Текст книги "Татуировка"

ПРИГЛАШЕНИЕ НА ПОХОРОНЫ

– Ты что, совсем сдурел из-за баб?!

Михаил давно не слышал такой свирепости в голосе своей супруги.

– Не понял, о чем ты говоришь. – Он даже не обиделся на выкрик о «бабах».

Тем более что и супруга давно знала: что разговор о бабах – это мимо него. Все будни и выходные Михаил вкалывал в своей лаборатории. Точнее, не вкалывал, а созидал – творил новые, ещё никем, даже самим Господом, не выстроенные вещества и их изомеры. Он так и говорил иногда, и даже сам в это верил: «На нашей грешной земле я являюсь рукою Бога – получаю такие длинные молекулы, которые Всевышний не успел приготовить, решив, что это унылое занятие он поручит мне».

Этой работой – созданием неизвестных ни человеку, ни природе органических веществ он увлёкся много лет назад ещё в институте, и она занимала все его время. А Оля и вовсе не подходила под разряд баб. Поэтому ответ его был абсолютно искренним.

– Не понял, – переспросил он жену. – Проясни свою мысль.

– Издеваешься надо мной?!

– Да нет. Не вижу поводов.

– Тебе поводы нужны? А без поводов ты не умеешь? Какого подонка ты надоумил прислать мне эту телеграмму?

– Какую телеграмму? Извини, я снова не понял, о чем ты говоришь?

– Михаил, хватит придуриваться! Зачем тебе понадобилось вызывать меня в Германию?

– Ничего не понимаю! В какую Германию? Кого вызывать? Недоумение в голосе бывшего мужа было настолько неподдельным, что супруга решила ему поверить.

– Объясняю по буквам. То есть зачитываю телеграмму: «Уважаемая госпожа Петрова! Правительство земли Рейн-Вестфалия с прискорбием извещает Вас о кончине Вашего мужа Михаила Петрова. По всем вопросам о Вашей поездке для участия в захоронении супруга и вступления в наследство Вы можете обратиться в Генеральное консульство Германии. Это извещение является официальным документом».

Жена сделала паузу, и Михаил услышал, в трубке шорох сворачиваемой бумаги.

– Зачем тебе понадобилось посылать мне эту лабуду? Официальный документ! У тебя что, от секса совсем крыша поехала?!

– От какого секса? Ну что ты мелешь?

– Это я-то мелю?! Это ты мелешь! Живой труп называется! Официальный документ о собственной смерти! Дерьмо собачье! Тебе в какой конторе эту бумагу сфальшивили? Поделись опытом.

– Знаешь, я боюсь, что это извещение – настоящее, но сам я, честное слово, никакого отношения к нему не имею. – Михаил наконец осознал всю серьёзность этого самого документа. – А если имею, то очень косвенное.

Ещё ни одному человеку он не раскрыл тайну отъезда в Германию своего двоюродного брата. Даже Оле. И пока не собирался этого делать. Но если в самом деле Генка умер или погиб – кто его знает, то теперь надо было что-то предпринимать.

– Давай так. Я попробую по своим каналам уточнить, в чем дело, а дня через два тебе позвоню.

– «Уточнить»! – с презрением передразнила его супруга. – Это я лучше тебя могу сделать, тоже мне – уточнитель! У моей фирмы там своё отделение.

* * *

А в это время Ольга Васильевна как раз окончательно определила судьбу найденных в батарее денег. Пять тысяч она решила спрятать в самое неприметное место. Такое место у неё было – отстающий плинтус за холодильником. Однажды в квартиру во время её отсутствия заявились бандиты и покрасили белую кошечку Пунечку зеленой краской – просто так, для юмора, чтобы попугать. Кошечку они задвинули в угол холодильником и, когда передвигали его, оторвали плинтус.

Теперь этот плинтус болтался на одном гвозде.

Ольга отодвинула холодильник, заложила пачечку зелёных бумажек и закрепила его ещё тремя гвоздями. Вряд ли какому вору, если он заберётся к ним, придёт в голову отрывать плинтусы. А бандиты тоже во второй раз не станут забавляться крашением кошки. Так что теперь у неё будет настоящий неприкосновенный запас.

Другие пять тысяч Ольга понесла в школу. В этот день у неё были в школе третий, четвёртый, пятый и шестой час. Но она пришла специально раньше, ко второму, чтобы переговорить с директором.

Когда-то Ольгу Васильевну, прежде никаких педагогических институтов не кончавшую, а работавшую ведущим специалистом-биологом в академическом НИИ, завлекли в коллектив энтузиастов, которые мечтали внедрить в российскую школу с помощью новейших методов обучения самые что ни на есть новейшие научно-естественные знания. В тот год в стране осуществлялись самые, на первый взгляд, безумные проекты. Их проект осуществился тоже – им даже здание дали.

Правда, довольно обветшалое и замызганное. И все лето, ещё без учеников, они приводили его в более или менее приличный вид. Работали за стекольщиков, электриков, штукатуров, маляров и поломоек.

Геннадий очень тогда на неё обиделся. Он как раз ушёл из инженеров в собственный бизнес и настаивал, чтобы она, раз уж почти оставила свой высокоученый институт, так кончала бы в темпе бухгалтерские курсы. Ему срочно был необходим бухгалтер, которому он бы мог доверять.

– Во всех частных фирмах муж – генеральный директор, жена – главный бухгалтер, – убеждал он.

Но Ольга забросила работу в лаборатории ради иного дела. Спустя год их школу стали восхвалять, а через несколько лет – понемногу травить. Так, в принципе, получилось и со всеми другими безумными проектами, которые вроде бы внедрялись в жизнь: сначала разрешили быть, а потом тихо умучили. Но каким-то чудом как раз им долго удавалось отбиваться. Как-никак их школа поставляла городу основной контингент победителей всероссийских и международных олимпиад, а также вела вместе с академическими институтами вполне серьёзные научные разработки.

Но чем дальше, тем становилось хуже. Как-то так получалось, что городские руководители образования менялись один за другим. И у каждого нового при упоминании об их школе лицо становилось ещё более тусклым, унылым.

Время от времени кого-нибудь из учителей озаряла одна и та же мысль – открыть класс для богатеньких. Остальные, успевшие переболеть такой же идеей, быстро это озарение гасили.

– Наша школа для детей, увлечённых научным познанием мира, – любил повторять их тогдашний директор и гениальная личность Лёня Казанцев корреспондентам, которые являлись к нему за интервью, – а эта штука редко рождается от сытости.

Однако теперь спонсором становилась сама Ольга, и такая мысль ей очень нравилась.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

В учительской было пусто, лишь Аллочка, юная преподавательница английского, у которой было «окно», сидела с включённой настольной лампой за столиком в углу и проверяла тетради.

– Тебя твой этот, как его, Гоша Захарьянц искал, – сообщила она, едва Ольга, поставив сумку на стол, считавшийся как бы её рабочим местом, встала у зеркала, чтобы слегка поправить волосы.

– Домашнев пришёл, не знаешь?

Аркадий Петрович Домашнев был относительно новым директором, которого несколько месяцев назад к ним прислал районный отдел образования. Именно «относительно новым», потому что казался он человеком, настолько давно поросшим мхом, что новым его невозможно было назвать ни при каких обстоятельствах.

– Ты спрашиваешь так, будто я и в самом деле знаю…

В ответе Аллы Ольге померещилась странная неадекватность. Неужели у них правда что-то начинается – у этого носорога и англичанки Аллочки, обладательницы Кембриджского диплома.

– Да нет, я просто так, чтобы зря не ходить туда-сюда. Хочу к нему зайти для одного разговора.

Директорский кабинет был на первом этаже, а учительская – на третьем, и спускаться, а потом подниматься попусту в самом деле не хотелось. Но её колебания были прерваны телефонным звонком, точнее – попискиванием. Аппарат в учительской стоял странный – когда к ним звонили, его сил хватало на едва слышимый писк. Ольга стояла к нему ближе и поэтому сняла трубку. – Здравствуйте, Ольга Васильевна, зайдите, пожалуйста, ко мне, – услышала она голос директора.

Вот экстрасенс выискался! Откуда он узнал, что она только что вошла в учительскую. Хотя могла доложить гардеробщица, если ей это было велено.

– Ой, Аркадий Петрович, я как раз сама хотела к вам… – Никак она не могла перебороть в себе эту интонацию скверной ученицы перед старшим дядей.

– Вот и добро. Я жду.

– Видишь, – удовлетворённо произнесла Аллочка. – А ты спрашивала.

Но Ольга, забыв про сумку, оставленную на столе, уже была в коридоре. Она навсегда запомнила минуты, когда на пороге этой самой учительской первый раз возник новый директор, сменивший Леню Казанцева. Он показался ей типичным хозпартактивом из старинных, мохнатых времён. Плотный мужчина лет пятидесяти с лишним в сером застёгнутом на все пуговицы костюме, белой рубашке и галстуке.

Казалось бы, такой наряд должен был придавать ему если не сходство с новым русским, то, по крайней мере, значимость, но этого не происходило. Костюм был сшит лет пятнадцать назад фабрикой «Большевичка», причём его обладатель был в те времена чуть менее толстым. Поэтому новый директор производил впечатление скорее тщательно скрываемой бедности. Однако жалости он не вызывал. Тому виной было лицо: глупое и одновременно напыщенно солидное. Настоящий крокодил. Или носорог. Смотря какую классику вспомнить.

– Здравствуйте, – громко сказал тогда он и запнулся. «Товарищи» – несовременно и политически неверно, а «господа» как-то несуразно.

– Здравствуйте, – кивнули все.

– Я новый директор этой гимназии, – эти слова крокодил-носорог произнёс, пожалуй, даже чересчур торжественно. – Меня зовут Аркадий Петрович Домашнев.

Прошу любить и жаловать.

Казавшаяся тогда легкомысленной Аллочка подозрительно закашлялась, остальные смотрели сурово. Ольга первой поднялась из-за стола.

– Добро пожаловать, Аркадий Петрович, позвольте вам представить наш педагогический коллектив. Пётр Иванович Сосновский – учитель истории, Леонид Яковлевич Казанцев – учитель физики и астрономии, доктор физических наук…

Да-да, их прежний директор, на зов которого все они и собрались, был молодым светилой, всамделишным доктором наук, а скоро мог бы стать членкором большой Академии, если бы не выдумал эту самую гимназию. Да и другие учителя были подстать ему. Легкомысленная с виду англичанка Аллочка имела, между прочим, не только Кембриджский диплом, а благодарственное письмо от самой британской королевы за книгу переводов современных английских поэтов. И даже преподаватель физкультуры был не пареньком с улицы, а серебряным призёром Олимпиады в Мельбурне, к тому же отлично говорил по-английски. Гришу заманивали тренером в самые престижные клубы, сулили несметные сокровища, но он выбрал их гимназию, потому что его позвал Лёня.

Такой у них совсем недавно был директор. И с ним любой вопрос Ольга решала легко и весело. Но теперь в кабинете, куда она спускалась по пустынной лестнице, сидел назначенец РОНО, другой человек, которого она недавно из Бегемота переименовала в Носорога. И что только их Аллочка могла найти в нем?

Вот уж в буквальном смысле: любовь зла, полюбишь и козла. Если, конечно, то, что недавно рассказали Ольге, правда.

– Если спонсоры окончательно отказали в поддержке, я просто тихо уйду!

Двери в учительский гардероб были приоткрыты, и Ольга Васильевна остановилась около них в нерешительности. Судя по всему Гриша, преподаватель физкультуры, отловил директора для решительного разговора, и внедряться ей туда сейчас было некстати. С другой стороны, ей надо было немедленно схватить пальто, чтобы мчаться в институт на конференцию, где через сорок минут начинался доклад бывшего советского, а ныне знаменитого американского микробиолога Шварцмана.

– Поймите меня правильно, я пришёл в школу, чтобы из обычных ребят сделать нормальных мастеров спорта или хотя бы победителей на юношеских городских…

– Дорогой мой, да кто ж вам мешает?! – Директор явно разыгрывал святую наивность. Он прекрасно знал, кто, а точнее, что мешает их преподавателю физкультуры. – Мы все будем только рады вашим победам. Но вы опять проиграли.

– Проиграли, потому что на этом хламе невозможно тренироваться! Его даже в металлолом не возьмут! Нужны новые, современные снаряды!

– Уж так прямо новые… Ну хорошо, хорошо, не переживайте так. Будем искать других спонсоров. Я вам обещаю.

– Мне уже три года обещают… Больше я так не могу! Я же с первого дня сказал: будут новые снаряды, через год берём первенство. Я здесь у вас сам элементарно теряю квалификацию. Вы поймите, вы меня загнали в тупик: уйду – значит, предам ребят, останусь – погибну сам как спортсмен, как тренер!

– Все-все-все! Мы поговорили, и я все понял!

Директор появился в дверях, за ним вышел Гриша. Обычно, увидев Ольгу Васильевну, он изо всех сил показывал радость встречи, но сейчас, .увлечённый спором с директором, даже не заметил её.

Аркадий Петрович привстал из-за стола, когда она вошла, изобразил дружественную носорожью улыбку и широким жестом протянул для пожатия свою руку.

Он со всеми учительницами, молодыми и старыми, так здоровался – да и то правда: не целовать же им ручки.

– Так что же случилось у нас, Ольга Васильевна? Что же вы вчера детей-то бросили? Мне вы сказали, что поведёте их на экскурсию, а сами в назначенное место не пришли и поручили детей постороннему человеку.

Ольга стала рассказывать о лопнувшей батарее и сама почувствовала, как не правдоподобно звучит эта история.

– Я их не бросила, – наконец нашлась она. – Их встретил не посторонний, а заведующий лабораторией моего института.

– Вашего института, – повторил за ней с неодобрением Носорог. Словно прежде не знал, что она параллельно со школой продолжает работу в своём институте. – Все у вас, у совместителей, так. А Макаренко, например, не знаю, читали вы его или нет, отдавал детям свою жизнь до донышка!

– Я читала не только Макаренко, но даже и Викниксора изучила, – храбро ответила Ольга.

– Это ещё кто такой? – с прежним неодобрением переспросил директор. – Я вам говорю о русских педагогах. А вы мне своих западников желаете протащить.

Что ещё за Викниксор?

– Виктор Николаевич Сорока-Росинский, знаменитый педагог, который, как и Макаренко, воспитывал уличных воришек. Превращал их в талантливых творческих людей. «Республику Шкид» помните?

– А-а, этого, – небрежно проговорил Носорог. – Ну и что он там пописывал?

Хотя, подождите… Эту книгу вроде бы другой человек написал… Да, вспомнил!

Что вы меня путаете! Её Ленька Пантелеев написал, а не этот ваш, как его…

– Ленька Пантелеев был знаменитым налётчиком и книг не писал, – решила блеснуть эрудицией Ольга и дальше, хотя понимала, что этим только раздражает директора. Зря она так поступала: расселась перед ним и бахвалилась своей памятью, но раз уж её понесло, остановиться было невозможно. – А «Республику Шкид» написали два автора: Григорий Белых и Леонид Пантелеев. Белых в тридцатые годы был расстрелян. И, кстати, вашего Макаренко с Викниксором тоже уничтожили… я имею в виду – не физически, а в духовном плане. Обоих лишили работы. А «Шкида» отличалась от макаренковской колонии тем, что если Макаренко стремился воспитать послушных винтиков социализма, то Викниксор превращал беспризорников в творцов: в поэтов, художников, учёных. Он пробуждал в них талант.

– Зря вы так со мной, Ольга Васильевна, как с идиотом, – вдруг смутился директор. – Не такой уж я монстр… А за лекцию про Викниксора – спасибо.

Принесёте его труды, прочту с благодарностью… И, это не для разглашения, а так, на всякий случай: у меня родитель тоже был репрессирован: в сорок Девятом стал самым молодым директором школы и через полгода – ушёл по «ленинградскому делу». После сталинской смерти вернулся, но уже молодым туберкулёзником. Очень скоро умер. Правда, меня, вот, произвести успел.

Директор снова смущённо улыбнулся, и Ольга Васильевна впервые подумала, что, может быть, не такой уж он и носорог.

– Дети были встречены у метро и препровождены в институт, – сказала она уже мягче.

– Позвонили бы мне, если у вас случилась такая авария, я бы сам их и встретил и проводил. А то все-таки посторонний человек…

Ольга хотела было продолжить спор, что кому Валентин Игоревич посторонний, а кому – верный товарищ, но заговорила о том, с чем пришла: о деньгах и кабинете. И тут началось неожиданное. Чем дальше слушал её директор, тем испуганнее становилось его лицо, словно она не кабинет собиралась оборудовать, а, наоборот, школу ограбить.

– Не дело вы задумали! – наконец перебил он её. – Вы даже не представляете, сколько будет мучений и вам, и мне, и бухгалтеру! Вам, например, придётся много чего объяснять в налоговой инспекции и, кстати, налог со своего пожертвования тоже придётся внести немалый. Ольга Васильевна, – стал уговаривать директор, – оставьте вы это дело! Такую мороку всем создадите!

Давайте забудем ваш разговор, – предложил он великодушно. – Видите, я даже не спросил, откуда у вас взялись эти доллары.

– От мужа. Заработаны честным капиталистическим трудом, – пошутила она.

– Да? И где он сейчас? Я не спрашиваю вас о нем, Ольга Васильевна, хотя для нас с вами, для детских работников, моральная сторона…

– А если я договорюсь с фирмой или со своим институтом, и это будет как спонсорская помощь? – перебила она его. И тут он сдался. И снова улыбнулся:

– Вы просто как таран. Хорошо, несите свои деньги в бухгалтерию, я скажу, чтобы их приняли под расписку и убрали в сейф.

«Он и в самом деле не такой уж носорог. И не крокодил», – думала Ольга Васильевна о директоре, поднимаясь на третий этаж по лестнице и ловко уворачиваясь от несущихся навстречу учеников. Началась перемена, и все куда-то по обыкновению мчались.

Учительская, как и положено ей в перемену, была полна педагогов. Каждый привычно занимался своим делом, не смущаясь присутствия остальных, единственное, что было строго запрещено с самого начала, – это курение. Сумка Ольги Васильевны была переставлена на другой стол и оказалась раскрытой, хотя Ольга, придя в школу, вроде бы её не раскрывала.

Не глядя, она сунула руку за конвертом с долларами, который лежал посередине, но рука его не нащупала. Когда же она заглянула внутрь, туда, куда точно она их клала вместе с блокнотом, то увидела лишь свой тощий блокнот.

«Главное – успокоиться», – сказала самой себе Ольга, поискала глазами свободный стул и, поставив его удобнее, села к столу, чтобы как следует осмотреть содержимое сумки. Она была уверена, что деньги никуда не исчезли, просто конверт с ними лежал как-то иначе. Однако уже через минуту поняла, что долларов в сумке нет.

Ещё оставалась надежда, что кто-то зачем-то раскрыл её сумку и, обнаружив большую сумму, решил убрать деньги в надёжное место. И сейчас он увидит Ольгу, скажет ей об этом и все сразу нормализуется. Однако люди продолжали разговаривать, кто-то заполнял классный журнал, кто-то пил бульон из термоса.

На неё внимания никто не обращал.

Наконец Алла оторвалась от своих тетрадей и спросила:

– Поговорили? Все нормально?

– Нормально, – отозвалась Ольга. – Слушай, ты не видела, кто переставлял мою сумку?

– Понятия не имею. А что? Я вообще-то в туалет выходила. Перед самым звонком, а то во время перемены неудобно: идёшь, а парни тебе вслед смотрят.

– Да так, ничего. Ты не помнишь, когда вернулась, кто-нибудь в учительской был? – Ольга старалась спрашивать как можно беззаботнее, но это у неё не получилась, потому Алла заметно встревожилась:

– Никого не было. У тебя пропало что-нибудь?

– Да нет, я просто так спрашиваю.

– Понятно, не хочешь говорить, – сообразила Алла. – В коридоре встретила этого твоего, опять забыла фамилию, Степанянц, что ли?

– Захарьянц Гоша.

– Он ещё меня спросил: пришла ты или нет.. Как раз у самого туалета. А я подумала: вот дурак невоспитанный! Так что у тебя пропало?

– Деньги, – неохотно призналась Ольга. Алла от ужаса даже рот прикрыла ладошкой.

– Подожди! Ты не торопись поднимать панику: может ты их дома оставила?

– Нет. – Ольга Васильевна покачала головой. – Они были в сумке, это я знаю точно.

И в это время зазвонил телефон.

– Ольга Васильевна, вас. – Единственный среди предметников пожилой мужчина, преподаватель органической химии, протянул ей трубку. – По голосу – наш Аркадий Петрович.

Это был и в самом деле директор.

– Ольга Васильевна, бухгалтер сейчас уходит, поэтому, если вы не передумали и деньги при вас, несите ей прямо сейчас. Она задерживаться не может.

– Пусть уходит, Аркадий Петрович, у меня их, оказывается, с собой нет.

– Да? – удивился директор. – А мне показалось, что они при вас. Вы так настойчиво говорили.

Прозвенел звонок. Педагоги, разобрав классные журналы, устремились в свои кабинеты, и Ольга тоже отправилась на урок.

«Если деньги украли, принесу неприкосновенный запас, – успокаивала она себя по дороге к классу. – Только бы Аллочка не разболтала».

Но Аллочка, естественно, разболтала. И когда Ольга на следующей перемене вошла в учительскую, она поняла, что о пропаже знают все. Мало того, посередине учительской стоял директор, лицо его выражало одновременно и суровость и важность.

– Оповестите всех: никому из педагогов школу не покидать. В семнадцать ноль-ноль я назначаю экстренное педагогическое собрание.

Более глупого для себя положения Ольге Васильевне придумать было трудно.