Текст книги "Освободите слона"

Как придумываются уроки

До школы семь минут ходу. Семь минут на размышления. Семь минут на погружение в иное пространство. Попалась по дороге гайка, как не поднять? Это не просто гайка, а для чего-то нужный предмет. Можно сделать корону царю железа, браслет – красавице, пустой живот… Красивый кленовый лист, с охристыми прожилками. А вот еще и еще. Я спешно собираю листья. В детстве я лепила на них картины, украшала всякими загогулинами. Увы, ни одна из работ не дожила до сегодняшнего дня – листья потрескались, пластилин с них попадал…

Листьев хватает на две группы. Дети лепят – я наблюдаю. Одни скатывают тонкие цветные колбаски, делают из них круг и налепляют его на лист, и только после этого начинают думать, а что же внутри этого круга слепить. Другие, наоборот, начинают лепить от центра, движутся по разветвлениям листа, иные лепят, не принимая во внимание форму листа, как на картонке.

Сами лепят, сами восхищаются.

Маша Н. ставит на лист столбики-стволы и облепляет их листочками. Я показываю ей, как можно уложить дерево, влепить его в лист. Объясняю ей, что мы просто рисуем пластилином на листьях, потом ей проще будет понять, что такое рельеф. Но это не проходит.

– Деревья растут, их не спилили, – заявляет Маша.

– Разве то, что ты рисуешь на бумаге, спиленное, сваленное?

– Это урок лепки, а не рисования, – говорит Маша.

Листья кончились. И тут, как по заказу, подоспела Наташина бабушка с букетом засушенных эдельвейсов. Если раздать детям лепестки… Вспомнила про набор открыток с жостовскими подносами. На черном пластилине красиво смотрятся светло-зеленые листья, желтые сердцевины, белые лепестки.

Сашенька Т. приуныл. Ему это дело не нравится. Подсовываю ему гайку.

– Отличная штука, – рекламирую я находку, – давай, ты мне из нее что-нибудь слепишь, а я тебе слеплю поднос.

С Сашей дома все сюсюкают, а здесь мы беседуем по-взрослому. Дома он наверняка ходит на голове и, если что не так, топает ножкой. А тут он поглядывает с опаской на пластилин: что сейчас зададут? Гайка ему сейчас в самый раз. «Помедитирует», успокоится, начнет лепить. Кажется, что-то придумал, положил брикет на гайку – качели!

– А кто на качелях?

– Сейчас увидите!

Дело пошло. Пора и мне браться за поднос.

К следующему уроку от пышного букета остается голый остов. Он сгодится для чудо-дерева. И группа как раз подходящая, четырехлетки. Руки у большинства еще слабые, и простые элементы – шары, мячики, лепешки, блины – предел их «ваятельных» достижений. Вместе мы вспоминаем стихотворение Чуковского, перечисляем, что растет на чудо-дереве и договариваемся, что именно этого лепить не будем. Слепим свои собственные чудеса.

– Идеальное дерево!

– Что это значит? – спрашиваю.

– Дерево идеалов.

– А что такое «идеал»?

– Да не идеал, а одеял, дерево из одеял!

Дерево быстро обрастает чудесами. Но не все сдают их в общую казну, некоторые лепят свое дерево и обвешивают его своими чудесами. Чаще всего это дети, которым родители не разрешают расходовать пластилин на «общее дело». Так что все их «поделки» после урока сминаются, превращаются в брикеты и укладываются в коробку. Искусство эфемерно.

Если ребенок по этой причине не участвует в общем деле, я отдаю ему свой пластилин, и – порядок. Но есть и другие – дети-индивидуалисты. Они не умеют «творить сообща». Не из вредности, не из эгоизма, не из-за плохого воспитания. Кстати, «дети-общественники» ничего не имеют против индивидуалистов. Но в школе они узнают, что коллектив – это «все за одного – один за всех», и будут травить «индивидуалистов» со страшной силой.

Вот и готово наше чудо-дерево. Оно останется в классе. А что, если слепить со следующей группой страну фонтанов? Аллею фонтанов?

Пришла следующая группа, все разглядывают нашего монстра, спрашивают, что это такое.

– Несчастное дерево, – говорю, – погибает от жажды, нужна вода. Дерево, как видите, не простое, и вода тут нужна из чудо-фонтанов, чудофонтанная.

– Внутри пусто должно быть, чем мы пустоту проковыряем? – спрашивает Петя, доставая из ведра глину.

– Проволокой.

– Это ж сколько проволоки уйдет, – сокрушается Петя. – А времени?! Пока слепим, пока воду пустим… Тут бы простой шланг подошел…

– А ты слепи фонтан-змею! – советует большеротая Дина.

– А я – фонтан-дельфин!

– У меня вообще-то будет фонтан-осьминог. Из восьми ног.

– А у меня фонтан – дракон стоголовый – вот из него воды будет!

– Из него пожар будет, а не вода!

– А у меня фонтан-лилия!

Чудо-дерево возвышается в центре стола, ждет «поливки», дети об этом не забывают. Лепят фонтаны, проковыривают отверстия проволокой.

Мы расставили фонтаны вокруг дерева.

– Ну и что? А вода-то где?

– Так подать ее надо, из шланга, я же сразу сказал. – Петя несет на доске длинный глиняный шланг. Соединил фонтаны друг с другом, а конец шланга укрепил в подножье ствола. – Все, идет поливка!

Входят родители. Петя подводит маму к чудо-дереву. – Идет поливка, – объясняет он ей. – Дерево чуть не усохло, на кой ему фонтаны, ему шланг простой – воду подать. Я это и сделал.

– Молодец. Бери свой шланг и пошли.

– Да зачем он нам дома? Он дереву нужен! – говорит Петя.

Следующая группа – неудачная: восемь горластых девочек из одного детсада и тихий нежный мальчик. Он держится особняком. Девочки заняты внутриусобными распрями. Чтобы вразумить их, я рассказываю сказку про сестричек-забияк: одну из них ведьма превратила в подушку, а другую – в булавку.

Неудачные группы неизбежны. Чтобы правильно скомплектовать группы, мало анкетных данных и одного общения на просмотре. Проблема психологической совместимости решается у нас пока лишь в области космонавтики.

К следующей группе у меня вот такой вопрос: перед нами какое-то существо о стволе и ветвях, по всей видимости, дерево. Вокруг него весьма причудливые сооружения. Что это?

– Руки Бабы-Яги и Страшные Пылесосы! – выкрикивает Митя.

– Чудо-дерево и Волшебные Горы!

– Сад Удовольствий!

Вот вам и фонтаны!

– Людей не хватает, – замечает толстая Вика и кокетливо пожимает плечиком. На ней платье в оборочках, в ушах золотые сережки. Спрашивается, зачем мама, педагог по профессии, навязывает дочери роль «девушки на выданье»?

– А люди тебе на что?

– Без них скучно.

– Рыб не хватает, золотых, в чешуе… – мечтательно произносит Митя.

Пока дети спорят, я откусываю плоскогубцами десять одинаковых медных проволочек.

– Сделаем золотую рыбу из этой проволоки, – говорю я Мите.

У Мити глаза лучатся от любви ко всему и вся, он лепит и поет.

– Мягкие, золотистые проволочки, – напевает он, – неужели из них получаются рыбы?!

Я обматываю проволоку вокруг пальца – на этом кольце рыба будет «стоять», изгибаю ее по форме, присоединяю конец проволоки к основанию. Готово.

Дети повторяют за мной. Это же так просто! Да руки не слушаются. Я помогаю всем по очереди, беру в руки маленькие ладошки, направляю пальцы, учу одной рукой придерживать проволочную скульптуру у основания, другой – вить по форме.

Митя в моей помощи не нуждается. Он прилаживается к проволоке, как музыкант к инструменту, поет: «Золотая рыбка, получись у Мити, сделай одолженье, золотая рыбка, приплыви скорее…»

– Рыба-шар! – демонстрирует Митя свое изделие. – Если ее сплющить… Только мне жаль плющить, – признается он.

Урок кончился. Дети несут на ладонях проволочные скульптуры.

Я убираю со стола. Впереди еще шесть групп.

Человек-Туча

Дети атакуют меня бесчисленными вопросами: как вылепить шерстку, как сделать так, чтобы бежал и не падал, как сделать круглое и колючее? На некоторые вопросы с ходу ответить невозможно. Приходится брать задание на дом.

– Твой Человек-Туча – это находка для лепки, – говорю я мужу, незримому участнику наших занятий с детьми. Он придумывает для нас сказки.

Человек-Туча – человек, как все, но с одной странностью: когда он огорчается, он превращается в тучу. В первый раз это случилось с ним в школе. Не зная за ним такой особенности, учительница поставила ему двойку. И тут на глазах у всего класса он стал расплываться, увеличиваться, «тучнеть», и из него хлынул такой дождь, что все, включая учительницу, промокли до нитки. Пришлось повесить ему на грудь предупредительную табличку: «Если сильно огорчаюсь, сразу в тучу превращаюсь».

– Понимаешь, в нем есть признаки и «тучности», и «человечности». Как лепить тучу, дети сразу догадались, лепить человека все могут, а вот поди найди пластическое решение для совокупного образа! Олег сказал: «“Тучность” я изобразить могу, но как вылепить “летучность”? Туча летуча, а пластилин не летает». Подумал-подумал и сделал высокий пьедестал. Получился памятник «Человеку-Туче». «Пусть будет памятник, от слова “память”. Пусть помнят в народе о человеке, умеющем по-настоящему огорчаться». Да, но самое главное – дальше. Сидит, смотрит изучающим взглядом на свою работу, громко говорит сам с собой: «Все готово, осталось вылепить отфыркивание. Ему во влажной туче тяжело по-человечески дышать, и вместо дыхания выходит отфыркивание. Как его слепишь? Если бы нарисовать, я бы нарисовал пузыри, как в аквариуме. Они образуются от дыхания рыб под водой при помощи жабр. Отфыркивание – это баранки из пластилина, куда их приделать?» Заметь, какой язык, от неологизмов до канцеляризмов – и все в одной фразе.

– Ну и что он придумал?

– Ничего. Не представляю, как вылепить «отфыркивание». Сейчас попробую.

Дети спят. Тишина. Единственное время, когда можно подумать о своем. А свое – это опять-таки дети. Замкнутый круг. Да нет, разомкнутый. Дети, за исключением особых случаев, – системы разомкнутые, через них я проникаю в светлые глубины.

Как вылепить отфыркивание? Мой Человек-Туча выходит похожим на причудливый мешок, из которого высовывается голова: щеки надуты, губы вытянуты в трубочку. Получается литературная интерпретация, человек фыркает, а надо – от-фыркивание, чтобы что-то от-летало, от-почковывалось от цельной формы.

– Жаль, нет специального издательства, публикующего произведения детей, – говорит муж. – Это бы обогатило нашу словесность и отвернуло бы бездарей от сочинения детских книг.

Я сломала «причудливый мешок» и решила сделать объемную тучу из пластилиновых лепешек, а в ней проделать дыру. Теперь тучность уже не такая мешковатая. Леплю кольца разных размеров, складываю их пирамидой, внутрь, вместо штыря, всовываю фигурку человека с оттопыренными щеками и надутыми губами. И всю эту конструкцию пытаюсь поместить в дыру в туче. Вот так накрутила! А «отфыркивание» не получается. А сама убеждаю детей: нет ничего такого, что нельзя было бы передать в форме.

– Кстати, папа Олега подарил мне собрание высказываний: «Олег от четырех до шести». Вот такое, например: «Олег поздно вечером просит помидорку. Ему отвечают, что уже поздно и помидоры спят. Олег отвечает: «Я могу съесть и сонные помидоры».

– Слушай, расскажи мне наконец про этого Олега!

– Ему шесть лет. Он вундеркинд. Знает названия всех стран мира, всех низменностей и возвышенностей, знает наизусть сотни стихотворений, при этом он их запоминает не механически.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что он умеет их пересказать своими словами. Еще он знает названия и свойства разных камней, откуда берутся краски, как добывается жидкий водород. Безусловно, при таком интеллекте страдает «деятельность». Потому-то мудрый папаша и привел его к нам в студию.

– Что это у тебя за агрегат получился, генератор отфыркивания, – смеется муж, глядя на мою работу.

Одним движением я превращаю «агрегат» в лепешку.

– Вот и зря, – говорит муж, – надо было сохранить это и показать Олегу. Пусть бы он увидел, как ты старалась и что из этого вышло. Интересно, как это твои дети за полчаса справляются с заданием, а ты битый час сидишь.

– Они талантливей меня. – Я отложила в сторону пластилин и взялась за медную проволоку.

– А почитай-ка ты мне Олеговы высказывания.

«Бабушка решает кроссворд и спрашивает у мамы Олега, не знает ли она, кто архитектор Казанского собора в Ленинграде, мама советует спросить у внука (Олега). Олег сейчас же отвечает: “Воронихин”. Тогда бабушка спрашивает, не назовет ли Олег инструмент для наблюдения за звездами, который бы оканчивался на букву “р”, следует ответ: “Телескопер”».

Олег гуляет с папой на улице, останавливается, топает ногой и спрашивает: «Что там внизу находится?» Папа отвечает, что там под асфальтом земля и в ней всякие червячки и букашки. Олег не соглашается и говорит, что там находится Подмосковье (находится под впечатлением набора открыток «Памятники Подмосковья»).

Олег пришел с прогулки, гулял с хорошим настроением, идти домой не хотел и, придя домой, заявил: «Это не дом, а концентрационный лагерь, резервация – колючей проволоки нет, а настроение портят: звонят по телефону (мама Олега в это время разговаривала по телефону), тапочки не надеваются (никак не мог натянуть задник на пятку)».

Олег решил проверить познания мамы в географии и спросил, где находится река Миссисипи. Мама, не задумываясь, ответила, что в Южной Америке. Олег: «Мама, ты такая многолетняя женщина и не знаешь, что Миссисипи находится в США».

Олег летом жил на даче и умывался над тазиком, воду из которого после умывания выливал собственноручно. Олег был не в настроении, умылся и нес тазик с мыльной водой, чтобы вылить воду в ведро. По дороге ворчит себе под нос: «Сейчас брошу таз и скажу, что споткнулся».

Олег с папой жгли костер на дачном участке и вдруг начался дождь, но Олегу не хочется идти домой и он говорит: «А мы разведем костер до неба, оно и высохнет».

Папа смотрит телевизор, а Олег зовет его в другую комнату поиграть с ним. Папа не идет, так как показывают интересный фильм. Олег тогда говорит: «Телевизор надо разбить, размолоть, растереть и раздать порошок людям, этот телевизор будет у всех, а вместе с тем ни у кого».

– И давно у тебя появился этот умник?

– В начале года.

Муж удивлен, как это я до сих пор не рассказала ему об Олеге?

– Первое впечатление было такое: бледнолицый человек-монолог шести лет от роду в круглых очках, по-стариковски сдвинутых на нос. Держит речь о чешуйчатокрылых, обитающих в странах с резко континентальным климатом. Жутковато. Теперь-то я понимаю, что он так самоутверждался. Он впервые попал в общество, где слова трансформируются в материальные образы, в скульптуру. А делать руками он ничего не умел. Комкая в руках пластилин, он произносил тирады. Дети под его тирады лепили все, что он рассказывал. У них получалось. У него – нет. И вот пару уроков назад у него вышло. Что вышло? Змея! Как у меня в детстве. Потом он свернул змею в клубок, вытянул рожки – улитка. И пошло, в темпе! Теперь ему и Человек-Туча нипочем.

Тучность возрастает, а человечность тает на глазах. От проволочного рта отходят проволочные кольца. Из проволоки «отфыркивание» получилось. А из пластилина – нет.

– Изящный выход из положения, – говорит муж и отводит в сторону мою руку, занесенную над проволочной скульптурой. – Представь на детский худсовет.

– Нечего надо мной смеяться. Попробуй, слепи «отфыркивание»!

– Для этого мне надо пройти курс в студии эстетического воспитания. Лучше я сказку сочиню, про сонные помидоры.

Безбытный крокодил в Стране Оживленных Слов

В перерыве между занятиями мама Алеши отлавливает меня в коридоре и всей своей массой прижимает к стене.

– В обществе Алешеньки мне некомфортно, я не умею играть с ребенком, от меня исходит флюид растерянности, мрачности, пытаюсь в себе это подавить, но вы сами говорите, что ребенок все чувствует. Я – человек безбытный, до рождения сына я занималась наукой, теперь мне приходится раздваиваться. Кубков – вы не знаете Кубкова?! – сказал на семинаре, что эмансипированная женщина подобна крокодилу. Это – про меня. Я и есть безбытный крокодил. Вне правильного круга общения мы с Алешей не сможем социализироваться. С наукой стало сложно – не могу отдаваться ей целиком, а с сыном – вообще полный дискомфорт. Поэтому и вожу его издалека, пусть мальчик хоть дважды в неделю побудет в нормальной среде. У него уже появились синдромы невротизации. Вы этого не находите?

Мама Алеши работает над собой. Принимает контрастный душ, «заземляется и сотрясается» под руководством какого-то гуру, ходит в походы молчальников, да еще и с закрытыми глазами.

Все сходят с ума по-своему. Я, например, только что играла в железную дорогу. Алеша-машинист вел вылепленный поезд по вылепленным рельсам в Страну Оживленных Слов. Это вот какая была страна. Стоило произнести «заяц», и тут же перед тобой «очутивался» заяц, можешь его за уши потрогать.

Или скажешь «свинорыбка», и тотчас перед тобой появляется свинья, только вместо ног у нее рыбьи плавники.

– А эта страна – навсегда? – спрашивает он, подымая шлагбаум.

Алеша худой, почти прозрачный, и напоминает остов перезимовавшего под снегом листа. Он немногословен (в отличие от мамы), вдумчив не по годам (а кто определил возрастной ценз вдумчивости?), у него слабые руки и лепить ему нелегко, поэтому пока он в основном играет с тем, что вылепили другие. Чудо, что у такой мамаши вырос спокойный улыбчивый мальчик.

– Помогите мне войти в оптимальный контакт с ребенком. Я ничего не умею делать руками. А он все вечера лепит, рисует. Он научился себя занимать, и теперь я ему не нужна. А мне бы хотелось установить с ним контакт через совместную деятельность.

– А вы попросите его научить вас катать шарики или вырезать что-нибудь… И он себя в роли учителя попробует. Вдруг вы окажетесь талантливой ученицей?

– Но как мне войти с ним в контакт в то время, когда он чем-то увлеченно занят?

– Но зачем вам именно в эту секунду входить с ним в контакт?

– Потому что мы должны общаться на равных. Когда он что-то хочет от меня, я ведь отрываюсь от своих дел!

Алеша подбегает к маме, прижимается к ее юбке.

– У меня сильно завышенный уровень самоконтроля, – продолжает она свое. – Кубков считает, что если не принять должных мер, у меня разовьется невроз.

– Алеш, научи маму играть в Страну Оживленных Слов! Скажи: «Вместо кандидата математических наук – веселая девочка!» – и она тут же превратится.

– Мам, скажи: миллион ошибок! – произносит Алеша слова колдуна из сказки.

– Миллион ошибок, – повторяет она, виновато глядя на сына. Да, она совершила в своей жизни миллион ошибок.

– Мам скажи: миллион улыбок!

– Миллион раз улыбнуться?

– Да! В стране Оживленных Слов плохие оживляют ошибки, а хорошие – улыбки. Улыбайся.

И Алешина мама улыбнулась. Первая улыбка с непривычки вышла кривой, вторая уже получше, а третья – совершенно нормальная прекрасная человеческая улыбка. На этом мы и расстались.

Подводный камень

Непонимание – это подводный камень, невидимый глазу, но мешающий течению. Я пытаюсь узреть этот «камень» и, если не убрать его (бывают и неподъемные камни), то хотя бы сместить с главного русла. Или на худой конец обозначить: «Внимание! Здесь такой-то и такой-то камень!»

– Девочка, как тебя зовут?

– Вадим.

Я посмотрела по журнальному списку. Верно, есть такой Вадим Н. Мальчик с косой ниже лопаток. Он не сказал – «я не девочка», назвал имя и уперся в меня полными ненависти глазами.

– Принесу бомбу и всех вас взорву!

Мальчик смотрел на стол с пластилином так, словно бы это минное поле, на котором рвутся снаряды и вот-вот разнесут школу на мелкие кусочки…

Послышался тихий плач. Заплакала девочка, которой Вадим попал в глаз пластилиновым шариком.

Я рассердилась и выставила Вадима за дверь. Первое занятие, дети и без того напряжены. Это было моей ошибкой. Мать Вадима высекла его в фойе на глазах у родителей и волоком притащила в класс.

– Извиняйся, бессовестный, извиняйся! – кричала она и смотрела на меня молящими глазами: мол, что делать, трудный ребенок, но надо же нам вместе как-то его перевоспитать…

Монолог мамы Вадима:

– Муж вообще не хотел детей, а когда я залетела, потребовал дочку. Да что вас волнует эта коса! Ребенок-то какой! Не справляюсь я с ним. Ушла с работы. Беру заказы на дом. Куда ж такого ребенка? За ним глаз да глаз. И все наперекор, упрямство одно. Муж говорит: «Сдай на пятидневку, станет как шелковый». Он с Вадимом не разговаривает. Иногда Вадим десять раз повторит вопрос, а этот закроется газетой, как не слышит. Вроде и живем хорошо, «Жигули» есть. Правда, сюда муж возить нас отказался. А пока с «Динамо» с ним доедешь, нервы ни к черту…

За три года, что Вадим посещал студию, лишь однажды его привез папа. Рослый, представительный, с поджатыми губами, он скептически поглядывал вокруг. В фойе, вдоль отопительных батарей, стоят банкетки, а на них сидят дураки-родители и часами поджидают детей.

Отец хотел забрать Вадима с последнего урока – ждать надоело. Мальчик расплакался.

– Кричи, кричи, после ужина получишь, – процедил отец.

«После ужина». Наказание с отсрочкой.

Дать ребенку понять, что ты не одобряешь его поступка, можно и иначе. Но даже если мы сорвались и накричали, великодушные дети простят нам это. Более того, они нас еще оправдают и пожалеют. Но вот угрозы – вещь очень опасная. Они ожесточают. Они порождают в детях страх перед взрослой силой и в то же время ненависть к ней.

Мама Вадима собирает гербарий, клеит картинки в альбом, покупает колонковые кисти. Вадим – ее крест. А «крест» растет. У него выпали передние зубы, и он смешно шепелявит. Иногда он улыбается, в противовес угрюмой маме.

А мама как не понимала смысла наших занятий, так и не понимает. Входя в класс, немедленно требует предъявить работу:

– Что это у тебя? – спрашивает.

Вадим отвечает. А она смотрит на меня многозначительно: мол, ладно, не получается у него, зато не балуется, не убегает из класса. А у Вадима как раз получается. Только все звери, которых мы лепим, похожи у него на волка. За кого бы ни взялся, хоть за козу рогатую, а получается злой волк. Маму же тревожит отсутствие сходства между реальной козой и вылепленной.