Текст книги "Психология свободы: теория и практика"

Поскольку в человеке есть противоречие между двумя его составляющими (человек как звероподобное и духовное существо), то в социальной жизни, как пишет Н. А. Бердяев, трудно и драматично решается вопрос об отношении двух великих символов в жизни общества: хлеба и свободы – когда начинается движение масс в борьбе за «хлеб», то всегда жертвуют «свободой»; духовную и интеллектуальную свободу защищают лишь небольшие культурные слои. Тема Ф. М. Достоевского о противостоянии Великому инквизитору продолжается в работах Н. А. Бердяева с бескомпромиссной позицией – утверждением приоритета ценности свободы над материальными ценностями:

«…свобода остается величайшей духовной ценностью, большей, чем ценности витальные», хотя недостаток хлеба есть также недостаток свободы. «Сосредоточенность на материальной стороне жизни, которая наиболее далека от свободы, ведет к тому, что в ней начинают видеть не средства, а цель жизни, творческую духовную жизнь… отрицают или подчиняют материальной жизни» [20, 329].

Перевес материальных ценностей над духовными ставит в тяжелое положение огромные массы человечества:

«…поэтому экономическая свобода должна быть ограничена… во имя свободы… По мере того, как мы возвышаемся от материальной стороны жизни к ее духовной стороне, свобода должна увеличиваться. Если иногда возможна диктатура экономическая и политическая, то совершенно недопустима и не может быть оправдана диктатура интеллектуальная и духовная» [20, 328—329].

Люди должны понять, что свобода есть не право, а обязанность.

«Либералы обыкновенно понимают свободу как право, а не обязанность, и свобода для них означает легкость и отсутствие стеснений. Поэтому свобода превращается в привилегию господствующих классов… Свобода предполагает сопротивление, она есть обнаружение силы. Декларация прав человека и гражданина… должна быть также декларацией <его> обязанностей… И ударение должно быть сделано на человеке как существе духовном» [20, 325].

Сложность проблемы свободы Н. А. Бердяев видит в ее социальных последствиях – в том, что средний человек масс не очень дорожит свободой: «Человек есть раб потому, что свобода трудна, рабство же легче…; для того, чтобы человек боролся за свободу, нужно, чтобы свобода в нем уже была, чтобы внутренне он не был рабом» [20, 327]. Очевидно, есть категория людей, которые с детства не выработали у себя особый вид духовных потребностей (в труде, активности, быть личностью и другие): плывут по течению, как щепка, до тех пор, пока их не выбросит на берег очередной волной вместе с пеной. Они не ставят перед собой трудные, но достижимые цели, не испытывают чувства собственного достоинства, радости открытия. Иное дело – духовно богатый человек.

Духовность выступает существенным качеством личности в философии Н. А. Бердяева и, к сожалению, оно пока отсутствует при определении личности в психологической науке. Именно стремление к духовному самосовершенствованию порождает у человека задачу «духовного освобождения» – основного пути достижения свободы. Духовное освобождение предполагает освобождение от иллюзий сознания, приводящих к рабству, от всевозможных видов рабства: у бытия, природы, общества, цивилизации и культурных ценностей, народа и нации, аристократизма, буржуазности, революций, коллективизма, рабства эротического и эстетического, а также рабства у самого себя – когда человек выброшен во вне (растворен в массе) или, наоборот, сосредоточен на своих состояниях – эгоистической зависти, злости, агрессии, переживании страха, фанатизма и т. п.

Любое рабство опасно, так как мешает самореализации, тем более, что человек, по мнению Бердяева, любит быть рабом и часто выступает тираном себя:

«Он тиранит себя как существо раздвоенное, утратившее цельность… тиранит себя ложными верованиями, суевериями, мифами… всевозможными страхами, болезненными комплексами… завистью, самолюбием… сознанием своей слабости и своего ничтожества и жаждой могущества и величия. Своей порабощающей волей человек порабощает не только другого, но и себя… становится господином другого потому, что он стал рабом воли к господству. Та же сила, которой он порабощает другого, порабощает и его самого. Свободный ни над кем не хочет господствовать» [17, 53].

Несвободен эгоист-эгоцентрик:

«Эгоцентризм разрушает личность. Эгоцентрическая самозамкнутость и сосредоточенность на себе, невозможность выйти из себя и есть первородный грех, мешающий реализовать полноту жизни личности… Личность предполагает выход из себя к другому и другим, она не имеет воздуха и задыхается, оставаясь замкнутой в себе… Эгоцентризм означает двойное рабство человека – рабство у самого себя, у своей затверделой самости и рабство у мира, превращенного исключительно в объект извне принуждающий. Эгоцентрик есть раб, его отношение ко всему, что “не Я”, есть рабье отношение. Он знает лишь “не Я”, но не знает другого “Я”, не знает ты, не знает свободы в выходе из “Я”» [17, 37].

Такой человек не любит себя, не любит других – обладая властью, не дает возможности реализовать творческий потенциал другому человеку, лишает его права на самоактуализацию, умаляет его как личность.

Свобода не совместима с чувством страха, ибо страх унижает достоинство человека, достоинство свободного духа. Очень силен страх в любви – эросе, он есть в глубине жизни пола.

Духовное освобождение предполагает уход от иллюзий объективации, таящих величайшую опасность механизации, автоматизма и в итоге – потери личности, и осуществляется через такое изменение структуры сознания, при котором исчезает объективация, «нет противоположения субъекта и объекта, нет господина и раба, есть бесконечность и исполненная универсальным содержанием субъективность, есть царство чистой экзистенциальности» [17, 60].

Свобода не может быть достигнута без непосредственного участия процессов сознания и деятельности: «…именно сознание личности в человеке говорит о его высшей природе и высшем призвании» – человек осознает границы своего «Я» как своего плена и стремится освободиться от него в творческой деятельности. В ходе самосознания человек строит границу своего «Я» и затем, если она мешает его развитию, выходу «Я» к «Ты» (как внутреннего общения), преодолевает ее – в результате работы сознания происходит замыкание и размыкание границы «Я».

Н. А. Бердяев различает три состояния человека – «господин», «раб» и «свободный». Сознание свободного есть сознание существования каждого для себя при свободном выходе из себя к другому и ко всем. Рабство в предельной форме есть отсутствие его сознания. Главная работа по освобождению человека заключается в изменении его сознания, ориентации на себя как на свободного, творческого, ищущего истину, находящегося в контакте с другими.

В определении свободы Н. О. Лосский (1870—1965) исходил из таких характеристик человека, как активность, самостоятельность, сверхкачественная природа «Я», обладающего способностью действовать творчески, выступать причиной самого себя. Он полагает, что человек свободен от внешнего мира, своего тела, характера, от времени и его законов – в целом, от детерминации себя внешними и внутренними причинами, так как эти воздействия выступают лишь:

«…материалом и поводом для самостоятельного творческого акта, который, вследствие сверхкачественной творческой силы “Я”, мог бы быть произведен иначе, чем он фактически произведен» [105, 148].

«Я» – наделенное «мощной силой деятеля» не сводимо к конкретным своим проявлениям. Потенциальные возможности человека велики, «в каждом данном случае он, как сверх-качественное начало, мог и имел силу: хотеть и поступить иначе, чем он хотел и поступил в действительности». По мнению Н. О. Лосского:

«…формальная свобода со своей положительной стороны, есть мощь деятеля, достаточная для хотения любой из бесчисленного множества возможностей, открывающихся перед ним в данном определенном положении, и для осуществления их, поскольку это осуществление зависит от собственной силы деятеля» [105, 148].

Свобода – относительна, так как свободный в одних отношениях человек может быть несвободным в других отношениях. Человек, осуществляющий творческие акты, в своей жизни всегда имеет множество возможностей – открыт для них; выбор его поливариантен.

Конкретное совершение действия не перечеркивает его готовности выбирать среди ряда альтернатив и всегда оставаться причиной своих внутренних действий – своего «Я».

Представление о causa sui человека в философии Н. О. Лосского отличается от всех видов детерминистических трактовок личности (материалистического, психологического, «супранатуралистического» видов детерминизма), рассматриваемых им как далекие от реального положения дел. Он подвергает сомнению психологический детерминизм Т. Липпса, используя при этом кантовскую аргументацию: «Прав был Кант, который, критикуя понятие психологической свободы, как внутренней причинности предмета, обладающего психическою природою, сказал, что такая психическая система есть не более чем “духовный автомат”, подобно тому, как физическая система есть “материальный автомат”. Эту детерминистическую свободу души Кант приравнивает к “свободе вертела”, который, будучи раз заведен, сам собою исполняет все свои движения» [105, 34]. В качестве приемлемого вида детерминизма Н. О. Лосский предлагает рассматривать причинную связь как «индивидуальную причинность», обладающую свойством динамичности, без признака шаблонной повторимости порождения, ибо творческий акт по самому смыслу есть нечто индивидуальное, неповторимое.

С. Л. Франк (1877—1950), подобно Н. А. Бердяеву и другим русским философам, рассматривает свободу и личность в их неразрывном единстве, а сущность свободы – в явлении трансцендирования – в выходе человека за границы своего «Я», прорыве к своему духовному бытию:

«…существо “Я” как особой, внутренней инстанции, конституирующей личное бытие, заключается именно в свободе». Свобода возможна постольку, поскольку личность стремится обрести подлинную реальность значимого бытия на духовной основе – «бытие-у-самого себя»: «…Свобода есть… та единственная точка человеческого бытия, в которой возможна непосредственная связь человеческого с божественным – носитель духовной жизни, соединительное звено между эмпирическим и трансцендентным бытием» [178, 115].

Свобода выступает средством соединения духовного и индивидуального в человеке в процессе трансцендирования. Способность к трансцендированию – существенная характеристика личности:

«Тайна души как личности заключается именно в этой ее способности возвышаться над самой, быть по ту сторону самой себя – всякого фактического своего состояния и даже своей фактической общей природы… “Я” действительно есть “внутренняя” инстанция нашей жизни, но лишь поскольку оно есть личность, т. е. поскольку оно, трансцендируя вовнутрь… причастно духу» [177, 409].

По Франку, бесконечность души такова, что в своем глубинном слое она, выходя за пределы самой себя, соприкасается с чем-то иным или что это «иное» проникает в нее и тем открывает себя ей, и в этом заключается трансцендирование вовнутрь.

С. Л. Франк подчеркивает различие спонтанности, самоопределения и свободы. Спонтанность закрепощает личность – исключает ее свободу, выбивая твердую почву из-под ног человека (духовную опору личности), так же, как и внутренняя борьба, возникающая в результате самоопределения личности, лишает человека окончательной свободы. Истинное, окончательное освобождение состоит в том, что

«…“самость” жертвует собой в плане своей субъективности, растворяется в самодовлеюще значимом и лишь этим становится причастной “реализующей”, дарующей подлинную реальность силе подлинно значимого бытия и находит для себя неколебимо твердую почву» [177, 410].

Свобода предполагает ответственность:

«…свобода есть… первичная обязанность человека в качестве общего и высшего условия для исполнения всех остальных его обязанностей, и только в качестве обязанности она тем самым становится и правом, поскольку право есть абсолютное притязание на исполнение обязанностей… Свобода именно потому есть обязанность, что она есть онтологическая первооснова человеческой жизни» [178, 115].

Человек, отказывающийся от личной свободы или отказывающий в свободе другому человеку, – совершает преступление. С. Л. Франк, как никто другой из философов, выразил гуманистический пафос сохранения личной свободы: «Всякий отказ от свободы есть духовное самоубийство, всякое покушение на свободу другого есть покушение на убийство в нем человека… и превращения его в животное… Всякая попытка парализовать индивидуальную волю, приводя к потере человеком своего существа как образа Божия, тем самым ведет к параличу и омертвлению жизни, к разложению и гибели общества».

И. А. Ильин (1882—1954) провозглашает свободу ведущей человеческой ценностью, без которой нет путей к достойному существованию – она утрачивает смысл, и человек начинает вести двойственную жизнь или уходит в себя:

«…в душевную глубину, создавая себе там катакомбную жизнь, где он блюдет свои свободные побуждения и следует голосу свободного вдохновения» [66, 371].

Только будучи свободным человек может мыслить, исследовать, творить, иметь свои убеждения, переживать акт совести. Настоящее мышление, как полагает Ильин, свободно, самостоятельно и поэтому всякое подлинно научное исследование самодеятельно, оно не терпит навязанного авторитета и не может двигаться по предписанию и запрету:

«Навязанный образ мысли убивает мышление, так что от него остается только словесная видимость… Кто насаждает рабски подражательный трафарет, тот не понимает природу мысли… далек от истины и от ума» [66, 369].

Творчество невозможно без свободы – «добровольного самовложения, созерцающей инициативы, личного почина, любви и вдохновения».

Ильин справедливо пишет о том, что свобода не даруется сверху; она должна быть принята, взята и верно осуществлена изнутри – « дарованная сверху, она может стать “напрасным даром”, внизу ее недооценят, неверно истолкуют, употребят во зло». Освобождению предшествует работа по осознанию сути свободы и себя как свободного. Человек должен понять природу свободы: правовую форму, правовые пределы, цель и назначение, нравственные и духовные основы. Если этого не будет, то он превратит свободу в произвол. «Некультурный человек обычно воспринимает ее как “право на разнуздание ” или как призыв к произволу». С пониманием духовной основы свободы и себя как «духовного (внутренне свободного и внутренне самоуправляющегося)» жизнь человека наполняется смыслом, кроме того, ему открывается возможность обладать правами общественной свободы.

Внешняя свобода еще не гарантирует человеку внутреннего освобождения, хотя и создает условия для него:

«Внешняя свобода человеческой личности. Не свобода делать все, что кому захочется, с тем, чтобы другие люди не смели никому и ни в чем мешать; но свобода веры, воззрений и убеждений, в которую другие люди не имели бы права вторгаться с насильственными предписаниями и запрещениями; иными словами, свобода от недуховного и противодуховного давления, от принуждения и запрета, от грубой силы, угрозы и преследования» [66, 165].

Таким образом, И. А. Ильин выделяет два вида свободы – внешнюю и внутреннюю, отметив их единый корень – «внутренний человеческий мир», ставит проблему соотношения этих видов свободы в жизни человека.

Внутренняя свобода, в отличие от внешней («устраняющей насильственное вмешательство других людей в духовную жизнь человека»), обращает свои требования не к другим людям, а к самому себе – уже внешне нестесненному человеку. Свобода есть именно духовная свобода, т. е. свобода духа, а не тела и души. Внутренняя свобода помогает человеку жить, усиливает его «Я», позволяет выходить из трудных ситуаций, ориентирует на стремление к лучшему:

«…духу человека доступна свобода; и ему подобает свобода. Ибо дух есть сила самоопределения к лучшему. Он имеет дар – вывести себя внутренно из любого жизненного содержания, противопоставить его себе, оценить его, избрать его или отвергнуть, включить его в свою жизнь или извергнуть его из нее. Дух есть сила, которая имеет дар усилить себя и преодолеть в себе то, что отвергается; дух имеет силу и власть создавать формы и законы своего бытия, творить себя и способы своей жизни. Ему присуща способность внутренно освобождать себя; ему доступно самоусиление и самоопределение ко благу» [66, 169].

Духовное освобождение происходит в два этапа – отрицательный и положительный.

Отрицательный этап самоосвобождения предполагает, что человек может собрать свою силу, чтобы быть сильнее любого своего влечения (прихоти, желания, соблазна). Он извлекает себя из потока обыденной пошлости, противопоставляет ее себе и себя ей, усиливает себя до победы над ней.

Далее следует положительный этап, состоящий в «добровольном и любовном заполнении себя лучшими, избранными и любимыми жизненными содержаниями». За способностью подниматься над негативным содержанием в своей жизни, усиливать «Я», творить себя и способы своей жизни стоит интенсивная работа сознания. В процессе достижения внутренней свободы человек совершает усилия при столкновении с противоречиями, осознает конфликты духа с телом и душой. Ему предстоит преодолеть потребности тела и душевные влечения. В поиске сил для такого преодоления закладывается основа духовного характера. Это значит – добыть себе «самостояние», или внутреннюю свободу, под которой Ильин понимает не просто бытовую самостоятельность человека, а его духовное самоопределение, не только внешнюю автономию человеческого духа, но внутреннюю власть его над собой, «заполненность душевных пространств свободно и верно выбранными божественными содержаниями, которые приобретаются духовной любовью и религиозной верою». Следовательно, освободить себя – не значит стать независимым от других людей, это значит стать господином своих страстей. Господин своих страстей не тот, кто их успешно обуздывает, так что они всю жизнь бушуют в нем, а тот, кто их духовно облагородил и преобразил.

Духовный опыт, любовь и вера – то, что вкладывается в понятие «Дух», освобождает человека внутренне, «сообщая ему внутреннюю силу, самостоятельность, характер и крылья для духовно осмысленного и победоносного полета через жизнь и смерть». Внутренняя свобода – не произвол, а способность владеть собой и «вести себя», способность к духовной самостоятельной жизни:

«Свободен не тот человек, который предоставлен сам себе, которому нет ни в чем никаких препятствий, так что он может делать все, что ему придет в голову. Свободен тот, кто приобрел внутреннюю способность созидать свой дух из материала своих страстей и своих талантов и, значит, прежде всего – способность владеть собою и вести себя; а затем – и внутреннюю способность жить и творить в сфере духовного опыта, добровольно, искренно и целостно присутствуя в своей любви и в своей вере. Воистину свободен духовно самостоятельный человек» [66, 174—175].

Свободный – понимает значение долга: «…и долг, и дисциплина, верно и глубоко понятые, суть лишь видоизменения внутренней свободы, которая добровольно приемлет эти внешние связи и свободно определяет себя к внутренней и внешней связанности» [66, 176].

С. А. Левицкий (1908—1983), яркий представитель русского зарубежья, рассматривает свободу как атрибут личности, проясняет сложные вопросы, связанные с определением ее сущности, особенностей осознания и достижения человеком. Проблема свободы анализируется им в контексте понятий: «личность», «творчество», «деятельность», «сознание», «мышление», «воображение», «возможность», «желание», «выбор», «чувства», «ответственность». Он рассматривает свободу в ракурсе проблемы детерминации, осуществляет поиск причин возникновения иллюзии свободы как обмана самосознания, обнаруживает положительные и отрицательные стороны достижения свободы. В качестве конституирующего признака положительной свободы Левицкий выделяет творческое порождение и реализацию возможностей в деятельности личности, стремящейся к сверхличным ценностям, а также возможность «органического претворения» отрицательной свободы в положительную при условии моральной ответственности, духовной работы человека над собой. Когда человек не готов к творческой деятельности, далек от культуры, свобода становится для него тяжелым бременем, оборачивается произволом, и в этом – трагедия свободы. Следовательно:

«…от отрицательной свободы <произвола> необходимо отличать положительную – свободу от всякой реальной детерминации ради служения идеальным, сверхличным ценностям истины, добра, красоты». Человек может служить духовным ценностям только в том случае, если не ограничивается своей «природой» и есть нечто большее, чем «рефлекс общественных отношений». На этой свободе самосознания основывается моральная ответственность личности. «Подобно тому как личность становится личностью в направленности на ценности сверхличные, так и свобода становится подлинной свободой в добровольном самоограничении произвола, в служении сверхличным, идеальным ценностям» [95, 208].

В этом – основной парадокс свободы. И действительно, поступки многих талантливых людей (ученых, писателей, поэтов, художников) не укладываются в рамки адаптивного поведения в социуме: многие из них предпочитают ценностям адаптации внутреннюю свободу, утверждают свою идею, осуществляют поиск смысла. Н. Я. Мандельштам в своих дневниковых записях отмечала, что внутренняя свобода, о которой часто говорят в применении к поэтам, – это не просто свобода воли или свобода выбора, а нечто другое – ее парадоксальность состоит в зависимости от идеи, которой она подчиняется, и от глубины этого подчинения. В доказательство этого она приводит рассуждение Осипа Мандельштама о том, что ум и личность Чаадаева были организованы идеей, которая в награду за абсолютное подчинение ей подарила личности этого талантливого человека абсолютную свободу.

В работах Левицкого обосновывается важное положение о том, что принцип целесообразности, целевая детерминация не исключает свободу человека. В споре с Н. Гартманом, считавшим, что целевая детерминация в природе неизбежно ограничивает свободу человека, он утверждает:

«Это было бы так, если бы цели были непререкаемо даны нам. Но человек способен выбирать себе цели… В выборе я руковожусь ценностью цели – субъективной ли ценностью или объективным рангом цели. Ценность первичнее цели, и мы выбираем цель по ее ценности. Поэтому принцип целесообразности вполне совместим со свободой и даже осмысливает свободу, в то время как признание безраздельного господства закона причинности неизбежно уничтожало бы свободу» [96, 72].

С. А. Левицкий на психологическом уровне подошел к вопросу о целевой детерминации. Рассматривая ее в аспекте «разумной целеустремленности» и ответственности, он обозначил в качестве ведущей способность личности к самоопределению – человек реализует возможность быть иным, сам выбирает цели, имеющие для него значимость, осознает перспективы своей жизни в целом. Такая интерпретация целевой детерминации отличается от понимания причинности как «железной необходимости»:

«Вообще же говоря, кошмар “железной необходимости” является продуктом самовнушения разума, начавшего мыслить, но не возвысившегося до истинного понимания сущности свободы и до истинного понимания условного характера закона причинности. Все попытки решать антиномию свободы и причинности без учета категорий взаимодействия и субстанциальности и без возвышения до положительного понимания свободы как самоопределения… – все такие попытки заранее обречены на неудачу и неизбежно кончаются или кошмаром железной необходимости, или иррационально-анархическим “заявлением своеволия”» [96, 74].

Самоопределение личности, по мнению Левицкого, основано на ответственности. Свобода всегда связана с риском, требует духовного мужества быть самим собой, осуществлять свое индивидуальное предназначение. Личность определяется им как обладающая сверхкачественной, запредельной природой – она осознает и реализует возможности из бесконечных для нее перспектив деятельности. «К сущности личности принадлежит прежде всего свобода от всякой детерминации – та свобода, которая непосредственно переживается нами в самоопределении» [95, 206].

Свобода составляет внутреннюю природу «Я», его сущность: «сознание “Я” и есть самосознание свободы». Следовательно, сознание является необходимым условием свободы личности. Сознавая себя, свои желания, поступки, цели, ценности своих устремлений, соизмеряя их с перспективой жизни, человек освобождается от давления внешней среды и внутреннего диктата бессознательных страстей и указаний сверхсознания: «наше “Я”, наша самость, является центром свободы и может не подчиняться не только низшим влечениям подсознания, но и высшим зовам сверхсознания» [96, 202]. Благодаря направленности на сверхличные ценности индивид становится личностью, способной сублимировать свои низшие влечения, претворяя их врожденный динамизм в духовную энергию, а свобода становится подлинной (положительной). Свобода есть «выход из круга данностей, есть прорыв к новому, есть внесение новизны в бытие, есть усмотрение и реализация новых ценностей», а это предполагает творчество.

Свобода и творчество глубоко связаны друг с другом:

«Творчество есть апофеоз свободы… положительной свободы “для”. Творец освобождает себя от низших детерминаций, но с тем, чтобы свободно подчиниться высшей детерминации “вдохновений”, которые ведь отнюдь не зависят от нашего произвола… В сфере высшей детерминации вместо внешнего грубого давления среды мы имеем внутреннее внушение голоса творческого или морального долга» [96, 246].

Следование этому голосу поднимает человека на духовный уровень служения высшим силам: «творящий чувствует себя орудием и медиумом высших сил, которым он нелицеприятно служит своим творчеством, не будучи принуждаем к этому никакими внешними силами». «Свободу нужно любить больше жизни» – этот девиз Бетховена берет на вооружение C. А. Левицкий и акцентирует внимание на том, что «…только через творчество, через служение ценностям, высшим, чем свобода, свобода исполняет себя и предохраняет нас от легиона демонов рабства, прикрывающихся масками свободы» [96, 312]. Творческое «Я» – источник совершаемых действий, «переживатель и сознаватель» психических состояний. Поэтому динамическую природу «Я» Левицкий определяет как сферу творческих возможностей – сферу свободы. Выступая последователем взглядов А. Бергсона по вопросу о творческой активности и свободе личности, он отмечает, что Бергсон впервые в истории философии показал – свободу нельзя мыслить в пространственно рассудочных схемах; она неразрывно связана с творческой активностью и есть не столько выбор между данными возможностями, сколько творчество новых путей и возможностей.

«Свобода есть условие возможности творческой деятельности. Но всякая деятельность… имеет в себе элементы творчества… Поэтому не будет преувеличением сказать, что в основе всякой деятельности лежит свобода» [96, 204].

Итак, в любой деятельности человек имеет возможность быть свободным. Это положение становится более убедительным при определении роли процессов мышления и воображения, работы сознания человека по «овозможиванию возможностей» в достижении целей. Сам по себе разум свободен, и эта его особенность является условием достижения истины. «Если бы логическое мышление протекало с принудительной фактической необходимостью и наши душевные процессы были природно детерминированы, то как могли бы мы ручаться, что познали хоть частицу истины» [96, 48]. В процессе планирования человек возвышается над временем. Основным условием этого Левицкий считает свободу воображения – способность находить идею. Освобождающий эффект воображения заключается в том, что оно открывает человеку множество бесконечных творческих возможностей, делает их реальными, возвышает человека над окружающей его действительностью. В процессе воображения человек наполняется чем-то иным, не входившим раньше в содержание его жизни, приобретает возможность осуществить в реальности предвосхищаемые образы. «Именно благодаря воображению человек “не раб” действительности, а может возвышаться над ней, творить новую действительность: «Воображение есть живой орган свободы… победа над косностью бытия, над косностью нашей натуры» [96, 161].

Реальность свободы неразрывно связана с реальностью возможности, ибо человек не только осуществляет свои возможности, но и сам творит их – «овозможивает» еще невозможное. Субъект – это индивидуализированная сфера бесконечных возможностей. Реализация возможностей связана с ответственностью: понятие реальной возможности содержит в себе большую ответственность, так как воплощение и невоплощение данной возможности носят нередко роковой характер, и мы сами должны отвечать за принимаемое нами решение.