвоката снова промелькнул виденный утром в зале суда человек и две отметины на его шее.

– Да, он не убивает. Граф аккуратен, если это слово можно применить по отношению к вампирам.

– Влияние друзей… – протянул Ван Хельсинг. – Несколько дней назад я узнал, что граф весьма отличает мистера Дориана Грея. Вам что-нибудь известно о нем, Джонатан?

– Немногое, мы из разных кругов общества. Кажется, я даже никогда не видел его вблизи. Он внук лорда Келсо, рано лишился родителей. В юности был дружен с лордом Генри Уоттоном. Много путешествует, обладает безупречным вкусом и огромной коллекцией всего на свете, начиная с картин и заканчивая драгоценными камнями. Баснословно богат, – перечислил Джонатан все, что когда-либо слышал о Грее от источников, заслуживающих доверия. – За ним тянется шлейф невероятных слухов и разнообразных предположений.

– Я видел мистера Грея раз или два в клубе, куда я вхож, – раздумчиво произнес Ван Хельсинг. – Общество любителей естественных наук. Лично мы не знакомы. Удивительно, как он успел приобрести такую славу в столь юном возрасте. Правда, молодые люди всегда отличаются большой энергией и часто – неумением ее направить в нужное русло.

– Юном возрасте? – Джонатан покачал головой. – Мистеру Грею уже сорок лет, хотя, судя по тому, что я слышал, он очень красив, и возраст совершенно его не тяготит.

– Это невозможно, друг мой. Можно выглядеть достойно в любом возрасте, можно заботиться о своем теле, и оно отблагодарит сторицей, но самые отчаянные усилия не сохранят в сорок облик двадцатилетнего юноши.

– И тем не менее, это так, – сказал адвокат.

– Когда мне указали на него первый раз, я обратил внимание, – негромко, находясь во власти воспоминаний, произнес Ван Хельсинг, – в его лице было что-то странное. Эта юная свежесть, красота и невинность, но на миг из-под них выглянуло нечто настолько порочное, что мне стало страшно. Страшно, Джонатан! Я испугался, представив, какие грехи может совершить человек с такой ангельской внешностью.

– Я не задумывался о Дориане Грее раньше, – медленно сказал Джонатан. – Но сейчас… вспомните, профессор, мы с вами сталкивались со случаями несоответствия истинного возраста внешности. Нашему клиенту из Трансильвании на вид не больше восемнадцати.

– Носферату? – Ван Хельсинг с недоверчивым видом потер подбородок. – Может, в этом и секрет их дружбы с графом? Но сомнительно, чтобы он мог сохранить свою тайну так долго, непременно оставались бы жертвы.

– Если он соблюдал осторожность – нет. – Идея увлекла молодого юриста. – Я припоминаю некоторые случаи, рассказы о которых до меня доходили…

– Нет, – сказал профессор. – Не думаю, что это возможно. Упоминал ли о чем-то подобном граф? Я не припоминаю, но даже если бы он и позабыл сообщить нам о том, что встретил представителя своего вида в Лондоне, это непременно сказал бы господин Игорь. Особенно если он опасается влияния мистера Грея на своего подопечного. Нет, Джонатан, я думаю, что Дориан Грей – человек. И это может быть намного страшнее. Люди способны на многое, о чем нам с вами прекрасно известно. И если… – он снова замолчал.

Джонатан понял его, но тоже промолчал. Ни один не высказал своих опасений, но каждый задался вопросом, на что способен вампир, попав под влияние такого человека, как Дориан Грей.

В воцарившейся тишине вдруг отчетливо раздались звуки музыки.

– Джонатан, – сказал Ван Хельсинг, – вы слышите то же, что слышу я?

– Кажется, кто-то играет на скрипке, – недоверчиво протянул молодой человек, крутя головой. – Снова. Но откуда идет звук?

– Какая романтичная мелодия, – заметил Ван Хельсинг, – вы не находите?

– Кажется, это Брамс? – предположил Джонатан.

– Не хочу вас пугать, друг мой, – сказал Ван Хельсинг, поднимаясь из кресла, – но звуки льются откуда-то сверху.

– Над нами моя спальня, а выше – чердак.

Они переглянулись и оказались у двери одновременно. Джонатан пропустил Ван Хельсинга вперед и подумал, что по пути стоит заглянуть к себе и достать из верхнего ящика прикроватной тумбочки заряженный «смит-и-вессон».

С каждым шагом вверх по лестнице нежный скрипичный голос звучал все сильнее и сильнее.

Дверь на чердак оказалась не заперта. Профессор толкнул ее. Джонатан взвел курок.

Сквозь слуховое окно лился лунный свет. Скрипач стоял спиной к гостям, его длинная худая фигура была облачена в брюки, сорочку и жилет, пиджак валялся на табурете в углу, кинутый небрежной рукой. Углы чердака тонули во мраке.

Последний звук вспорхнул из-под смычка, и скрипка онемела.

Мужчина еще секунды две держал инструмент у плеча. Затем нагнулся, опуская его на пол. Джонатан вскинул руку с револьвером. Ван Хельсинг предостерегающе положил ладонь на его предплечье.

Таинственный обитатель чердака выпрямился, сунул руку в карман и достал обрывок черной материи, которую приложил к лицу.

Спустя мгновение он повернулся.

– Месье! – воскликнул Эрик, разводя руки в стороны. – Добро пожаловать в мое скромное жилище! Право, я надеялся, что вы нанесете визит гораздо раньше!

…Позже, под Рождество, Эрик признается профессору, что получил огромное удовольствие, созерцая «натурально отвалившиеся челюсти» двух джентльменов, впервые попавших на чердак. Профессор в ответ тоже признается, что один из джентльменов едва не пристрелил непрошеного гостя. Но бывший Призрак Оперы только пожмет плечами: «В Эрика не так-то просто попасть»…

– По крайней мере, – хладнокровно сказал Ван Хельсинг, похлопав Джонатана по плечу, – теперь нам известен источник этих странных звуков.

По мере того, как зрение постепенно привыкало к полумраку, очертания становились четче, и уже можно было различить, что большую часть старой мебели сдвинули в сторону, освободив пространство у окна. Судя по тому, что звуки от таких манипуляций вряд ли бы остались незамеченными, вероятнее всего, обитатель чердака обустраивал свое жилище, пока хозяев дома не было.

На видавший виды диван бросили матрац и небольшую подушку, теплый плед сбился складками, а поверх него белели несколько листов бумаги, исписанные – насколько позволяло различить освещение – мелкими нотными значками. На круглом табурете примостилась масляная лампа, сейчас потушенная. Было прохладно, но не холодно.

– «Странные звуки», – фыркнул Эрик. – Вы не очень-то любите музыку, месье профессор.

– Зато вы очень ее любите, месье Призрак Оперы, – парировал Ван Хельсинг.

Эрик напрягся, вытянулся в струну, застыл готовой к атаке коброй – он стоял боком к своим гостям, и лунный свет скользил по гладкой спинке его жилета, делая ткань похожей на змеиную кожу. В пальцах на мгновение мелькнула тонкая веревочка, свернутая петлей. Воздух на чердаке вдруг стал густым и тяжелым. Джонатан до боли сжал рукоять револьвера, готовый стрелять в ту же секунду, как Эрик двинется в их с профессором сторону.

Но тот стоял недвижимый, как изваяние. Затем из-под маски послышался смешок. И по тому, как расправил плечи профессор, по улыбке, которая коснулась уголков его глаз, Джонатан понял, что пальба, драка и, возможно, чье-то убийство в меню сегодняшнего вечера не значатся. Он снял курок с боевого взвода и сунул револьвер в карман.

– Значит, вы наводили обо мне справки, – фыркнул Эрик. – Польщен.

– И давно вы здесь проживаете? – спросил Ван Хельсинг.

– Уже некоторое время. Сначала мне просто приглянулся этот дом, но потом, когда обстоятельства сложились таким образом, что вам понадобился человек для выполнения особых поручений, я сказал себе: Эрик, это перст судьбы! Ты должен обосноваться здесь, чтобы мгновенно явиться на зов. Ведь страшно даже подумать, что может случиться, пока ты будешь спешить с другого конца города, где можно снять какую-нибудь комнатушку джентльмену нашего круга…

– А здесь вы, конечно, не платите за аренду ни пенни, – эта мысль витала в воздухе, и Джонатан оформил ее.

Ткань маски пошла рябью, но оставалось лишь догадываться, что выражает скрытое под ней лицо: то ли гримасу негодования, то ли издевку.

– Мне просто до смерти надоели подвалы, – произнес Эрик с вызовом. – Даже такие уютные, как был у меня в Париже. О, Париж, Париж… моя прекрасная Франция… – протянул он, искоса наблюдая за реакцией гостей.

– Что же вас заставило ее покинуть? – светски поинтересовался Ван Хельсинг, пододвигая к себе стоящий в углу табурет. Убедившись в наличии всех четырех ножек и смахнув пыль с сидения – к слову, оно было заметно чище, чем можно было ожидать от предмета, отправленного на чердак, – профессор уселся, скрестив руки на груди и своим видом давая понять, что жаждет услышать ответ.

– Политические убеждения, – ехидно отозвался Эрик, пододвигая к себе ногой стул со спинкой и усаживаясь напротив.

– Да неужели? – не сдержавшись, вмешался Джонатан, которому никто не предложил присесть.

Глаза в прорезях маски полыхнули хищным желтым огнем. Эрик откинулся назад, одарил адвоката взглядом, в котором смешались презрение и сострадание, и продекламировал с пафосом в голосе:

– История всех доныне существовавших обществ основывалась на противоположности классов! – Затем умолк, наслаждаясь произведенным эффектом, и добавил: – Свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех[2]2
  Цит. по К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения: в 29 томах / Под ред. Д. Рязанова. Издание первое. М.: Институт К. Маркса и Ф. Энгельса.


[Закрыть].

Ван Хельсинг выслушал его с непроницаемым лицом. Джонатан в очередной раз мысленно посетовал на недостаточность знаний иностранных языков: судя по тону, новоявленный сосед откровенно насмехался над ними, вызывая жгучее желание дать достойный отпор, но слишком высока была в таком случае вероятность оказаться в смешном положении.

Профессор неторопливо снял очки, тщательно протер их платком, водрузил обратно на нос и с интересом взглянул на Эрика.

– Признаться, не ожидал от вас столь революционных настроений, месье Призрак.

Эрик расхохотался. Кажется, он все-таки издевался.

– Революция тлеет в душе каждого француза! – гордо сказал он. – А в вашем Лондоне, сдается мне, приличных баррикад отродясь не было.

– Лондонская полиция очень не любит уличные беспорядки, – Джонатан заметил табурет у дальней стены и направился за ним.

Две ножки из четырех пошатывались, но, проверив их на устойчивость, молодой человек рискнул присесть, отметив про себя, что устроиться с комфортом на этом стуле вряд ли удастся. Но это было удобнее, чем стоять. Снова дрогнула маска, и адвокат был готов побиться об заклад, что сейчас лицо за ней выражает крайнюю степень разочарования. Хотя, конечно, о том, какие черты скрываются под темной тканью, оставалось только догадываться. На маску он обратил внимание еще в первую встречу, а сейчас понял, что лицо под ней кажется совершенно плоским, безносым… но это вызывало больше любопытство, чем настороженность свыше обычной: за последние месяцы он привык к самым разнообразным клиентам и самым разнообразным их обликам.

– Поскольку по закону именно полиция обязана компенсировать убытки пострадавшим из-за подобных мероприятий. Добрые лондонцы, возможно, охотно бы так подзаработали, но эти преступные замыслы стражи порядка пресекают на корню. Кроме того, если мне не изменяет память, основными пунктами в вашем послужном списке были ограбление и вымогательство, а это никак не политические вопросы.

– Вы забыли про вандализм, Джонатан, – добавил профессор Ван Хельсинг со смешком. – Парижская полиция охотно поделилась имеющимися сведениями относительно вашей персоны. Даже без политических статей ваша биография производит впечатление, читается на одном дыхании, как популярный роман.

– Отличная идея! – Эрик прищелкнул пальцами. – Я и сам подумывал об этом. – И мечтательно добавил: – Это было громкой историей. Если взять сюжет, дополнить экзотикой и романтическими переживаниями… Кстати, джентльмены, вы уже отужинали?

Джонатан и Ван Хельсинг переглянулись.

– Боюсь, что миссис Тернер не допускает изменений в распорядке дня. Кроме чрезвычайных случаев.

– Да, действительно, наша почтенная хозяйка весьма педантична, – согласился Эрик. – В таком случае, бокал вина.

Прежде, чем профессор успел бы что-то возразить – даже если бы захотел, – Призрак Оперы молниеносно вскочил со стула, подтащил на середину чердака тяжелый ларь с плоской крышкой, кинул на него кусок полотна и с необычайной ловкостью сервировал на этом импровизированном столе легкую закуску: холодное мясо и немного сыра.

– У вашей хозяйки нашелся приличный херес, – сказал он, отступая в тень, чтобы вынырнуть из нее, держа в каждой руке по бутылке. – А в подвале соседнего дома хранился «Шато д'Икем», вот уж не ожидал.

Джонатан поймал взгляд Ван Хельсинга и вздернул брови. Профессор прижал к губам согнутый указательный палец, словно пытался удержать рвавшийся наружу смех. Джонатан почувствовал себя персонажем картины Иеронима Босха – фантасмагории, чудовищной и парадоксальной, а парадоксы он не любил.

– Как юрист считаю своим долгом напомнить вам, профессор, что это считается соучастием, – заметил он.

– Мы ответим перед законом вместе, – усмехнулся в ответ Ван Хельсинг, забирая одну из бутылок и стирая пальцем с горлышка слой пыли. – Кажется, несколько дней назад миссис Тернер обмолвилась, что в погребе осталось меньше припасов, нежели она рассчитывала, – припомнил он. – Даже погрешила на кошку… мол, ленива стала, не уследила за крысами. Вы крыс не замечали, месье Эрик?

– Нет, – безмятежно ответил тот. – А вот за учеником столяра, который прибегает на свидания к Энни, я бы присмотрел. Сдается мне, парень подворовывает. Нуте-с…

На миг отвернувшись, он подвернул нижний край маски, открыв острый подбородок и тонкие губы. В противном случае пить вино было бы крайне сложно. Его не слишком густая шевелюра в лунном свете приобрела странный металлический оттенок. Длинные пряди были перехвачены шнурком, а пряди покороче свободно свисали по бокам закрытого маской лица.

Вслед за бутылками появились три рюмки сомнительной чистоты. Перехватив взгляд Ван Хельсинга, Эрик пожал плечами и демонстративно протер их платком, прежде чем наполнить и протянуть гостям.

– Правда, я предпочитаю старое доброе токайское, – заметил он. Джонатан, успевший сделать глоток, закашлялся, и Эрик сочувственно стукнул его несколько раз по спине, – но настоящее токайское найти довольно трудно.

– Итак, – сказал Ван Хельсинг, осушая рюмку. – Как я понимаю, вы намерены и дальше здесь проживать?

– Как, вероятно, вам уже известно, – начал Эрик издалека, – для всего мира я умер. Так что, перед вами, господа, призрак. Неужели один призрак отяготит этот дом и его хозяйку?

Призрак Чердака, какое понижение в звании! Или, учитывая расположение чердака относительно подвала, повышение? Джонатан едва удержался от едкого комментария.

– Миссис Тернер охотно сдаст вам это помещение, уверен, – сказал профессор. – Разумеется, за соответствующую оплату.

– Я непременно расплачусь, как только получу жалованье, – пообещал Эрик со смешком. – Деньги – это сводник между потребностью и предметом…[3]3
  Там же.


[Закрыть]

На этот раз закашлялся профессор.

– Глубоко уважая ваши политические взгляды, считаю нужным отметить, что Карл Маркс не слишком сочетается с хересом.

– Глупости, – возразил Эрик и снова наполнил рюмки.