Текст книги "Спокойно, Маша, я Дубровский!"

10

– Да ты не просто тронулась, ты совсем свихнулась! – орал на меня братец пятнадцать минут спустя, бегая кругами по виноградной беседке во дворе нашего дома. – С чего ты взяла, что убили Сигуркину? Почему обязательно Сигуркину? Что, в миллионном городе больше убить некого? Да кто она такая? Простая парикмахерша! Где это слыхано, чтобы простых парикмахерш закатывали в цемент? Чтобы убить кого-то таким образом, нужны очень веские основания!

– Нужно двести кило цемента! Что, собственно, и дает в результате очень веское основание, – сказала я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

Зяма сбился с шага, остановился, всплеснул руками и вскричал:

– Как ты цинична!

– И это говорит человек, шаривший под юбкой у покойницы! – хладнокровно парировала я.

Братишка хлопнул глазами, скривил губы, бухнулся рядом со мной на скамейку, пару раз дернул себя за вихры и сказал:

– Ладно, давай поговорим спокойно. Если ты думаешь, что убитая женщина – парикмахерша Сигуркина, почему не поделилась своими мыслями со следователем?

– Ага, нашел дурочку! – Я покрутила пальцем у виска. – Знаешь, какая у ментов солидарность? Думаешь, я хочу, чтобы Красиков рассказал обо всем Денису? Кулебякин, когда узнает, что меня к следователю вызывали, обязательно поинтересуется темой нашей беседы. Красиков ему все выложит, и как я потом объясню Кулебякину, зачем мы с тобой поперлись на поминки в ночной клуб?

– А вот, кстати, – зачем мы туда поперлись? – запоздало поинтересовался братец.

Я посмотрела на него с жалостью: увы, слабоумие не лечится, Зяма обречен!

– Мы пошли в «ночник», чтобы завести перспективные знакомства! – по слогам, как совсем тупому, сказала я. – Тобой, неотразимый ты наш, живо заинтересовалась гламурная красотка Дашенька, а мне по бартеру мог обломиться «русский лес».

– Одеколон, что ли?

– Сам ты одеколон! Лесной король юга России! – Тут я вспомнила этого самого короля и быстро остыла. – Впрочем, на этот «русский лес» не позарился бы даже голодный жук-короед. Сей господин оказался таким уродом, что мне стало все равно, кто он – лесной король русского юга или наследный принц африканской сельвы...

– Что ж, я понял. Ты побоялась, что Денис узнает о твоей готовности махнуть его на богатенького Буратино! – с покоробившей меня прямотой молвил Зяма. – Ладно, не будем муссировать эту скользкую тему. Предлагаю забыть о похоронах, поминках и всяческой бредятине в диапазоне от неподтвердившихся подозрений Сигуркиной до провалившейся компании по скоростному освоению тобой отечественных лесных угодий!

Я минуту подумала, взвешивая все «за» и «против», и предложила компромисс:

– Давай сначала выясним, кто там, в бетоне? Если не Сигуркина – мы все забудем.

– А если она самая? Что тогда? – Лицо у Зямы сделалось тоскливое-тоскливое.

Я похлопала его по плечу и ободряюще сказала:

– Тогда будет по пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!» Тогда ты сможешь достойно ответить всякому, кто попытается представить в искаженном свете твой интерес к ногам покойной Машеньки. Скажешь, что ты проверял слова Сигуркиной, так что это был не возмутительный акт вандализма, а необходимый следственный эксперимент! И тогда получится, что ты не извращенец, а герой-детектив.

Мне и самой понравилось, как красиво я все изложила, а уж Зяма просто пришел в восторг:

– А ведь и верно, Дюха! Если там Сигуркина, то посмертный цемент придает ее бредням определенный вес, так что проверить их, конечно, стоило!

По четкости изложения своих мыслей братцу было до меня далеко, но я поняла, о чем он, и согласно кивнула. Мы пришли к общему мнению и согласовали цели, а вырабатывать план действий пошли домой.

11

Из кухни доносился бойкий стук клавиш. Наша писательница виртуозно исполняла новый авторский этюд для компьютерной клавиатуры с оркестром. Духовые инструменты и медные тарелки успешно заменяли кипящий чайник со свистком и весело подпрыгивающая кастрюльная крышка. Мамуля, всецело занятая творчеством, посторонних шумов не замечала.

Я прошла к плите и погасила газовые конфорки, тем самым исключив из оркестра свистящие духовые и гремящие ударные, а потом поверх мамулиного плеча взглянула на монитор ноутбука. Выхватив из середины листа строчку: «Алый лак на ногте посиневшего скрюченного пальца блестел, как капля свежей крови», – предпочла дальше не читать. Ужастики – это не мое, я предпочитаю жизнеутверждающие любовные и приключенческие романы.

– Привет! – сунувшись в кухню следом за мной, поздоровался с мамулей Зяма.

– Добрый вечер, – не отрываясь от процесса, отрешенно отозвалась писательница.

Мы с Зямой одновременно посмотрели на полочку с фарфоровым слоном, беременным хронометром. Слон укоризненно цыкал, категорически не соглашаясь с мамулиным восприятием времени: часы показывали самое начало третьего.

– Да не вечер еще, добрый день, ма! – заручившись поддержкой часового слона, Зяма попытался вывести мамулю из творческой прострации. – Маму-уля! Ау! Ку-ку! Это мы пришли, твои детки, Зяма и Дюша!

– Мир вам! – не меняя направления взгляда и скорости печати, с завыванием возвестила мамуля.

– Хорошо, что не нашему праху! – опасливо буркнула я и увела брата из кухни.

В прихожей на самом видном месте – на тумбочке под зеркалом – лежал мобильник, красиво перевязанный красным бантиком с конфетной коробки. Праздничное убранство наводило на мысль о подарке, но телефон был мой собственный, отнюдь не новый. Новыми в нем были три пропущенных звонка – от Трошкиной, из офиса и от Дениса – и еще одно письмо, сообщающее о поступлении на мой счет ста рублей. Я догадалась, что это бабуля замаливает грехи, и милостиво решила ее простить. Хотя если бы вместо старого мобильника бабуля вернула мне новый, она могла бы рассчитывать не только на мое милостивое прощение, но также на внучатое благословение и глубочайшую признательность. Я решила, что имеет смысл уведомить об этом родную старушку – не для общего ее развития, а на тот случай, если она вновь умыкнет что-нибудь из моего ценного имущества.

Однако бабули дома не оказалось. В гостиной у телевизора сидел папуля, который смотрел популярное кулинарное шоу. Вернее сказать, он его слушал, потому что в очках для чтения толком не видел экрана. Записывая новый рецепт, папуля возмущенно фыркал и спорил с ведущим. Он и меня попытался втянуть в дискуссию:

– Белокочанная капуста! Дюша, ты когда-нибудь слышала, чтобы в салат «Самурай» клали белокочанную капусту?

– Нет, – коротко сказала я.

Это была чистая правда. Я никогда не слышала, более того – и не стала бы ничего слушать про белокочанную капусту. Как-то так получалось, что у меня всегда находились более интересные темы. Но папуля в мои резоны вникать не стал и полученным ответом остался вполне доволен.

– Вот и я говорю, что это должна быть не белокочанная капуста, а пекинская! – сказал он.

Родитель быстренько записал это кулинарное откровение в блокнотик, от усердия сломал карандаш, поморщился и спросил:

– Дюша, а ты не знаешь, где мой диктофон?

– А ты не знаешь, где наша бабуля? – задала я встречный вопрос.

Клянусь, я спросила это без всякой задней мысли, но папуля уловил некий скрытый намек и насупился:

– Думаешь, это она утащила с собой диктофон?

– Куда?

Тут выяснилось, что бабулю сослали-таки в деревню. Сразу после возвращения нашей старейшей авантюристки из милиции папуля самолично погрузил бабулю в семейный автомобиль, отвез ее в Бурково и оставил томиться в одиночном заключении на даче – без компьютера, Интернета и телефона.

– Но с диктофоном, – напомнила я.

– Не понимаю, зачем он ей понадобился! – рассердился папуля, которому диктофон необходим для работы – чтобы без отрыва от кастрюлек и поварешек оперативно фиксировать свои кулинарные озарения.

– Возможно, бабуля готовится писать мемуары, – предположила я, чем очень огорчила папулю.

Он совершенно искренне считает, что одной писательницы на семью более чем достаточно, и с радостью разделил бы высокую честь иметь в своих рядах труженицу пера с парой-тройкой других ячеек общества. Папуля вообще полагает, что популяции Кузнецовых пора уже прирастать за счет представителей нетворческих профессий. В этом смысле отец питает большие надежды на мое замужество и Зямину женитьбу. Думаю, он будет вполне счастлив, если Зяма сочетается браком с ткачихой, а я выйду за сантехника.

– Дюха, ты здесь? Привет, пап, – в гостиную заглянул Зяма.

Я вспомнила, что у нас с ним есть общее детективное дело, и пошла на военный совет в комнату брата.

– Заседание клуба веселых и находчивых отбъявляется открытым! – провозгласила я, обрушившись на диван.

– Каких веселых и находчивых? Скажи лучше – печальных и забывчивых! – огрызнулся Зяма. – Не вижу никаких поводов для радости. Нам предстоит выяснить, где в данный момент находится парикмахерша Сигуркина. Варианты ответа: А) в бетоне; Б) в любом другом месте. Прямо даже не знаю, что предпочтительнее...

– Для нас или для Сигуркиной?

– Для меня, – признался эгоист. – Как будем выяснять? Я лично об этой самой Сигуркиной не знаю ничего, кроме ее фамилии и номера мобильного...

– Ты знаешь мобильный парикмахерши? Откуда? – перебила я.

– Так она сама мне его сказала, когда мы у гроба стояли, а я запомнил – номер легкий, – объяснил Зяма.

– Ты что, клеил новую подружку прямо у гроба старой?! – Я была шокирована.

– Во-первых, Машенька была совсем не старой, ей еще и тридцати не было, – обиделся братец. – А во-вторых, в отношении парикмахерши у меня никаких таких планов не было. Я узнал ее телефон только для того, чтобы позже позвонить и сообщить о результате своего эксперимента. Мол, проверка показала, что Машенька – это Машенька. Правда, Сигуркина мне не поверила...

– То есть ты ей все-таки звонил? – уточнила я. – Так в чем проблема? Позвони еще раз!

– Уже пытался, но ее телефон не отвечает. Как думаешь, по фамилии и имени в справочной дадут информацию об адресе?

– Смотря где справочки наводить, – со знанием дела ответила я, доставая из сумочки визитную карточку подруги «лесного короля».

– Дай посмотреть! – Зяма выхватил у меня картонку, повертел ее в пальцах и даже понюхал. – У-у-у, какие духи! И кто это у нас тут такая? Что за Даша?

– Хороша Даша, но не ваша! – ответила я, отняв у него визитку. – Впрочем, это мы еще посмотрим, как дело обернется.

Заинтригованный братец округлил глаза (уже не черные бандерасовские, а свои родные, серые), но я не стала отвлекаться на объяснения, уже набирая выбитый на пижонской карточке номер.

Дашенькин мобильник на мой призыв к общению отозвался скучными длинными гудками.

– Спит красавица, – с уверенностью сказал Зяма. – Знаю я этих золотых леди, они до рассвета тусуются, потом до полдника дрыхнут, а по пробуждении вкушают тостики с соком или кофеек с фруктами и едут в салон красоты.

– Ух, ты! – Меня в равной степени впечатлили и Зямина осведомленность, и описанная им программа-минимум. Мне бы так жить! – А в котором часу у золотых леди бывает полдник?

– Где-то с пятнадцати до восемнадцати. – Братец взглянул на свой благородно-простой хронометр марки «Тиссо», потом снова на пафосную визитную карточку Дашеньки и постановил:

– Полтора часа нам с тобой на отдых, а потом поедем по указанному адресу. Как раз успеем к кофе с тостами!

12

В кабинете без кондиционера было жарко и душно, как в бане. Следователь Ваня Красиков обмахнулся картонной папочкой, потянулся за салфеткой и беспомощно выругался. На нежно-розовой упаковке влажных салфеток «Нюанс» кто-то из Ваниных коллег-шутников изобретательно почеркал красным маркером. Теперь салфетки носили непристойное название «Ню-анус», и применять их для освежения физиономии уже как-то не очень хотелось.

Следователь тяжко вздохнул, привстал на стуле, дотянулся до оконной рамы и толкнул ее. Окно проскрипело что-то неразборчивое и распахнулось настежь, едва не стукнув по соломенной шляпе бабусю, устроившуюся на тротуаре с тремя ящиками черешни. По-хорошему, пенсионерку с ее несанкционированной коммерцией следовало бы отогнать от милицейских стен куда подальше, но хитрая бабка, появившись на точке, первым делом отнесла пакет крупной черной черешни дежурному, а затем без устали крутила кулечки для каждого служивого, возникающего на пороге отделения. Следователь Красиков получил свою порцию витаминного продукта прямо в окно. Черешня была замечательно вкусная – не оторваться. По Ваниным прикидкам, милицейская братия слопала не меньше ящика полезного лакомства, так что было бы сущим свинством не позволить доброй старушке распродать остаток товара в облюбованном ею месте.

– Извините, бабуля! Не задел я вас окошком? – виновато крикнул Ваня, опускаясь на мягкий стул, сделавшийся теплым, как насиженное гнездо.

– Не бешпокойща, шынок! – прошамкала бабуленция. – Хошешь еще щерешенки?

Красиков очень хотел «щерешенки», но постеснялся в этом признаться. Насколько он успел заметить, изредка поглядывая в окошко, торговля у бабки шла вяло, на большой заработок ей рассчитывать не стоило – вернуть бы стоимость бесплатно съеденного милицейскими сынками. Окончательно объедать щедрую пенсионерку следователю было совестно.

– Нет, спасибо, сыт уже! – неискренне отказался Ваня и откинулся на спинку стула.

Жарко было – хоть стреляйся. Красиков с нездоровым интересом подумал о табельном оружии, еще пару раз обмахнулся папкой с надписью «Дело» и все-таки вытер вспотевшую физиономию салфеткой с неприличным названием. Стало прохладнее, но совсем чуть-чуть и ненадолго. Ваня ухватил футболку за подол и совершил несколько энергичных взмахов, охлаждая разом и лицо, и живот. Одежда противно липла к телу. Красиков сложил пальцы щепотками, правой и левой ухватил футболку в районе груди, оттянул трикотажную ткань подальше и потряс руками. По животу пробежал приятный холодок. Ваня блаженно зажмурился и повторил процедуру.

– Ты че это делаешь, Ванек? – озадаченно спросил оперуполномоченный Суслов, едва не подавившись черешней при виде следователя, энергично и с нескрываемым удовольствием трясущего воображаемым бюстом.

– Работаю, – быстро сказал Красиков, сдернув, как прищепки, с майки конвульсивно скрюченные пальцы.

На местах их крепления образовались вытянувшиеся трикотажные соски. Опер посмотрел на них с опасливым интересом и сказал:

– Небось с маньяком работаешь? Вижу, вижу. С кем поведешься, от того и наберешься!

– Не знаю, о чем ты, – краснея, пробормотал следователь.

Он сцапал папку, машинально обмахнулся ею, покраснел еще больше, шлепнул «дело» на стол и строго сказал:

– Ну, что там у вас?

– У нас – вот, – добродушно ответил Суслов, протянув ему кулечек с краснобокой черешней.

– А по делу? – Ваня одной рукой залез в газетный фунтик с ягодами, а другой постучал по картонной папке.

– А по делу голяк, – вздохнул опер, на лихой кавалерийский манер устраиваясь на свободном посадочном месте.

Руку с кулечком Суслов удобно установил на спинке стула, и Красиков подвинулся к краю своего стола, чтобы тоже дотягиваться до угощения.

– Никаких следов? – с сожалением спросил следователь, ловким броском отправив в рот черешенку.

– Ну, ты же знаешь – ливень был просто тропический! – напомнил опер, выплюнув в кулак косточку.

Красиков с тоской посмотрел в окно, за которым уже ничто не напоминало о тропическом ливне, заливавшем город поутру. Водосточные трубы и канавы, в жилах которых не так давно бешено клокотала вода, вновь были сухими, как внутренний объем бамбуковой удочки. Едва яростное солнце выпуталось из одеяла грозовых туч, мокрый асфальт задымился, и лужи высохли даже раньше, чем доползли до своих тенистых убежищ загулявшие виноградные улитки.

А ведь этого дождя Екатеринодар ждал неделю! День за днем в метеосводках все громче звучала тема грядущего потопа, приближение грозового фронта дотошно отслеживалось в километровом исчислении, и все только и говорили – когда же, когда? Наконец окончательная дата прорыва хлябей небесных определилась с точностью до трех часов, и истомленные жарой горожане приготовились расчехлять запылившиеся зонтики.

Красиков перевел взгляд на собственный зонт, растопырившийся в углу кабинета. Непромокаемая ткань давно просохла и туго натянулась, как кожа на старом армейском барабане.

– Тропический ливень прошел бесследно, – вздохнул Ваня.

– Именно, что бесследно! – согласился с ним Суслов. – Ни отпечатков обуви, ни следов протекторов – ничего! Преступники выбрали идеальный момент: заехали в лесополосу еще до ливня, когда земля была сухой и твердой, как асфальт. Там, даже если бы по ней слоны скакали, ни ямки не осталось бы!

Красиков усилием воли развеял в своем воображении прелюбопытную фата-моргану в образе скачущего, как балерина, слона и спросил:

– А трава? Помяли же траву машиной!

– Траву помяли, – снова согласился опер. – Машина-то, надо думать, тяжелая, не микролитражка – какой-нибудь добрый джип! Шутка ли, двести кило груза в багажнике припереть! И багажник наверняка такой, из которого цементную чушку поднимать не надо, можно ее просто выкатить.

– Точно, джип, – пробормотал следователь.

– Или полугрузовая тачка-фургон, или вообще маршрутка – у «газели» сзади дверцы очень удобно распахиваются, – сказал опытный опер Суслов и вздохнул. – Можем гадать сколько угодно, следов-то никаких! Если и осталось что-то после них, то утренний ливень все смыл к чертовой бабушке.

– Кстати, о бабушках! – встрепенулся Красиков. – Вот с ними-то преступникам здорово не повезло!

– Очень не вовремя нагрянули бабки, – кивнул Суслов. – Сразу после дождя сухой овражек так затопило, что теперь там три поколения лягушек вырасти успеют! Явись старушки в лесок часом позже – увидели бы на месте ерика с трупом непроглядную водную гладь.

– А приди они часом раньше, могли бы заметить преступников, – с сожалением сказал следователь.

– Не факт! – возразил ему опер. – Тело могли намного раньше привезти. Приблизительное время смерти – от двадцати двух часов до полуночи.

– Убивали, конечно, в другом месте, – вставил Красиков.

Это был даже не вопрос – утверждение.

– Ясное дело, в другом! Не в лесу же они цемент замешивали!

– Они? – въедливый следователь уцепился за слово.

– Конечно, они! Представь, сколько возни! Положим, затолкать труп в большой мешок – не проблема, можно и в одиночку справиться. Да и раствор замесить не вопрос одному, без помощников. Но чтобы залить цементной жижей тело в мешке, уже нужны двое, не меньше: один мешок придерживает, другой раствор льет.

– А что по составу цемента? – с надеждой поднял глаза Красиков.

– Что – по составу? Хороший цемент, наш, местный. Такой в городе на двадцати строительных рынках и еще на сотне точек по загородным трассам продается, бери – не хочу! – Опер развел руками, показывая, что сам-то он брать хороший местный цемент как раз не хочет. – И получается, братец Иванушка, что ничего у нас нет, кроме обрывков лопнувшего мешка. А на нем после дождичка ни единого пальчика, пятнышка, ни-че-го не осталось!

– Вот досада! – с досадой сказал Ваня, выгребая из кулечка последние черешни. – Остается надеяться только на показания того мужика, с пейджером. Он оказался в лесополосе раньше, чем бабки. Может, успел что-то увидеть?

Суслов заглянул в кулечек, ничего там не увидел, с сожалением вздохнул и сказал:

– Хочешь знать мое личное мнение? По-моему, это какие-то маньяки орудуют. Ты экспертное заключение читал? Про выстриженные на макушке волосы?

– Не выстриженные, а срезанные, – поправил Красиков, заглянув в папочку. – Обоюдоострым режущим орудием, возможно – медицинским скальпелем. Узнаваемая деталь, да?

– Незабываемая! – кивнул опер.

И зловеще добавил:

– Похоже, водниковский маньяк вернулся на тропу войны...

В душном кабинете установилось гнетущее молчание. В тишине послышался шамкающий старушечий голос:

– А вот кому щерешенка, шладкая щерешенка!

– Эй, бабка! – встрепенувшись, гаркнул бесцеремонный опер. – Что там у тебя еще осталось? Один ящик? Я его покупаю. Хороша у тебя черешенка, мать!

– Ой, хороша, шынок! Хороша! – радостно поддакнула старушонка. – Сама по полтиннику за кило покупала!

– Так ты, бабка, спекулянтка? – свесившись из окна, заржал веселый опер.

Низко перегнувшись, он подхватил ящик с черешней и затащил его в кабинет.

– Убери свою кормушку с моего окна! Устроил балаган из кабинета следователя! – рассердился Красиков.

Он подвинул Суслова с его ящиком и закрыл окно, едва не зацепив бабулькину голову в соломенной оплетке во второй раз.

– Нервный парнишка! – неодобрительно пробормотала старуха, проводив взглядом закрывающиеся створки.

С уходом со сцены ментов дикция у бабки значительно улучшилась, да и согбенная спина заметно распрямилась. Она дождалась, пока окно полностью закроется, сняла шляпу и, обмахиваясь ею, как веером, подобралась к подоконнику. Под прикрытием соломенного чепца пошарила в уголочке и ловко спрятала найденный предмет в карман застиранного ситцевого фартука.

Маскировочная черешня закончилась очень своевременно, засиживаться под окном кабинета следователя сверх необходимости бабуля не планировала: диктофон хоть и был рассчитан на двадцать четыре часа непрерывной работы, но за закрытым окном не улавливал ни звука.