Текст книги "Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи"

2

Как вы уже знаете, Александр Иванович был то ли старшим, то ли погодком Петра Ивановича и одновременно – человеком совсем иного склада.

Вот как описывает его Екатерина II: «Этот Александр Шувалов, не сам по себе, а по должности, которую он занимал, был грозою всего двора, города и всей империи: он был начальником Государственного инквизиционного суда, который звали тогда Тайной канцелярией. Его занятия, как говорили, вызвали у него род судорожного движения, которое делалось у него на всей правой стороне лица, от глаза до подбородка, каждый раз, как он был взволнован радостью, гневом, страхом или боязнью».

Екатерине пришлось близко познакомиться с этой семьей. Александр Шувалов был назначен гофмаршалом к ее мужу великому князю Петру Федоровичу и представлял императрицу при «малом дворе», передавал ей все просьбы великого князя и княгини, и все распоряжения государыни – им. Его жена стала одной из придворных дам Екатерины, та невзлюбила и ее и мужа, и поэтому в мемуарах она, не стесняясь, отвешивает им «комплименты» вроде таких: «Я была в карете с женою графа Александра Шувалова, с самой скучной кривлякой, какую только можно себе представить», «Я могла бы видеть графа Александра Шувалова и его жену, но это были существа такие пошлые и такие скучные, что я всегда была в восторге, когда они отсутствовали», «Надо правду сказать, Шуваловы были, вообще, люди крайне трусливые, и этим-то путем можно было ими управлять»… и так далее.

Не менее беспощадна она к жене и дочери Александра Ивановича: «Мы смеялись над ним, над его женой, дочерью, зятем чуть ли не в их присутствии; они подавали тому повод, потому что нельзя было себе представить более отвратительных и ничтожных фигур. Госпожа Шувалова получила от меня прозвище „соляного столпа“. Она была худа, мала ростом и застенчива; ее скупость проглядывала в ее одежде; юбки ее всегда были слишком узки и имели одним полотнищем меньше, чем полагалось и чем употребляли остальные дамы для своих юбок; ее дочь, графиня Головкина, была одета таким же образом; у них всегда были самые жалкие головные уборы и манжеты, в которых постоянно в чем-нибудь да проглядывало желание сберечь копейку. Хотя это были люди очень богатые и не стесненные в средствах, но они любили по природе все мелкое и узкое, истинное отражение их души».

А.И. Шувалов

А вот что пишет об Александре Шувалове Валишевский: «Старший брат Петра Ивановича, Александр, неугомонный в своей роли организатора и начальника Тайной канцелярии, был лишь исполнителем высочайших повелений».

Каким же был этот человек на самом деле?

* * *

В юности, находясь в звании камер-юнкера при цесаревне Елизавете, Александр заведовал конюшенными и исполнял другие хозяйственные поручения. Вероятно, уже тогда будущая императрица присмотрелась к двум молодым людям, своим сверстникам, и у нее сложилось мнение о том, как можно будет их использовать в будущем.

24-го декабря 1741 года, вскоре после переворота, который привел Елизавету на трон она поспешила отблагодарить верных ей людей. Вместе с Алексеем Разумовским, Михаилом Воронцовым и Петром Ивановичем Шуваловым, Александр Иванович получил чин действительного камергера, орден Св. Александра Невского и затем назначен лейб-кампании подпоручиком и его попечению был поручен бывший конный завод Бирона. А надо сказать, что герцог был страстным лошадником, собирал лучших жеребцов и кобыл со всей России и покупал их за границей, не жалея средств.

Но вскоре для Александра находится и другое дело. Он получил довольно скромный чин подпоручика. Но где?! В лейб-компанской роте Преображенского полка, отвечавшей за личную охрану императрицы. В 1746 году братья Шуваловы возведены в графское достоинство. Позже Александр Шувалов получил чин генерал-адъютанта и генерал-аншефа (1751 г.), а также – орден Св. Андрея Первозванного (1753 г.).

С 1742 года Александр Иванович принимает участие в делах Тайной канцелярии, а с 1746 года 36-летний Шувалов возглавляет ее, сменив на этом посту графа Андрея Ивановича Ушакова. Одним из первых важных поручений, которое дала ему новая императрица – обустройство в Холмогорах Брауншвейгского семейства: Анны Леопольдовны, Антона Ульриха и двоих детей – Ивана Антоновича, коронованного русского императора Ивана VI и новорожденную принцессу. Вначале Елизавета намеревалась просто выслать их из России, но вероятно кто-то из приближенных надоумил ее, что младенец является императором, избранным на царство в полном соответствии с законом Петра I о престолонаследии, и давать такой козырь в руки владык иностранных держав будет неблагоразумно. И Александр стал тюремщиком этой семьи, само существование которой угрожало стабильности государства.

Судопроизводство при Елизавете, как и при ее отце, также как и при его предках проводилось методом сыска. Инициатором судебных процессов выступала сама Тайная канцелярия, созданная в 1718 году и стоявшая выше всех государственных учреждений кроме императорского Кабинета и Сената. Канцелярия размещалась прямо в Петропавловской крепости. Заседания ее проходили в первом Комендантском доме. Подследственные помещались в стенах крепости – в казематах или «казармах» «у Кронверских», «у Васильевских», «у Невских» и «у Петровских ворот»; в Алексеевском равелине и на гарнизонной гауптвахте, более знатные – в домах обер-коменданта и гарнизонных офицеров. Канцелярия проводила розыск путем обысков, допроса свидетелей (указ вводил смертную казнь за лжесвидетельство) и пыток. После рассмотрения доказательств, по большинству голосов судей (суд был коллегиальным) выносился приговор, который облекался в письменную форму, подписывался судьями и скреплялся аудитором. По мысли Петра это должно обезопасить судебный процесс от «ябед и волокит». Таким образом, состязательное начало было вовсе устранено из судопроизводства, подсудимый не имел защитника и мог попытаться оправдать себя лишь на допросах, давая показания следователям.

Доктор исторических наук Игорь Владимирович Курукин, автор книги «Повседневная жизнь тайной канцелярии», характеризует деятельность Шувалова так: «Александр Иванович следователем оказался старательным, но не более. Не было в нем истовости и въедливости, да и готовности взять на себя любое дело, что отличало прошедшего суровую петровскую школу Ушакова. Шувалову не нужно было выслуживаться – он принял Тайную канцелярию, уже будучи осыпанным милостями придворным и генералом. На следствиях он присутствовал реже своего предшественника – больше времени проводил во дворце „на дежурстве“, особенно после того, как был назначен состоять при наследнике престола, великом князе Петре Федоровиче и его жене – будущей Екатерине II… Доклады, выписки, экстракты, допросные речи – все эти документы Тайной канцелярии делаются при нем менее пространными и более скудными по содержанию».

* * *

Александр, как и его брат, вовсе не был бессребреником. Подарки от императрицы он с благодарностью принимал, не упускал и выгодных покупок. Указом 13 февраля ему пожалованы Истицкие и Угоцкие железные заводы в Малоярославецком и Боровском уездах и единовременно дворцовая Вышгородская волость в Верейском уезде. Куркин пишет: «он (А.И. Шувалов. – Е. П.) не забывал ей (Елизавете. – Е. П.) напомнить об отсрочке уплаты своего 70-тысячного долга казне или попросить о приписке дворцовой волости в Медынском уезде к собственным металлургическим заводам».

Требовала его забот и политика. В 1753 году под влиянием давнего врага Шуваловых, канцлера Алексея Петровича Бестужева-Рюмина императрица приняла решение о создании Конференция при Высочайшем дворе. Разумеется, всякие аналогии с Верховным тайным советом или с кабинетом министров при Анне Иоанновне в высшей степени неуместны, однако цель создания всех этих организаций по сути одна – высшее дворянство хотело участвовать в управлении страной, если не официально, но по факту ограничив самодержавную власть монарха. Формально Конференция должна давать лишь советы монарху, но в реальности могла действовать самостоятельно от имени императрицы: издавать законы, давать указания и распоряжения Сенату, Синоду, коллегиям и так далее.

Шуваловы вошли в «присутствие» Конференции одними из первых – 14 марта 1756 года. Петр Иванович, разумеется, тут же воспользовался новыми возможностями для продвижения своих проектов. Александр же Иванович посещал заседания Конференции как глава Тайной канцелярии. Он мало выступал, если и вносил предложения, то, в основном, продиктованные его братом, и тем не менее «держал руку на пульсе».

А это было необходимо: Елизавета не в восторге от поведения своего племянника Петра Федоровича, Екатерина же уже в 1750-х годах мечтала отстранить мужа от престола и стать регентшей при малолетнем Павле. Елизавета, хоть и недолюбливала Екатерину, как водится, обожала внучатого племянника и могла согласиться на этот проект, по крайней мере так временами казалось придворным.

И вот в 1758 году были раскрыты сношения между главнокомандующим Апраксиным, Бестужевым и великой княгиней Екатериной. Стареющий Бестужев чувствовал, что власть ускользает из его рук, юная Екатерина боялась за свое будущее – это и привело к их сближению. Конечно, такого случая разделаться со старым врагом Шуваловы не могли упустить. Следствие над Апраксиным и Бестужевым было поручено комиссии из трех лиц: фельдмаршала Трубецкого, А. Бутурлина и Александру Ивановичу. 27 февраля 1758 года канцлера лишили графского достоинства, чинов и знаков отличий, сослали в выбранное им самим имение в Можайский уезд. Ссыльный канцлер дал имению новое имя – Горетово. Из ссылки он вернулся только после того, как на российский престол взошла Екатерина II.

Казалось теперь никто и ничто не может угрожать братьям. Даже смерть императрицы не поколебала их положения. Петр III придерживался правила «враг моей жены – мой друг» и осыпал Шуваловых милостями.

Но нам уже известно, что правление Петра Федоровича было очень недолгим, а свергшая его Екатерина на дух не переносила Шуваловых, и особенно – Александра Ивановича. Еще будучи только невесткой Елизаветы, она не скрывала своего к ним отношения: «Я не пренебрегала никаким случаем, когда могла бы выразить Шуваловым, насколько они расположили меня в свою пользу; я выказывала им глубокое презрение, я заставляла других замечать их злость, глупости, я высмеивала их всюду, где могла, всегда имела для них наготове какую-нибудь язвительную насмешку, которая затем облетала город и тешила злобу на их счет; словом, я им мстила всякими способами, какие могла придумать; в их присутствии я не упускала случая отличать тех, кого они не любили».

Впрочем, новое царствование, и так начавшееся с таинственной гибели законного императора, нельзя было начинать с репрессий. Екатерина обошлась с Шуваловыми милостиво, она подарила Александру Ивановичу 2000 душ крестьян и отправила его в отставку. Петр Иванович умер в том же 1762 году, когда Екатерина пришла к власти. Александр Иванович пережил брата на девять лет. Последние годы жизни он провел в усадьбе Косицы Верейского уезда Московской губернии с семьей – женой Екатериной Ивановнаой – в девичестве – Кастюриной, той самой «скучной кривлякой», которая так досаждала Екатерине. Он скончался 8 (28) декабря 1771 года.

3

Единственным членом семи Шуваловых, кто заслужил благожелательный отзыв Екатерины, их кузен Иван Иванович Шувалов. Венценосная мемуаристка пишет о нем: «В начале сентября императрица отправилась в Воскресенский монастырь, куда мы получили приказание приехать ко дню ее именин. В этот день она назначила своим камер-юнкером Ивана Ивановича Шувалова. Это было событием при дворе; все шептали друг другу на ухо, что это новый фаворит; я радовалась его возвышению, потому что, когда он еще был пажом, я его заметила, как человека много обещавшего по своему прилежанию; его всегда видели с книгой в руке».

Иван Иванович был почти на два десятилетия младше своих двоюродных братьев. Он появляется при Дворе в результате протекции Петра и Александра. В 1742 году 15-летний миловидный мальчик начал придворную службу в чине камер-пажа. Семь лет спустя он получил чин камер-юнкера.

Вот что рассказывает об Иване Ивановиче его племянник и первый биограф князь Федор Николаевич Голицын: «Семейство его было посредственнаго достатка. Отецъ его, Иван Максимович Шувалов, служил с большим усердием Петру Великому в военной службе и получал неоднократно знаки Его Величества к себе благоволения; но будучи уже в глубокой старости, не дождался настоящаго возраста своего сына, котораго Провидение приготовляло соделаться полезным и отличным гражданином. Сановитость, благонравие и способности молодаго Шувалова привлекли к нему внимание двух его почтенных сродников: Петра и Александра Ивановичей Шуваловых; они, способствуя вступлению на престол блаженной и вечно-достойной памяти Императрицы Елизаветы Петровны, занимали уже важныя должности, и предпочли определить своего молодаго сродника вместо военной службы ко двору в пажи, имея, может быть, в виду какия-нибудь дальнейшия соображения. Здесь остановимся на минуту, чтобы отдать должную похвалу редким достоинствам графа Петра Ивановича Шувалова, бывшаго наконец фельдцейгмейстером. Ибо надобно признаться, что пространный разум его, могущий обнять вдруг многия части в правлении, нз всего ему вверенного наипаче артиллерию нашу привел в большое совершенство, что и не мало способствовало к победам, одержанным над королем прусским. Молодой Шувалов, определясь ко двору в самой первой молодости, уже вел себя так похвально между своими резвыми товарищами, что был обыкновенно против других чаще употребляем на разныя посылки к министрам иностранным, ибо продолжал свое к языкам прилежание, и считался в сем молодом корпусе из самых лучших. Зато и произведен в камер-пажи, по Имянному Указу и без старшинства, и получил первый знак Ея Императорскаго Величества к себе милости, а именно золотые часы. Не долго быв камер-пажем, пожалован в камер-юнкеры, и уже приказано ему было тогда жить во дворце, с котораго времени по самую кончину Августейшей своей благодетельницы он из дворца не выезжал, и, возвышаясь довольно скоро, так что двадцати семи лет он был уже генерал-порутчиком, генерал-адъютантом, камергером и орденов св. Александра Невскаго и польских кавалером, – он ни мало не токмо не возгордился от такого необыкновеннаго благополучия, но быв разумен и добродетелен, оба сии дарования начал употреблять на пользу сограждан своих и отечества».

И.И. Шувалов

Характерно, что племенник-биограф видит основные достоинства дяди в том, что тот был «полезным и отличным гражданином». Он видит в нем то же гражданское рвение, на которое так открыто проявлял Петр Иванович. Как же Ивану Ивановичу Шувалову удалось послужить своему отечеству?

* * *

Императрица Елизавета, взойдя на русский престол в возрасте тридцати двух лет, отказалась от мысли о замужестве. По крайней мере, о замужестве официальном. Ходили слухи, что она тайно обвенчалась со своим фаворитом Алексеем Разумовским, называли разные места венчания, рассказывали, что у Елизаветы и Разумовского были дети, по крайней мере, одна дочь. Позже эта сплетня попортит Екатерине немало крови, когда в Европе появится авантюристка, называющая себя княжной Таракановой и выдающая себя за дочь Елизаветы и Разумовского.

А пока императрице прискучила ее многолетняя связь в Разумовским и она обратила внимание на юного Шувалова. Но почти одновременно с Шуваловым интерес у Елизаветы вызывает другой юноша: двадцатилетний Никита Афанасьевич Бекетов. Елизавета увидела его на спектакле, поставленном учениками Сухопутного кадетского корпуса. Она устроила ему назначение генерал-адъютантом к графу Разумовскому, потом дала чин полковника, а императрица пожаловала его богатыми поместьями. Молодому человеку стал покровительствовать Бестужев, желавший ослабить влияние Шуваловых. И вот уже императрица уезжает на лето в Петергоф без Ивана Шувалова, но в сопровождении Никиты Бекетова. Что делать?

Рассказывает Екатерина Алексеевна: «В этом году случилось событие, которое дало придворным пищу для пересудов. Оно было подстроено интригами Шуваловых. Полковник Бекетов, о котором говорилось выше, со скуки и не зная, что делать во время своего фавора, который дошел до такой степени, что со дня на день ждали, кто из двоих уступит свое место другому, то есть Бекетов ли Ивану Шувалову, или последний первому, – вздумал заставлять малышей певчих императрицы петь у себя. Он особенно полюбил некоторых из них за красоту их голоса, и так как и он сам, и его друг Елагин были стихотворцы, то он сочинял для них песни, которые дети пели. Всему этому дали гнусное толкование; знали, что ничто не было так ненавистно в глазах императрицы, как подобного рода порок. Бекетов, в невинности своего сердца, прогуливался с этими детьми по саду: это было вменено ему в преступление. Императрица уехала в Царское Село дня на два и потом вернулась в Петергоф, а Бекетов получил приказание остаться там под предлогом болезни. Он там остался в самом деле с Елагиным, схватил там горячку, от которой чуть не умер, и в бреду он говорил только об императрице, которой был всецело занят; он поправился, но остался в немилости и удалился, после чего был переведен в армию, где не имел никакого успеха. Он был слишком изнежен для военного ремесла».

Теперь Шувалов один царствует в сердце Елизаветы. В 1753 году Савва Чевакинский начинает строить для молодого фаворита роскошный дворец на Итальянской улице близь Невского проспекта (современный адрес – Итальянская ул., 25). Дворец построен в стиле елизаветинского барокко, однако по мнению И. Грабаря этот дом «был первым зданием в России, в котором уже чувствовался некий, – правда едва уловимый – поворот от Растрелли к классицизму». Императрица Екатерина в свих записках говорит, что «снаружи этот дом, сам по себе большой, был похож по своему убранству на манжеты из алансонских кружев, – до того был украшен орнаментами».

Дом № 25 по Итальянской улице. Современное фото

Надо думать, что проект здания составлялся не без участия его будущего владельца, который будучи человеком елизаветинской эпохи мыслями устремлялся в будущее, разделял идеалы просветителей и старался служить Просвещению уже «здесь и сейчас».

24 октября 1754 года хозяин справил в доме новоселье с балом и маскарадом.

В связи с этим маскарадом появилась ода Ломоносова, которую он посвятил своему покровителю:

 
Европа что родит, что прочи части света,
Что осень, что зима, весна и кротость лета,
Что воздух и земля, что море и леса
Всё было у тебя, довольство и краса.
Вчера я видел все и ныне вижу духом,
Музыку, гром и треск еще внимаю слухом.
Я вижу скачущи различны красоты,
Которых, Меценат, подвигл к веселью ты.
Отраду общую своею умножаешь
И радость внутренню со всеми сообщаешь.
Красуемся среди обильных райских рек.
Коль счастлив, коль красен Елисаветин век!
 

Михаил Васильевич не случайно сравнивает Шувалова с древнеримским филантропом Меценатом. Иван Иванович не раз оказывал помощь и самому Ломоносову.

В октябре 1752 года Михаил Васильевич представил в Сенат прошение: «Желаю я, нижайший, к пользе и славе Российской империи завесть фабрику для делания изобретенных мною разноцветных стекол и из них бисеру, пронизок и стеклярусу и всяких других галантерейных вещей и уборов, что еще поныне в России не делают, а привозят из-за моря великое количество ценою на многие тысячи».

Для строительства мозаичной фабрики и стекольного завода Михаил Васильевич и просил дать ему не далее 150 верст от Санкт-Петербурга поместье с лесом и 200 душ крестьян.

Иван Иванович устроил встречу Ломоносова и императрицы на куртаге 23 февраля 1753 года. Ломоносов изложил свою просьбу Елизавете Петровне и получил в свое полное распоряжение мызу Усть-Рудицы с прилежащими к ним деревнями.

Так возникла усть-рудицкая «Фабрика делания разноцветных стекол и из них бисера, пронизок и стекляруса и всяких галантерейных вещей и уборов». Стеклярус, произведенный этой фабрикой, был использован в оформлении волшебного интерьера Стеклярусного кабинета в Китайском дворце великой княжны Екатерины Алексеевны в Ораниенбауме, смальты – для мозаичного портрета Петра I.

Для того чтобы познакомить общество с различными способами применения стекла и, как бы мы сейчас сказали, «сформировать потребительский спрос» на стеклянные изделия, Ломоносов пишет стихотворное «Письмо о пользе стекла» длиной в 440 строк и адресует его своему покровителю Ивану Ивановичу Шувалову. Однако настоящим адресатом письма было все светское общество. В этом стихотворении Ломоносов в частности пишет:

 
Коль пользы от стекла приобрело велики,
Доказывают то финифти, мозаики,
Которы в век хранят геройских бодрость лиц,
Приятность нежную и красоту девиц,
Чрез множество веков себе подобны зрятся
И ветхой древности грызений не боятся.
 

Этой фабрике суждено стать прародительницей знаменитого Императорского фарфорового завода, которые после 1917 года стал носить имя Ломоносова, и чья продукция уже почти три века известна всей Европе. Шувалов не «перводвигатель» этого проекта, но без его покровительства он никогда бы не был осуществлен.

* * *

Сила влияния Ивана Шувалова и его семейства все возрастает. Он скромно отказывается от графского титула, который получают его дяди, но принимает орден Св. Андрея Первозванного, Св. Владимира и Александра Невского, Св. Анны и Белого орла. В 1773 году он получает чин действительного тайного советнике, а пять лет спустя – обер-камергера. Ивану Ивановичу даровано право прямого доклада императрице, минуя все инстанции – немаловажная привилегия, которой он умело, без злоупотреблений пользовался. Он готовит многие указы и объявлял Сенату или губернаторам повеления императрицы. Как же он распорядился властью, которую приобрел?

Два наиболее ярких и важных начинания Ивана Шувалова вам, наверное, хорошо известны. Он основал Московский университет – первый университет в России и Академию художеств в Петербурге.

Проект университета составил для Шувалова Михаил Васильевич Ломоносов, использовав европейский опыт, прежде всего устройство университета в Марбурге, где когда-то учился сам. В университете было три факультета: философский – аналог средневекового «тривиума» и более позднего бакалавриата – дававший начальное гуманитарное образование и юридический и медицинский, на которых студенты получали специализацию и возможность продолжить обучение и на философском факультете. В отличие от университетов Европы, в Московском университете не было богословского факультета, будущие священники получали образование в рамках церковных учебных заведений.

12 (25) января 1755 года в День святой Татьяны по православному церковному календарю Елизавета подписала указ об основании Московского университета. По легенде Иван Иванович выбрал именно этот день в память своей матери, которую звали Татьяной. Позже день 12 января стал праздником для студентов Москвы, а позже – всей России. В университет с первых его дней принимали студентов всех сословий, кроме крепостных крестьян. Ломоносов уже в своей записке особенно подчеркнул этот момент: «В университете тот студент почтеннее, кто больше научился; а чей он сын, в том нет нужды». Из 26 русских профессоров, преподававших во второй половине XVIII века, только трое были дворянами.

Вначале университет располагался на Красной площади в доме Главной аптеки (теперь на этом месте находится Государственный исторический музей). При Екатерине II университет переехал на Моховую улицу.

Сразу же после открытия университета, в апреле 1756 года, при нем на Моховой улице открыли типографию и книжную лавку. Тогда же университет начал издавать дважды в неделю первую в стране неправительственную газету «Московские ведомости», а с января 1760 года – первый в Москве литературный журнал «Полезное увеселение».

На все это требовались деньги, которыми щедро снабжал свое детище Иван Иванович. Он же позаботился о том, чтобы в том же 1756 году при университете открылась общедоступная библиотека, которая на протяжении почти 100 лет была единственной в Москве.

А 6 (17) ноября 1757 года в Петербурге открылась Академия художеств. И снова именно Шувалов пригласил из-за границы педагогов, набрал первых учеников и в 1758 году подарил академии свою художественную коллекцию, собрание книг по искусству, положив этим начало библиотеке и будущему музею.

Среди первых выпусков академии были художник-портретист Федор Рокотов, скульптор Федот Шубин, архитекторы Василий Баженов и Иван Старов.

Князь Голицын пишет: «Приобретши доверенность Монархини, во время своего случая употреблять все свои минуты к соделанию как общественной, так и частной каждому выгоды. Одним словом, скажем простым изречением, жил токмо, дабы творить другим добро. Здесь представляется для человека здравомыслящаго преважная картина. – Молодой человек, в посредственном состоянии возросший, возведенный вдруг на высшую степень доверенности от своего Монарха, не токмо ее во зло не употребляет, но устремляет единственно всю сию власть для благоденствия государства, для исполнения всех тех спасительных, намерений, которыя Государыня Императрица Елизавета Петровна ежечасно, можно сказать, изъявляла к счастию своего народа. При таковой милостивой Монархине надлежало ко всеобщему благополучию встретиться такому благонамеренному вельможе».

* * *

После смерти Елизаветы политическая система Шуваловых стала постепенно сходить на нет. Петр Иванович и Александр Иванович пытались наладить отношения с Петром III – им не хотелось покидать политическую сцену.

По иному решил Иван Иванович. Уже в 1763 году он уезжает за границу, возможно выполняя ряд дипломатических поручений, и собирая новые коллекции для Академии художеств. В Россию он возвращается в 1777 году и избирается почетным членом Императорской академии наук и действительным членом только что учрежденной Императорской Российской академии, которой руководила Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, дочь бывшего политического соперника Шуваловых Романа Воронцова.

Умер Иван Иванович 15 (26) ноября 1797 года в Петербурге и погребен в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Женат он никогда не был, детей не имел.

Еще в 1745 году Михаил Васильевич Ломоносов делает первый перевод на русский язык тридцатой оды Горация «К Мельпомене» (Exegi monumentum aere perennius…). Позже этот наиболее, пожалуй, известный из текстов Горация переводили многие русские поэты, начиная с Державина, Батюшкова и Пушкина. И каждый вносил в перевод что-то свое, поминал свои заслуги, то, что он сам считал для себя важным. Так поступил и Ломоносов. Но начальные ее строки могли бы послужить эпитафией Ивану Ивановичу:

 
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.