Текст книги "Вокруг трона Медичи"

О Пьеро чаще всего упоминается как о тяжело больном человеке, практически инвалиде, занятом исключительно собственным здоровьем. Но такая трактовка не очень согласуется с энергичными действиями правителя против врагов его дома. Современники же знали его как эстета, коллекционера и ценителя прекрасного. «В один день он рассматривает свои древности и изысканные камни, которыми владеет в удивительном количестве, все огромной ценности и разного вида, с инталиями и без них. В созерцании этих предметов и определении их достоинств и цены черпает он радость и наслаждение. В другой день он уделяет внимание вазам из золота, серебра и других материалов. Ими он также наслаждается, восхваляя качество и мастерство изготовителей. Наконец, третий день он посвящает изучению других ценных предметов, доставленных из разных уголков мира, и разного необычного оружия, созданного для защиты и нападения».

Изгнанные Диотисальви Нерони и Никколо Содерини всеми силами старались побудить венецианский флот выступить против их отечества; Аньоло Аччаюоли написал покаянное, но вместе с тем вызывающее письмо Пьеро, напоминая о своих заслугах и желая получить приглашение вернуться во Флоренцию. Но бывший друг ответил: «Живи без чести в Неаполе, коли не сумел жить среди почета во Флоренции». Тогда Аччаюоли перебрался в Рим и вместе с архиепископом и другими изгнанниками всеми силами старался подорвать кредит торгового предприятия Медичи в Вечном городе.

Изгнанники-флорентийцы будоражили венецианский Сенат рассказами о беззакониях Пьеро. Сенаторы постановили направить Бартоломео Коллеони, кондотьера республики, напасть на Флоренцию. Собрали войско, к которому присоединился Эрколе Эсте, посланный герцогом Борсо. Эта армия добилась некоторых успехов, разорив и предав огню небольшой тосканский городок. Но флорентийцы в союзе с Галеаццо Миланским и королем Ферранте Неаполитанским пригласили капитаном своих войск Федериго, графа Урбинского. Галеаццо лично прибыл к месту сражения, чтобы помочь флорентийцам.

Обеспечив себя друзьями, правительство Пьеро меньше считалось с недругами. А те не стремились положить свои жизни за чужие интересы.

Эта вялая война не принесла пользы никому. Изгнанники так и остались вдали от своего отечества, сочувствующих же им или казавшихся таковыми сурово притесняли.

Пьеро мало знал об этих злоупотреблениях, а тем немногим, что были ему известны, не мог уже противодействовать из-за слабости своего здоровья. Тело его стало так немощно, что владел он, можно сказать, одним лишь даром речи. Единственное, что он мог сделать, это взывать к согражданам, умоляя их подчиниться законам и мирно радоваться тому, что отечество их спаслось, а не погибло.

Он успел пышно отпраздновать бракосочетание своего Лоренцо с Клариче Орсини.

Свадьба в такой влиятельной семье – дело, прежде всего, политическое. Клариче, дочь римского патриция Джакомо Орсини да Монтерондо и его столь же благородной супруги Маддалены Орсини, являлась главной наследницей одной из линий этого широко разветвленного рода. Она была племянницей кардинала Наполеоне и двоюродной сестрой знаменитого воина Вирджинио Орсини. В приданое за римской принцессой давали шесть тысяч римских флоринов в звонкой монете, драгоценностях и платьях.

Но любящих отца и мать волновали не только материальная и престижная стороны будущего брака, но и душевный комфорт сына. Меньше всего родители желали, чтобы он оказался на всю жизнь привязан к уродливой злючке.

Чтобы посмотреть на невесту, Лукреция отправилась в Рим. Она не могла явиться к Орсини, прямо заявив, что хочет заранее оценить достоинства невесты и решить, подходит ли она ее сыну. Пришлось проявить немало хитроумия, чтобы устроить встречу на нейтральной территории. Лукреция увидела пятнадцатилетнюю застенчивую девушку, и та ей понравилась. Правда, сначала будущей свекрови удалось разглядеть немного, но нельзя было не заметить густые рыжие волосы и невинное круглое личико. Потом она в письме к мужу более подробно опишет длинные пальцы Клариче, ее несколько тонковатую, но изящную шею, высокий рост и хорошее сложение. Проницательная Лукреция поставила свой окончательный диагноз: девушка не красавица, но довольно привлекательна и выражение лица у нее доброе.

И все-таки Лукреция не могла удержаться, чтобы не заметить: «Но не идет ни в какое сравнение с нашими принцессами» (речь шла о трех дочерях Лукреции и Пьеро).

Существует «Портрет молодой женщины» – предположительно кисти Боттичелли, предположительно написанный с Клариче Орсини. Изображенная на нем рыжеволосая женщина, действительно, не красавица; что касается выражения ее лица, то рассмотреть его трудно: она написана в профиль.

Вместе с другими молодыми людьми из знатных флорентийских фамилий Джулиано ездил за Клариче в Рим.

Свадьба состоялась четвертого июня 1469 года и была проведена со всей роскошью и великолепием, подобающими такому именитому гражданину. Несколько дней давались балы с танцами в самом модном вкусе, пиры и представления древних комедий и трагедий. Чтобы еще ярче показать величие дома Медичи и всего государства, устроили два военных зрелища: одно изображало кавалерийское сражение в открытом поле, другое – взятие штурмом города.

Клариче пришлось смириться с платоническим обожанием Лоренцо чужой жены, которая наряду с новобрачной, чествовалась ее молодым мужем и всеми его друзьями. Вряд ли это было приятно гордой дочери римских патрициев. То, что чувства Лоренцо к этой даме чисты и невинны, утешало мало. Впрочем, и супруг Лукреции Донати не возражал против того, что его жена царила на всех флорентийских праздниках. Что делать! Она любила балы, торжества, великолепные одежды, драгоценности, крупный жемчуг. А он, любя ее, потворствовал ее желаниям. Родственница мужа Лукреции, Алессандра Строцци, настроенная к ней весьма критически, обвиняла ее отнюдь не в неверности, а только в лени и излишнем пристрастии к роскоши.

По-видимому, сама Клариче не сомневалась в истинном характере чувств Лоренцо к Лукреции, куртуазных и целомудренных: спустя год она стала крестной матерью сына Лукреции и Никколо.

Не только Лукрецию Донати называли звездой Флоренции. Возлюбленная Джулиано, Симонетта Каттанео, именуемая «прекрасной генуэзкой», считалась первой красавицей всей Тосканы и как высочайший титул носила прозвище Несравненная.

Анджело Полициано описал любовь Джулиано к Симонетте в своей незаконченной поэме «Стансы для турнира». Описания самого турнира в поэме нет, а поэма напоминает широкий и развернутый комментарий к картине, видимой одним Полициано.

В 1471 году на папский престол был избран Сикст IV – 57-летний Джулиано делла Ровере, бывший генерал францисканского ордена. Полный коротышка с крестьянской внешностью, строгими чертами лица, крючковатым носом и маленькими подвижными глазами, он был большим поклонником прекрасного пола. Этот решительный понтифик обожал племянников и племянниц, особенно сыновей своей сестры Бьянки, супруги Паоло Риарио. Он стремился сделать из людей скромного происхождения правителей под стать самым знатным фамилиям Италии. Сикст возвел в кардинальское достоинство пять своих непотов[11]11
  Непотизм – (от лат. nepos – внук, племянник) служебные привилегии, предоставляемые родственникам или друзьям вне зависимости от реальных достоинств.


[Закрыть], а десять других родственников назначил на высокие церковные должности. Одного из них, Леонардо, он женил, взяв за ней в приданое город Сора, на незаконной дочери короля Ферранте Арагонского, правившего в Неаполе; брак стал возможным, поскольку папа обещал Ферранте даровать ему титул короля Италии. Для другого, Джованни, он просватал дочь Федерико Монтефельтро, присвоив тому титул герцога Урбино. Особенно же он отличал «тех двух, которых он называл племянниками» – Джироламо и Пьетро Риарио, – скорее всего, своих сыновей.

Понтифик устроил брак Джироламо Риарио с незаконной дочерью миланского герцога Галеаццо Катариной Сфорца. Для этого своего любимца, папа желал приобрести город Имолу в Романье, однако не имел средств для его покупки. Имола была необходима и Лоренцо Медичи как важный стратегический пункт для обороны Флоренции.

Правитель Фаэнцы уступил Милану Имолу при условии, что его выкупит Флоренция. Но Имола была папским феодом, поэтому Сикст с согласия Милана передал ее Джироламо Риарио. Сикст не любил Медичи. Родовое честолюбие папы стало причиной серьезных конфликтов с Флоренцией, Миланом и Венецией, которые с беспокойством следили за ростом могущества семьи делла Ровере. Тучный старик в тиаре, энергичный и злобный, беспрестанно ссорился со всеми итальянскими государствами и, как стрелы, повсюду рассылал свои интердикты. Но этот суровый и деятельный понтифик оказался тонким ценителем искусства. С его именем связана капелла, построенная при папских покоях в Ватикане – Сикстинская капелла, которая позднее получила широкую известность благодаря росписи ее стен такими знаменитыми творцами эпохи, как Боттичелли, Гирландайо и, наконец, грандиозным изображением «Страшного суда» Микеланджело.

1471 год запомнился флорентийцам еще двумя событиями: рождением наследника фамилии Медичи Пьеро – он появился на свет 15 февраля. А ровно через месяц, 15 марта, когда Клариче, молодая мать, уже могла принимать участие в торжествах, во Флоренцию прибыли Галеаццо Миланский и его супруга Бона Савойская. Возможно, Галеаццо надеялся таким образом сгладить то недовольство среди Медичи, которое вызвала передача города Имолы во власть Риарио. Предлогом для посещения послужило исполнение обета совершить паломничество в церковь Благовещения во Флоренции. Этот визит занимает особое место в анналах Ренессанса: даже критики миланского герцога утверждали: в памяти человечества не было ничего равного ему по великолепию.

«Члены семьи герцога сияли бархатом и шелками. Главные придворные получили золотые и серебряные одеяния. Седла пятидесяти лошадей были покрыты золотой тканью, стремена обернуты шелком, а металлические части вызолочены. Была здесь и дюжина колесниц, которые переправляли через горы на мулах. Платья едущих в них женщин были столь великолепны, что это невозможно вообразить, не увидев. Всего было две тысячи лошадей и двести мулов для перевозки багажа, украшенных попонами из белой и коричневой (цвет Сфорца) дамастной ткани с герцогскими гербами, вышитыми серебром и золотом. Кроме того, Галеаццо взял с собой пятьсот собак различных мастей, а также ястребов и соколов».

Но и флорентийцы не ударили в грязь лицом.

По дороге гостей встретила группа видных жителей Флоренции и компания молодежи, тоже празднично принаряженные. «После чего явились матроны славного города, затем девушки, распевающие куплеты во славу превосходнейшего государя, затем члены магистрата и, наконец, Сенат, вручивший герцогу ключи от города Флоренции, в который они и вошли с неслыханным триумфом».

Флорентийские женщины разглядывали прекрасную Бону Савойскую, сестру французской королевы, женитьба на которой должна была привлечь к союзу с Миланом североитальянские государства и Францию. По свидетельству Тристано, брата Галеаццо, «…она обладает замечательной фигурой, вполне подходящей для деторождения; лицо, не длинное и не широкое, прекрасные глаза, хотя они могли быть более темными, красивый нос и рот, изящная шея, хорошие зубы и руки; кроме того, она обладает самыми благородными и изящными манерами». Все, кому доводилось ее видеть, признают, что она была весьма привлекательна.

В честь гостей были устроены три представления на религиозную тему. Во время одного из них, демонстрировавшего нисхождение Святого Духа на апостолов, языки пламени подожгли здание церкви Сан Спирито. По свидетельству Н. Макиавелли народ счел этот пожар знаком Божьего гнева, поскольку люди герцога, подобно неверующим, в течение всего Великого поста ели мясо. Герцог тут же щедрой рукой отсыпал на возмещение убытков две тысячи дукатов. Это позволило быстро возвести новую церковь, постройкой которой занимался знаменитый архитектор Брунеллески.

Н. Макиавелли утверждал, что этот визит привел к печальным последствиям: увеличению роскоши и расточительности во Флоренции. «И если герцог нашел Флоренцию полной куртизанок, погрязшей в наслаждениях и нравах, никак не соответствующих сколько-нибудь упорядоченной гражданской жизни, то оставил он ее в состоянии еще более глубокой испорченности».

Действительно, роскошь состоятельных флорентийцев достигла громадных размеров. Этому способствовало высокое развитие ювелирного дела. Граненые и фигурные украшения, драгоценные камни и жемчуг в оправах, филигранной работы пояса, пряжки, цепочки, кольца, запонки, перстни приобретались знатными людьми за баснословные суммы и вместе с богатыми парчовыми одеждами производили впечатление хотя и тяжелого, но поистине поражающего великолепия. Женщинами стали широко использоваться косметика, разнообразные притирания, румяна, духи, фальшивые волосы, парики, вставные зубы. Голову убирали нитями жемчуга, подвесками из оправленных в золото драгоценных камней или просто золотыми обручами, венками, бантами; вуаль тоже приобрела значение головного украшения; иногда употреблялась пудра для волос.

Все чаще женщины надевали кальсоны и чулки. Особенно отличались в этой области куртизанки. Эти женщины играли большую роль в общественной жизни Флоренции, также как Венеции и Рима. В Риме ношение кальсонов запрещалось под угрозой самых суровых кар. Но было трудно определить, надеты ли они под платьем. Если какой-нибудь блюститель нравственности запускал руку подозреваемой женщине под юбку, а тревога оказывалась ложной, согрешившую руку отсекали. Вскоре гонения на кальсоны были прекращены; они превратились в богатый наряд, бросающийся в глаза. Их шили из цветного шелка или бархата, а по краям и швам отделывали шитьем или обшивали узорчатым бордюром. Чулки носили только белые, сделанные из очень тонкой прозрачной ткани, самую качественную из которых поставляла всей Италии Флоренция.

Принято считать, что Лоренцо был весьма склонен к любовным похождениям; в нем прекрасно уживались разнообразные виды любви. Он готов был любить всех молодых привлекательных женщин и, конечно, Клариче как свою законную супругу и мать его будущих детей. Но он умел ценить и мужскую красоту. Ходили слухи, что любовниками Великолепного побывали юный Микеланджело и мужественный Сандро Боттичелли, утонченный Пико Мирандолла и множество других; позднее он почти не скрывал своей связи с Франческо Нери. Но это не было грязным развратом: просто сливались две мощные волны ощущений – восторг душевного и чувственного влечения. Враги обвиняли его в бесстыдном сладострастии, в том, что Флоренция во время его правления стала средоточием вечных праздников и удовольствий.

Но все это передавалось исключительно на уровне слухов; фактических данных о каких-либо выдающихся безнравственных поступках Лоренцо не имеется. Он был хорошим сыном и не желал огорчать родителей.

Пьеро не судил юношеские увлечения сына. Человек верующий, он был готов к смерти. Его сердце радовало, что будущее детей заботливо устроено.

Бьянка Медичи стала супругой Гульельмо Пацци. Любимая сестра Лоренцо Наннина была выдана за его верного друга Бернардо Руччелаи. Но в этом браке не все оказалось гладко. Наннина в 1470 году писала матери: «Тому, кто хочет поступать по-своему, не следует родиться женщиной!»

Джулиано (1453–1478), младший из пяти детей Пьеро и Лукреции, предназначался к церковной карьере. Он, настолько же красивый, насколько был непривлекателен внешне его старший брат, мало описан в источниках. Непонятно, как родители, не отличавшиеся красотой, могли произвести на свет такое чудо. Подвижный и стройный, почти всегда в черном бархате, он обладал спокойствием и веселостью, присущими людям, которым все далось без труда. За красоту его любила вся Флоренция; говорили, что вслед ему вздыхали не только женщины, но и мужчины. Нос хотя и крупный, но прямой, подбородок волевой; глаза большие, золотисто-карие, в обрамлении длинных ресниц, на зависть всем флорентийкам. Изящные, красивой формы губы, ровные белые зубы, густые вьющиеся волосы зачесаны назад, чтобы не закрывать красивого лица. Флорентийцы всегда радостно встречали этого веселого щедрого юношу. Он был начитан и образован так же, как его брат, хотя, может быть, меньше него увлекался литературой и философией. Это неудивительно. Лоренцо начал свое образование еще при жизни Козимо, придававшего подобным занятиям большое значение, и готов был узнавать новое всю жизнь.

Не обладая теми качествами, которые прославили его старшего брата, Джулиано был достаточно умен, чтобы, используя другие свои преимущества, завоевывать расположение общества. Однако не чуждался дипломатии – брат посылал его с ответным визитом к герцогу Миланскому Галеаццо Сфорца.

Он был первоклассным наездником, очень любил охоту и рыцарские забавы. Именно Джулиано стал героем турнира по случаю свадьбы Лоренцо, в соревнованиях между флорентийцами и венецианцами и многих других.

Пьеро стремился добыть для Джулиано кардинальскую шапку, но Рим – на радость флорентийским женщинам – постоянно находил предлоги отказать дому Медичи.

Итальянские властители всегда отличались каким-то особенным пристрастием к тиранству и уничтожению своих близких. Миланские Висконти и Сфорца, феррарские Эсте, веронские Скалигеры только и делали, что с особой жестокостью убивали жен, мужей, родителей, братьев и сестер. Не то было во время правления первых Медичи во Флоренции. Главная семья государства отличалась сплоченностью, взаимной любовью и заботой.

Братья были очень привязаны друг к другу. Временами Лоренцо бывал безумно упрям, придавал чрезмерное значение внешним проявлениям приличия, проявлял холодный расчет, когда дело касалось политики, и даже становился диктатором, если речь шла о том, как Джулиано должен себя вести и с кем водить дружбу. В то же время он мог быть необыкновенно щедрым, снисходительным и чутким к желаниям младшего брата. Он делился с ним размышлениями и соображениям по поводу любого политического события.

Взаимная любовь и преданность братьев напоминала отношения Козимо Старого и его рано умершего брата Лоренцо.

У Пьеро была внебрачная дочь Мария, которая не воспитывалась с детьми семейства Медичи – Пьеро слишком уважал и любил свою умную жену Лукрецию, – но была официально признана их сводной сестрой. Против этого чувство справедливости Лукреции не могло восстать.

Перед смертью Пьеро сделал попытку усмирить честолюбие знаменитых семей Флоренции, враждующих между собой. Она не принесла успеха. Тогда Пьеро тайно вызвал в Каффаджоло Аньоло Аччаюоли и долго беседовал с ним. Нет ни малейшего сомнения, что, не помешай ему смерть, он бы возвратил в отечество всех изгнанников, чтобы обуздать их соперников. Но было уже поздно. Супруга правителя, зятья и невестка, дети, и особенно самый любимый, первенец Лоренцо, своей нежной заботой скрашивали его последние дни, но и их любовь была бессильна.

Судьба воспрепятствовала осуществлению благородных намерений правителя: измученный телесными недугами и душевными терзаниями, Пьеро скончался на 53 году жизни.

Лоренцо Великолепный (1449–1469—1492)[12]12
  Здесь и далее дата в середине обозначает год начала правления.


[Закрыть]

Лоренцо тяжело переносил потерю отца. Но, переняв его полномочия, он сразу должен был включиться в управление республикой. У 20-летнего правителя был талант повелевать другими и властолюбие, чтобы направить это умение на пользу своему дому.

Среднего роста, но мускулистый, со львиной шеей, Лоренцо благодаря своей несомненной харизме выделялся в толпе. Лицо его было некрасиво, кожа часто поражалась экземой. Кончик длинного носа свернут набок, плоская переносица придавала его голосу своеобразное звучание: непредвзятые наблюдатели называли его писклявым. Нижняя челюсть так сильно выдавалась вперед, что казалось, когда он входит в комнату, подбородок его опережает. Прямые каштановые волосы закрывали уши. Зрение у него было слабое. Не унаследовав ничего от представительности отца, он был похож на мать – как ее карикатура. Лукреция, как впоследствии принцесса Пфальцская в отношении Филиппа Орлеанского, могла бы сказать, что «не передала сыну красоты, поскольку сама ею не обладала».

Недоброжелатели ядовито высмеивали недостатки внешности Лоренцо:

 
«Великолепный» – так тебя зовет
Флоренция, в чем нет ни капли лести.
Великолепней, чем Лоренцо, бестий
Нет ни на суше, ни в пучине вод.
Великолепен твой коровий рот,
Твой нос, которому, сказать по чести,
В ином бы надо находиться месте.
 

Несмотря на отсутствие внешней привлекательности, Лоренцо излучал достоинство и самообладание. Удивительно, что при такой невыигрышной наружности он был неотразимо обаятелен. В темных, слегка навыкате, близоруких глазах угадывалась необычайная проницательность. Даже в окружении врагов Лоренцо казался спокойным.

Устроенность и ровный уклад его семейной жизни во многом помогали ему в политике и правлении. Он знал, что его род продолжится и разветвится. С 1470 по 1479 год Клариче и Лоренцо стали родителями трех мальчиков и четырех девочек. Мать и отец их безумно любили и баловали, трепетно заботились об их здоровье и воспитании.

Став фактическим правителем Флоренции, Лоренцо все свои помыслы устремил к возвеличиванию своего отечества и своего дома. Номинально у власти стояла Синьория, совет из восьми приоров и главы городского магистрата, гонфалоньера справедливости; всех этих людей выбирали среди знатных семейств Флоренции, и выборы происходили справедливо, но большинство избранных неизменно проявляли лояльность к Лоренцо, а гонфалоньер находился в полном его подчинении.

Он был гением «неформального общения».

«Друзья Лоренцо по очереди приезжали погостить у него в загородных дворцах, которые он любил строить между очаровательными холмами, давшими основание называть Флоренцию городом цветов. Роскошные сады Кареджи оглашались философскими спорами, облеченными фантазией в изящные формы. Иногда все общество отправлялось на самые жаркие месяцы в очаровательную долину Ашано, где… природа старалась подражать усилиям искусства, или отправлялись посмотреть, как достраивают прелестную виллу Кайано, которую Лоренцо воздвигал по собственному плану и которая получила от Полициано поэтическое название Амбра. Среди необычайной роскоши и утонченных наслаждений, сосредоточенных в этом доме богатейшего в мире человека, сам он непрестанно был озабочен лишь тем, как бы заставить своих друзей позабыть о том, что он здесь хозяин», – писал Ф. Стендаль.

Унаследовав от своих предков склонность покровительствовать искусствам, он живо чувствовал красоту во всех ее формах и по влечению сердца делал то, что его предки делали по соображениям политики. Он собирал рукописи античных авторов, и благодаря этому его хобби до потомков дошли наиболее ценные тексты Гомера, Фукицида, Полибия.

Верный себе в стремлении покровительствовать всему незаурядному, он поддерживал молодежь, проявлявшую задатки одаренности и оригинальности. Все его родные были для творческой элиты щедрыми меценатами и расточительными заказчиками. При дворе Лоренцо усваивали свойственную медицейской придворной жизни обходительность и изысканные манеры.

Уступая Козимо только в умении торговать, он превосходил его, как и вообще всех Медичи, в качествах, необходимых государю.

Сам он был выдающимся поэтом, пробовавшим силы в разных жанрах. Уже в 18 лет он преподнес одному испанскому вельможе составленный им сборник лучших итальянских стихотворений. Он писал канцоны, сонеты, секстины с философскими комментариями. Лоренцо воспел в стиле Петрарки свою платоническую любовь к Лукреции Донати в сборнике стансов «Леса любви». Его перу принадлежат пастушеские идиллии, модные в его время, и в то же время шутливые стихотворения на бытовые темы, сдобренные ядреным народным юмором. Он хорошо знал язык народа: без охраны, без вооруженного эскорта, он ходил по улицам своей Флоренции.

Отчасти Лоренцо наслаждался своими властью и влиянием, которые продолжали расти. У банка Медичи теперь были филиалы не только в Риме, Лондоне, Брюгге, но и в большинстве крупных городов Европы. С другой стороны, его часто утомляли требования играть роль великого учителя и всеобщего наставника. Временами он жаловался: «Ну хоть бы один горожанин женился, не прося моего благословения!» И он не преувеличивал. Ни один отпрыск знатной фамилии не осмеливался вступить в брак без его одобрения, и большинство семейств предпочитали, чтобы именно Лоренцо выбирал для их детей достойную пару[13]13
  По другим сведениям, Лоренцо весьма заинтересованно контролировал браки подданных, опасаясь объединения сильных и богатых семейств.


[Закрыть].

Он заботился о Флоренции как о ребенке и каждую минуту посвящал заботам о ее благоденствии.

Это не мешало ему пользоваться всеми радостями жизни: наслаждаться музыкой, поэзией, долгими охотничьими вылазками, вести философские дискуссии в кругу единомышленников – юного философа Полициано Антонио Ридольфи, Сигизмондо делла Стуффа и Франческо Нери, одного из своих любимцев. Всех их готовили к политической деятельности.

Особняком среди них стоял любимец двора, юный чародей и ученый Пико де Мирандолла (1463–1494). Сын моденского графа, связанный родством почти со всеми знатными итальянскими фамилиями, он уже в десять лет слыл первым оратором своего времени, его называли «диво знаний». С необыкновенными способностями он сочетал мягкость манер и занимательность беседы. Отказавшись от политической деятельности, уготованной ему происхождением, Мирандолла отдался поглощавшей его жажде знаний. Он тайком анатомировал трупы, изучил 22 языка, ездил по всем европейским университетам, в надежде узнать что-нибудь новое. Особенно его привлекала астрология. В то время ей отводили почетное место, в университетах Болоньи и Падуи существовали кафедры астрологии. Но европейская наука разочаровала молодого исследователя. Тогда он выучил еврейский и халдейский языки и погрузился в изучение каббалы[14]14
  Каббала – возникшее в Средние века в Европе эзотерическое учение с элементами магии и мистики, одно из трех – наряду с алхимией и астрологией – магических искусств.


[Закрыть]. Прибыв в 1486 году в Рим, он опубликовал свою концептуальную работу философско-теологического характера, содержащую 900 тезисов, в которых ставил под сомнение многие догмы христианства, и приглашал коллег-мыслителей к диспуту. Занимавший в то время папский престол Иннокентий VIII по доносу ученых объявил 30 из них еретическими и запретил дальнейшее распространение книги. Мирандоллу обвинили в чародействе, утверждая, что столь великая глубина знаний в столь юном возрасте не может появиться иначе, как с помощью договора с дьяволом.

Лишь Александр VI снял запрет с творчества гуманиста.

Уже при дворе Великолепного он написал блестящий «Трактат о платонической любви».

Современники называли Мирандоллу «божественным», видели в нем воплощение высоких устремлений гуманистической культуры. Он прославился княжеской щедростью, счастливой наружностью, но более всего – необыкновенным разнообразием способностей. Он носил обычную одежду чародеев: лавровый венок и белую шерстяную хламиду.

Однако не все отзывы о Мирандолле восторженны и хвалебны. Казались зловещими его очень бледная кожа, пронзительные серые глаза и рыжие волосы. Многие воспоминания содержат обвинения его в колдовстве и чернокнижии; пишут, что люди, имевшие несчастье вызвать его неудовольствие, подозрительно быстро умирали; что он любил унижать противников точно рассчитанными обидными замечаниями; что он был великим мастером интриги, всегда действуя к своей выгоде.

Позднее Пико примкнул к Савонароле, протестуя против языческих крайностей гуманизма.

Но пока Лоренцо и все гуманисты были молоды, веселы и полны радужных надежд.

Серьезные политические дебаты смягчались присутствием на них прекрасных просвещенных женщин.

Особые отношения связывали братьев Медичи с Симонеттой Веспуччи (1453–1476). Она родилась в семье крупных торговцев в Генуе, куда ее отец был изгнан из Флоренции. Ей были присущи хрупкость фигуры, изящество рук, красивые ноги и зубы, тонкая и восхитительная элегантность. Ее блестящие золотые волосы спускались ниже пояса. Светловолосая, светлоокая, она словно излучала светоносное сияние. Прекрасное образование Симонетта получила как какая-нибудь принцесса, обладала широким развитым умом, но никогда не использовала его во вред окружающим. Ее доброжелательность, очаровательная мягкость всегда вызывали в сердцах людей отклик, ее почти совершенная нежная красота трогала самые черствые души. Выражение ее лучистых глаз, казалось, несло отблеск нездешнего мира. Редкая изысканность, пронзительная жажда жизни, тихий свет, исходящий от всего ее существа не оставляли никого равнодушным. Ее боготворили.

В пятнадцать лет Симонетту выдали за Марко Веспуччи, ее ровесника, ученика в банке ее отца. После женитьбы Марко переехал в свою родную Флоренцию. Братья Марко встретили их с радостью. Молодая чета обосновалась в семейном доме Барго д’Оньисанти.

Считается (впрочем, с оговорками), что почти все прекрасные полотна живорисца Боттичелли вдохновлены Симонеттой: она и Весна, и Венера, и Миневра. Симонетта служила музой не только Боттичелли. Ее прекрасное лицо запечатлел на своем полотне «Смерть Клеопатры» известный живописец Пьеро ди Козимо; ее же он изобразил на своей картине «Смерть Прокриды». Художник писал ее по памяти, когда ее уже несколько лет не было в живых.

По-видимому, Симонетта была близка с обоими братьями Медичи, но ее внимание не разжигало между ними ни ревности, ни соперничества. Ничто не мешало им радоваться жизни независимо один от другого.

Зато проявлял недовольство супруг красавицы, Марко Веспуччи, который, хотя и был другом Медичи, горько сетовал, что они украли у него жену.

Совсем молодой Симонетту настигла смерть. Лоренцо направил к ней лучших врачей, в том числе своего личного лекаря, маэстро Стефано, но в те времена лекарства от туберкулеза не существовало.

Вся Флоренция скорбела по своей красавице. Она и в смерти была так прелестна, что в могилу ее понесли на открытых носилках. На Симонетте было надето белое платье с длинными рукавами; волосы, заплетенные в косы, не украшало ничего, кроме лент. Лицо ее было напудрено и белело, как слоновая кость; она лежала на ложе из цветов. Плачущие скорбящие люди из окон бросали на траурную процессию пригоршни цветочных лепестков.

Нести ее тело доверили друзьям Лоренцо из самых видных семей города. Красивые юноши были в предписанных трауром цветах: темно-красном, темно-зеленом и коричневом. Флоренция оплакивала свою королеву красоты. Горожане рыдали в голос и разрывали на себе одежды, как будто это была их сестра или дочь.

Особенно глубоко страдал Алессандро Филипепи, известный в истории искусств как Сандро Боттичелли (1445–1510). Он принадлежал к числу состоятельных флорентийцев: у его семьи был дом в одном из центральных кварталов города – Санта Мария Новелла – и доход от загородной виллы. Боттичелли прославился не только тонким эстетическим вкусом, но и такими произведениями, как «Благовещение», «Покинутая» и др. На восемь лет старше Леонардо да Винчи, ученик Филиппо Липпи, он, однако, испытал влияние и других школ, например, Вероккио. Его прозвище: Боттичелли – Бочонок, казалось насмешкой, стоило посмотреть на его стройную фигуру и красивое породистое лицо. Дело в том, что это прозвище носил старший брат Сандро и оно подходило к нему как нельзя более; по традиции прозвище перешло к младшему. Молчаливый, вечно погруженный в созерцание каких-то невидимых другим красот и образов, он казался загадкой, которую хотелось разгадать.