Текст книги "Банда отпетых дизайнеров"

Вспомнив об этом, я преисполнилась желания мчать в Середомакарьевский хоть на автобусе, хоть пешим ходом, с узелком на палочке. Не знаю, как узелок, а хорошая крепкая палочка мне бы там точно пригодилась!

– Стас, прочь с дороги! – твердо сказала я, выдвигаясь на финишную прямую к распахнутой двери офиса. – Я очень спешу, не задерживай меня, если не хочешь получить новую травму!

– Инна, стой! – отчаянно выкрикнул Макаров и зачастил, как пистолет-однофамилец: – Скажи сначала, какие у тебя есть мясокомбинатские телефоны? Давай сверим наши контакты, потому что Семен Сергеич не выходит со мной на связь, а я беспокоюсь, все ли в порядке с нашим фильмом, ведь юбилей уже послезавтра, времени на переделку осталось совсем мало, и если что, придется работать ночью, куда же ты убегаешь, постой!

– Слу-ушай, Стасик, ты наглец! – протянула я. – Кто из нас коммерческий директор? Кто должен знать все пути доступа к клиенту, включая шифрованные коды и голубиную почту? Мне известен только служебный телефон этого мясокомбинатского султана и рабочий номер его рекламных шахерезадниц!

Смешливая Трошкина, не осознающая драматизма ситуации, тихо прыснула. Макаров обиделся и сказал:

– У Семена Сергеича три мобильных телефона, но ни один не отвечает на мои звонки!

– Очень хорошо понимаю Семена Сергеича, я тоже предпочла бы не видеть тебя и не слышать! – сердито заявила я. – Уйди с моего пути! У меня законный обеденный перерыв!

– Но Семен Сергич куда-то пропал! – в отчаянии вскричал Стас.

– Одним больше, одним меньше! – Я широко махнула рукой, заодно подвинув в сторонку приплясывающего передо мной Макарова.

– Сегодня он не первый пропавший! – подтвердила Катерина. – Бронич тоже куда-то сгинул!

– И еще Денис с Барклаем! – тихо добавила Трошкина, с которой я успела поделиться своей проблемой.

– Вероятно, ни у кого из них нет аллергии на сено! – в сердцах брякнула я.

И, пока присутствующие размышляли над скрытым смыслом сказанного, вылетела из офиса, как ядро из пушечного жерла.

Мы с Алкой неторопливо пообедали в кафе, погуляли в парке и к половине третьего вернулись в офис отчасти из чувства долга, но больше потому, что после прогулки захотели охладиться под кондиционером. Макаров убрался восвояси, Андрюха ушел в аут – уснул в кресле, шеф из своей загадочной отлучки не вернулся. К пяти часам вечера со всей определенностью стало ясно, что Бронич действительно дезертировал с капитанского мостика.

– Может, мы уже пойдем? – вопросила я, выразительно поглядев на часы.

У меня была возможность успеть на семичасовой пригородный автобус до Середомакарьевского. Я отнюдь не утратила желания с фонарем в одной руке и скалкой в другой осмотреть ночные хуторские достопримечательности.

– Идите, я закрою контору, – неуверенно разрешила Катерина, которая по штатной ведомости числится офис-менеджером и в отсутствие директора автоматически становится дежурной по части.

– На волю, всех на волю! – прокомментировала Трошкина, чрезвычайно утомленная первым рабочим днем.

5

В жарчайший полуденный час над степью разливалась густая и вязкая, как смола, тишина, нарушаемая только трескучей песней кузнечиков. Казалось, спит все и вся: бурундуки в норах, коршун в поднебесье и караульный на дощатом помосте, возвышающемся над краем просторного кукурузного поля. На крепкий сон сторожа Петрович особенно рассчитывал. Ему совсем не улыбалось получить заряд соли в свой битый жизнью филей. Фермер, хозяйничающий на поле, не собирался миндальничать с расхитителями его добра, о чем и предупреждал большим рукописным объявлением: «Кукурузу не тырить! Стреляю без предупреждения!»

Ознакомившись с этим плакатом, выставленным на всеобщее обозрение на меже, Петрович покивал, поправил под мышкой свернутый в тугой узел холщовый мешок и внедрился в кукурузные джунгли. Фермерскую хозяйственность он вполне одобрял, однако испытывал настоятельную потребность в хлебе насущном. Или в насущной кукурузе – Петрович в еде не привередничал.

В свои без малого шестьдесят лет Петрович был крепким жилистым стариком с благородной толстовской бородой, отпущенной с целью экономии бритвенных принадлежностей и для сугреву: в зимние морозы окладистая борода с успехом заменяла Петровичу шерстяной шарф. Летом могучий старец заплетал бороду в толстую косицу, которая в сочетании с похожей на рогатый шлем угловатой панамой придавала ему большое сходство с древним викингом. Подобно скандинавским мореходам, Петрович вел кочевой образ жизни, к которому старца вынуждало отсутствие определенного места жительства. Несколько лет назад его единственный сын скоропостижно скончался, а бойкая невестка тут же вышла замуж за другого и в паре с новым супругом вытолкала Петровича из дома взашей.

Петрович не роптал на судьбу и не жаловался. В отсутствие родственной помощи и поддержки он научился справляться с жизненными трудностями самостоятельно и довольствоваться малым. Например, парой початков молодой кукурузы на обед.

Кукуруза еще не вполне созрела, но Петрович опытным глазом завсегдатая полей и огородов быстро высмотрел несколько вполне приличных початков. Тихо, почти без хруста, он выломал их со стеблей, стараясь не колыхать высокие узловатые стволы, чтобы не привлечь внимания сторожа. Сложив добычу в мешок, старик забросил его на плечо и пустился в путь по окраине зеленых джунглей. Кукуруза вымахала здоровенная, и ему даже не приходилось пригибаться.

Выйдя из кукурузных джунглей на обочину узкой проселочной дороги, огибающей поле, он едва не споткнулся, охнул и присел, рассматривая неожиданное препятствие. Уткнувшись лицом в пыль, на краю дороги лежал человек. Из одежды на нем были одни трусы.

– Эй, браток, ты живой? – позвал Петрович, осторожно потрогав парня за плечо.

Плечо было красным и горячим. Петрович понял, что перед ним не хладный труп, и немного успокоился. Он осторожно перевернул парня лицом вверх и сокрушенно поцокал языком: у незнакомца была разбита голова. Лицо, испачканное черной запекшейся кровью и грязью, выглядело ужасно.

– Однако! – пробормотал Петрович, приподняв рогатую скандинавскую панаму и почесав макушку. – Что же мне с тобой делать?

По-хорошему, следовало бы поскорее передать пострадавшего медикам, но мудрый старик прекрасно понимал, что «Скорая» не приедет по вызову одного бомжа к другому. Да и не было у Петровича никакой возможности вызвать «неотложку». Побежать за помощью через поле к сторожу? Но суровый кукурузохранитель сначала шмальнет в постороннего из берданки, а уже потом будет разбираться.

Был еще шанс в обход фермерских угодий выйти на оживленное шоссе вблизи Толстовского моста и там помахать ручкой проезжающему транспорту, однако Петрович трезво оценивал свои возможности. При виде босоногого викинга с мешком на плече и голым окровавленным парнем на руках остановится разве что милицейская машина. А с этими ребятами неприкаянному страннику лучше не сталкиваться, они долго искать обидчиков обморочного голыша не станут, самого же Петровича и привлекут за разбой и членовредительство.

По всему выходило, что помогать пострадавшему будет себе дороже, но Петрович был правильным стариком и не мог бросить раненого парня на дороге, где его доконают тепловой удар и обширные солнечные ожоги. В молодости Петрович был скалолазом и сохранил верность законам альпинистского братства.

– Ну, делать нечего! – вздохнул старик, приняв решение.

Он с натугой взвалил бессознательного голыша на плечо и медленно потащился по проселку в сторону своей берлоги. Ноги раненого, который был выше ростом, чем несущий его старик милосердия, волочились по дороге, оставляя в пыли извилистый след. Мешок с кукурузой Петрович тоже не бросил, потому что нервные переживания и тяжкий труд по транспортировке раненого не уменьшили его голода.

Славное туристско-альпинистское прошлое Петровича сказалось в том, как грамотно он разбил и обустроил свой лагерь. Место для летней резиденции престарелый викинг облюбовал вблизи реки, под Толстовским мостом, соединяющим два берега Кубани. Мост, названный по имени великого русского писателя, был длинным и основательным, как его произведения. Он начинался на окраине столицы Екатеринодарского края и уходил в степи Адыгеи. Опору всему сооружению давали огромные колонны, сгруппированные по четыре. При этом две четверки – первая и последняя – находились довольно далеко от воды и даже в летнее половодье стояли на суше.

Петрович поселился в пустотелой бетонной колонне, ближайшей к обрывистому берегу. В ее теле на высоте двух метров от земли зияла большая сквозная дыра. По направлению к ней, снизу вверх, какой-то неведомый предшественник Петровича выбил небольшие дырки-ступеньки. Старый викинг благоустроил нору, завалив ее дно валежником, а затем покрыв этот оригинальный деревянный пол собственноручно сплетенными камышовыми матами. Внутренний диаметр трубы составлял около трех метров, что давало в срезе порядка восьми квадратов жилой площади. Петрович даже выкроил местечко для очага, он своими руками слепил его из собранных вблизи реки булыжников и глины и разжигал по ночам или рано утром, когда дым естественно смешивался с туманом. От незваных гостей и любопытных глаз благоустроенную нору закрывала зеленая завеса: еще весной Петрович заботливо пересадил на обрыв вблизи своей колонны обетованной молодую ивушку, а потом протянул ее гибкие ветви в нужную сторону по направляющей леске.

В одиночку старый скалолаз совершал регулярные восхождения к своей пещере без малейшего труда, но, чтобы затащить в нору раненого, ему пришлось немало попотеть. Кое-как справившись с первой задачей, Петрович немедленно приступил к решению следующей: необходимо было оказать приемышу медицинскую помощь. Из медикаментов у Петровича имелись только горчичники, зеленка и самогон, который старик совершенно искренне почитал за чудодейственное средство от всех болезней. Он осторожно промыл рану на голове парня холодной водой и густо намазал ее зеленкой, потом развел самогон водой, намочил водно-спиртовой смесью относительно чистую тряпочку и протер все тело раненого. Этот нехитрый способ должен был сбить высокую температуру, хотя обожженной солнцем коже раненого водно-спиртовое обтирание было не на пользу.

– Кефирцем бы тебя намазать! – вспомнил Петрович другой нехитрый врачебный прием.

Молочные продукты в рационе старого викинга бывали нечасто, потому что их, в отличие от даров полей, садов и огородов, приходилось покупать за деньги. Молочных рек и кефирных озер в окрестностях не встречалось.

– Гроши нужны, – постановил Петрович и отправился к обычной, не молочной, реке на рыбную ловлю.

К вечеру с помощью простенькой снасти-«закидушки» он наловил пару кило рыбной мелочи, которую вполне можно было продать малоимущим бабулькам-кошатницам. Петрович прикинул, что вырученных за рыбу денег должно хватить и на кефир, и на старый добрый пенициллин. В целительную силу этого антибиотика Петрович верил не меньше, чем в живую воду – самогон. Сложив рыбешек в неизменный мешок, старик надел сетчатую майку, обул парадные резиновые шлепанцы и сказал своему беспамятному пациенту:

– Ну, я в город пошел, а ты лежи тихо!

Не приходя в сознание, парень стонал и метался, но бетонные стены жилой колонны сильно приглушали доносящиеся изнутри звуки, и у подножия опоры расслышать их было трудно, а распознать и вовсе невозможно. Так, слабое завывание, голос ветра…

6

Припасть к ночной жизни казачьего хутора мне не довелось. От намерения поехать в Середомакарьевский я отказалась после разговора с лучшим другом Дениса. Руслан Барабанов, тоже милицейский капитан, только не криминалист, а сотрудник ОБЭП, сам позвонил мне на мобильник и игриво спросил:

– Ну, и как оно – теплое море?

Мы с Трошкиной в этот момент тряслись в переполненном троллейбусе, и единственным морем, которое я видела перед глазами, было море людских голов. При росте сто семьдесят пять сэмэ и на каблуках я обычно возвышаюсь над толпой.

– Какое море? – сердито спросила я.

– Вроде Черное? – не совсем уверенно уточнил Руслан. – Или вы с Дэном в последний момент передумали и махнули на Азов?

В этот момент в моей голове что-то тихо щелкнуло, я смекнула, чем мог быть вызван странный интерес Барабанова к морям-окиянам, и тихо пробормотала:

– Похоже, махнули на меня!

В один миг вспомнились мне многочисленные Денискины обещания непременно уделить время летнему отдыху, намеки на то, что меня ждет большой сюрприз, и даже разговоры о покупке купальника. Значит, капитан Кулебякин взял-таки отпуск и умчал на море! А меня оставил в городе! Сюрприз удался!

– Вы уже на пляже? – продолжал завистливо интересоваться Руслан. – Вода теплая?

– Тут жарко, – уклончиво ответила я, отнюдь не греша против истины. Смахнула пот со лба и добавила: – И мокро.

– А Барклай с вами? – полюбопытствовал Барабанов.

– Он с Денисом, – сказала я чистую правду.

– Счастливчики! – вздохнул он.

– Не завидуй, – сердечно посоветовала я, точно зная, что участь Дениса и Барклая, когда они предстанут пред мои очи после своих морских купаний, будет весьма незавидной.

– Когда вернетесь? – спросил Барабанов.

– Денис тебе позвонит, – пообещала я и выключила трубку.

– Что случилось? – встревоженно спросила Алка, тараща на меня снизу вверх выпуклые окуляры непроглядных солнцезащитных очков.

В красном льняном сарафанчике и больших черных очках подружка была похожа на трогательную мелкую букашку. Вроде изрядно отощавшей божьей коровки.

– Ах, Алка, Алка, славное ты насекомое! – грустно сказала я. – Денис-то, оказывается, тот еще жук! Он не просто пропал, а взял отпуск и уехал отдыхать на море!

– Без тебя?! – ужаснулась Трошкина. – Да как он мог?!

– Вот так! – печальнее прежнего молвила я.

К тоске моей примешивалась добрая доля сожаления и злости на себя, любимую. Какого черта я выпендривалась, когда Денис расписывал мне прелести отдыха в туристической палатке? Требовала путевок в хороший пансионат, прогулок по курортной набережной и ночных огней, отличных от горящего костерка? Докапризничалась! Осталась при разбитом корыте, как старуха из сказки про «Золотую рыбку»!

– Нет, что творится! – сокрушенно забормотала Алка, не в силах справиться с нахлынувшей жалостью ко мне, несчастной. – Упадок нравов!

Я криво усмехнулась, вспомнив давешнее мамулино задание – придумать имя и фамилию для злодейского героя. Упадок Нравов вполне годился как вариант. Также по свежим впечатлениям от последних событий я могла предложить целый ряд очень оригинальных и столь же актуальных имен: Уход Шефов, Побег Барбосов, Загул Ментов и Провал Кентов – последнее имечко было навеяно невольным предательством Руслана Барабанова.

Добрая подруга, подумав, нашла, чем меня утешить.

– Зато теперь ты знаешь, куда подевались Денис с Барклаем, и не будешь волноваться!

Я иронически посмотрела на нее. Не буду волноваться! Как же! Хорошо, если они отдыхают у моря вдвоем! Но палатка-то у Дениса трехместная!

– Хочешь об этом поговорить? – сочувственно спросила Алка.

Я пожала плечами.

– Пойдем ко мне, – предложила подруга. – У меня есть малина, а в морозилке лежит брикет пломбира.

Мороженое с малиной под разговор о сердечных делах ушло незаметно. Приговорив лакомство и поставив точку в обсуждении моих душевных мук, мы перешли на страдания Трошкиной. Обычно Алка избегает разговоров о своей личной жизни, но ликер, которым мы не скупясь полили пломбир, очень располагал к откровенности.

– Как там Зяма поживает? – развозя ложечкой по тарелке остатки алкогольного сиропа, застенчиво спросила Алка.

Я вздохнула, потому что порадовать подружку мне было нечем. Зяма, к которому Алка питает тайную страсть, поживал хорошо и даже замечательно, меняя подружек, как носки. Недавно у него завелась новая дама, по всей видимости, очень любвеобильная: сегодня утром она подняла Зяму с постели телефонным звонком и долго беседовала с ним, явно настаивая на свидании. Зямка, у которого расписание свиданий плотнее, чем график движения поездов на узловой станции, затруднялся назначить точное время встречи, и собеседники висели на телефоне с полчаса, корректируя и сводя воедино свои планы. Если я правильно поняла Зямину последнюю фразу: «Ладно, птичка, я буду в два!», сегодняшний день мой донжуанистый братец прожил не зря.

– Зяма занят делами, – сказала я, не уточняя, что дела эти ведутся преимущественно в горизонтальном положении. И воспользовалась случаем покритиковать подружку за пассивность:

– Ты бы сама спросила его, как он поживает и чем занимается! Слово за слово, глядишь – и разговорились бы!

Само собой подразумевалось, что Алка знает о Зяминой манере вести беседы с дамами главным образом в постели.

– Мы в последнее время редко видимся, – покраснев, сказала подружка. – Когда я бываю у вас, Зямы нет дома, а ко мне он не заходит.

– Надо сделать так, чтобы зашел! – заявила я. – Хочешь, я прямо сейчас позвоню ему и позову сюда?

– Не надо, – тихо, но решительно воспротивилась Трошкина. – Я хочу, чтобы он сам пришел.

– Долго же тебе ждать придется! – воскликнула я.

И ошиблась.

– Тук, тук, тук! – послышался на лестничной площадке веселый голос Зямы. – Алка, ты дома?

Трошкина грохнулась с табуретки и побрела в прихожую, прихрамывая.

– Сижу за решеткой в темнице сырой! – декламировал он, с намеком скребя ногтем по сеточке, отделяющей его от прихожей. – Вскормленный в неволе орел молодой!

– Привет, орел! – сказала я, выступая в прихожку следом за ковыляющей Алкой. – Чего залетел?

Трошкина молча саданула меня в бок острым локтем. Я перекосилась, а она приветливо сказала:

– Привет, Зяма, давненько не виделись! – и торопливо открыла сетчатую загородку.

– Гм… А что это с вами? Отчего вы такие кривобокие и перекошенные? – спросил братец, войдя в квартиру и оглядев нас с Алкой.

– Пустяки, немного помялись в троллейбусе, – светски молвила Алка и поплыла в комнату лебедушкой, старательно борясь с хромотой.

– Не все же ездят на собственном транспорте! – ехидно добавила я.

Зяма посерьезнел и деловито сказал:

– Вот именно по этому поводу я к тебе, Аллочка, и пришел! Мне срочно нужна твоя грамотная консультация.

– Но я ничего не понимаю в автомобилях! – испуганно вскинулась Трошкина.

– А кто говорит об автомобилях? Я совсем другой транспорт хочу приобрести! – сообщил Зяма, удобно устраиваясь на диване. Весело застучали деревянные бусинки, нашитые на бахрому его шикарной джутовой рубахи в мексиканском стиле. – Вот скажи мне, Алка, как скотовод скотоводу, как правильно произвести куплю-продажу оптовой партии рогатого скота? Конкретно – молодых бычков?

Мы с Трошкиной одинаково вытаращили глаза и заморгали. Мне немедленно явилось видение: Зяма в посконной рубахе с петухами, в просторных шароварах, в соломенной шляпе колесом и с висячими усами Тараса Бульбы погоняет ритуальными криками: «Цоб-цобе! Цоб-цобе!» четверку молодых бычков, запряженных в чумацкую телегу. Бычки, пригнув рогатые головы, влекут гужевой транспорт по пыльному шляху, мимо высоких стогов и одинокого дорожного указателя «Хуторъ Середомакарьевский– 2 версты». Тряхнув головой, я недоверчиво спросила:

– Зяма, ты хочешь купить ездовых быков?

– Ездовых? – он немного удивился. – Да нет, просто съедобных! Мне представилась возможность заработать на поставках говядины, и я не хочу упустить этот шанс, потому что нуждаюсь в деньгах на покупку скуттера!

– А я-то тут при чем? – слабым голосом спросила Трошкина.

– Ну, привет! – обиделся Зяма. – Ты же владелица ранчо! Не хочешь делиться профессиональными секретами – не надо, так и скажи!

– Нет-нет, я готова с тобой делиться! – поспешно вскричала Алка.

Слепому было видно, что она готова делить с Зямой кров, стол и постель, а уж про животноводческие секреты и говорить нечего. Знай Алка какую-нибудь великую скотоводческую тайну – запросто выдала бы ее Зяме за один нежный взгляд!

– Тогда я изложу ситуацию, – он сменил гнев на милость.

Ситуация выглядела следующим образом. Какие-то Зямины знакомые колхозники (я удержалась и не спросила, где именно они живут) желали продать шестьдесят молодых бычков. Узнав об этом, мой легкомысленный братец вызвался быть посредником в сделке и быстро нашел покупателя. Этот представитель столичного бизнеса выразил полную готовность купить пресловутых молодых бычков, однако представлял их себе исключительно в виде освежеванных туш. Колхозники же по старинке мыслили в иных категориях и, соглашаясь с предложенной ценой, имели в виду самодвижущийся рогатый скот. Не будучи знакомыми друг с другом, обе заинтересованные стороны нетерпеливо теребили посредника, а ему нужно было решить непростую задачу: привести к общему знаменателю шестьдесят живых бычков и сорок тонн говядины.

– Короче, Зяма, получается, что ты должен самолично зарезать шестьдесят бычков? – захохотала я. – Неплохая будет коррида!

– Чтоб ты знала, бычков не режут! – обиженно ответил братец. – Их забивают электрическим током.

– Кошмар! – бледнея, сказала чувствительная Трошкина.

Зяма покосился на нее и язвительно спросил:

– А как, ты думала, превращаются в мясо твои австралийские овцы? Кончают жизнь самоубийством?

Алка покраснела, а я, выручая подружку, заявила:

– Какие проблемы с током? Ты не сможешь найти в сельской местности оголенный электрический кабель? После реализации исторического плана электрификации всей страны высоковольтные линии имеются в любом уголке нашего края!

Это была шутка. Находясь под действием ликера, я сочла ее смешной, но веселья в массах она не вызвала. Зяма тут же пересказал сюжет, который только что показывали в местных новостях – об аварийном отключении электроэнергии, из-за которого трамваи третьего и шестого маршрутов стояли как вкопанные с двенадцати двадцати до двух часов, перегородив собой несколько улиц, так что проблем с передвижением по городу не было только у пешеходов и счастливых владельцев скуттеров. А строго по теме забоя скота братец сказал:

– Я боюсь, что бычки не захотят подходить к кабелю, – тут он опасливо поежился, видимо, предвидя активное сопротивление бычков. – Я, собственно, к Алке за австралийским опытом пришел.

Не желая показаться предмету своего обожания неквалифицированной бестолочью, слегка поддатая скотовладелица Трошкина переборола природную жалостливость и с пьяной удалью предложила:

– Если у тебя нет соответствующего оборудования, можно попробовать загнать бычков под линию электропередачи над железнодорожными путями.

Это была интересная и весьма оригинальная мысль, но Зяма немедленно подверг ее критике.

– Данный способ должен быть хорош для африканских жирафов! Бычки гораздо ниже ростом, они не достанут до проводов, – тут он позволил себе удивиться: – Как же вы это проделываете с мелкими овцами?

– Мы… их… подбрасываем! – выдала Трошкина с долгими паузами, придавшими ее словам большую значительность.

– На три метра в высоту?! – изумился Зяма.

Я сидела и давилась смехом, одновременно давая себе страшную клятву впредь никогда в жизни не пересчитывать перед сном воображаемых овец. Теперь мне наверняка примерещится, будто мы с Трошкиной на пару, кряхтя и сопя, раскачиваем за копытца кротких мериносов и с возгласом: «Сто сорок первая овца! Пошла, родимая!» подбрасываем несчастное животное в синее австралийское небо, располосованное электрическими проводами. После такого всякий сон потерять можно!

– Мы… используем… батут! – вывернулась находчивая Алка. – Бросаем овцу на него, а там она уже сама подскакивает к проводам!

– Весело и с удовольствием! – выдохнула я и убежала в ванную, чтобы просмеяться там вдали от подружки и братца, с глубокомысленным видом обсуждающих бредовые сценарии массовой гибели мясомолочных животных.

За шумом воды я не сразу услышала звонок своего телефона, который оставила в кухне на столе. Когда я прибежала на призыв разрывающегося от звона аппарата, Алка с Зямой уже были в кухне. Братишка поднес к уху мобильник, послушал немного и передал мне со словами:

– Тебя, из милиции!

В первый момент я подумала, что «милиция» – это капитан Кулебякин. Я уже приготовилась сказать милому все, что я думаю о его манере уходить в отпуск, как на секретное задание, но голос, раздавшийся в трубке, принадлежал не Денису. И даже не Барклаю, звонку которого я удивилась бы меньше, нежели неурочному вызову шефа.

– Инночка! – заискивающе проворковал Бронич. – Извини, что я тебя беспокою, но мне срочно нужна твоя помощь.

– Всегда пожалуйста, шеф, – пробормотала я, недоумевая, чем вызваны нехарактерные для Бронича просительные интонации. Обычно он разговаривает с употреблением множества ласковых словечек, но совершенно непререкаемым начальственным тоном. – А что нужно?

– Нужно съездить в офис и привезти мне чистый костюмчик, – смущенно ответил шеф. – И еще машинку мою забрать со стоянки, пока ее на штрафплощадку не увезли. Костюмчик на вешалке в моем кабинетике, запасные ключи от «Тойоты» в кармашке пиджачка.

– Ну, ладно, – согласилась я, внутренне изумившись тому, что Бронич отдает свою любимую машину в чужие руки.

И зачем ему свежий костюмчик из кабинетика? Не проще ли взять чистую одежку из шкафчика в квартирке? И почему с этими интимными просьбочками шеф звонит мне, а не своей супруге?! Также хотелось бы знать, где Бронич пропадал сегодня полдня и каким образом испачкался так, что стал остро нуждаться в смене одежды. Я решила, что при встрече задам шефу все эти вопросы списком, и временно ограничилась одним-единственным:

– Куда вести машину и везти костюм?

– В милицию, Инночка! – смущенно молвил Бронич. – В обезьянничек УВД Центрального округа!

– В обе… – Я потеряла дар речи, а шеф отрубил звонок.

– Ни фига не понимаю! – сообщила я Зяме и Алке, поглядев на них круглыми, как автомобильные фары, глазами. – Бронич звонит из обезьянника и просит доставить туда «Тойоту» и костюм!

– Для обезьяны? – хмурясь от усилия понять, уточнила Трошкина, не знакомая со специальными милицейскими терминами.

– Нет! Костюм не для обезьяны! И машина, я думаю, не для того, чтобы мартышек катать! – излишне резко возразила я. – «Обезьянник» – это такое место, куда менты сгоняют задержанных граждан до выяснения их личностей.

– Значит, Михаил Брониславич угодил в милицию? – вылупила глаза Алка.

– Похоже, что так!

– А за что? – поинтересовался Зяма. – Бронич ваш вроде приличный мужик?

– Не знаю! – я пожала плечами. – И не понимаю, почему он звонит оттуда мне, а не своему адвокату или влиятельным друзьям из органов… Впрочем, нет, понимаю. Ключи от офиса есть только у меня и у Катьки, но Катерина не умеет водить машину…

Я посмотрела на часы – они показывали самое начало восьмого – и спросила:

– Ну, кто со мной? Есть возможность покататься на новенькой иномарке с кондиционером!