Текст книги "Смертельная красота"

– Желудок пуст. Последний раз девушка ела примерно за сутки до смерти.

– Как такое возможно? – удивляется Черный и принимается листать вынутый из кармана блокнот.

Миронов терпеливо ждет, машинально разглаживая простыню, накрывавшую покойницу ниже бедер. Внезапный звон разбившегося стекла и матерок, произнесенный шепотом, возвращает судмедэксперта в реальность.

– Семен!

– Я случайно, Сергей Алексеевич. Сейчас все уберу. Чего вы сразу…

Кучер, пыхтя и все еще матерясь, принимается собирать осколки разбитой колбы.

– Ах, вот оно! – кивает сам себе следователь. – Браун ушла от Гоголева утром в четверг, а нашли ее только в пятницу. И он ее, конечно же, не кормил.

– Я бы сказал, что Алина была очень чистая в этом плане, – замечает Сергей Алексеевич, накрывая труп с головой. – Кроме налипшей грязи и частиц листьев из парка, на ней не было ничего.

– Под ногтями?

– Нет. Чисто. Стерильно даже.

«Стерильно», – слово вертится в голове Николая и пахнет почему-то дегтярным мылом.

Все факты, которые изложил Миронов, дают четкое направление для поиска. Слишком уж специфичным выходит способ убийства. Продуманным. Это не просто какой-то сумасшедший, который полосует своих жертв кухонным ножом, получая удовольствие. Здесь все гораздо тоньше.

Черный протягивает судмеду руку.

– Что ж, спасибо, Сергей Алексеевич.

Миронов отвечает на рукопожатие.

– Рад знакомству. Приятно встретить понимающего человека. А что вы делаете сегодня вечером?

– Хм, – внезапный вопрос сбивает Черного с толку.

– Я хочу пригласить вас на ужин. Мы еще многое не обсудили по этому делу, а у меня сейчас плановое вскрытие.

– Это неудобно…

– Удобно, – настаивает Миронов. – Тем более, вы новый человек в городе, вам наверняка нужно разобраться в обстановке.

– Если вы настаиваете…

– Я настаиваю.

Из бюро Черный уходит быстрым шагом. Мысли толкают его вперед, их нужно проверить как можно скорее.

Девушка, которая теперь снова лежит в узком отсеке холодильника, на опознание которой уже едут родственники, требует отмщения. И уже похороненная Авакумова смотрит из вечности и с фотографий. Кто-то очень хладнокровный схватил каждую из них, привел куда-то в укромное место, усыпил или опоил чем-то и сделал то, что сделал. Наигрался. Сфотографировал в вычурной позе с претензией на оригинальность. Не поленился распечатать фотографию, чтобы, как вызов, бросить ее в лицо следствию. А девушек, как использованный бросовый материал, оставил там, где их обнаружили.

Чеканя шаг, выбивая четкий ритм, Николай выходит на улицу и сбегает по трем ступенькам лестницы.

* * *

Витек Тихомиров в приподнятом настроении сидит за барной стойкой «Полярного медведя» и не без удовольствия попивает предложенный кофе.

Бармен искренне расстроился, узнав от оперативника о смерти Браун.

– Блин, как жалко Алинку! Я думал, она психанула и бросила работу. Эх, лучше б бросила…

– А был повод психовать?

– Да у нас каждый день какой-нибудь повод, – бармен горестно вздыхает и по-женски поправляет челку.

– Конкретно у Браун был такой повод? Вы ведь не просто так про это думали.

– Да там такая ситуация некрасивая… Короче… Но это между нами, да?

Бармен дожидается, пока Витек кивнет, и только тогда продолжает:

– Есть у нашего хозяина сыночек – шестнадцать лет, а гонору выше неба. Ну и ходит сюда со своими дружками, бесплатно их угощает. Иногда на такие суммы наедают, что мы еле хозяину доказываем, что недостачу не на его мальчика списываем. Спасибо, камеры везде понатыкал!

– Ну кушает мальчик, дружков водит, понтуется – Алина-то здесь при чем?

– Да вы дослушайте!

Бармен ненадолго касается ладони Тихомирова рукой. Оперативник застывает с поднесенной к губам чашкой. Прикосновение этого бармена с подведенными черным глазами пробирает до печенки. Но Витьку приходится сделать над собой усилие и не отдернуть руку.

– В общем, на той неделе пришел он с дружками своими, как раз Алинкина смена была. Кажется, во вторник, – продолжает бармен. – Ну и, как всегда, по программе погнали. Алинка их столик обслуживала – они в последнее время только за ее стол садились. Я краем уха слышал, как они ее обсуждали. Боже! Вы не представляете, что на уме у подростков!

– Представляю, – кивает Тихомиров, отставляя пустую чашку. – Чем ниже пояса, тем лучше.

Бармен вздыхает, чуть закатив глаза.

– И они решили ее соблазнить. А Алинка – ну, вы же знаете, вся такая хорошенькая, как куколочка. Ножки точеные. Фигурка. Личико симпатичное. Но еще у нее мозги были, она же еще учиться успевала. Такая молодец девчонка была!

– И что эти типчики?

– Ну, они к ней в тот день цеплялись по-всякому. Сначала попросили алкоголь принести. Алина в отказ. Хозяин с подростками строг, даже сыночку своему запретил наливать. А они, видимо, уже под чем-то пришли. Слово за слово, Алинка с ними поругалась. И тогда они еще больше ее заказами завалили, чтобы она туда-сюда бегала. И в какой-то момент сыночка-корзиночка наш Алинку за попу пятерней ухватил. Представляете? Сидит такой, прыщавый, и женщину трогает. И дружки рядом гогочут.

Бармен передернул плечами от омерзения.

– Алина пожаловалась хозяину?

– Нет! Она тут же тарелку взяла с салатом каким-то и пацану на голову надела. Он сидит, обтекает, а она фартук снимает и в морду его наглую швыряет. Тот как давай орать, что его папаша ее сначала во все щели отымеет, а потом выгонит. Алина тогда собралась и ушла.

– Были какие-то последствия? С кем-то хозяин приходил разговаривать? Искал Алину?

– Приходил, камеры посмотрел. И, короче, мы его сыночку уже со вторника, слава богу, не наблюдаем. Наверное, понял, что к нам приличные люди ходят – увидят еще, как его чадушко развлекается. Кому нормальному понравится на такое смотреть?

– Вы мне черканите номер вашего хозяина, – просит Тихомиров и открывает в своем телефоне галерею. – А вот эта девушка к вам приходила?

Бармен берет телефон Тихомирова, снова прикоснувшись к Виктору. Руки у бармена – сильные и холодные.

– Нет. Вроде, нет. Но у нас место популярное, к нам полгорода ходит. А по пятницам вообще не протолкнуться, если группы играют. Да вы приходите, сами посмотрите.

– Я подумаю, – обещает Витек, забирая телефон. – Номерок хозяина дайте.

* * *

У человеческой памяти есть удивительное свойство – избирательность. Кое-что мы забываем сразу, как только событие произошло. Взять хотя бы школьную программу. Ведь зубрили эти стихи, правила, каждый день виделись с одними и теми же людьми на протяжении многих лет. А вот прошло десять лет после выпуска – и кто все эти люди? Как их зовут? Зачем они хотят встретиться и поговорить? Так же забываются пустые разговоры, прочитанные книги, фильмы. Стираются из памяти, не зацепившись. А есть что-то мимолетное, но оно остается навсегда. Прорастает в душе, крепнет и становится необъятным, заполоняющим собою весь свет. Кто-то помнит в деталях свой детский сон. Кому-то врезается в память событие или слово. И это навсегда. Доступно в любой момент и способно вызвать улыбку или слезы, радость или печаль. Что-то настоящее, хотя и давно ушедшее. И есть те самые воспоминания. Их хочется переживать снова и снова, возвращаться к ним, рассматривать. Как картину, как ролик, знакомый до последнего кадра. И эти воспоминания – жемчуг среди мусора.

О, как сладко вновь и вновь прикасаться мысленно к ним, к его шедеврам! Подушечками пальцев чувствовать бьющуюся венку на шее. Тук-тук, тук-тук! Сначала быстро – это адреналин разгоняет сердце, хочет вырваться на свободу. Потом «тук-тук» замедляется. Это уже препараты поют свою колыбельную, унося прочь из реальности, прочь от этого серого грязного мира. Они влекут за собой в невесомость, в блаженство, в вечность, покачивая на ласковых волнах.

Нет, он не делает ничего дурного. Он дарит им Бесконечность. Позволяет перейти черту, не став хуже. Ограждает от увядания, неизбежных проблем с телом. Каким бы совершенным ни было тело, оно конечно, его ресурс исчерпаем. Никогда никто не становится лучше с каждым прожитым днем. С той самой секунды, когда две клетки встречаются в темноте и влажности маточной трубы, начинается старение. Мы появляемся на свет, уже прожив часть жизни. И мало кому везет в зрелом возрасте оказаться чуточку лучше других. Прекраснее, совершеннее.

Грех не попробовать остановить бег времени. Пусть не для всех, не для большинства. Но для избранных. Для тех, кто этого действительно заслуживает. Придать им безукоризненный чистый вид. Показать остальным красоту. Такую красоту, которая недоступна им, оставшимся и обреченным ждать своего срока.

От этих размышлений всегда становится хорошо. Приятно сознавать, что ты делаешь в своей жизни нечто значимое. Нечто прекрасное. И это дает право считать себя выше всех остальных.

Жаль, что придуманные людьми слова никак не могут описать то, что он чувствует. Описать, рассказать, поделиться с другими. И какое это счастье – найти человека, которому ничего не нужно объяснять, который на твоей волне и чувствует то же самое.

Есть ли вообще еще один такой же человек? Или одиночество в толпе – это проклятье, расплата за дар видеть большее?

* * *

– Эти юнцы не могли сделать такое с двумя девушками. Да даже с одной Браун они этого не делали, – уверенно говорит Черный, выслушав доклад Тихомирова. – Изнасиловать могли, избить, ограбить. Могли бы раздеть и бросить посреди города. Не тот у них уровень, чтобы вот так живых людей вскрывать.

– Могли нанять кого-то. Она же унизила их лидера при всех. Такие типы не прощают подобного, – не сдается Витек.

– Это возвращает нас к тому, что и наказывать Алину он стал бы публично.

– Да в конце концов! Вы их адвокат, что ли? – психует Тихомиров.

Николай молча вынимает из дела крупную фотографию трупа и придвигает ее к оперативнику.

– Вот это – профессиональный разрез. Нанесен острым предметом с ограниченной шириной лезвия. Нанесен аккуратно и точно. Скорее всего, орудие убийства – скальпель. Вы много знаете гопников, которые пользуются скальпелем вот на таком уровне? Это не дно у сумочки вспороть, чтобы кошелек тиснуть. Тут выдержка нужна.

– Типа как у хирурга?

Катя до сих пор не вмешивалась в разговор, молча слушая мужчин.

– Типа как у хирурга, – кивает ей Черный и снова поворачивается к Витьку. – Этот убийца где-то держал девушек, убивал их, фотографировал и смывал с тел все возможные улики.

– Ну и зачем я тогда в тот бар вообще ходил? Надо было по больничкам тогда, – дуется Тихомиров.

– Потому что мы не знаем, где и как он выбирал себе жертв. Поэтому мы будем отрабатывать все версии.

Черный прикасается пальцами к снимку. Тихомиров, как зачарованный, смотрит на длинный разрез, снятый крупным планом. Для масштаба рядом лежит линейка, и от этого рана кажется еще страшнее. Витек хочет, но не может отвести взгляд.

– Что с маршрутом Браун от Гоголева? – переключается Николай на Смородинову.

– Ну… это… – теряется Катя.

«Вот дура! Соберись!» – приказывает она себе.

– Есть что-то? – Черный нетерпеливо поднимает бровь.

Смородинова мысленно дает себе пощечину.

– Да. Вот, смотрите, я отметила на карте весь маршрут Браун до точки, до которой ее можно отследить.

– Что это за точка?

– Остановка общественного транспорта. Я запросила видео с городской камеры, но она установлена на перекрестке, а это метров сто от остановки. Там не очень хорошо видны детали, но узнать Алину можно.

– К кому она села? Номер пробили?

– Нет, – Катя ведет подбородком. – Слишком далеко. Но это иномарка серого цвета. Таких на учете стоит даже не десять тысяч. Очень популярная модель. Мы с оператором не смогли отследить машину дальше.

– Регистраторы проезжавших мимо машин? Какие-то из них можно ведь опознать по номерам? Или у вас камеры ничего не видят?

– Почему вы мне предъявляете за качество городских камер?

– Серая иномарка – это вообще все, что у нас есть. Катька молодец, что хоть это откопала, – вступается за напарницу Тихомиров, наконец отодвигая от себя страшный снимок.

– Это ваша работа, – холодно отвечает Черный. – Найдите мне номер автомобиля, на котором уехала Браун. И еще. Мне нужен список всех врачей в вашем городе. Пробейте, у кого есть машина такой марки, у кого были проблемы с законом. Любые нарушения, даже административка. Мне нужно знать все.

– Педиатров тоже шмонать? – уточняет Тихомиров.

– И медсестер, пожалуй, тоже. Свободны.

* * *

– Вот козлина! – ругается Виктор, когда они возвращаются в свой кабинет. – Кать, ну ты чего?

– Ничего, – бурчит Смородинова, пряча глаза, из которых готовы пойти слезы.

– Ты из-за него, что ли?

Катя мотает головой. Если она сейчас просто раскроет рот, то слезы будет уже не остановить. Вот спрашивается, почему? Из-за кого? Из-за человека, которого она знает – знает ли? – несколько дней? «Какая же дура! Ведь можно было самой до этого додуматься», – корит себя Смородинова.

– Да пошел он, умник хренов! Ты домой собираешься? Подкинуть?

– Еще надо тут кое-что закончить.

– Как хочешь… Не загоняйся по Черному. Он того не стоит. И свалит отсюда, как только мы этого упыря возьмем.

* * *

Идти к незнакомым людям домой – привычное дело для следователя. Но идти к незнакомым людям в гости – это другое. Черный пару раз по дороге думает позвонить и отказаться, сославшись на неотложные дела. Но ему впервые за долгое время интересно поговорить с чужим человеком. С интересным человеком, в глазах которого виден интеллект, который предан своему делу. Да и не может Николай придумать никаких веских причин, чтобы попросить таксиста развернуться и поехать обратно, хотя трет старую отметину на руке, пытаясь заставить мысль работать в нужном направлении.

– А папа сам торты печет, – сообщает с порога мальчик, выглядывая из-за спины Сергея Алексеевича.

Прийти с пустыми руками Черный не мог, а кроме торта из ближайшего супермаркета ничего не придумал. После реплики мальчика яркая коробка кажется Николаю неуместной.

– У папы не всегда есть на это время, Павлик, – говорит Миронов, принимая подарок. – Рад, что вы пришли, Николай Дмитриевич. Проходите.

Он ведет Черного в большую кухню, знакомит с семьей и усаживает за стол. Перед ним оказывается тарелка тушеной картошки с грибами. Аромат щекочет ноздри.

– Вина? – предлагает Миронов.

– Нет, спасибо, я не пью.

– Совсем?

Павлик таращит на гостя карие глаза, становясь очень похожим на мать.

– Паша! – шикает Наталья. – Извините.

– Все нормально, – улыбается Николай. – Все остальное я пью.

– Это принципиальная позиция? – уточняет Сергей Алексеевич.

– Да.

– Уважаю, – Миронов протягивает ему руку.

Больше тему не поднимают, и беседа течет так, словно Черный бывал в этом доме не единожды. После сытного ужина мужчины переходят в кабинет, куда Наталья приносит им кофе.

– «Полярный медведь»? Очень хорошее место, – говорит Миронов. – Бываю там иногда, там музыку хорошую играют. Громкую.

– Рок?

– Да, в основном. И вот какое совпадение – оказывается, мне довелось вскрывать официантку из этого заведения. Судьба!

– Вы верите в судьбу? – Николай отпивает кофе.

– А вы нет? Мне кажется, все на свете взаимосвязано. Знаете, переплетено тончайшими нитями. И если тронуть одну нить, где-то тут же отзывается другая.

– Я думал, судьба – это предначертание, которое нельзя изменить. Поэтому я в нее не верю. Человек сам решает, кем ему быть и что делать.

– Конечно, сам, – согласно кивает Миронов, радуясь хорошему собеседнику. – Но от того, какую ниточку человек затронет, зависит, какая ниточка отзовется. Это тоже судьба. Только иной ее вариант.

– Вы философ, Сергей Алексеевич.

– Я судебный медик и немного художник.

– Серьезно? Вы пишете картины?

– То, что вы видите на этих стенах – мои работы.

Николай ставит чашку на столик и встает. Картины занимают две стены, вписываясь в продуманный интерьер кабинета. Миронов не без гордости наблюдает за гостем.

– Потрясающе! – Черный искренен. – У вас талант, Сергей Алексеевич.

– Спасибо, – улыбается Миронов. – Это мой способ немного отойти от окружающего мира.

* * *

Мальчик – совсем маленький, но уже сейчас он понимает, что все изменилось. Изменилось непоправимо. Больше никогда ничто не будет, как прежде. Его маленький мирок разрушился, как башенка из пластмассовых кирпичиков. Круговерть взрослых событий замотала его, ошеломила и бросила. Наверное, он в первый раз ощущает ледяное прикосновение одиночества, которое ему предстоит нести.

Умер дед. Самый любимый человек. Сначала ему стало плохо, потом приехали врачи и забрали его в больницу. Мальчик стоял на табурете возле окна и смотрел, как машина с воем уносится с их двора.

Потом он увидел деда уже лежащим в ящике под названием «гроб». Дед лежал с закрытыми глазами, а его кожа отливала синевой. Вокруг что-то говорили, плакали, причитали. Кто-то гладил мальчика по голове и совал ему печенье и конфеты. Знал бы тогда, что скоро печенье и конфеты исчезнут из его жизни, набрал бы полные карманы, чтобы хватило надолго. Со своего роста мальчик мало видел. Весь тот день остался у него в памяти странным взрослым фильмом.

Вот они садятся в автобус, какие-то полузнакомые люди. Едут молча, недолго и бесконечно одновременно. Потом деда закрывают крышкой и забивают эту крышку гвоздями. Снова ревут женщины, курят мужчины. Кто-то крепко держит мальчика за руку. Он ничего не понимает и не плачет, хотя, наверное, тут так надо. Потом деда опускают в яму, и все начинают кидать в яму землю. Его тоже заставляют так сделать и вытирают маленькую ладошку грязным носовым платком. Отводят в автобус. Он сидит там один возле окна, глядя, как закапывают яму с дедом.

Теперь он часто будет сидеть один.

Глава 6

Первое, что видит Черный, открывая по утрам глаза, – фотографии. Он развесил увеличенные копии материалов дела на стене, безжалостно испортив обои кусочками скотча.

В верхнем ряду – Лариса Авакумова. Вот ее прижизненные фото. Есть ли на них отметка того, что ждет жизнерадостную молодую женщину? Может быть, смерть уже тогда, в момент съемки, поставила на Ларисе свое клеймо? Что-то в глазах? Какая-то тоска и понимание? Или вон та тень – не просто тень, а проявление чего-то потустороннего, что уже маячит на горизонте?.. Бред, конечно.

Потом снимки с места обнаружения тела. Покровский переулок, о котором еще неделю назад Николай даже не подозревал. Вчера он был там, ездил на служебной машине. Садился на ту самую скамью, где нашли Авакумову. Чего хотел? Просто сидел и смотрел по сторонам, пытаясь понять логику преступника. Ведь таких скамеек – еще пять штук на этой стороне и четыре на противоположной. Почему именно эта? Разве что здесь поворот во дворы. Николай пошарил глазами по фасадам домов, прошелся по дворам, вышел на другой улице. Никаких камер. Этот район – сонный, тихий, будто вырванный из круглосуточной суеты города-миллионника, идеальное место, чтобы пройти незамеченным, проехать и оставить тело женщины, чтобы его нашел кто-то… На этих фотографиях смерть на виду. В первозданном ее виде.

Фотографии из секционного зала. Залиты холодным светом. Как картинки из учебника по криминалистике. Как пособия. Они констатируют смерть. Показывают ее. И Лариса Авакумова на них – уже не просто когда-то существовавший человек, а, скорее, объект исследования. Набор тканей с законченной историей. Препарат.

В нижнем ряду – фото Алины Браун. По той же схеме, по тому же сценарию. И в них Николай вглядывается не менее пристально, задавая все те же вопросы.

Отдельно, тоже рядом – копии снимков, которые оставил убийца. Местные спецы подчистили, насколько было возможно, посмертную фотографию Авакумовой, убрав натекшую кровь.

Неужели ради вот этих «картинок» убили девушек? Что за извращенное создание могло такое совершить?

Солнце, только еще восходящее над спящим городом, просовывает луч между штор, отражаясь на глянцевой поверхности. Оно смазывает изображение. Ему все равно.

Черный пружинисто поднимается с постели, потягивается. Утренняя прохлада приятно остужает кожу. Разгоняя кровь по венам, Николай делает несколько упражнений, чувствуя, как просыпается энергия. Мимоходом бросает взгляд на себя в зеркало – кожа туго обтягивает мышцы, плоский живот и несколько старых шрамов. Смотреть на шрамы Черный не любит, они будят не слишком приятные воспоминания.

Начинается новый день.

* * *

– Вот ты, Катька, дура дурой, если честно, – говорит Тихомиров.

– Спасибо тебе на добром слове, бро.

– Не, ты не думай, что это только мои мысли. Мы вчера с Нелькой про тебя говорили, и она тоже думает, что ты поехала. Ну вот что ты в этом следаке нашла?

– Ты говоришь с Нелькой про меня? – возмущается Смородинова.

– Мы вообще-то женаты. И да, мы обсуждаем коллег, а ты мне как сестра, сама говорила, – разводит руками Тихомиров.

Смородинова вздыхает.

– Ты моего бывшего помнишь?

– Козла того? Который у тебя постоянно деньги клянчил? Он-то тут при чем?

Витек усаживается на край стола, сминая какие-то бумаги.

– А предыдущего? – не отвечает на вопросы напарника Катя.

– Это Миха-ППСник который? – на секунду задумавшись, уточняет Виктор.

– Ага. Олень ведь?

– Еще какой! Не мог тогда по блату с машиной порешать. Оленина конченый.

– Ну вот, – пожимает плечами Смородинова.

– Что «вот»? – не понимает Тихомиров. – Ты мне чего с утра загадки загадываешь? У этого нахвататься успела?

– Ты, Витек, всегда отличался умом и сообразительностью, как та птичка. Я про то, что я все время выбираю каких-то скотов. Нравятся мне такие, ну что я могу с собой поделать? Плакать теперь, что ли? Как будто это что-то решит.

– Ну и что ты будешь делать?

– Что-что – соблазню его, трахну и успокоюсь. Может, оно вообще этого и не стоит.

За грубыми словами Катя снова пытается скрыть свои истинные чувства. Но ей это плохо удается. «Может быть, – думает она. – Может быть, оно того реально не стоит».

Витек открывает рот, чтобы сказать, что хочет услышать подробности, но не решается. Все-таки Катька ему реально как сестра, и шутка получилась бы жесткой.

«Но если этот мудак ее хоть как-то обидит, я ему рожу его следачью начищу», – обещает себе Тихомиров.

– Так, ладно, – Витек хлопает себя по коленке. – Что там вчера этот твой приказывал? Машины и врачи?

– Машины и врачи, – подтверждает Смородинова.

– Ну давай тогда. Ты по машинам? Все равно же вчера начала, и в Центре тебя уже знают. А я по больничкам пробегусь.

– Не проще запросы им отсюда раскидать? Пусть на почту списки свои скинут.

– Ага, – кивает Тихомиров. – Частники меня без ордера пошлют по телефону. А муниципальные протянут до последнего дня. Мне надо, чтобы Черный на меня орал?

– Не помню, чтобы он орал.

– Ну, не орал. Но он же иногда смотрит так, будто перед ним не капитан полиции, а кусок какашки.

– Не преувеличивай.

– Ой все, – отмахивается Витек, поднимаясь со стола. – У тебя любовь перед глазами. Пойдем на пятиминутку, а то еще и от Сан Саныча отхватим лещей на уху.

– Кстати, давай потом в кафешку заскочим? Я позавтракать не успела.

– Вот! Вот это моя Катюшка, – улыбается Тихомиров, пропуская Смородинову вперед.

* * *

– Николай Дмитриевич, вас гражданка ожидает, – говорит дежурный, выдавая Черному ключи от кабинета.

На лавочке у стены сидит хрупкая рыжеволосая женщина. Черное приталенное пальто выгодно подчеркивает медь волос и тонкую фигуру. Следователь внимательно смотрит на посетительницу и хмурится – кто она такая? Свидетелей так рано он не вызывал и никого не ждет.

– Следователь по особо важным делам Черный. Вы ко мне? – говорит Николай, подойдя к женщине.

– Доброе утро, – немного картавя, отзывается рыжеволосая, по-кошачьи мягко поднимаясь с лавочки.

– По какому вопросу?

– По делу об убийстве. Может быть, поговорим у вас в кабинете?

Она выразительно смотрит на дежурного.

– Пройдемте, – Черный делает взмах рукой.

В кабинете женщина расстегивает пальто, позволяя увидеть розовую блузку с довольно смелым вырезом и узкую короткую юбку. Не спрашивая разрешения, она присаживается к столу. Николай занимает стул напротив.

– Итак. Как вас зовут?

– Ира Фирсова.

Она улыбается, прекрасно зная, как звучит ее голос и как он действует на некоторых мужчин.

– И вы пришли рассказать что-то по делу об убийстве?

– Скорее, послушать. Я журналистка, «Регион ТВ», региональный канал.

Николай моментально теряет интерес.

– До свидания. Все вопросы направляйте в местную пресс-службу.

Ира чуть склоняет голову к плечу, волосы рассыпаются волной.

– И что они мне скажут? «По данному факту возбу́ждено уголовное дело по статье сто пять Уголовного кодекса. Создана оперативно-следственная группа с привлечением следователя из Центрального следственного комитета и экспертов-криминалистов. Ведутся следственные действия». И все это скороговоркой. Мне хотелось бы подробностей. Понимаете?

– Я понимаю, что вы хотите повысить рейтинг вашего канала.

– И это тоже. Это моя работа, и я ее люблю. И не просто люблю, а привыкла делать ее хорошо.

– Ничем не могу вам помочь. До свидания, – повторяет Черный.

– Николай Дмитриевич, вы не рубите сгоряча, – снова улыбается Фирсова. – Мы можем быть полезны друг другу.

– Очень в этом сомневаюсь.

Ирина поднимается со стула.

– И все же. Возьмите. Это мой прямой номер. Вы можете звонить в любое время дня и ночи.

Она вынимает из кармана прямоугольник визитки и по столу пододвигает его следователю, наклоняясь вперед чуть больше, чем это нужно. Помимо воли Черный стреляет глазами в вырез блузки, успевая увидеть кружево белья.

– До свидания, товарищ следователь по особо важным делам, – с тихим волнующим смехом произносит Ира и выходит из кабинета, оставив после себя ненавязчивый аромат духов.

* * *

День прошел в маете. Вроде были какие-то дела, встречи, разговоры со свидетелями. Черный вызывал к себе всех, кто имеет хоть какое-то отношение к Ларисе Авакумовой или Алине Браун. Снова задавал им вопросы, которые задавали следователи до него. Записывал ответы, делал пометки в своем потрепанном в углах блокноте. Показывал фотографии, выискивая хоть какое-то пересечение. Но все впустую.

Труднее всего дался разговор с родителями Браун. Оказалось, что у Алины была сестра-близнец Карина. Но в пять лет девочка попала в смертельную аварию, и на Алину возложили двойные надежды. Сейчас не стало и ее. Брауны от горя отвечали невпопад, перебивали друг друга, поправляли. Просили, требовали отыскать убийцу. Вели себя так же, как все родители на их месте.

Если Николай и не любит какую-то часть своей работы, то это она. Слишком эмоциональная, слишком хватающая за что-то такое внутри, требующая проявления сострадания. А следователь, в чем Черный не сомневался никогда и нинасколько, должен оставаться холодным, рассудительным, сосредоточенным на раскрытии. Чуть поддашься эмоциям, и дело может свернуть не туда, захочется, чтобы было по справедливости, а не по правде. Иногда эти два понятия встают на разные чаши весов богини с завязанными глазами.

Николай лежит в постели, забросив руки за голову. Он забыл задернуть шторы, но вставать лень. Света уличных фонарей хватает, чтобы видеть прямоугольники развешенных фотографий. Черному не нужно присматриваться, чтобы точно сказать, что где изображено, он так долго всматривался в снимки, что помнит их до последней черточки.

Нижний ряд. Алина Браун. Девушка, сбежавшая от истеричного абьюзера, которого считала своим молодым человеком. Сбежавшая так быстро, что оставила в его квартире вещи. Спасавшаяся от неминуемых побоев. К сожалению, она не додумалась зайти в ближайший офис, магазин или что там было по пути и попросить телефон. Один-единственный звонок любому из знакомых, той же Свете Каменевой – и Алина добралась бы до общежития в то утро. Но она была взволнована, не хотела выставлять себя дурочкой. Села в какую-то серую иномарку и оказалась в лапах убийцы. И ведь к ней подъезжали другие машины, но она не садилась. Почему именно этот автомобиль? Что в водителе показалось Алине безопасным? Или она просто устала стоять на пронизывающем ветру и ей стало совершенно все равно, лишь бы сейчас, в эту минуту, согреться? Куда он ее отвез? Почему она не сопротивлялась? Ведь нет на руках Алины ни царапин, ни сбитых костяшек. И под ногтями у нее чисто. Хотя здесь мог постараться убийца, убрать за собой все улики. Следствию просто не за что зацепиться. Есть только вымытое тело мертвой девушки.

Как и предполагал Сергей Алексеевич, экспертиза тканей убитых не показала наличие каких-то препаратов. Бюро в этом смысле отработало четко и быстро, почти как в столице. Не пришлось даже прибегать к уговорам, чтобы ускорили процедуру. Сейчас дело Аввакумовой – Браун на особом контроле, одно лишь упоминание делает все службы сговорчивее.

– Евгений Леванович, мне нужны еще люди, – сказал Черный, придя к начальнику отдела Пряникову. – Тихомиров и Смородинова просто физически не справляются.

– Какие проблемы, Николай Дмитриевич? Вы только скажите, сколько вам нужно оперов. Мы же все понимаем, что действовать нужно сейчас, пока дело не переросло в серию.

Пряников, каждый день отчитывающийся в главк, готов снять оперов со всех дел, лишь бы найти психопата, убившего женщин.

«Серия, – думает Черный. – Почему она считается с трех выявленных жертв? Почему не с двух? Два эпизода – уже повод задуматься о повторяющихся действиях. Как будто этого мало. Как будто мало…»

Сквозь слипающиеся веки Николай все смотрит на фотографии. И видит их все вместе и каждую по отдельности.

* * *

Катя приходит домой и буквально падает на кровать. Старый пружинный матрас скрипит, принимая тяжесть уставшего тела.

За два дня Смородинова объехала город несколько раз из конца в конец и даже смоталась в область. Список номеров машин и их владельцев оказался внушительным, но все они ехали достаточно далеко от той самой машины.

– Ну пожалуйста, может, все-таки как-то можно увеличить этот долбаный номер? – спрашивала капитан у техников.

– Увеличить можно, – отвечали ей. – Но что толку?

– В смысле? Я увижу цифры, пробью по базе и возьму этого ублюдка за яйца! Он двух девок порешал!

– Екатерина Владимировна, разделяю ваш порыв, но я бессилен, – разводит руками техник.

Кате хотелось сломать об голову этого умника его замусоленную клавиатуру.

– Ты по-человечьи говори!

– Я покажу, если вы не возражаете. Это не так долго.

Техник пощелкал мышкой, понажимал кнопки так быстро, что Катя не успела – да и не особо хотела – вникнуть в его действия. На экране появилось изображение серой иномарки, куда села Алина Браун. Но оно было таким размытым, что, лишь зная, что перед тобой находится, можно было понять, что это действительно автомобиль.

– Это предел. Учитывая все программки, все удаление шумов, я лучшего не могу сделать, – сокрушался техник. – Вот если бы город установил камеры с большим разрешением, то, возможно, хотя бы примерно мы могли бы говорить о лучшем качестве изображения. Но у нас экономия. Даже на нашей технике. А это тоже немаловажно…