Текст книги "Смертельная красота"

– У него бешенство, он воды боится!

И если дети жестоки, но от них сразу понятно, чего ждать, то взрослые воротят нос как бы невзначай. И по их лицам мальчик прекрасно читает немую просьбу: «Отойди от меня! Не прикасайся! Ты мне противен!»

Что может сделать маленький мальчик, оказавшийся один на один со всем миром? Он закрывает щербатую неровную дверь ванной и стаскивает заскорузлые вещи. Вечно подтекающий кран оставляет на поверхности ванны ржавые отметины. Открывая воду немного сильнее – напора все равно нормального нет, – он принимается стирать. Кусок мыла, каким-то чудом доставшийся ему почти целым, всегда ждет припрятанным на трубах под ванной среди паутины и сухих тараканьих трупов.

Мальчик скоблит свои тряпки и глотает слезы. От обиды на такую судьбу. От жалости к себе. От того, что некому его просто обнять.

* * *

– Ты знаешь, а ведь он хорош, – говорит Смородинова.

– Кто? – не понимает Тихомиров.

Витек только что вернулся от техников и теперь пытается разложить их многостраничный список по порядку.

Пока ему готовили распечатку, капитан успел полистать соцсети Браун. Оказывается, после своей смерти Алина стала активнее, чем была при жизни. От некоторых оборотов, которые она использовала в своих сообщениях, Тихомирову стало неловко. Полицейский понимает, что сама Браун к этому моменту уже ничего не могла написать и выставить, но что говорить о тех, кто был с ней в контакте? Неудивительно, что все страницы Алины завалены негативными отзывами и скабрезными предложениями. Кто-то очень хочет, чтобы про нее думали плохо.

– Николай, – улыбается Катя, отвечая на вопрос.

– Кто? – снова уточняет Тихомиров.

– Черный.

– Черный хорош? Кать, ты чего несешь-то? В каком смысле?

– Да во всех.

Ей было тяжело произносить это вслух, Катя уже успела пожалеть, что вообще начала разговор. Но с другой стороны, ее распирало изнутри чувство беспокойного волнения. Как будто предстояло выйти на огромную сцену и попасть под свет софитов. Оказаться открытой и беззащитной перед любопытной публикой. Но ей – Смородинова отдает себе в этом отчет – хотелось именно этого. Весь день она слишком много думала и прислушивалась к себе. Нет, вопросов больше не осталось. Николай Черный, явившийся из столицы, хмурый и мрачноватый следователь по особо важным делам – ее свет в окошке. Долго ли это продлится? Да какая, собственно, разница, если здесь и сейчас ей хорошо?

Витек морщится.

– Ты влюбилась, что ли? Я знаю этот твой взгляд. Ну ты даешь!

– Ничего не могу с собой поделать, – разводит руками Смородинова. – И он умный.

– Зашибись! Только давай ты не будешь мне о нем ничего рассказывать? Он мне не нравится.

– Знаешь что, Витя? Сиди пиши свои бумажки.

Немного обидно, что ее напарник, самый близкий после отца человек, вот так к ней отнесся. «Да пошел ты, Витенька. Вообще ничего тебе больше не расскажу», – думает Смородинова. И возвращается к своим записям, которые нужно привести в порядок и отнести Николаю Дмитриевичу… Коле.

* * *

– Добрый день, Сергей Алексеевич, – говорит в трубку Черный. – Меня зовут Николай Дмитриевич Черный, я следователь. Мне поручено дело по двум эпизодам.

– Добрый вечер, – отзывается Миронов. – Как же, наслышан о создании специальной группы. Меня ведь в нее включили как главного судебно-медицинского эксперта.

– Да, именно поэтому я вам и позвонил. Вам сейчас удобно говорить?

– Вполне, – слышно, как Сергей Алексеевич улыбается. – Я на сегодня уже закончил с пациентами. А заполнить бумаги всегда успею. Вы звоните познакомиться или появились вопросы?

– И то и другое.

Николаю понравился этот человек. Такое происходит очень редко, практически никогда – чтобы вот так, по нескольким предложениям, произнесенным в телефонную трубку, не видя выражения глаз и мимики, понять, что с этим человеком приятно и интересно разговаривать не только о работе.

– Что ж, это можно. К тому и другому я всегда готов, – говорит Миронов. – Что вы хотите узнать?

– Вы знакомы с делом Авакумовой из Покровского переулка? Я вижу по документам, что вскрытие проводил некто Шурипов.

– Азамат Шурипов, да. Очень хороший эксперт, я в нем уверен, как в себе. Мы общаемся. Знаете ли, у нас очень специфическая профессия, тесный кружок, все про всех все знают. К тому же случай вопиющий.

– Вам и детали известны?

Миронов вздыхает.

– Это, конечно, против этики и морали, но нас можно простить – таков цинизм всех врачей, мы делимся интересными случаями с коллегами. Азамат скидывал мне фотографии тела из Покровского переулка. В детали я не особо вникал, но увечье себе представляю.

– Мне нужно, чтобы вы ознакомились с выводами Шурипова как можно тщательнее. Скорее всего у меня возникнут дополнительные вопросы.

– Сделаю все, что в моих силах. Но вы же видите, что тело было выдано родным для захоронения. Если понадобится, придется запрашивать разрешение на эксгумацию.

– Для вас проблема – работать с подобными телами? – немного напрягается Николай.

– Это для всех проблема, – снова вздыхает на том конце Миронов. – Прошло больше месяца, и труп уже достаточно сильно подвергся гнилостным изменениям. Это всегда дает свою погрешность при исследовании тканей. Но надеюсь, тех образцов, что остались в банке данных, хватит для ответов на ваши вопросы.

Сергей Алексеевич определенно внушает доверие. Черный отмечает про себя, что Миронов еще на работе, хотя время перевалило за шесть вечера.

Сам Николай замечает время только сейчас, когда его взгляд падает в нижний правый угол экрана ноутбука. Осознание того, что уже довольно поздно для пропущенного обеда, заставляет желудок заурчать. Николай поджимает губы – физиология, чтоб ее!

– Но тело Браун все еще у вас, ведь так?

– Чье тело?

– Девушки из парка. Мы выяснили, что ее звали Алина Браун. Ее тело у вас?

– Не совсем. У нас хранятся тела, которые необходимо отработать в ближайшее время или которые были отработаны за день. Понимаю, звучит это крайне цинично и жестоко, но зато правдиво. А вот неопознанные тела, тем более криминальные неопознанные тела, хранят в морге.

– Мне хотелось бы лично осмотреть тело. Как это можно устроить?

Еще со времен учебы Николай вынес для себя правило всегда лично осматривать убитых. И это не блажь. И не воспитание характера. И никакая не пафосная чушь, чтобы потом работать, осознавая, чье именно убийство нужно расследовать. Просто своим глазам Черный доверяет больше. Посмотреть, понять, задать вопросы, которые появляются, и тут же получить ответы.

– Это можно устроить легко. Вот, допустим, чем вы занимаетесь часов в одиннадцать завтра? У меня будет окно, я готов с вами встретиться у себя в царстве мертвых.

– Меня устраивает.

– Тогда буду вас ждать.

* * *

Катя снова разозлилась сама на себя. Мало того что не сдержалась и выложила все Витьку, от которого теперь только и жди тупых шуточек и подколов, так еще никак не может совладать со своими эмоциями.

Признавшись себе, что действительно влюблена в Черного, она словно открыла дверь в хаос. Ее затапливают нежность и желание. Мысли, которые в приличном обществе не «думают», навязчиво липнут, заставляя все естество сладко замирать и ныть. Даже тот мальчик из старших классов, в которого Смородинова влюбилась в первый раз в жизни, не вызывал таких острых чувств. «Да в конце концов! Нужно его просто трахнуть и успокоиться», – Катя специально начинает думать вот так грязно и похабно, надеясь заглушить трепет. Не с их работой надо поддаваться подобным увлечениям.

– Ты долго будешь ручку держать? – спрашивает над ухом Тихомиров. – Я вообще-то домой уже хочу – пожрать и футбол посмотреть.

– Очень сомневаюсь, что ты туда попадешь, – парирует Смородинова и тянет дверь на себя. – Николай Дмитриевич, у нас есть результаты.

– Внимательно вас слушаю, – отзывается Черный, будто только и ждал, когда к нему войдут оперативники.

Светодиодные лампы заливают кабинет неживым резким светом, заставляя тени прятаться по углам. Свет бликует на разложенных в два ряда фотографиях убитых девушек: верхний ряд – Авакумова, нижний – Браун. Одна под другой, будто странный пасьянс, который еще только предстоит прочитать.

Черный сжимает в пальцах самую обычную ручку, Катя замечает на его пальце маленькое чернильное пятнышко. И это почему-то умиляет до невозможности. Смородинова глуповато улыбается.

Николай следит за взглядом капитана. Стол, фотографии жертв, блокнот. Потрепанный блокнот, неизменный его спутник, такая же необходимая часть, как служебное удостоверение. Нет, Черный не отрицает современные технологии и даже любит их, но думать предпочитает, черкая ручкой по бумаге.

– Вас веселит то, что люди умеют писать? – спрашивает следователь, закрывая свои записи.

– Что?.. А, нет, это я о своем, Николай Дмитриевич.

Ей нравится произносить его имя.

Тихомиров решительно выдвигает стул и садится за стол.

– Мы тут выяснили про Гоголева. Вот, смотрите.

Поверх фотографий ложатся распечатки и выкладки техников. Блекло-желтым маркером на них выделены строчки и цифры.

– Это контакты Браун, – продолжает Витек, стараясь говорить четко и по делу – футбол начинается через час, а нужно еще слишком многое успеть. – Там десятки номеров, чаще всего они повторяются. Но звонила она не часто, видимо, в основном общалась в мессенджерах.

– А без телефона у нас к ним доступа нет, – согласно кивает Черный.

– Выделен номер Гоголева. Ему последнему Браун звонила. После – ничего. Во входящих у нее много пропущенных. Со среды она не ответила ни на один звонок. Телефон на данный момент выключен, скорее всего, разрядился.

– СМС у оператора запросили?

– Бесполезная затея, ими пользуются сейчас только рекламщики и банки, если нужно подтвердить действия по карте.

Черный пристально смотрит на Тихомирова.

– Где фиксировался телефон до выключения?

– По адресу Гоголева, – отвечает Смородинова. – Я выяснила про него все в деканате. Живет один, хата досталась от бабушки вроде. Занимается велоспортом, выступает за университет на соревнованиях. У него случаются конфликты из-за вспыльчивого характера, но по учебе замечаний нет и ни в каких неприятностях замешан не был. Такой челик себе на уме, короче.

Катя кладет поверх распечаток свой небольшой отчет. На какой-то миг ей кажется, что она ощущает кожей теплое дыхание следователя.

– Завтра можем взять его с утра пораньше.

Витек поднимается, скрипнув ножками стула по линолеуму. Черный чуть морщится от неприятного звука. Но опера принесли действительно важную информацию.

– У вас есть машина или вам нужно брать патрульную? – спрашивает, также поднимаясь, Николай.

– Вас домой надо подбросить? Я на колесах!

Витек рад, ведь он вполне успевает даже в магазин заскочить за пивом и рыбкой.

– Двух минут вам хватит, чтобы одеться? Мы едем к Гоголеву.

– Что?

– Постановление на задержание и обыск уже не получим, но для обычного разговора оно и не нужно. Остальное я утрясу утром.

– Но не лучше ли сперва получить бумаги и уже тогда взяться за этого типа по-взрослому? – противится изо всех сил Тихомиров.

Это ведь получается, что сейчас им придется ехать на другой конец города, вламываться в квартиру Виталия Гоголева, возможного убийцы двух женщин. А от такого психопата можно ждать чего угодно. И задержание превратится в бойню. Плавали, знаем! А если не превратится и все пойдет гладко, то все равно время будет упущено. Про первый тайм можно уже забыть. А кто смотрит футбол со второго?

– А если он свалит? Или прямо сейчас еще какую-нибудь девку убивает? Витек, ты че? – Смородинова упирает руки в бока.

Тихомиров смотрит на напарницу, как на предателя.

– Вот поэтому мы должны поехать к нему прямо сейчас. Жду вас внизу через две минуты.

Оперативники, шипя друг на друга вполголоса, выходят из кабинета.

Николай педантично собирает бумаги и убирает их в сейф, сует блокнот во внутренний карман и гасит свет. «Хоть бы сейчас это закончилось», – думает Черный, запирая кабинет на ключ. Но внутреннее чутье говорит, что это слишком просто. Слишком много пробелов и вообще. Но вопросы к Гоголеву есть, и ответы на них следует получить как можно скорее.

* * *

– Сергей Алексеевич, я закончил.

Семен Кучер занимает собой все дверное пространство. Огромные, чуть навыкате глаза делают его похожим на сенбернара и сову одновременно. Густые усы и борода скрывают рот. Длинные сильные руки висят вдоль тела. Он больше походит на лесоруба или полярника, чем на санитара судебно-медицинского бюро.

– Я надеюсь, секционный стол готов на завтра? – спрашивает Миронов.

– Ну, Сергей Алексеевич, это всего раз было, че вы?

– Семен, я буду теперь спрашивать об этом каждый раз.

– Семка, ты где? – пищит Вика. – Пошли давай!

Кучер переступает с ноги на ногу. Его белый халат, кажется, скоро не выдержит и треснет под напором мышц.

– Виктория! – зовет лаборантку Сергей Алексеевич.

– А? – девушка протискивается к Семену.

Они стоят так близко, что почти обнимаются. Судя по тому, как напрягся и замер Кучер, Виктория что-то делает ему, пользуясь тем, что одной ее руки не видно.

– Завтра придет следователь, подготовьте тело из парка для осмотра.

– Ой, ну это же завтра. Вы мне напомните утречком, и я все-все сделаю.

Миронов смотрит на своих подчиненных. По-отечески вздыхает и отпускает их.

Ему самому предстоит еще работать час-другой. Но сначала он щелкает кнопкой на чайнике и вынимает из сумки пластиковый контейнер. На кусочках белого хлеба зеленеют салатные листья, краснеют нарезанные кружочками помидоры и лоснится нежно-розовая ветчина. Потянув носом над едой, Миронов улыбается.

Глава 5

– Завали свой поганый рот!

Катю переполняет негодование. От волнения на коже выступают неровные красные пятна. Через раздутые ноздри Смородинова шумно втягивает воздух, но ей его все равно не хватает. Капитан смотрит на Гоголева, и ей страстно хочется вбить тому наглую улыбочку в глотку. Заставить этого индюка выплевывать зубы по одному.

– Че надо? Кто такие? – спросил Гоголев, когда к нему постучали.

Тихомиров не стал даже раскрывать корочку.

– Полиция.

– Следователь по особо важным делам Черный. Мы можем войти?

Виталик оглядел стоящих на пороге. Два мужика, один быдловатый, второй – интеллигент, и баба – старуха какая-то с неряшливым растрепавшимся хвостом на затылке.

– Не вызывал, – ответил Виталик.

– А нас не надо звать!

Витек вроде бы легонько толкнул Гоголева, но тому пришлось отступить внутрь квартиры на пару шагов. Тихомиров ринулся за ним. Внутренне Витьку хотелось, чтобы этот тип начал оказывать сопротивление – очень хотелось дать кому-нибудь в рыло.

– Товарищ капитан… – начал было Николай, не особо приветствующий ненужное насилие.

– Он сам оступился. Хотел дверь нам пошире открыть и упал случайно, да?

– Николай Дмитриевич, входите, сейчас соседи начнут высовываться, – поторопила следователя Смородинова.

Черный поморщился, но вошел. Катя юркнула следом, закрывая дверь.

– Че вам надо? Че происходит? Вы охренели совсем? – вопросы лились из Гоголева, не прекращая.

Виталик машинально встал полубоком, приподняв руки, сжатые в кулаки. Эти трое пришельцев излучали опасность.

– Виталий Гоголев? – уточнил Черный. – Нам необходимо задать вам несколько вопросов касательно Алины Браун.

– А, вы про эту…

Парня как будто подменили. Он расправил плечи, опустил руки, встал уверенно лицом к гостям.

– Че, эта шалава заяву накатала? А ниче, что из-за нее я велик поцарапал? Вы знаете, сколько стоит покрасить раму так, чтобы в тон попасть? И не нашей дерьмовой краской, а фирменной, с завода? Да у этой нищебродки провинциальной столько денег нет! Пусть засунет свое заявление в жопу себе. Ясно? Валите!

Гоголев сделал жест рукой, будто отгонял приставучую осеннюю муху. Из ничего не понимающего, немного испуганного и растерянного парня он на глазах превратился в надменного, заносчивого сноба, знающего цену себе и всем окружающим.

Николай шагнул вперед.

– Мы пройдем в комнату? На наши вопросы вы так и не ответили.

– Я не понял, а где вот эти ваши бумажки? Где ордер? Валите из моей квартиры! Я свои права знаю!

– Слышь, ты!

Тихомирову надоело стоять в тесной прихожей, половину которой занимал велосипед. Под натиском Виталик отступил в комнату, снова став подростком. Он глядел, как чужие люди топчут уличной обувью его вычищенный ковер, как оставляют на нем следы. Его естество вопило, требовало немедленно выставить наглецов, но Гоголев ничего не мог сделать. Пятясь, он дошел до кресла и рухнул в него. В колене что-то хрустнуло, но адреналин, гулявший в крови, притупил боль.

– Где телефон Браун? В последний раз его включали здесь позавчера, – спросил Черный, стоя над Гоголевым.

– Это из-за телефона, что ли? Да он дешевый, как сама Алинка! Вон валяется, на полке, – Виталик мотнул головой на книжный шкаф.

– Виктор, упакуйте, – попросил Черный.

– Че она еще попросила забрать? Сумку? Трусы свои? – скабрезно улыбнулся Виталик. – Только я трусы ее уже выкинул. Мне они нафиг не нужны. Это даже не трофей – так, какая-то тряпка застиранная. Нашла в чем на свидание приходить, дешевка.

Катя смотрела в эту ухмыляющуюся рожу и не понимала, как девушки вообще начинают встречаться с подобными типами. Да, шикарные волосы. Да, белая улыбка. Да, вполне смазливая физиономия. И все это вместе дает красивую картинку. Но ведь Виталик Гоголев не статичная картинка, он говорит и демонстрирует всем своим поведением превосходство. И это настолько омерзительно, что Смородинова передернула плечами.

– При каких обстоятельствах у вас дома оказалась гражданка Браун? – не отставал Черный.

– Потрахаться пришла. Ну, это она может. Хоть это.

Виталик громко рассмеялся, приглашая разделить его шутку. И тут Катя не выдержала.

– Завали свой поганый рот! Алину убили! Может быть, ты это сделал, а? А сейчас дурака врубил и глумишься? Ты че думаешь, я тебе ничего не сделаю? Я тебе, гнида, сейчас морду разобью так, что только бомжихи позарятся!

Виталик захлебывается смехом, вжимая голову в плечи. Вся его красота мгновенно жухнет, линяет, превращается в пластиковую неживую маску.

– Да вы… Да вы че? А? – заикаясь, блеет Гоголев, ища защиты у Черного.

– При каких обстоятельствах у вас дома оказалась гражданка Браун? – повторяет ледяным тоном Николай.

– Да свидание у нас было! А че? Она совершеннолетняя. Пусть не звездит, что ей не понравилось! – кричит Гоголев, будто позабыв, что подружка, с которой он разделил постель, мертва.

– Алину Браун нашли мертвой в городском парке пять дней назад, – сообщает ему следователь. – Последний человек, который видел ее живой – вы. Последний человек, который пользовался ее телефоном и, вероятно, отправлял с него сообщения и выходил под именем Алины в социальные сети – вы. Вещи Браун находятся у вас в квартире. Что нужно думать следствию?

Каждое слово этого хмурого мужчины грохочет эхом в голове Виталика, хотя следователь не повышает голос. До него наконец начинает доходить смысл сказанного. На спине выступает холодный пот. Гоголев судорожно сглатывает.

– И че? – глупо отзывается он.

* * *

После того как с Виталика окончательно слетает налет снобизма, разговор течет гораздо продуктивнее.

– Да, я с ней встречался. С такой не стыдно перед друзьями показаться. Она хоть и старовата для меня, но еще ничего.

– Ей было всего двадцать лет, алло! Какая старость? – влезает Смородинова.

– Екатерина Владимировна… – Черный поворачивается к капитану.

– Уже непозволительных тридцать пять лет Екатерина Владимировна! Пора закапывать! – огрызается Смородинова.

Виктор в разговор не вмешивается. Мрачнее тучи, он сидит на диване, уставившись в висок Гоголева. Виталик то и дело косится на оперативника и ерзает.

– Нет, я не знаю никакую Ларису. Тетка какая-то, – говорит Гоголев, едва взглянув на фотографию первой жертвы.

– Тем более что ей вообще было двадцать пять и она для тебя бабка, да? – подает голос Катя.

– Вы точно никогда, ни при каких обстоятельствах не видели эту женщину? – продолжает допрос Черный, пропустив замечание Смородиновой мимо ушей. – Может быть, Алина что-то рассказывала, упоминала фамилию Авакумовой?

– Мне оно надо – про ее подружек узнавать? Я ее все равно собирался к маю бросить… Вы что, думаете, я маньяк? Я спортсмен! Вот моя страсть.

Гоголев горделиво показывает на связку медалей и забранные в рамки грамоты, развешанные на одной из стен.

– Боже, какая же мразь! Какая же гребаная мразь! – выдыхает Катя в небо, когда они выходят из подъезда Гоголева.

– Что вы находите в таких упырях? – спрашивает хмурый Витек.

– Я все еще хочу ему всечь, – Катю переполняют гнев и брезгливость.

– Никто никому всекать не будет, – отрезает Черный. – Держите себя в руках, вы при исполнении.

– Скажите еще, что я женщина и поэтому мне ничего такого нельзя.

– В первую очередь вы полицейский.

Смородинова и Черный какое-то время встречаются взглядами. Катя в очередной раз убеждается, что от одного присутствия этого человека рядом ей становится хорошо. А глядя ему в глаза, она готова вообще простоять вечность. Николай отводит взгляд первым.

– Значит, так. Необходимо по камерам отследить маршрут Браун от этого подъезда. Куда пошла? Кто ее видел? Встретилась ли она с кем-то по дороге? Вызвала такси или поймала попутку? Это первое. Второе. Нужно проверить бар, в котором она работала. Возможно, среди посетителей был кто-то, кто оказывал Алине знаки внимания. И нужно показать там фотографию Авакумовой, вдруг она бывала в «Полярном медведе». Отработать пересечения Авакумовой и Браун – родня, друзья, любовники, работа, фитнес, увлечения. Это понятно?

– Прямо сейчас? – возмутился Тихомиров.

– Хотелось бы сейчас, – кивает Черный. – Но вы видели время? Сейчас вы можете в бар наведаться, если хотите. Мне эта информация нужна завтра. Полная и подробная.

– Разрешите выполнять?

Катя с удивлением смотрит на напарника. Тихомиров незаметно для Черного показывает ей средний палец. Смородинова чуть слышно фыркает. Николай смотрит на наручные часы.

– Идите.

– Ты серьезно? – спрашивает Смородинова, усаживаясь на пассажирском сиденье. – Витек, ты перегрелся?

– Я просто хочу уже в конце концов свалить домой. В «Медведя» можно и утром съездить. А этот пусть тут торчит.

Машина трогается с места. Катя все смотрит в зеркало на оставшуюся стоять перед чужим подъездом фигуру следователя. Нежность к нему заставляет улыбку скользнуть по губам. Витек, замечающий это, ржет в голос.

* * *

Зря говорят, пишут в книжках и показывают в кино то, как каждый раз терзается оперативник или следователь, попадая в морг или секционный зал. Может быть, это происходит у тех, кто пришел работать совсем недавно и еще не успел нарастить себе панцирь? Или у тех, у кого уж очень тонкая душевная организация? Но зачем таким впечатлительным вообще связывать свою жизнь с правоохранительными органами? Пусть высаживают цветочки в теплицах или занимаются еще каким-нибудь делом, максимально далеким от смерти.

Черный занимается своим делом. Он не брезгует присутствовать при вскрытии, если это нужно для расследования. Несколько раз бывал на эксгумации. Не говоря уже о том, что лично знакомился, если так можно сказать, с потерпевшим.

– Для чего? – морщатся коллеги. – Что там может быть интересного? Судмед все напишет. Если будут вопросы, назначь дополнительную экспертизу.

– Я вас это делать не заставляю, – отвечает Черный таким тоном, что все понимают степень его презрения к неженкам в погонах.

Без десяти одиннадцать Николай заходит в бюро судебно-медицинской экспертизы. Обычное казенное здание в три этажа. Небольшой скверик с парой скамеек. Припаркованные микроавтобусы, напоминающие обычные машины «Скорой помощи», выдают, что в этом здании – какое-то медицинское учреждение, не более. И пахнет внутри, как в обычной больнице – дезинфектором и кварцевыми лампами.

Стукнув для приличия в дверь секционного зала, Черный заходит. Огромный молодой мужчина и низковатая пухлая девушка в тот же миг отлепляются друг от друга и резко начинают заниматься какими-то своими делами.

– Здравствуйте, вы к кому? – спрашивает девушка, пряча под шапочку выбившуюся крашеную в светлый оттенок прядку.

– У меня встреча с Сергеем Алексеевичем, – отвечает Черный.

Голос у девушки кажется ему слишком пронзительным, Николай даже немного морщится от того, как реагируют его уши.

– А, вы важный следователь, да? – догадывается Виктория. – Сергей Алексеевич говорил, что вы должны прийти.

Мурашки продолжают бегать между лопаток от этого тембра. Молодой человек угрюмо смотрит на следователя исподлобья.

– Видимо, я тот самый следователь.

– Я сейчас за Сергеем Алексеевичем сбегаю.

Вика подмигивает Семену и выскакивает за дверь. Мужчины остаются одни. Семен шумно сопит, перекладывая инструменты на столике и изредка бросая недобрые взгляды на посетителя.

Черный же не обращает на санитара никакого внимания. Он весь устремлен к столу, где лежит тело, накрытое простыней. Выглядывающие тонкие маленькие ступни выдают в укрытом трупе девушку.

* * *

Странно смотреть на тонкую, какую-то беззащитную фигурку молодой женщины, идущей по улице. Катя тратит целое утро, чтобы добыть все возможные записи по пути следования Алины Браун в ее последний день.

Из Гоголева они вчера выпытали время, когда Алина покинула его квартиру, с точностью до минуты. Для этого пришлось выслушивать в очередной раз про то, в какую сумму влетела покраска поцарапанной рамы.

– Ближе к делу, Гоголев! – рыкнул тогда Черный, чему Катя внутренне порадовалась. – Ваш велосипед никому не интересен!

Смородинова подходит к подъезду Виталика и просто наугад сворачивает влево, доходит до ближайшей камеры, принадлежащей магазину, просматривает записи и возвращается обратно. В другом направлении везет больше. Следы Алины Браун зафиксировались, отметили путь девушки.

Вот Алина идет, гордо подняв голову. Вся такая сильная и уверенная в себе. В темноте не очень хорошо видно ее лицо, но шагает Браун широко и свободно. Короткая юбка едва прикрывает середину бедер. Смородинова специально смотрит прогноз погоды на тот злополучный четверг – минус шесть, ощущается как минус двенадцать, ветер северо-западный. Слишком холодно для такой одежки.

Катя переключает видео, закончив записывать время и направление движения Алины. Эту запись капитан изъяла в офисном здании, она плохого качества и очень короткая. Браун подходит к зданию и сворачивает к автобусной остановке. Дальше для камеры начинается слепое пятно. Одно понятно точно – никто Алину Браун не преследовал, никто не шел за ней, никто не посягал на девушку по пути к этой остановке.

– Здравствуйте, капитан Смородинова, – говорит в трубку Катя. – Мне необходим доступ к городским камерам наблюдения.

– На каком участке? – спрашивают ее на том конце провода.

– Сейчас продиктую адрес.

– Записываю.

Уже через пару минут Смородинова, на ходу натягивая куртку, выходит из отделения. Может быть, повезет и они узнают, куда делась Алина Браун с той автобусной остановки.

* * *

– Семен, можешь пока быть свободен, – говорит Сергей Алексеевич.

– Ага, только мне тут надо кое-что доделать, – бурчит Кучер, не поднимая глаз от стола со склянками.

Миронов машет на санитара рукой.

Следователь, с которым они наконец познакомились воочию, его не разочаровал – собранный, аккуратный, предельно внимательный. И не морщит нос от их специфических запахов.

– Начнем? – предлагает Сергей Алексеевич, подходя к телу.

– Начнем.

Черный приготовился к тому, что увидит. Но мертвая Алина Браун выглядит даже умиротворенной. Зияющую рану на ее животе аккуратно зашили. Николай склоняется над телом как можно ближе, всматриваясь в расходящиеся ткани.

– Очень аккуратно резали, да? – спрашивает следователь.

– Весьма, – согласно кивает Миронов. – Я бы даже сказал, виртуозно. Очень чисто сработано, если можно так выразиться.

– Вам уже случалось видеть такое?

– Вне хирургических случаев? Нет. И я еще раз посмотрел на снимки первой жертвы, Авакумовой – там тоже чувствуется уверенная рука.

– Меня и смущает вот эта чистота разрезов, – Черный проводит пальцем по воздуху, повторяя контуры раны. – Вы ведь не обнаружили на теле никаких следов удержания, фиксации? Остатков скотча, следов от веревок? Сомневаюсь, что человек, находясь в сознании и имея возможность оказать сопротивление, позволил бы сотворить с собой подобное.

Черному даже не приходится пояснять, что он имеет в виду. Миронов согласно кивает почти на каждую высказываемую им мысль. Ни у Алины Браун, ни у Ларисы Авакумовой нет ни характерных потертостей от связывания, ни защитных ран. Единственное, что осталось на телах девушек, – вот эти страшные раны, как будто кто-то начал операцию, но решил ее не заканчивать.

– Я вам больше скажу – любое движение «пациента» – уж не знаю, как его назвать правильно – могло испортить разрез. Вы посмотрите…

Миронов берет со стола ножницы, перерезает пару стежков и разводит в стороны ткани.

– Видите? Это очень хорошая работа. Внутренние органы не задеты. Ни единой царапины.

В голове Николая складываются и распадаются версии, комбинируясь в разные варианты. В такие моменты следователь особенно остро чувствует себя живым, нужным и максимально продуктивным. На его немного впалых щеках даже выступает легчайший, почти незаметный румянец.

– Что у нее в крови? – спрашивает Николай. – Какие-то вещества? Наркотики, алкоголь? Транквилизаторы?

– Наркотиков точно нет, алкоголя меньше промилле – скорее всего, остаточное, а то и вообще естественное состояние. На другие вещества запрос Борис Петрович не писал, – разводит руками Миронов.

– Но ведь их обеих должны были каким-то образом обездвижить. Или усыпить, чтобы сделать такое.

– Не исключаю подобного, – соглашается Сергей Алексеевич.

– Я вам бумагу оформлю, как быстро вы сможете провести анализы? По Браун и Авакумовой.

– По Браун, конечно, быстрее. Она – вот она. А тело Авакумовой давно уже выдано родственникам для захоронения, как я уже говорил. Но я запрошу сохраненные образцы. Хотя сразу могу вас разочаровать – мы в них ничего не найдем. Прошло слишком много времени, такие соединения быстро распадаются.

– И все же эта экспертиза мне нужна.

– Я сделаю, Николай Дмитриевич. У нас прекрасная лаборатория.

– Ее изнасиловали? – Черный кивает на лежащую между ним и судмедэкспертом девушку.

– Нет, – однозначно и уверенно отвечает Миронов. – Ничего такого. Она, конечно, не девственница, но никаких разрывов или даже зарубцевавшейся ткани во влагалище и прямой кишке нет.

– Исследование содержимого желудка? Что Браун ела в последний раз?

Николаю определенно нравится стиль общения Миронова – тот не задает никаких лишних вопросов, легко переключается с темы на тему. Они как будто говорят на одном языке, понимая друг друга с полуслова. Такие люди очень редко встречаются на пути следователя, и каждого из них он ценит.