Текст книги "Вокруг трона Медичи"

Зять и тесть не всегда ладили. В 1434 году Сфорца сражался на стороне Флоренции, в то время врага Висконти. Козимо поддержал Сфорца, несмотря на противодействие Венеции и сопротивление Альбицци. Но республиканские настроения в Северной Италии взяли верх: городским патрициатом была создана Амброзийская республика, названная так в честь патрона Милана Св. Амброзия. Она просуществовала недолго – с 14 августа 1447 по 27 февраля 1450 года. Законодательную власть в республике осуществлял Совет девятисот, исполнительную – выборные от кварталов: 24 «капитана и защитника свободы». Однако вожделенные республиканские вольности оказались столь же неугодными миланцам, как и тирания. Притерпевшиеся жить под властью Висконти, миланцы так и не привыкли к республиканскому управлению. Увеличение налогов и принудительный заем для войны с Венецией вызвали всеобщее недовольство и свержение правящей верхушки.

Франческо Сфорца был приглашен занять престол миланских герцогов. Он не забыл поддержки Козимо в трудное для него время. Авторитет Флоренции в Милане неизмеримо возрос; Сфорца считал Козимо своим другом, вовлекал как союзника в политические дела, и тот стал вовсе незаменимым человеком во флорентийском правительстве.

Но за Альпами прекращение династии Висконти вызвало законный интерес Франции. Династические браки издавна связывали миланский и французский правящие дома. Джан Галеаццо в 1386 году женился на 12-летней Изабелле Валуа, ссудив крупную сумму денег ее отцу Иоанну Доброму Французскому, потерпевшему полный разгром при Пуатье и увезенному в плен в Англию. После этого Джан Галеаццо стал прозываться «графом Вирту[5]5
  По-итальянски «вирту» – добродетель. Обыгрывается совершенная беспринципность Джан Галеаццо и буквальное значение его нового титула.


[Закрыть]», так как получил в приданое французское графство Вертю.

Через три года Валентина Висконти, дочь Джана Галеаццо, была выдана за брата французского короля, Людовика Орлеанского. После прекращения в Милане династии Висконти герцогиня Орлеанская рассматривалась французами как единственная законная наследница миланского престола. Такое признание прав Валентины имело далеко идущие последствия. Однако до поры до времени дальше дипломатических заявлений дело не шло.

При дружеских отношениях с Миланом Флоренция не опасалась вооруженных конфликтов на севере и продолжала цвести и богатеть. Зачинщик несогласия Альбицци и его главные приспешники оставались в пожизненном изгнании. Других же, не столь замешанных, Козимо как государственный человек не стал подвергать высылке. Вместо жестокого возмездия своим врагам он только незаметно наблюдал за ними и никогда им полностью не доверял. Но и в притеснениях замечен не был. Если бы он оставил воспоминания, то с полным правом мог бы сказать, что в его правление не было ни одной смертной казни.

Именно с именем Козимо связано начало эпохи Кватроченто (от ит. quattrocento – четырехсотые годы), периода диктатного Возрождения в Италии. Благодаря ему Флоренцию – «дочь Афин, мать философии» – сегодня называют колыбелью гуманизма.

Однако Медичи не были первооткрывателями литературы и высоких искусств. Казалось, с давних пор сама земля Тосканы производит и питает таланты. Куртуазная поэзия, шедшая с европейского севера и с провансальского юга, удачно сомкнулась во Флоренции, где знатный Гвидо Кавальканти (ок. 1260–1300) и целая плеяда способных молодых людей из магнатской и пополланской верхушки придали ей рафинированность и завершенность.

Уроженец Флоренции Данте Алигьери (1265–1321), не только философ и политический мыслитель, но и знаменитый поэт, создал «Божественную комедию» – своего рода энциклопедию средневековой итальянской жизни и истории. Данте вобрал все, что было значительного в недолгой истории итальянской литературы, начавшейся с 30-х годов XIII века.

Вблизи Флоренции, в городке Ареццо, родился великий итальянский гуманист, поэт, философ и общественный деятель Франческо Петрарка (1304–1374), который считается родоначальником гуманизма эпохи Возрождения. Человек не менее сложных противоречий, чем его предшественник Данте, Петрарка стал выразителем новой идеологии, целью которой видел совершенствование человека. Его поэтический гений завоевал славу, равную Данте. Он создал блестящие произведения на итальянском языке и латыни, отдавая предпочтение классической филологии. Латынь Петрарки была «изысканной и беглой», его итальянский – «игра живых метафор и аллегорий».

Флоренция воспитала Джованни Боккаччо (1313–1375), здесь он написал «Декамерон», ставший образцом совершенства языка и стиля для итальянских авторов, классикой мировой литературы.

Менее известен гуманист Колюччо Салютати (1331–1406), сочетавший занятия наукой с политической деятельностью, более 30 лет занимавший должность канцлера Флорентийской республики. Основной идеей его творчества стал тезис: поскольку базой законов является справедливость, уважение к ним есть добродетель, а высшее ее проявление – любовь к отечеству. «Две вещи есть среди самых приятных, – писал Салютати, – родина и друзья».

Писатели и философы принимали самое непосредственное участие в политической жизни Флоренции, часто приобретая репутацию истинного гражданина и патриота, виртуозно исполняли дипломатические поручения. Гуманисты становились властителями душ молодежи и формировали общественное мнение.

Во Флоренции творили всемирно известные живописцы Чимабуэ, Фра Анжелико и Джотто ди Бондоне (ок.1266–1337), скульпторы Никколо Пизано (1205–1278), Оттавио Джиованоцци и ди Камбио, архитекторы Таленти и др.

На Апениннском полуострове, где наиболее решительно был сломлен старый уклад жизни, Возрождение (Ренессанс)[6]6
  Возрождение, или Ренессанс – термин, обозначающий эпоху, начавшуюся в XIV–XV веках и закончившуюся в XVI веке. Люди Возрождения склонны были рассматривать новую культуру, прежде всего, как восстановление, возрождение древней, античной культуры.


[Закрыть] началось раньше и проявилось ярче, чем в других западноевропейских странах. И самыми быстрыми темпами развитие новых идей шло во Флоренции.

Одним из первых в городе и во всей Италии Козимо стал собирать вокруг себя людей науки и искусства, не жалея средств для приобретения картин, статуй, редких фолиантов. Щедрый меценат, он состоял в дружеских отношениях с известнейшими художниками и учеными, которые в городе Медичи созидали величайшие культурные ценности Ренессанса. Его круг общения составляли архитекторы Донателло, Брунеллески, Микеллоццо, семья делла Роббио, художники Филиппо Липпи, Фра Анджело, Доменико Веннециано. Позднее в него влились писатели-гуманисты Анджело Полициано, Веспасиано ди Бистичи, Платина и Пико делла Мирандолла, создававшие здесь свои творения, которые потрясли мир.

Козимо был свидетелем и активным деятелем раннего Возрождения, когда после многих веков духовного застоя появились новые философские воззрения, возникло новое искусство.

Наиболее близок к Козимо был Донателло, который в 1430 году создал для дворца Медичи свою знаменитую «Юдифь», которая позже стала символом республики и была выставлена перед Старым дворцом (палаццо Веккиа). Брунеллески начал работу для семьи правителей строительством церкви Сан-Лоренцо, которую Донателло после возвращения из Падуи (Козимо в это время уже умер) украсил своими последними произведениями – тремя церковными кафедрами. Филиппо Липпи создал для этой церкви прекрасное «Благовещение». Микелоцци, которого Козимо выделял из всех архитекторов, построил перед дворцом Виа Ларга монастырь Сан Марко, такой же, как для доминиканцев во Фьезоле. Потворствуя вкусам своего заказчика, он предусмотрел в монастыре великолепную библиотеку в своей манере: с просторными залами, с ритмично чередующимися арками, свойственными интерьерам флорентийского ренессанса. В ответ монахи-доминиканцы в знак почтения выделили Козимо отдельную келью, куда он мог удаляться для размышлений.

Больше всего Козимо любил книги. Это увлечение разделял с ним его личный друг Никколо Николи, богатый купец, истративший все состояние на приобретение фолиантов. В своих библиотеках приятели собрали множество раритетов, рукописных и печатных. Эти книги стали основой первой со времен античности публичной библиотеки, основанной Козимо по завещанию Никколо.

Козимо не был чужд не только латыни, но и греческого языка; не будучи ученым-эрудитом, он любил обращаться к древней литературе, участвовал в обсуждении философских тем с виднейшими мыслителями своего времени. Его непосредственными учителями были Роберто Росси и Хризолор.

Повсюду в Италии проводились археологические раскопки. Флоренция ввела в моду коллекционирование произведений античного искусства. Город являлся обширным питомником, в котором Европа черпала зодчих, скульпторов, живописцев, ювелиров. Определение «флорентийский мастер» означало знак качества, и постепенно мастера из умелых ремесленников превращались в творцов, осознающих свою уникальность и избранность.

Филиппо Липпи (1406–1469), беспокойная, горячая натура, не успел кончить один из многочисленных уже оплаченных ему заказов, и вдруг почувствовал, что его тянет в другое место. Когда на него пожаловались Козимо, тот сказал: «Оставьте перед ним двери открытыми. Художники – не вьючные животные. Их нельзя ни запирать, ни принуждать к работе…». Козимо не стал удерживать Филиппо, несмотря на то, что выплатил ему вперед большую сумму. Когда Липпи похитил из монастыря принявшую обет Лукрецию Бути и влюбленным грозили церковные кары, Козимо ходатайствовал перед папой римским об освобожении обоих от обета ввиду великого таланта Филиппо.

Столь же заботливо и рачительно он относился к представителям естественных наук. Знаменитый математик, астроном, врач, философ и географ Паоло Тосканелли обогащал своими изысканиями престиж города и получал содержание от правителя. Тосканелли впервые определил широту и долготу Флоренции, вычертил карту, благодаря которой стало возможным путешествие его ученика Колумба и открытие Америки.

В 1439 году Медичи участвовали во Вселенском соборе, на котором была сделана попытка разрешить споры между римско-католической и греческо-ортодоксальной церквями. Такие высокие персоны, как папа римский, византийский император Иоанн VIII Палеолог и патриарх Константинополя, встретились, чтобы торжественно отметить слияние римской и византийской церквей[7]7
  Этот альянс, призванный противодействовать турецкому нашествию на Византию, оказался недолговечным и нежизнеспособным.


[Закрыть]. Они были личными гостями дома Медичи. Все увиденное позволило им утверждать, что Флоренция – центр мира.

Двадцатью годами позже живописец Беноццо Гоццоли представил это историческое событие на своей поэтической фреске в капелле дворца Медичи.

Предположительно художник изобразил на ней Контессину Медичи, женщину интеллигентную и благочестивую, – силуэтом в тени ее супруга. Во всяком случае, сохранились ее письма к папе, наполненные глубокой благодарностью за посещение ее дома.

Сейчас доказано, что некоторые горожане маленькой Флоренции могли приветствовать папу и других важных гостей во дворце Медичи, не ощущая при этом превосходства аристократов. Художники же сидели за столом как равные земным властителям.

Почти все гуманисты XV века являлись идеологами принципата, консультантами и панегеристами князей. Правители умело пользовались поднявшимся значением писательского труда. Многие князья, кардиналы и даже папы становились под знамена гуманизма, создавая при своих дворах академии и поощряя литературное творчество на латинском языке. Гуманисты впервые заставили осознать культуру как компонент политической власти, и правители, особенно такие проницательные и дальновидные, как Козимо Медичи, умело это использовали.

Сначала у гуманистов большой популярностью пользовалась стоическая философия; затем на смену ей пришло увлечение эпикурейским учением. Во второй половине XV века во Флоренции завоевывает позиции платонизм.

После заключения Флорентийской унии Козимо, решительный сторонник Платона, объявил об основании Платоновой академии. Главой ее был назначен философ-гуманист Марсило Фичино. Он создал «ученую религию» на базе «благочестивой философии», пытаясь соединить догматику Священного Писания, учения отцов церкви, арабскую и еврейскую философию, учение Платона и неоплатонику. Основной тезис его учения заключался в утверждении, что величие человека – в его свободе, но свобода человеческого познания есть свобода от мира вещей, а не от Бога. Знание есть познание истины внутри человеческого разума, но это самосозерцание – не пассивность, а активное действие заключенной в человеке частицы божественного интеллекта.

Язвительный Фичино редко смеялся от всей души, без насмешки. Но ум его был остр, как миланский кинжал, а анализ безжалостен, как кондотьер.

Козимо вызвал Иоанна Аргиропулоса из Византии, Андроника из Фессалоник. Им он вверил воспитание своих сыновей, затем внуков Лоренцо и Джулиано. Вместе с юным Медичи одним из первых учеников академии стал Анджело Амброджини (1454–1494), принявший имя Полициано, сын провинциального юриста. В возрасте четырнадцати лет он прибыл во Флоренцию, чтобы получить образование, и обратил на себя внимание Медичи своими огромными способностями. В 17 лет он уже свободно писал по-гречески оды, элегии, эпиграммы, создал поэму «Орфей». В 20 лет выступил с итальянскими стансами, поражающими поэтическим одушевлением, изяществом образов, тонким пониманием природы[8]8
  Во время своего пребывания в Италии с ним познакомился Максим Грек и впоследствии, уже находясь в Москве, с уважением и похвалой отзывался о Полициано.


[Закрыть]. Подражая отчасти Феокриту, Вергилию и другим древним классикам, он написал нечто новое и оригинальное и, слив воедино свои заимствования, до неузнаваемости изменил старые формы.

Лоренцо, будущий правитель, и Анджело мужали над текстами философов древности. В эти годы возникла их дружба, продлившаяся до самой смерти.

Никто не мог сравниться с Полициано в критике и толковании античных авторов. Он не только стал преподавать латинское и греческое красноречие знатным флорентийским юношам, разъясняя глубины платонизма, он, по существу, стал самым последовательным гуманистом эпохи. Он решительно выступал против сословных ограничений, считая, что не знатность рода и богатство, а только личные достоинства и заслуги приносят человеку славу и уважение.

Не щадя сил в исследовании всего доступного рукописного материала, он углублял собственные знания, и скоро его приговор стал являться окончательным решением самых спорных вопросов. У его ног собирались не только итальянцы, но студенты из Германии, Англии, Фландрии, приезжали даже из Шотландии, Швеции и Польши.

Идеалы гуманизма не мешали населению Флоренции быть глубоко религиозным, впрочем, сочетая веру в Христа и Мадонну с почитанием языческих богов. Высокий уровень образования соседствовал с ярким и непреодолимым стремлением к роскоши и сибаритству, нравственным упадком. Однако семейные добродетели еще не обратились в объект глумления и высмеивания, как это стало несколькими десятилетиями позже. Козимо сочетал в себе искреннюю и страстную веру и стремление проникнуть в суть вещей. Его приверженность к семейным ценностям вызывала уважение горожан.

В 1416 году, в год свадьбы Козимо и Контессины, родился Пьеро, а пятью годами позже – Джованни, любимец отца и его предполагаемый преемник.

Пьеро, который впоследствии получил прозвище Подагрик, был болезненным и нелюдимым человеком, поскольку чувствовал большую склонность к духовной жизни, готовясь к возвращению в небытие. Как старший сын и наследник фамилии, он был женат и имел детей, но душой стремился к Богу; политика и власть мало его привлекали. Однако судьба решила иначе. Его младший брат Джованни, которого все считали преемником Козимо, умер в 1463 году, годом раньше отца. Правитель рано женил его на флорентийке Корнелии Алессандри, хотя за него с охотой отдали бы принцессу. Их маленький сын, названный в честь деда, умер вскоре после рождения. Пьеро пришлось смириться с мыслью стать в дальнейшем главой фамилии, что ко многому обязывало и нарушало его планы уединенной и благочестивой жизни.

Козимо и Контессина старились вместе. Вместе пережили они боль утраты от смерти сына Джованни и внука Козимо.

Незадолго до своей смерти Козимо писал: «Я больше не могу, я чувствую, как уходят мои силы, я знаю, что скоро покину этот мир». Уже через месяц он ослеп, по его словам, «стал жить в темноте». Поэтому сомнительными кажутся заверения его панегиристов, что он умер, склонясь над древними манускриптами, держа в руках «Диалоги» Платона.

Состояние его здоровья ухудшалось день ото дня, но присутствие духа он сохранил до конца, который наступил первого августа 1464 года.

Контессина пережила своего супруга на девять лет. Всеми почитаемая, она скончалась в октябре 1473 года и была оплакана семьей и всем городом.

Козимо правил Флоренцией 30 лет, не принимая никакого титула. После смерти его стали называть «отцом Отечества» и соорудили великолепную гробницу в церкви Сан-Лоренцо.

Пьеро Медичи (Подагрик) (1416–1469)

Наследником Козимо стал его сын Пьеро. Человек осторожный и подверженный многочисленным хворям, на вид почти робкий, он, однако, не был лишен талантов и доблести, что и проявил в течение своей недолгой жизни. Его рано поразила болезнь богатых, вкусно и жирно питающихся людей – подагра[9]9
  В наши дни его болезнь диагностируется как полиартрит.


[Закрыть], поэтому его так и называли – Пьеро Подагрик. Его отличали осмотрительность и склонность к компромиссам, люди считали его одновременно деятельным и благоразумным. Более всего он дорожил гармонией и согласием в государстве, а в людях ценил душевную красоту.

Брак Пьеро едва не привел к конфликту: Франческо да Баттифоле, властитель Болоньи, надеялся, что супругой старшего сына дома Медичи будет избрана его дочь Гвальрада, но Козимо решил, что выгоднее и разумнее женить сына на Лукреции Торнабуони. Оскорбление, нанесенное семье Баттифоле, привело к разрыву Болоньи с Флоренцией.

Лукреция, о которой Козимо как-то сказал, что она – «единственный мужчина в семье», родилась в 1424 или 1425 году и в 18 лет стала супругой Пьеро.

Торнабуони были известным дворянским родом, уважаемым во Флоренции. Лукрецию любили в городе, а в дом Медичи она принесла теплоту и сердечность. Она была некрасива, но жизнерадостна, интеллигентна и доброжелательна. Она не отличалась крепким здоровьем: близорукая, не различающая запахов, Лукреция быстро уставала, была подвержена разнообразным хворям и вынуждена часто лечиться. Но болезненность не сделала ее ипохондриком, как искренняя набожность не сделала святошей. Она обладала несомненным литературным даром, что ярко проявилось в ее переписке с сыном Лоренцо и другими родственниками. Кроме того, она сама пробовала писать стихи, и некоторые из них носили отпечаток несомненного таланта. Светская лирика Лукреции Торнабуони утрачена, сохранились лишь принадлежащие ее перу пять поэм на темы Священного Писания и один сонет более светского содержания. По крайней мере, итальянцы, называя ее имя сейчас, прибавляют: «Поэтесса».

Всю жизнь она творила добро, умела самоотверженно любить, не скупясь, дарила преданность и получала ее от своих родных, была связана с ними теплой душевной близостью. Для детей она всегда оставалась нежной матерью, и со своими невестками, происходившими из просвещенных фамилий, поддерживала добрые отношения и часто обменивалась письмами. Щедрость Лукреции, известная всей Тоскане, не была безоглядной; в ней, как в истинной флорентийке, присутствовала деловая предпринимательская жилка.

Семья Торнабуони отличалась сплоченностью и большой взаимной привязанностью. Брат Лукреции, Джованни, заказал знаменитому живописцу Доменико Горландайо цикл фресок для украшения своей фамильной капеллы во флорентийской церкви Сан-Мария Новело: «Рождество Богородицы» и «Рождество Иоанна Крестителя». В персонажах фресок современники узнавали знакомые лица, в частности – Лукрецию и ее детей.

Флорентийцы относились к молодой чете с симпатией и глубоким почтением.

Иностранные правители отдавали Пьеро дань уважения. С ним считались герцог Модены и Мантуи, венецианский дож, герцог Милана, а более всех – король Людовик ХI, который разрешил ему включить в свой герб лилии Франции. Теперь герб Медичи представлял собой «…на золотом фоне шесть шаров. Верхний лазурный с тремя золотыми лилиями, остальные пять червленые». Шары в гербе, увенчанные лилиями, подозрительно напоминали корону.

Отец Пьеро оставил ему доверенных советников: Диотисальви Нерони, человека весьма влиятельного и пользовавшегося у сограждан большим уважением, и Луку Питти. Однако, как показало время, Диотисальви оказался вовсе не другом Медичи. Личное честолюбие он ставил выше интересов дома своего патрона.

В свое время Козимо, стараясь заручиться сторонниками во Флоренции и друзьями за ее пределами, был так щедр на деньги, что Пьеро теперь являлся заимодавцем на сумму весьма немалую, которая могла стать для него существенно важной. Диотисальви дал правителю совет, казавшийся вполне разумным, но по существу своему гибельный: потребовать возврата долгов как у сограждан, так и чужеземцев. Пьеро, которому хотелось поправить дела своими средствами, этот совет понравился. Но едва лишь он распорядился потребовать возвращения займов, должники пришли в негодование, словно он домогался не своего добра, а пытался присвоить их кровное. Правителя повсюду поносили, называя неблагодарным и жадным.

Добившись всеобщего недовольства, Диотисальви объединился с Лукой Питти, Аньоло Аччаюоли и Никколо Содерини. Сообща они решили отобрать влияние и власть у Пьеро, хотя побуждения и цели преследовали совершенно различные.

Лука Питти хотел занять место Козимо. Он был настолько знатен, что его раздражала необходимость считаться с Пьеро. Коварный Диотисальви отлично знал о неспособности Луки удерживать кормило власти и надеялся стать его главным советником и управлять им.

Идеалист Никколо Содерини преследовал только благородные цели – всей душой он желал для Флоренции свободы и республиканского правления.

Аньоло Аччаюоли, друг и почти родственник Медичи – его дочь Лаудомина была выдана за двоюродного брата Пьеро, Пьерфранческо, – действовал из мести. Его сын Рафаэло женился на Александре Барди, которая принесла ему очень значительное приданое. Но свекр и муж обращались с ней настолько плохо, что она вынуждена была просить помощи у своих родных. Как-то ночью вооруженные люди напали на дом Аньоло и похитили молодую женщину. Когда Аччаюоли обратился к Козимо, тот стал на сторону родных своей супруги Контессины Барди и постановил вернуть Александре ее приданое, а возвращаться или нет к мужу – оставить на ее усмотрение. Аччаюоли расценил это решение Козимо как недружественное, и теперь хотел отомстить его преемнику.

Хотя побуждения у заговорщиков были разные, говорили они лишь об одном: о стремлении республики к свободе. В это время многие торговцы разорились и виновником разорения открыто называли Пьеро. К этим поводам для недовольства добавились еще переговоры, которые Пьеро вел о брачном союзе между своим первенцем Лоренцо и принцессой из могущественного римского рода Орсини – Клариче. Ранее планировался брак наследника с племянницей Содерини, но по неизвестной причине Лоренцо не пожелал взять ее в жены. Переговоры послужили новым предлогом для клеветы: уж если он не желает, говорили по этому поводу, породниться с каким-либо флорентийским домом, значит, перестал довольствоваться положением флорентийского гражданина и хочет стать властителем родного города.

Главари заговора считали уже, что победа в их руках, так как большая часть граждан готова была следовать за ними, околдованная словом «свобода».

Правительство решило отвлечь горожан каким-нибудь общественным увеселением. Сославшись на то, что уже прошел год со смерти Козимо, устроили торжественное празднество: шествие трех восточных царей – волхвов, которым звезда указывала на место рождения Христа. Представление обставили с такой пышностью и великолепием, что в течение нескольких месяцев весь город был занят подготовкой к празднику и самим праздником. Вторым развлечением стал турнир, где выступали самые видные юноши города вместе с наиболее прославленными рыцарями Италии. Среди флорентийцев наиболее отличился Лоренцо Медичи, завоевав первое место не из-за своего имени, а исключительно благодаря личным достоинствам.

Наследник рода Медичи посвятил свою доблесть Лукреции Донати (1447–1501), недоступной платонической возлюбленной.

Романтичность в сочетании с вольностью нравов была в Италии XV века делом обычным. Ничто не мешало юношам из лучших фамилий прямо из объятий благородных куртизанок, а то и простых служанок спешить к письменному столу, чтобы запечатлеть удачно найденный образ или оригинальное сравнение для целомудренной и недосягаемой просвещенной возлюбленной.

Такой прекрасной, но недоступной дамой стала для 16-летнего Лоренцо 18-летняя Лукреция, верная супруга Никколо Ардинчелли. Юный Медичи воспевал ее в своих стихах под именем Дианы, превознося как свою светлую звезду, блистательное солнце, богиню, явившую земле небесное совершенство.

На турнире 7 февраля 1469 года Лоренцо выступал под штандартом работы Верроккьо, изображающим молодую женщину, плетущую венок из зеленых и коричневых веток лавра, с девизом «Эпоха возвращается». Считалось, что Верроккьо изобразил на штандарте Лукрецию. Об этом много судачили в городе.

Под Лоренцо гарцевал вороной конь, юноша был опоясан алым шарфом Лукреции, а на его шлеме развевались пышные черные перья. На буланом коне в серебряной кольчуге с белыми перьями на шлеме и голубым шарфом Симонетты Веспуччи выступал его младший брат Джулиано.

Однако праздники закончились, а будни принесли новые раздоры и смуты.

Одним из предлогов была кончина Франческо Сфорца, герцога Миланского, которому Флоренция ежегодно платила определенную сумму.

Наследник герцогства Галеаццо Мария по дипломатическим делам пребывал в это время во Франции. Его мать Бьянка, женщина властная, имевшая повсюду большой авторитет, после смерти мужа решительно отстаивала права своего дома на наследственную власть в герцогстве. Она сберегла трон для сына. Около года Бьянка и Галеаццо правили совместно. И хотя новый герцог не обладал той силой характера, которая была свойственна обоим его родителям, избыток тщеславия не позволял ему смириться с подобной опекой. Бьянка умерла при весьма подозрительных обстоятельствах. Подозревали, что сын отравил ее.

Галеаццо покровительствовал искусствам и прослыл меценатом. Он снискал известность во всей Италии, а также в соседней Франции, Бургундии и Савойе как искушенный любимец женщин. Праздники сменялись карнавалами, охоты – концертами. Никто из правителей эпохи Возрождения не мог сравниться с ним в расточительности. Его великолепная жизнь прерывалась попытками совершенствования экономики Милана. По словам современников, он имел большую власть при отсутствии всякого опыта, сам не умел принимать полезных решений и другим не давал. Но другие отзывы не столь уничижительны; его называют мудрым правителем, твердо соблюдающим союзный договор с Флоренцией и Неаполем.

При рождении первого сына миланского герцога, названного в честь великого Висконти Джан Галеаццо, Лоренцо Медичи прибыл в Милан для участия в крещении наследника. В своих воспоминаниях он писал: «Я был великолепно принят, удостоившись больших почестей, нежели кто-либо другой, прибывший с той же целью, даже если он был более этого достоин, чем я; …герцог пожелал, чтобы я был крестным отцом всех его детей»; и в самом деле, он им стал.

Приняв бразды правления, Галеаццо направил во Флоренцию послов для подтверждения союзнического договора. Противники Медичи при обсуждении этого вопроса открыто выступили против соглашения, заявляя, что дружбу Флоренция вела с Франческо, а не с Галеаццо. Пьеро возражал, что не стоит из-за скупости терять такого полезного союзника и позволить венецианцам, которые только об этом и мечтают, захватить Милан.

Противники Пьеро собирались в церкви Пиета, стремясь во что бы то ни стало погубить правителя, только никак не могли договориться о способе действий. Наиболее рьяные предлагали уничтожить его, взяв на жалованье известного кондотьера[10]10
  Кондотьер – предводитель наемных военных отрядов (от слова «кондотта» – договор на руководство армией). Обострение борьбы между итальянскими государствами дало возможность некоторым кондотьерам стать самостоятельными государями (Ф. Сфорца в Милане) или играть решающую роль в каком-нибудь государстве. Иногда кондотьерами становились представители знатных итальянских фамилий: Гонзаго, Монтефельтро, Барбиано.


[Закрыть] герцога Феррарского, другие ждали выборов новой Синьории.

При выборе высшей магистратуры гонфалоньером справедливости стал Никколо Содерини. Казалось, заговорщикам улыбнулась фортуна. Но у Никколо был брат Томмазо, женатый на сестре Лукреции Торнабуони, который отличался от безоглядного Никколо большей рассудительностью. Он был связан с Пьеро не только свойством, но и узами прочной дружбы и так направил действия брата, что они в целом не принесли вреда правителю. Партия власти становилась все влиятельнее.

Тогда враги решили силой достичь того, чего не смогли добиться законным путем. Они намеревались умертвить Пьеро, который лежал больной в Кореджи, вызвав для этой цели войска брата Борсо Феррарского. Диотисальви Нерони, чтобы скрыть эти замыслы, часто навещал Пьеро, говорил ему, что в городе все спокойно, убеждал всячески оберегать единение граждан и во всем положиться на него. Тем временем его брат Франческо вербовал новых сторонников, не все из которых поддавались на его уговоры, а некоторые прямо докладывали о его происках Пьеро.

Наконец, тот решил первым взяться за оружие, тем более что договор заговорщиков с Феррарой давал ему на это основания. Несмотря на тяжелейшую болезнь, Пьеро проявлял неожиданную энергию в борьбе с попытками лишить его семейство политической власти.

Он вооружился и, окруженный огромной толпой приверженцев, явился во Флоренцию. Тотчас к нему присоединились противники оппозиции. Диотисальви Нерони вместе с Никколо Содерини пытались заставить Луку Питти сесть на коня и выехать на площадь, чтобы защитить Синьорию. Но тот больше не питал враждебных чувств к Медичи. Одна из его племянниц уже была наречена невестой Джованни Торнабуони, ожидались и другие брачные союзы и новые выгоды.

Восстание захлебнулось.

Некоторые все-таки упрекали Пьеро за то, что он вооружился. Он отвечал, что всегда был известен любовью к покою и миру; оружие оставалось в пределах его дома, что ясно доказывало его намерение – только защищаться. Обернувшись к Диотисальви Нерони и его братьям, он сурово и негодующе попрекнул их благодеяниями, полученными ими от Козимо, доверием, которое тот всегда им оказывал, и их черной неблагодарностью. В речах его была такая справедливость и сила, что многие из присутствующих готовы были расправиться с Нерони, если бы Пьеро их не удержал.

Скоро было избрано новое правительство, состоящее почти целиком из сторонников Медичи. Этот переворот привел в панику противников Пьеро. Аньоло бежал в Неаполь, Диотисальви Нерони и Никколо Содерини – в Венецию. Беглецы были объявлены мятежниками. Джованни Нерони, бывший тогда архиепископом Флорентийским, добровольно удалился в изгнание в Рим, опасаясь мести Медичи.

Ни болезнь, ни сложная ситуация в городе не помешали Пьеро организовать в 1441 году конкурс на сочинение итальянских стихов. Эти бесхитростные элегии и эклоги показывали всей Италии и сопредельным странам, настолько красив и мелодичен тосканский диалект итальянского языка.