Текст книги "Диагностика богатства, или Энергетический код процветания"

Часть третья
Поучительные истории о том, как поступать не надо

Глава 10
Горе от глупости

А от чего еще бывает горе? Как известно, глупость – не простуда, лекарствами не лечится. «Глупому что ни давай, ничего взять не сможет», – говорят испанцы. Впрочем, частенько глупость – понятие специфическое. Это в книжках – глупость, она и есть глупость. А в жизни – все, что угодно. И хитрость может обернуться глупостью, и расчетливость, и даже слепая вера своему собеседнику. Недаром же англичане говорят: «Глупыми бывают все: и дураки, и умные». Впрочем, у умных великое преимущество. Они, как известно, учатся на чужих ошибках, а не на своих. Так что читайте про чужие глупости, учитесь и не повторяйте.

Отец и сын лаялись не хуже собак прямо в комнате полицейского пристава.

– Я тебя кормил-поил! – кричал отец. – А ты уйти задумал! Наш Осташков – городишко крохотный. А ты на столичный Питербурх замахнулся!

Сын вопил, не сдаваясь:

– Я уж три года на твоем кормлении не состою! Сам кормлюся – мясо с лотка продаю вразнос. Отпусти по-хорошему! Аль забыл, что мне цыганка нагадала: я аж двух императриц увижу!

Отец воззвал к приставу:

– Видите, ваше благородие, что за дурья башка! Не может быть двух императриц зараз. Не давайте ему прогонной бумаги! Пропадет в Питербурхе мой Савка, собачий сын!

Пристав обмакнул перо и вывел:

– Выдана Савве… – Подумал и дописал: – Собакину.

Отец всплеснул руками:

– Какой он Собакин?! Я крещен Яковом, значит, сын мой – Яковлев!

Пристав оторвался от бумаги и вперил в старика тяжелый взгляд:

– Сам сказал – Собачий сын. Я только покрасивше записал, переписывать не стану. А в столицу ехать он волен. По новому указу императрицы Елизаветы Петровны нельзя чинить запретов торговым людям. А ты, Яков, лучше дай сыну родительское благословение. Вон образок со стены возьми.

Отец заохал:

– Как же так сразу?

– А чего тянуть! – рявкнул пристав. – Возок дорожный с утра стоит. Пускай едет!

Яков неуклюже перекрестил сына образком:

– Бог с тобой, Савка! Не пропади только в столице…

Савка облобызал родителя и, схватив бумагу, выбежал во двор.

Пристав поднялся:

– И ты иди домой, Яков! Чего на меня уставился?

Но Яков вдруг беспомощно всхлипнул, ощупывая пояс:

– Савка, собачий сын! Полтину у меня стянул!..

И тут пристав расхохотался:

– Ну точно не пропадет твой Собакин!

Юный певун

Императрица Елизавета Петровна пребывала не в духе. Выкушала всего пару чашек чаю на балконе, завешанном расшитым тюлем – и от солнышка, и от чужого глаза. Третью чашку расплескала, хотела было прислужницу по щекам отхлестать, да руки сами опустились. А все оттого, что вечор слушала новых певчих, привезенных с Малороссии, да всех забраковала. А уж так хотелось новый голос услышать – любит государыня певческое искусство…

– Све-жа-я те-ля-тин-ка-а-а! – донеслось вдруг с улицы. И напев-то какой – свежий, сладенький…

Елизавета вскочила, опрокинув стол. Чашки покатились по полу. Но она даже не заметила – вся обратилась в слух. А на улице опять:

– Све-жа-я те-ля-тин-ка-а-а!

Государыня повернулась к придворным:

– Привезти певуна немедленно!

И вот он стоит пред очами императорскими – высок, строен, молод. В сильных руках – лоток, полный свежего парного мяса.

– А ну пой еще!

От приказа императрицы Савка соловьем залился, все песни вспомнил, кои знал. Елизавета сама ему и подпела.

– Сколь хорош голос! – молвила. – Пусть гофмаршал возьмет певуна в поставщики припасов для моей кухни. А ты, певун, станешь каждое утро у меня под балконом свою телятинку расхваливать!

В свою каморку Савка вернулся ни жив ни мертв. Конечно, цыганка обещала, что суждено ему узреть императрицу, но действительность превзошла все ожидания. Уж через месяц он стал не просто Савка, а Савва Яковлевич. Телятинку свою он теперь не на лотке приносил – возом возил на царскую кухню. Важные вельможи, желая угодить государыне, ему заказы делали. По самым богатым дворцам Петербурга «телятинка от певуна» расходилась. Денежки в карман рекой потекли. К 1760 году записался Савва Собакин в почетное купечество, а потом заплатил «комиссию в казну» да и взял на откуп таможню в Риге. На том и свой первый миллион сколотил.

Брошка с коровой

Савва Яковлевич собственноручно протер особой тряпочкой заветный футляр. Мечта всей жизни – грамота на потомственное дворянство. Правда, жалована она императором Петром III, а тот неожиданно отдал Богу душу. Теперь на троне его супруга – всемилостивейшая Екатерина II. Надо срочно к ней подход искать. Говорила же цыганка: суждено ему узреть двух императриц. И вот случай – маскарад во дворце. Надел Савка шелковую рубаху, взял свой старый лоток (без мяса, понятно), подошел к Екатерине, разодетой в костюм богини справедливости, да и затянул свою песню:

– Свежая телятинка!

А сам императрице золотую брошь с выгравированной коровой протягивает. Екатерина взглянула – красавец статный, очи блещут – да и прошептала:

– Охоч до свеженького?

– С превеликим нетерпением! – ответствует Савка.

– Вот и яви оное! – разрешила императрица и потянула красавца в боковой будуар.

А через час, оправив юбки, богиня справедливости кликнула обер-секретаря:

– Отблагодари моего вернейшего подданного за особые заслуги!

Так Савва Собакин получил бумаги на петербургский питейный откуп.

Конфузия с бочками

В 1774 году в честь Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией повелела государыня во всех петербургских кабаках три дня водку раздавать бесплатно.

– А ты, Собакин, мне потом счет представь! – сказала. – Казна выплатит!

Савва и представил, даже количество бочек выпитых указал. Да, как на грех, счет ко всесильному Бецкому попал, а тот – старик ученый да въедливый. Снарядил следственную комиссию. Та в тупик встала – на всех столичных складах хранилось вдесятеро меньше бочек водки, чем написал Савва.

Притащили горе-откупщика к Екатерине. Та руками всплеснула:

– Конечно, я знаю: в этой дикой стране все воруют! Но чтоб попасться так глупо?! Неужто нельзя было счесть бочки заранее?

Савка в ноги:

– Прости, матушка! Приказчик мой счета пишет, небось напутал… А я неграмотный, цифири не понимаю. Я только по свежей телятинке спец! – да как ткнется Екатерине в необъятные юбки. Ну та и сомлела.

– Отправляйся на полгодика от греха подальше в Москву! – говорит. – Там отсидишься. А чтоб позору не было, именуйся отныне по отечеству – Яковлевым. А про беднягу Собакина считай, что помер…

Украденные часы

Едва Савва прибыл в Москву, зачастил по церквям. В Первопрестольной-то он большим благодетелем значился – огромные вклады на церковные нужды вносил. Да все, куда ни придет, за собой шепоток слышит:

– То мясом тухлым с лотка торговал, а теперь такие капиталы нажил, что даже у самого миллионщика Демидова заводы на Урале выкупил. Да сколь ни богатей, все равно Собакин – Собакиным и останется!

Обидно Савве. А тут как раз у него какой-то дальний родственник помер. Ну он и объявил, что, мол, помер купец Савва Собакин, а все его наследство теперь переписано на потомственного дворянина Савву Яковлева. Покойника, как положено, нарядили в лучшие одежды, «наследник» даже положил ему в карман часы дорогущие – золотой заморский брегет. Пускай все видят щедроты наследнические. В церкви на отпевании потомственный дворянин последним от гроба отошел. Покойника уж на кладбище понесли, а Яковлев замешкался. Церковный староста подбежал – может, чем помочь, да и ахнул: потомственный дворянин в карман золотой брегет засовывает. Не стерпело, видать, сердце, да и руки не устояли – украл Савва сам у «себя» часики. Да и то – не пропадать добру в могиле. Одно плохо – перестали часы ходить. Уж каким только часовщикам их не показывали – уперлись стрелки, не желали больше служить.

Золотая монета

Светлейший князь Потемкин вертел в руке счет на оплату поставок мясной провизии для армии, представленный «почетным поставщиком Ея Императорского Двора Саввой Яковлевичем Яковлевым». Счет был на громаднейшую сумму – 500 тысяч рублей. Сам Яковлев переминался с ноги на ногу перед столом светлейшего, опасаясь, подпишет тот или нет. Светлейший не спешил, видно, прикидывал что-то. Савве знак рукой подал – мол, сядь, дело не быстрое. Тот сел, да все крутился на стуле. Наконец Потемкин удовлетворенно причмокнул – видно, решил дело и поднял на подателя хитрые глаза:

– А ведь у тебя тут приписочка тысяч на двести.

Савва задрожал:

– Всего на сто, благодетель… Не больно и много… А жить-то надо…

Светлейший фыркнул:

– Надо, конечно. Ладно уж, включу твои 500 тысяч в свою ведомость на оплату из казны.

Податель вскочил, бухнулся в ноги светлейшего, да тут из рукава его на пол со звоном золотая монета в 10 рублей и вывалилась. Потемкин и сам вскочил:

– Что же это?! Монета эта у меня на столе лежала! Как ты посмел взять?!

Савва снова – бултых в ноги:

– Прости, светлейший! Не удержался… А все глаза проклятые – завидущие, руки – загребущие! Да мне и матушка государыня не раз выговаривала – убери свои руки подальше!..

У Потемкина кровь в голову ударила, лицо красными пятнами пошло. Но упоминание имени императрицы вмиг освежило. Он, Потемкин, сейчас хоть и всесильный фаворит, да ссориться с другими, что в фаворе, не стоит. Кто знает наперед, как дальше-то повернется?… Только и крикнул:

– Пошел вон!

Савву из покоев как ветром сдуло. А светлейший за голову схватился. Как же это возможно?! Вроде все для этого «почетного поставщика» сделали – питейное дело, поставки для армии, дворянское звание. Фамилию даже поменяли на благородную. Миллионы нажил. Кажется, можно бы и для Отечества порадеть – ан нет! Словом, сколь ни возвышай прохвоста, он прежним Савкой и останется – мелким воришкой…

Потемкин вздохнул, подписал счетец поставщика, потом крякнул и приписал к цифре 500 единичку в начале. Получилось полтора миллиона. В конце концов, надо же и светлейшему на что-то жить…

Звон брегета

На Рождественской неделе 1784 года почетный дворянин Яковлев устроил грандиозный бал. Одежду из Парижа выписал, чтоб не ударить в грязь лицом. Вместо пуговиц да пряжек повелел пришить самолучшие самоцветы, найденные в его уральских владениях. На балу и сам блистал: вспоминая молодость, пел про телятинку, сыпал анекдотами. И не заметил, как из кармана его выпал давний золотой брегет.

– Сколько времен вышло? – шутливо поинтересовался кто-то из гостей.

Савва ухмыльнулся:

– Не ходят они уж почитай годков десять!

– Как это? – удивился гость. – Ровно полночь показывают!

Савва воззрился на часы – те и вправду шли. «Кажись, они моему времени отсчет начали!» – пронеслось в голове у Саввы. И точно – через несколько месяцев разбил его апоплексический удар. Когда весть дошла до дворца, Екатерина послала к Яковлеву своих лучших докторов. Но и те не спасли больного. Узнав о том, императрица усмехнулась:

– Видать, протухла телятинка! Опять Савка стал нищим – миллионы-то на тот свет не унесешь! Хоть и были ручки загребущие, а больше никуда не дотянутся…

* * *

Оно, конечно, так. Да только вместо одного миллионера Яковлева обнаружилось четверо – сыновья покойного. И все тоже понесли свои счета на оплату в казну. А потом и их дети обнаружились. А потом и внуки. Это даже не урок – это загадка российская: и как только казна все не закончится?…

Конечно, миллионер Савва Яковлев и благотворительностью, и «добросердечными» делами занимался – на постройку церквей и школ, приютов и больниц деньги давал. Бедняков в бесплатных столовых кормил, в разные «общества призрения» на старых и малых денег не жалел. А вот запомнила его русская история всего лишь анекдотами. Потому что время все высвечивает. Да, кормил народ Савва и церкви с богадельнями строил, но особо запомнился тем, как лихо воровал. Неужто кто-то хочет такую память о себе оставить?

Да и с наследниками Савве не больно-то и повезло. Расползлось дело яковлевское: сыновья делами не занимались, заводы уральские купцам Демидовым продали, так что династии яковлевской в истории не осталось.

В тот летний день 1916 года в римской мастерской Алчео Доссена было душно и жарко. Камнерез с утра долбил камень – вырезал очередной барельеф для оконного карниза. Год назад в Риме началась мода на украшение домов такими поделками, вот Доссена и старался. Но сегодня, то ли из-за духоты, то ли оттого, что Алчео был сыт по горло дешевыми поделками, работа продвигалась туго. Резчик задыхался от каменной пыли, плотной завесой покрывавшей крошечную мастерскую. Голова его закружилась, перед глазами поплыли разноцветные круги, и в их завораживающем свете камнерез вдруг увидел прямо перед собой мужчину, одетого по моде далекой эпохи Возрождения…

Камнерез попытался встать – надо же хоть смахнуть пыль со стула, если вдруг этот странный господин в дорогом, расшитом золотом старинном платье решит присесть. Но голова кружилась, и встать Доссена не сумел. Зато незнакомец с любопытством огляделся, потрогал пальцем надрезы на камне и повернулся к резчику:

– Я – Симоне Мартини, живописец. Мы, конечно, не знакомы, ведь я жил 600 лет назад, но вы видели мои картины.

Доссена ахнул – да он всю жизнь восторгался Мадоннами этого художника, ставил его выше всех мастеров эпохи Проторенессанса! И, словно отвечая на мысли камнереза, Мартини сказал:

– Я рисовал своих Мадонн с красавицы Лауры, возлюбленной поэта Петрарки. Я написал и портрет самой Лауры, но он погиб, как и многие мои картины. Вот если бы я ваял из камня – мои работы были бы живы. Ведь камень может пройти сквозь время…

Путешествие сквозь века

Алчео очнулся и замотал головой. Какие странные видения возникают в этой духоте – эдак недолго сойти с ума! Надо выйти из дома, проветрить голову. Но на римских улицах было не многим лучше – от палящего солнца плавился асфальт. Одна надежда на музеи, ведь там поддерживается определенная температура. Может, там не будет так жарко?

В первом же попавшемся музее Алчео наткнулся на изысканно красивую и грустную «Мадонну» Симоне Мартини. Резчика поразила рельефность ее форм – казалось, фигура выступает из картины. Да она просто просилась быть изваянной из мрамора!

Домой Доссена вернулся с великими замыслами. Хватит ковырять резцом дешевые поделки – пора стать не камнерезом, а скульптором! И начнет он со скульптур, которые не сумел создать Симоне Мартини.

Мадонна!.. Алчео схватился за голову – никакой Мартини не мог прийти к нему в мастерскую! Путешествия из XIV века в XX век невозможны. Но если художник не доделал что-то при жизни, разве не мог он попросить другого закончить работу?…

В заброшенных каменоломнях Доссена выискал подходящие блоки старинного мрамора. На окраине Рима приспособил сарай под мастерскую. Тщательно изучил картины Мартини и скульптуры его времени. Почти год кропотливо овладевал резцовой техникой, которой со времен Возрождения уже не пользовались. Наконец появилась первая беломраморная «Мадонна с Христом». За ней последовал целый цикл «Ваяний Симоне Мартини». Это было поразительно! Сначала Алчео брал в руки уголь, еще не зная, что надо рисовать. Но будто чья-то рука водила его углем – появлялся четкий и яркий набросок с четырех сторон. Потом Доссена хватался за рубило, потом в ход шли резцы… Все – как в тумане. И только когда скульптура оживала под последним взмахом резца, новоявленный скульптор приходил в себя.

Очередники с того света

После «Ваяний Мартини» Алчео Доссена не мог остановиться – он изучал книги о скульптуре Возрождения, колесил по музеям Италии. Однажды увидел несколько деревянных статуй великого Джованни Пизано и два дня не мог заснуть от волнения. А на третью ночь увидел во сне самого маэстро Джованни.

– Мрамор хорош, – сказал Пизано, – но холоден. Фигуру Мадонны лучше создать из живого и теплого дерева!

Наутро Доссена кинулся искать подходящую древесину, а уже через полгода на свет появились «Скульптуры Пизано». И началось! Целая очередь ваятелей Возрождения одолевала теперь беднягу во сне. То мастер скульптурных саркофагов Мино показывал свои эскизы, то утонченный Якопо да Сангалло торопливо объяснял, что не успел сделать Венеру, то сам хмурый Микеланджело твердил что-то о старом Пане из черного мрамора. Конечно, работать за «самого» Алчео не решился, но вот творения Мино и Сангалло воспроизвести смог.

Договор с «дьяволами»

Мелкий торговец барельефами Альфредо Фазоли в изумлении уставился на беломраморную «Мадонну»:

– Где ты ее взял? Украл?!

Алчео гордо вскинул голову:

– Я сам сделал по картинам Симоне Мартини!

Фазоли обошел скульптуру со всех сторон, пощупал мрамор и выдохнул:

– Прилично получилось! Я возьму несколько скульптур на продажу как работы под старину.

Алчео вздохнул, погладил беломраморную «Мадонну» и согласился – таким скульптурам нельзя просто стоять в старом сарае – пора выходить к людям!

Уже на другой день предприимчивый Фазоли кинулся к своему приятелю – торговцу Палесси, который имел обширные связи в мире искусств. Осмотрев скульптуры, Палесси предложил простой выход:

– Предложим скульптуру в один из музеев Рима. Скажем: это новонайденный Мартини. Напомним, что художник не работал с мрамором, но мечтал. А потом попросим об экспертизе.

Фазоли воспротивился:

– Если они сделают экспертизу, сразу станет ясно, что это подделка!

Палесси ухмыльнулся:

– С чего ты взял? Твой чудак скульптор использовал мрамор из старых каменоломен, резал тоже по старинке. К тому же открытие скульптурной работы Симоне Мартини – сенсация. Какой музей захочет ее упустить?

И вот «Мадонну с Христом» отправили на художественную экспертизу. И Палесси оказался прав. Семь римских экспертов, тщательно исследовав скульптуру, заявили:

– Это работа XIV века. Только мастера Возрождения могли создавать подобные шедевры!

В пересчете на доллары стоимость статуи составила 30 тысяч. Приятели ахнули и понеслись к Алчео.

– Твою скульптуру купили как копию старинной работы! – с порога выкрикнул Фазоли. – Так что тебе причитаются хорошие деньги, и в твердой валюте – 300 долларов!

Доверчивый Доссена пришел в восторг.

– Но теперь ты должен заключить с нами контракт на эксклюзивную продажу твоих копий! – заключил деловой Палесси и протянул заранее заготовленную бумагу.

И не подозревающий ни о каком мошенничестве Алчео поставил свою подпись.

Рабство у Сатаны

По ночам Доссена вновь снились его любимые скульпторы Возрождения. Все сидели в ряд за пышным столом и пили за великие статуи.

– Теперь их увидят люди! – радовался Симоне Мартини.

А другие мастера уговаривали Алчео трудиться побыстрее, не покладая рук.

Он так и делал. Появились «ваяния» флорентийца Дезидерио да Сеттиньяно, далматинца Франческо Лаураны и даже «подлинные скульптуры Древней Греции эллинистического периода». За семь лет Алчео создал больше 30 статуй. Работал день и ночь, спал на пыльном матрасе посреди скульптур и почти не выходил из мастерской. Он так и не прознал, что торговцы-мошенники продавали его работы в музеи Рима и Берлина, Нью-Йорка и Мюнхена, Бостона и Кливленда. Но в 1928 году спрос на старинное искусство резко возрос, и обнаглевшие от бешеной прибыли Фазоли и Палесси прислали Алчео новый контракт, который обязывал скульптора создавать по шесть статуй под старину в год. Скульптор схватился за голову – такой договор, будто сдача в рабство самому Сатане…

С горя скульптор отправился туда, где заливают любую невзгоду, – в пивную. А там вдруг увидел старинного дружка. Тот занимался историей Возрождения и поведал Алчео о новых находках ренессансных статуй, даже подробно описал и статуи, и их стоимость. У Доссена голова пошла кругом – он трудился, света божьего не видя в прямом смысле, а мошенники заработали на нем кругленькую сумму!..

Что остается гению

Поразмыслив, скульптор отправился в библиотеку и запросил газеты за последние семь лет. Оказалось, его «Мадонну Джованни Пизано» за астрономическую сумму приобрел музей Кливленда, «Саркофаг Мино» после многочасового аукциона, где цена взлетела до небес, достался музею Бостона, «Греческая девственница» – куплена нью-йоркским Метрополитен-музеем. А месяц назад мошенники предложили одну из его скульптур в другой музей Нью-Йорка – Собрание Фрика, да вот только эксперты пожелали выяснить, где итальянцы находят столько старинных творений. И вот агент музея уже плывет на родину Возрождения.

Доссена вздохнул. Если правда раскроется, все станут насмехаться над ренессансными скульпторами: будут говорить, что их работы не стоят и гроша, ведь их может подделать даже простой римский резчик. Нет, такого нельзя допустить. Во всем виноваты только мошенники-торговцы – Фазоле и Палесси! И Алчео подал судебный иск.

На суде выяснилось невиданное. Да, предприимчивые ловкачи заработали на скульпторе-простофиле больше двух миллионов долларов. Но к ним не может быть предъявлено никаких претензий, поскольку они заплатили Алчео Доссена точно по контракту. Да и музейных покупателей они не надували, ведь «предварительно и чистосердечно» просили каждый музей сделать экспертизу. Разве они виноваты в ее результатах?…

Сам же Доссена, естественно, тоже был не виноват ни в каком мошенничестве. Ведь он продавал торговцам «статуи под старину». К тому же руководитель Бостонского музея заявил, что не намерен убирать прекраснейший «Саркофаг Мино» из экспозиции:

– Независимо от времени создания он – творение гениального мастера! Разве скульптор виноват, что живет в ХХ веке?! Его труд достоин находиться рядом с делами рук великих художников!

Римские же эксперты прямо заявили:

– Доссена – гений! Он возродил создания из времен Ренессанса!

Словом, дело закрыли. Доссена вернулся в мастерскую и вновь принялся за привычное дело, ведь еще множество скульпторов Возрождения ждали воплощения своих замыслов. Правда, теперь ему приходилось к каждой статуе прилагать «заверение в подлинности предлагаемой подделки». Работы его не стоили выше 700 долларов, но скульптор относился к этому философски – не многие из его обожаемых гениев Возрождения купались в роскоши. В 1935 году Доссена выпустил «Официальный перечень работ, которые я выполнил по просьбе моих предшественников». И сделал это вовремя – через месяц мастера Возрождения уже встречали его в Горнем мире.

* * *

Мораль сей истории проста до чрезвычайности. Если забыть о некоей мистической составляющей, то есть о различных снах римского скульптора Алчео (видит Бог, любому живущему в Вечном городе, которому уже больше трех тысяч лет, могут сниться самые невероятные сны!), вывод один, и весьма современнейший: читать договора надо внимательно, особенно когда подписываешь их с малознакомыми людьми. Но еще до подписания следует подотошнее выспросить (а потом и перепроверить – опять же до подписания договоров), сколько твой товар может стоить и по какой цене от перекупщиков уйти. Словом, думать надо не только до подписания всяческих договоров, но и до того, как за работу берешься. Ведь будь ты хоть гением в своем деле, как наш скульптор Алчео Доссена, мошенникам наплевать на твою гениальность.