Текст книги "Шведская Жанна д’Арк. Ингрид Бергман"

Елена Мищенко
Александр Штейнберг

ШВЕДСКАЯ ЖАННА Д’АРК
Ингрид Бергман (Ingrid Bergman)

Я прошла путь от святой до грешницы и обратно до святой и все в одной жизни.

Ингрид Бергман

14 марта 1950 года сенатор Эдвин С. Джонсон, представитель штата Колорадо, произносил бурную речь в Конгрессе Соединенных Штатов Америки.

Сенаторы замерли – никогда до сих пор в этих стенах не звучали столь серьезные обвинения против актрисы, звезды Голливуда, любимицы всей Америки.

«Мистер Президент, – громыхал с трибуны сенатор, – я предлагаю принять закон, согласно которому будут запрещены все фильмы с участием этой женщины, которая опозорила Голливуд, нарушила священный институт брака, разрушила семью. Она сошлась с этим негодяем – итальянским режиссером Росселини, который известен своими любовными похождениями. Когда он, этот любовный пират, вернулся из Голливуда в Италию, его добычей был не скальп миссис Линдстром, которым он хвастался перед друзьями, а ее невинная душа», – сенатор заранее подготовил эту фразу – он знал, что она произведет впечатление.

Сделав эффектную паузу, он продолжал: «Более того, – недавно миссис Линдстром, которую мы знаем как Ингрид Бергман, родила от него ребенка. Этот ребенок– незаконнорожденный. У него не будет никаких прав в этом мире. Как могла ранее безупречная женщина, мать, пасть так низко? Я предлагаю изъять все фильмы с ее участием».

Гневные слова сенатора были услышаны, его поддержали конгрессмены и предложили создать комиссию по контролю моральных устоев в Голливуде.

Так в пуританской Америке 50-х годов было положено официальное начало многолетней травле замечательной актрисы, фильмы с участием которой многократно получали самые престижные награды.

Америка с рыданиями и проклятиями простилась с мифом о святой Ингрид Бергман, талантливой шведской актрисе, которая стала звездой Голливуда.

Их брак с Петером Линдстромом казался всем образцом для подражания, исключением из голливудского образа жизни. Она, такая простая, естественная, была легендой. И вдруг… вот, посмотрите, – говорили бывшие поклонники ее таланта, ссылаясь на многочисленные иллюстрированные издания. На снимках в итальянских, шведских, американских журналах они вдвоем с Росселини, взявшись за руки и прижавшись друг к другу, стояли на развалинах древнего замка в Италии. У них были непростительно счастливые лица.

Те, которые недавно ее превозносили, называя легендой и королевой экрана, отреклись от нее. Шведская газета назвала актрису «грязным пятном на репутации страны». Американские таблоиды захлебывались, обвиняя актрису во всех смертных грехах. Это была настоящая травля. Фильмы с ее участием, собиравшие ранее полные залы, теперь были почти изъяты из проката, – они не приносили дохода.

Ингрид говорила: «Моя жизнь – это сплошная борьба за простое человеческое счастье. Не зря я играла в кино Жанну д’Арк. Ее объявили колдуньей и сожгли на костре. Но костер пылал от силы час-полтора, а меня сжигают уже несколько лет, и одному Богу известно – когда это кончится».

Права ли была она, Ингрид Бергман, когда разрушила свое гнездо, нанеся этим тяжелый удар своей дочери и мужу? Оценил ли эту жертву он, Роберто Росселини, знаменитый итальянский кинорежиссер? Обратимся к началу жизненной истории Ингрид Бергман– замечательной актрисы, легенды мирового кино.

* * *

Это был самый важный день в ее 18-летней жизни. Она долго к нему готовилась, даже сама связала свитер из светлорозовых ниток. Ингрид еще раз посмотрела на себя в зеркало – там отражалась стройная миловидная девушка в узкой юбке из твида и розовом свитере. Да, пожалуй, она, как сказала ей тетя Хильда, была слишком тоненькой – тогда, в середине 30-х годов, в Швеции были в моде пышногрудые блондинки.

За кулисами Королевского драматического театра, куда Ингрид пришла на прослушивание, было многолюдно. Хорошенькие девушки и интересные юноши общались друг с другом, обменивались веселыми репликами, словом, чувствовали себя спокойно и уверенно – по крайней мере, Ингрид так показалось. Болезненно застенчивая, она стояла в стороне и ожидала когда ее вызовут на прослушивание.

«Мисс Бергман? Ваш номер шестнадцать, это означает, что вы должны немного подождать пока жюри закончит прослушивать других», – дама любезно улыбнулась, и ей показалось, что это хороший знак.

Она вышла из здания театра, перешла дорогу и села на скамейку в небольшом уютном парке. Ингрид помнила свое обещание, данное дяде Отто – если эта попытка стать актрисой окажется безнадежной – она больше никогда не будет мечтать о театре. Она пойдет в продавщицы, закончит курсы секретарш и забудет о театре.

Дядя Отто и его жена Хильда были единственными родными людьми. Маму она совсем не помнила – она умерла, когда Ингрид было три года. Осталось множество ее фотографий – с них на Ингрид смотрела красивая молодая женщина. «Это твоя мама», – говорил ей отец. Он был фотохудожником, души не чаял в дочке. 29 августа 1917 года, когда Ингрид было два года, он купил сразу две кинокамеры и профессиональный осветительный прибор. Отец считал свою дочь в высшей степени фотогеничной. Он бесконечно снимал ее, монтируя небольшие фильмы. Как часто впоследствии шутила сама Ингрид, давая интервью репортерам: «Первая моя роль была у великого кинорежиссера Юстаса Самюэля». «Но позвольте, – восклицали репортеры, – если он так велик, почему мы не знаем его имени?» «Юстас Самюэль для меня всегда был и будет великим режиссером, потому что это мой отец», – говорила Ингрид. Когда ей было двенадцать лет, она осталась без отца. Его смерть была страшным потрясением для девочки. Опеку над ней приняла незамужняя тетка, но и она умерла через два месяца. Вот тогда чуть не умерла сама Ингрид. Она уже была большой, и слишком много горя навалилось на ее хрупкие плечи.

Ингрид приняли в свою семью близкие родственники – Отто и Хильда. У них было пятеро детей, Ингрид стала шестой, любимой дочкой. Весь дом держался на Хильде. Она вставала раньше всех, успевала приготовить завтрак, отправляла детей в школу, вела хозяйство. Вся семья работала в магазине – это был семейный бизнес. У Бергманов никто не увлекался искусством – все были слишком заняты, и театр считали непозволительным баловством.

Друг отца Ингрид, Гуннар Спэнгберг, держал цветочный магазин. Это был самый элегантный магазин в Стокгольме. Его постоянными покупателями были актеры и актрисы местного драматического театра. Каждое воскресенье Гуннар приглашал своих друзей-актеров к себе на традиционный обед. Мудрый и артистичный, Гуннар почувствовал в Ингрид «божью искру», – как он это называл. Он познакомил девочку с поэзией, просил ее читать вслух, менять голос, входить в образ. Его друзья-актеры слушали как Ингрид читает, поет, как изображает разных людей. Они живо реагировали на ее игру – смеялись, аплодировали, показывали Ингрид как себя вести на сцене.

В мечтах Ингрид видела себя актрисой, она хотела стать такой же как ее кумир – французская актриса Сара Бернар. Но, увы – это были лишь мечты. Ингрид была болезненно застенчивой, ей трудно давалось общение с незнакомыми людьми. Но зато потом, узнав человека ближе, она с удовольствием рассказывала о своих увлечениях, о любви к театру. Так было и когда она познакомилась с Гэбриэл Элф, которая вела в гимназии секцию драматического театра. Гэбриэл поддержала стремление девочки стать актрисой, профессионально работала с ней над словом, движением. Именно Гэбриэл предложила Ингрид принять участие в конкурсе, который был объявлен Стокгольмским драматическим театром. Они вместе выбрали фрагмент для первого прослушивания из веселой пьесы.

По условиям конкурса нужно было доставить текст в театр, положив его в большой коричневый конверт. После первого тура, если она не пройдет по конкурсу, швейцар отдаст ей этот конверт. В случае благоприятного результата швейцар вручит ей белый конверт.

…Ингрид посмотрела на маленькие часики. Прошло уже полчаса. Наверное, нужно вернуться в театр. «Мисс Бергман!» – прозвучал голос помощника режиссера. Ингрид уже несколько минут стояла за кулисами, готовая к выходу. Они с Гэбриэл решили рассмешить жюри – выбрали для этой цели веселый отрывок и придумали эффектный выход на сцену.

И вот она выскочила на сцену – именно выскочила, – так было задумано и стояла, уперев руки в бока, – веселая деревенская девушка. Звонким голосом произнесла первую фразу: «Эй вы, посмотрите на меня. Вот я! Вы меня слышите?!»

Куда только девалась ее застенчивость? Она уже жила жизнью своей озорной героини. Еще несколько веселых фраз – и Ингрид посмотрела со сцены на жюри. Ее вдруг охватило отчаяние – они разговаривали друг с другом, совершенно не глядя на нее! Ингрид в отчаянии застыла на сцене. Только она собиралась произнести следующую реплику, как вдруг услышала: «Достаточно. Спасибо. Можете идти».

Не помня себя, Ингрид сошла со сцены. Ноги едва слушались ее, она с трудом вышла из театра, села в парке на скамейку и разрыдалась. Теперь, после позорного провала, она должна была идти домой, отвечать на вопросы своих родственников, выслушивать слова сочувствия, а завтра начать новую жизнь и стать продавщицей.

Ингрид тяжело поднялась со скамейки и побрела домой. Она остановилась у небольшого киоска, где продавались билеты на паром к парку-музею Скансен. Издавая громкие крики, по берегу ходили чайки. Темная, гладкая поверхность воды привлекла ее внимание. Молнией пролетела мысль: а что если… Но нет, в воде холодно и грязно. Ей сразу расхотелось бросаться в холодную пучину. Ингрид медленно пошла домой. Она хотела незаметно проскользнуть к себе в комнату, броситься на кровать и долго плакать. Ах, если бы мама и папа были живы – они бы ее поняли, утешили.

Дома ее уже ждали двоюродные сестры и братья. Они засыпали ее вопросами: «где ты была?» «почему ты так долго не звонила?» Что она могла ответить, как рассказать обо всем, что с ней случилось?

– Тебе звонил Ларс Селигман.

– Ларс? Что он хотел? – Они были друзьями. Ларс тоже был на первом туре экзамена. Зачем он звонил? Посочувствовать ее провалу?

– Он сказал, что был в театре, взял свой белый конверт и спросил о тебе. Они сказали, что ты тоже должна забрать свой белый конверт.

– Что?! Повтори что ты сказала! – Ингид с трудом верила услышанному. Белый конверт? Она получит белый конверт! Нельзя было терять ни минуты. Ингрид выбежала из дома и стрелой помчалась в театр. Ее встретил улыбающийся швейцар.

– Мисс Бергман, – мы вас искали. Вы так быстро ушли после прослушивания. Вот ваш белый конверт. Желаю удачи.

Ингрид нетерпеливо разорвала конверт, вынула обращенное к ней письмо. «Ваше следующее прослушивание состоится…»

Жизнь прекрасна, и чайки красивые, и вода совсем не грязная, и день просто замечательный, лучший день в ее жизни.

* * *

Встретив в Италии, спустя много лет одного из бывших членов тогдашнего жюри, Ингрид Бергман, уже знаменитая актриса, спросила его – почему они громко разговаривали и так быстро ее остановили. «Неужели все было так плохо?» – спросила она.

Он удивленно посмотрел на Ингрид. «Что ты, все было великолепно! Мы были поражены твоим темпераментом, выдумкой – ты выпрыгнула на сцену как тигрица. Мы громко обменивались впечатлениями. Почему мы тебя остановили? Очень просто – нам предстояло многих прослушать, а с тобой и так все было ясно».

КНИГА С СЕРЕБРЯНЫМИ ЗАСТЕЖКАМИ

Когда Ингрид исполнилось 14 лет, Гуннар сделал девочке замечательный подарок – он подарил ей Книгу. Она была большой, тяжелой, в кожаном переплете. У нее были серебряные застежки и маленький ключик. Сверху было выгравировано ее имя – Ингрид Бергман. Эта книга стала ее постоянным спутником жизни, другом, собеседником. Застенчивая и скромная, Ингрид доверяла дневнику все свои тайны. Она изливала душу, рассказывая о произошедшем. Эта книга стала хранительницей печалей и радостей, раздумий и переживаний.

Ингрид училась актерскому мастерству в стокгольмской Drama School. Именно там она избавилась от детских комплексов, болезненной застенчивости, там по-настоящему ощутила радость и ответственность актерской профессии. К восемнадцати годам она играла в Royal Dramatic Theatre.

Вместе с Ингрид в школе драматического искусства училась и будущая звезда Голливуда Грета Гарбо. Девушки подружились, и Грета, которая уже несколько раз снималась в кино, пригласила на съемки Ингрид. «Это было замечательно, – писала Ингрид в своем дневнике, – я пришла на киностудию утром, меня загримировали, а потом сказали что делать. Я совсем не боялась камеры – ведь папа много раз снимал меня на пленку. В конце дня я получила деньги. Я не верила своим глазам. Зачем они мне платят? Ведь мне было так интересно, что я сама готова была заплатить. Они мне дали десять крон. Это были мои первые заработанные деньги. Я была счастлива».

Так началась кинокарьера Ингрид Бергман. Ее свежая красота, непосредственность понравились кинопродюсcерам, режиссерам и публике. «Она любит кинокамеру, и та отвечает ей взаимностью», – говорили об Ингрид. Фильм следовал за фильмом. Она играла в них небольшие роли, и была очень довольна своей жизнью.

Книга, ее драгоценный молчаливый собеседник, хранила также записи о человеке, которому суждено было стать ее мужем – Петере Линдстроме. Их познакомили общие друзья, и молодые люди понравились друг другу.

Ей было 20 лет, он был на девять лет старше. Петер Линдстром был во всех отношениях замечательной партией. Любая добропорядочная шведская барышня могла мечтать о таком браке. Петер в 20 лет закончил университет, в 24 года получил первую ученую степень, став профессором в области стоматологии. Он был прекрасным лыжником, пловцом, боксером и к тому же был красив!

«Дорогая Книга! – писала Ингрид в своем дневнике, – он мне нравится, он замечательный. Я бы хотела выйти за него замуж и родить много детей». Этой мечте суждено было сбыться, но прошел год, прежде чем они поженились. Родственники затаив дыхание наблюдали за развитием их отношений. Они понимали, что такой блестящий молодой человек – просто счастье для любой девушки, а уж тем более для Ингрид, которая так рано осиротела.

Молодые люди часто встречались, гуляли по Стокгольму, ходили в театры, ездили на экскурсии. Оба любили длительные пешеходные прогулки. Когда они расставались – если Петер уезжал по делам – Ингрид писала ему нежные письма: «Мой милый! Мой единственный! Я счастлива только с тобой. Твоя навеки Ингрид». Они поженились когда Петеру исполнилось 30 лет, а Ингрид – 21.

К тому времени Ингрид стала популярной киноактрисой, она снималась в каждом новом фильме, выходившем на киностудии Swedish Film. В газетах появлялись хвалебные рецензии, отмечали ее талант, красоту: «Ингрид Бергман играет вдохновенно, в каждую роль она привносит что-то свое, присущее лишь ей, она по-настоящему красива».

Даже американская пресса заметила ее, отмечая ее игру в фильме «Вальпургиева ночь». Ингрид, вдохновленная успехом, не переставала учиться актерскому мастерству, она брала дополнительные уроки, играла в Королевском драматическом театре.

Приближался день свадьбы. Ингрид и Петер заранее выбрали дату, которая заканчивается цифрой семь-седьмой день седьмого месяца 1937 года. Именно семерка, по семейному преданию, была любимым числом матери Ингрид. Все было великолепно – венчание в старинной лютеранской церкви, море цветов, свадебные подарки от друзей и родственников. Но самый лучший подарок, конечно же, был от Петера.

Ингрид медленно открыла огромную белую коробку, и не поверила своим глазам: там, в шелковой бумаге, лежало роскошное меховое манто из серебряной лисицы. Тогда, в конце тридцатых годов, это был самый модный и шикарный мех. Манто, казалось, само выскользнуло из коробки, прикосновение серебристого меха ласкало, казалось, что это объятия любимого.

После свадебного путешествия в Норвегию и Англию они вернулись в Стокгольм и стали жить в большой и просторной квартире Петера. Ингрид была не очень хорошей кулинаркой. По правде говоря, она в начале семейной жизни даже не умела сварить крутое яйцо, но чистюлей была отменной. Ее друзья, смеясь, говорили: «зачем ты стала актрисой? Сделала бы карьеру, будучи хозяйкой агентства по уборке квартир».

Все складывалось как нельзя лучше – они, действительно, были образцовой парой – Петер, прекрасный дантист, готовился защищать докторскую диссертацию, Ингрид была известной актрисой. У них было много друзей, они часто устраивали вечеринки, словом – жизнь была наполненной и интересной. Они были молоды, влюблены, и вскоре Ингрид обрадовала Петера – у них будет ребенок.

Пиа родилась здоровой красивой девочкой, теперь у них была полная семья. Для Ингрид это было само собой разумеющимся – иметь ребенка. Это потом, когда она приедет в Америку, ей придется столкнуться с совершенно иной точкой зрения.

«Как, ребенок у кинозвезды? Но это невозможно! Она испортит фигуру, уменьшится число поклонников, а это немедленно скажется на финансовом успехе фильма». Но, к счастью, Ингрид не разделяла эти настроения, и молодые родители гордились своей маленькой Пиа, так похожей на красавицу-мать.

«Интермеццо» был шестым фильмом, в котором Ингрид сыграла главную героиню. Сюжет фильма был весьма незатейлив. Учительница музыки, милая, одинокая женщина, влюбляется в известного скрипача. Он женат, у него дети, он, безусловно, возвращается в семью. Старая как мир история. Любовный треугольник, страдания. Фильм имел огромный успех. Известный шведский кинорежиссер Густав Моландер был автором сценария, он же и режиссировал фильм. Густав пригласил Ингрид на главную роль, он был горячим поклонником таланта молодой актрисы. «Я писал сценарий фильма специально для Ингрид, – говорил режиссер. Ее грация, естественность, самоконтроль, врожденный талант покорили меня».

Густав Моландер был не одинок в своей оценке таланта актрисы. Фильм «Интермеццо» стал настоящим хитом. Тогда, в 1936 году в Швеции выпускалось очень немного фильмов. Почти каждый был событием, о нем говорили, его обсуждали. Трогательная любовная история растопила не только женские, но и суровые мужские сердца. Зрители сочувствовали героине Ингрид, сопереживали происходящему на экране.

Фильм «Интермеццо» стал главным в кинокарьере молодой актрисы. Он принес ей настоящий успех, ее имя узнали далеко за пределами ее маленькой страны.

«ИНТЕРМЕЦЦО» В ГОЛЛИВУДЕ

Осенью 1936 года газета Daily News, которая издавалась в Лос-Анджелесе, вышла с огромными заголовками: «Лучший фильм сезона – «Интермеццо», создан шведскими кинематографистами, лучшая актриса – Ингрид Бергман». В статье, написанной с американской категоричностью, утверждалось, что актриса обладает всеми необходимыми качествами звезды Голливуда, – «мы должны увидеть ее на наших экранах», – этими словами заканчивалась статья.

Сейчас невозможно сказать – читал ли знаменитый голливудский продюссер Дэвид Селзник эту статью, но одно определенно: он поручил Кэй Браун, шефу нью-йоркского отделения Selznick International искать новых актрис в европейских странах, назрела пора сменить порядком надоевший голливудский имидж хищных красоток в стиле Бетт Дэвис. Далекая Скандинавия звучала для Голливуда весьма экзотично, хотя вряд ли Дэвид Селзник имел четкое представление о том, где находится эта страна. Однако огромный успех Греты Гарбо служил отличным примером того, каких женщин рождает Швеция. Требовалась новая героиня в этом же духе: арийская внешность, пышущая здоровьем красотка, трогательная в своей наивности.

Нью-йоркский оффис Селзника располагался на 230 Park Avenue. В этом большом и нарядном билдинге лифтером работал молодой парень, иммигрант из Швеции. Он недавно посмотрел фильм «Интермеццо» и восторженно рассказал об этом Кэй Браун, когда она вошла в лифт. Очевидно, он сумел заинтересовать ее, потому что она тут же заказала копию фильма, и, в свою очередь, поделилась впечатлениями с Селзником. Вот тут-то и закрутилась машина голливудского кинопроизводства. Он распорядился во что бы то ни стало связаться с Ингрид и уговорить ее приехать в Голливуд. Селзник задумал сделать римейк фильма «Интермеццо», перевести его на американскую почву.

Сказать «во что бы то ни стало» было намного проще чем выполнить это распоряжение. Кэй Браун должна была связаться с юристами, купить права на производство фильма, добраться из Америки в Стокгольм, что в то время было весьма непросто. Ее путь со множеством пересадок лежал через Лондон. По дороге она потеряла половину багажа, простудилась – дело было зимой, но, в конце концов, после множества злоключений, добралась до цели назначения – Стокгольма.

Еще не разобрав багаж, не выпив чаю, о котором она мечтала всю дорогу, Кэй из гостиницы позвонила Ингрид. К телефону подошел Петер и в ответ на просьбу поговорить с Ингрид, ответил очень вежливым но твердым отказом: «К сожалению, мисс Бергман сейчас занята, она не может подойти к телефону». Кэй была в отчаянии – ей казалось, что она никогда не сможет увидеться с Ингрид. У нее поднялась температура, – сильная простуда давала себя знать. Однако на следующий день Ингрид сама позвонила, и они условились о встрече.

Это было началом их многолетней дружбы. Кэй стала добрым ангелом, покровителем Ингрид, ее помощницей, компасом в бурном океане голливудских страстей. Предложение Дэвида Селзника, уже тогда знаменитого американского продюссера, сняться в его фильмах, было признанием талaнта молодой актрисы.

Оба – Петер и Ингрид – отлично понимали, что предложение сниматься в Голливуде открывает перед их семьей огромные возможности. В Европе началась война, в Америке молодую актрису ожидала слава, богатство. Селзник предложил подписать семилетний контракт, была определена и оплата – две с половиной тысячи долларов в неделю за «Интермеццо», – это были немалые деньги. Даже Вивьен Ли за главную роль в фильме «Унесенные ветром» получала в два раза меньше. Отказаться было просто неразумно. Так говорил Петер Линдстром, и Ингрид соглашалась с ним. Она всегда его слушала, он был всем для нее: отцом, братом, мужем, словом – самым главным мужчиной в жизни. Но… «А как же Пиа?» – спросила Ингрид, – я ведь не смогу сразу взять ее с собой. С кем же она останется?» «Ничего! – сказал Петер. – Поезжай. Для Пиа я подыщу няню. А позже мы приедем к тебе». Уже потом, много лет спустя, пресса обвинила Ингрид в том, что она бросила мужа и дочь, погналась за славой, а тогда все было иначе. Но уж так устроены люди, что все быстро забывается.

Путешествие из Стокгольма в Америку было нелегким. Но рядом была Кэй, она поддерживала Ингрид, помогала справляться с трудностями незнакомого языка. Они прибыли в Голливуд, прямо в дом Селзников. Впервые актриса, приглашенная на роль, была приглашена в семью известного режиссера. Но, возможно, Селзники – Айрин и Дэвид – просто пожалели наивную Ингрид, зная, что она потеряется в Беверли Хиллз.

Ингрид позже писала в своем дневнике: «Вот мы и прибыли к дому, где жил Селзник. На зеленой лужайке, в садовом кресле, сидела его жена Айрин. Она внимательно слушала трансляцию бегов с ипподрома, следила за ставками. Я сказала: «How do you do», тщательно выговаривая каждое слово, она поднесла палец ко рту. «Ш-ш-ш…» Мы с Кэй замолчали, а Айрин вся превратилась в слух – она хотела знать – выиграла ли лошадь, на которую она ставила. Я подумала – для того ли я оставила мужа и ребенка, совершила кругосветное путешествие, чтобы сидеть в Голливуде и слушать трансляцию лошадиных бегов».

Но вот закончилась передача, Айрин приветливо улыбнулась и сказала: «Вы, наверное, проголодались с дороги. Пошли, я вас накормлю». Айрин показала дом, комнату, отведенную для Ингрид. А затем, посмотрев на небольшой чемоданчик, с которым приехала актриса, спросила:

– А где же ваш багаж? Когда он прибудет?

– У меня нет багажа, в этом чемодане все мои вещи, – Ингрид с трудом подбирала английские слова.

– Но ведь вы приехали на три месяца?

– Да.

– Вы уверены, что вам будет достаточно этих платьев?

– А зачем мне наряды? Я приехала работать. У меня есть костюм для фильма, я взяла с собой купальник и две пары брюк. Зачем мне больше?

– Завтра мы собираемся устроить party в честь вашего приезда. Будут все знаменитости Голливуда. Есть ли у вас вечернее платье?

– О, да! У меня есть великолепный наряд – я снималась в нем в фильме. Я взяла его с собой. Хотите посмотреть?

– Нет, нет. А где ваша коробка с мэйк-апом?

– Мэйк-ап? А что это такое? – Ингрид впервые слышала это слово и открыла словарь, чтобы посмотреть его значение.

– О, если вы имеете в виду косметику – то я ею не пользуюсь.

– Как, в самом деле? – Айрин была поражена, – Ну что ж, – добро пожаловать в Голливуд.

– Спасибо. Когда же придет мистер Селзник? – в свою очередь спросила Ингрид, – ей не терпелось начать работу. Ведь нужно было обсудить много важных вопросов.

– Мистер Селзник придет поздно, если вообще придет. Он очень много работает, и приходит домой под утро.

Ингрид встретилась со своим будущим боссом в два часа ночи. Айрин уже легла спать, а секретарь Селзника, постучав в дверь, сказал Ингрид: «Босс ужинает, он хочет вас видеть. Пожалуйте на кухню.»

Когда Ингрид зашла на кухню, ее глазам представилась удивительная картина: на столе лежал Дэвид Селзник и…спал. Ингрид не знала как себя вести и тихонько кашлянула. Дэвид мгновенно поднял голову.

– А, это вы, мисс Бергман. Прошу вас, заходите. Но сначала снимите каблуки – я хочу увидеть ваш настоящий рост

– Я в туфлях без каблуков.

– Давайте начнем с вашего имени. Надеюсь, вы понимаете, что его необходимо изменить.

– Но почему?

– Потому что ни один американец не сможет его выговорить. Имя Ингрид будут произносить как Айнгрид. Кроме того фамилия Бергман звучит слишком по-немецки, а наши отношения с Германией сейчас очень напряжены. Мы должны придумать что-нибудь другое. Что вы можете предложить?

– Ничего иного кроме моего собственного имени я не предложу. Если я понравлюсь американской публике, они научатся произносить правильно мое имя, а если нет – я вернусь домой под своим же собственным именем, а не под чьей-то кличкой.

Селзник был явно озадачен таким поворотом событий, об этом свидетельствовало количество поглощаемой еды. Потом он отхлебнул из большого стакана и сказал:

– Ну хорошо, решим это утром. А сейчас я хочу сказать, Ингрид, что нам нужно с вами поработать. У вас слишком широкие брови, нужно поменять зубы, нос, губы… Так что готовьтесь изменить свой имидж.

И тут настал черед Ингрид сказать все, что она думает по этому поводу.

– Видите ли, мистер Селзник. Я не думала, что вы покупаете кота в мешке. Я надеялась, что вы видели меня в «Интермеццо» и представляли себе, как я выгляжу. Кей мне сказала, что вам все понравилось. Теперь, оказывается, вы должны полностью изменить мой имидж. Я на это не соглашусь. Я такая – какая есть с моими бровями, моим ртом и зубами, и такой я останусь. Я предпочитаю отказаться от чести сниматься в ваших фильмах. С первым же поездом я возвращаюсь домой.

Пожалуй, это был первый случай в жизни знаменитого голливудского режиссера Дэвида Селзника, когда начинающая актриса из далекой европейской страны, о существовании которой не подозревали многие американцы, не приняла его условий. Наступила пауза. Они сидели в огромной кухне за столом, заваленным едой, и молча смотрели друг на друга.

Селзник перестал есть и вдруг сказал после минутного молчания:

– У меня возникла идея. Она мне кажется любопытной. Во всяком случае, никто в Голливуде этого не делал. Мы ничего не будет менять. Ингрид Бергман остается сама собой, вот такой как она есть. Она будет первой «естественной» актрисой. Завтра утром я сам отдам распоряжения в гримерный цех.

– Мы должны убрать вот эти морщинки и еще эти, вокруг глаз и сузить брови, затем отправить мисс Бергман к дантисту и стилисту, затем…

Глава гримерного цеха отдавал распоряжения, их старательно записывали его сотрудники, а репортеры и журналисты щелкали камерами, готовя новый материал для страниц голливудской хроники. Работа была в самом разгаре. Растерянная Ингрид сидела в высоком кресле под яркими лампами. Дэвид Селзник взорвался гневной тирадой:

– Я же сказал: не трогать, ничего не трогать. Все оставить как есть. Если исчезнет хоть один волосок из ее бровей, вы будете отвечать, – обратился он к шефу гримерного цеха. – Никаких фотографий, съемок, информация для газет закрыта. Это ясно?!

Дэвид был в гневе. Репортеры сразу же покинули помещение, яркие лампы погасли, Ингрид благодарно посмотрела на Селзника. На следующий день были экранные пробы, они понравились руководству студии, Ингрид одержала свою первую победу.