Текст книги "Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи"

5

Пока Меншиков воевал на Украине, в Петербурге строился его дворец. Точнее сразу два: каменная резиденция губернатора и рядом деревянный Посольский дворец, который предназначался для проведения торжественных церемоний. Если дворцы Петра, что летний, что зимний, весьма скромные здания, предназначенные для жизни одной семьи, то дворцы Меншикова – это именно официальные здания, «лицо» города, украшенные со всей возможной пышностью.

Оба дома, как и Летний дворец Петра, окружала обширная усадьба: регулярный сад, украшенный фигурными клумбами, мраморная скульптура, декоративные пруды, лабиринт и другие садовые затеи, позади дворцов разбили фруктовый сад и огород, устройством сада занимался голландский садовник Ян Эйк.

К дворцу от Невы вел короткий канал с бассейном, чтобы гостям было удобнее высаживаться из шлюпок и яликов.

Именно в Посольском дворце 31 октября 1710 года праздновали свадьбу «государевой племянницы» Анны Иоановны и герцога Курляндского. Увеселения по этому поводу продолжались более трех месяцев. Одним из аттракционов для развлечения гостей стала еще одна свадьба, на этот раз шуточная. Жених и невеста были карликами и за большой стол в качестве гостей тоже посадили карликов. А настоящие гости сидели за большими столами по краям залы и веселились глядя на это гротескное зрелище. Карлики в начале XVIII веке были при дворах многих европейских вельмож, насмешки над ними не считались жестокостью, и часто для самих карликов подвизаться в роли шутов – единственный способ найти себе кров и пропитание. Сохранилась гравюра Алексея Зубова, запечатлевшая этот праздник.

Свадьба карлика Я. Волкова 14 ноября 1710 г. во дворце князя А.Д. Меншикова. Гравюра А. Зубова

Большое торжество отмечали в Посольском дворце 1 января 1712 года. Петр как раз вернулся в свою новую столицу из Ревеля и Меншиков устроил ему торжественную встречу. На льду Невы прямо перед Посольским дворцом возвели: «…арк триумфальный с тремя догами и витыми столпами, который украшали ветви масличные», на фронтоне арки фигура всадника в лавровом венце с лавровой ветвью, символ «Его Императорского Величества высокой персоны». В боковых арках были изображены аллегорические картины: северная звезда – символ России, грозовая туча – символ Швеции. Все изображения были подожжены, и когда они сгорели, на их месте зрители увидели крепость, с надписью «Бог укрепляет камень сей и значит сия крепость, Санкт-Петербург» – парафраз библейских слов, которые Христос сказал апостолу Петру: «Ты есть камень, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (от Матфея 16:18). Праздник завершился фейерверком. Царь и губернатор с семьей любовались «огненной потехой» с балкона каменных плат Меншикова.

Подобные «огненные действа» не просто развлечение, но и «наглядная агитация». Предназначенные для жителей новой столицы, они должны были укрепить их уверенность в могуществе Петра и в божественной поддержке его замыслов. Петр, увлекавшийся фейерверками с детства, прекрасно понимал их «пропагандистский заряд». Понимал его и Меншиков.

Еще один праздник состоялся перед Посольским дворцом 27 июня 1717 года и был посвящен Гангутской битве, когда в плен взяли 18-пушечный фрегат «Элефант» и еще девять мелких судов. На этот раз Меншиков принимал победителя уже в новом каменном дворце. Аллею, ведущую к пристани ко дворцу, украшали триумфальные ворота, скульптурные композиции и картины, изображавшие различные эпизоды сражения.

Дворец Меншикова также поражал своей роскошью: золото, серебро, мрамор, дорогие сорта дерева, античные и итальянские скульптуры, венецианские зеркала, хрустальные люстры, гобелены и шелковые китайские обои. Часть этих интерьеров сохранилась до наших дней и любой может убедиться, что Меншиков умел жить с размахом.

Дворец А.Д. Меншикова. Современное фото

Вестибюль дворца или Большие сени украшали античные статуи, Большую палату – место для торжественных приемов – французские шпалеры XVII века, Морской кабинет, отделан изразцами, Китайский кабинет – затянут китайским шелком. Во дворце хранились богатейшие собрания живописи, скульптуры, дорогих безделушек. Позже, уже после ареста Меншикова в описи его имущества, составленной петербургскими чиновниками, будут значиться усыпанные драгоценными камнями шпаги, трости, пряжки, запонки, орденские кресты и звезды, осыпанные бриллиантами и жемчугом, золотые орденские цепи, портреты в золотых рамах, отделанных алмазами, «персоны» Петра в золотых рамках, золотые табакерки, украшенные алмазами, бриллиантовые пуговицы, пояса с бриллиантовыми искрами и головные уборы – изумрудные перья с алмазами, какие в то время носили на шляпах, куски литого золота, желтые алмазы, красные лалы, изумруды, белые и лазоревые яхонты, нитки жемчуга, а кроме того «15 булавок, на каждой по одному бриллианту», или «2 коробки золота литого», «2 больших алмаза в серебре», «95 камней лаловых больших и средних и самых малых».

Был у Меншикова дом и в Кронштадте, на берегу док-канала.

Тщеславие и любовь к роскоши светлейшего князя уже ни для кого не были секретом. Многие знали, что он не чист на руку. Но пока Меншиков искусно использовал свои слабости для общего дела, Петр смотрел на его грешки сквозь пальцы.

Принимал Петра Меншиков и в своем загородном имении в Ораниенбауме, откуда лежал кратчайший путь морем в Кронштадт. Меншиков, получивший эту «дачу» – термин петровских времен, происходящий от глагола «давать» и обозначавший пожалованные земли, – знал, что Петр будет частым его гостем и постарался обустроить имение так, чтобы оно пришлось по вкусу царю. От моря ко дворцу вел канал, заканчивающийся большим «гаванцем». Далее простирался регулярный сад с цветниками и фонтанами и мраморной скульптурой, который заканчивался у Большого дворца, стоявшего на высокой земляной террасе. Был здесь и плодовый сад, где росли яблони, вишни и смородина.

Благодаря сохранившейся «Описи большого Ораниенбаумского дворца» мы можем в деталях представить обстановку, которая была здесь в начале XVIII века.

Прежде всего в описи упоминаются иконы, находившиеся в каждой комнате кроме проходных. Стены комнат украшены искусственным мрамором, деревянными панелями или шпалерами («по коже навожено золотом и серебром и разными цветами»), два последних вида отделки служат одновременно и для утепления помещений. Иногда упоминаются «цветники» между окон – т. е. изображения ваз с цветами. Полы «столярной работы» или выложены черными и белыми плитками мрамора. Отапливаются комнаты так называемыми каминами-печами – оригинальным изобретением русских мастеров, которое сочетало в себе живой огонь, горевший в камине с эффективностью печи. Собственно это настоящие русские печи, топка у которых была устроена как камин. Отделывали их «плитками галанскими». Получался странный гибрид, который тем не менее был, вероятно, удобен в быту. В качестве освещения названы «два подсвешника зеркальных, заморских в рамах медных посеребрянных, старых» и «два подсвешника стенных медные посеребряны, на одном две картины живописные за стеклам в рамах резных золоченых француской работы». Из мебели перечислены многочисленные стулья и кресла, сидения которых «переплетены камышом» или обиты бархатом, дубовые и ореховые шкафы с фарфоровой и стеклянной посудой, кабинетцы (маленькие шкафчики для бумаг комбинированные с письменным столом), столы сосновые и столики круглые «китайской работы».

В спальне стояла «кровать аглицкая дубовая столярной работы, на кровати одеяло объяринное[4]4
  Из объяри – волнистой ткани.


[Закрыть] холодное белое складено галуном желтым шелковым по краям и по середки, над кроватью гзымзы[5]5
  Архитектурное украшение в виде полочки.


[Закрыть], обиты объярью малиновою и высподи выкладено галуном шелковым, над кроватью балдахин внутри обито белою объярью и галуном желтым шелковым складено, на кровати два пуховика двоеспальные, на одном наволока полосатая бумажная белая, на другом наволока белой байки, на оной же кровати простыня швабского полотна, подушка круглая, наволока байковая полосатая синея, восемь подушек на них наволоки камки красной».

Упомянута и ночная одежда: «шлафор[6]6
  Халат.


[Закрыть] парчи золотной на нем травы бархату малиноваго подбит желтым атласом, туфли парчевые золотной парчи и с позумент серебряной ветхие, другие туфли сафьянные красные, на кравати шлафор парча золотная с травами по зеленому атласу, на горностаевом меху старой…».

Также в спальне находился «писпод[7]7
  Ночной горшок.


[Закрыть] муравленой галанской работы, при кровати столчак дубовой точеной, петли и скобы медны позолочены, на трех ношках секрет оловяной[8]8
  Еще одна разновидность горшка.


[Закрыть] весом три фунта с полу».

На кухне – «стены убраны плитками галанскими, два поставца стенных за стеклами убраны ценинною посудою и запечатаны печатью… очаг кирпишной, над очагом и вниз стенки пол и столбы убраны плитками галанскими таган железной при очаге».

Также в описи упомянута «лахань медная на ножках зеленой меди, при ней две скобы медные ж, в чем посуду моют, весом дватцать четыре фунта».

Таков был дом, в котором всегда радушно встречали Петра. Государь мог приехать сюда после посещения Кронштадта и отдохнуть вместе с близким другом, в кругу его семьи. И Петр по-настоящему ценил эту близость и дружбу. В письмах он обращается к Меншикову весьма фамильярно: «Мейн липсте камрат», «Мейн Херценкинд», «Mein Her Leutnant», а то и просто «товарищ». Меншиков же пишет: «Майн гер каптейн», «Мой господин капитан».

* * *

У Меншикова, как и у Петра I была большая семья, состоявшая в основном из женщин. Он женился на Дарье Михайловне Арсеньевой, дочери якутского воеводы и стольника Михаила Афанасьевича Арсеньева, род которого восходит к знатному татарину Ослану-Мурзе Челебею, выехавшего в Россию из Золотой Орды и принявшего крещение с именем Прокопия в 1389 году. Впервые Александр Данилович увидел ее в 1702 году при Дворе сестры царя Петра Натальи.

Была ли это «настоящая любовь», или просто желание «сойтись» с благородной женщиной, стоявшей гораздо выше «Данилыча» на сословной лестнице, мы, наверное, никогда не узнаем. Может быть, не знал этого и сам Меншиков. Он долго и романтично ухаживал за своей избранницей – почти каждый день обменивался с ней нежными письмами. «Вы для Бога как при мне, так и ныне, веселитесь и ничего не думайте, – желает он своей возлюбленной и шутливо грозит ей. – А буде вы станете о чем печалица, а веселится не учнете, о чем я, приехав, уведаю подлинно, то в то время на меня не прогневитесь – истинно лишены будете моей милости вечно». Нужно помнить, что переписка не была тайной – она шла через секретаря и царь в любой момент мог узнать о ней. По-видимому, он и знал, и ничего не имел против.

Д. М. Арсеньева

А у Дарьи Михайловны не было никаких причин лукавить, когда она писала своему «Данилычу»: «Только не могу больше блажить против милости твоей. Желаю сердешно видить тебя, радость свою, и неотлучно быть при милости твоей всегда». Она посылала ему подарки: то рубашку, то нарядные галстуки или новый камзол, то маленькое золотое сердечко, то кафтан и штаны, а то «дорожную кровать с постелею и одеялом», чулки, башмаки и так далее. «Не покручинься, свет мой, – писала она, – что подарки не корысны, ей, от любви сердешной послала к тебе, радости своему». А он отвечал ей, благодаря за присланные ягоды: «Имели оные с любовью употреблять, понеже зело показались мне угодны». Такими же трогательными презентами обменивались Петр со своей Катеринушкой.

Меншиков постоянно писал Дарье Михайловне, как он благодарен ей за заботу. В одном письме: «А что ты, Дарья Михайловна, изволишь меня письмом своим остерегать и попечение имеешь, и за то я особо паки милости твоей благодарствую. Однакож ныне никакой опасности не имеем». А в другом: «За писания ваши я благодарствую, а паче за то паки благодарен, что изволите меня через свои письма опасать». Впрочем, эти романтические чувствования, не мешали Меншикову содержать многочисленных любовниц.

В конце концов Дарья Михайловна не устояла и успела родить от «Даниловича» внебрачную дочь, Александру, прежде чем тот повел свою избранницу под венец.

У Дарьи Михайловны было три сестры: небезызвестная нам Варвара Михайловна, будущая фрейлина Екатерины, Аксинья Михайловна и Авдотья Михайловна. Сестры Арсеньевы, как и Марта Скавронская, с которой те были хорошо знакомы, часто сопровождали Александра и Петра в боевых походах. Они были под Нарвой в 1704 году, в Витебске в 1705 году, 1706 году снова в Нарве и затем в Киеве. Там 18 августа 1706 Петр и обвенчал Александра и Дарью.

Дарья Михайловна еще некоторое время сопровождала мужа в боевых походах. Под Калишем, через два месяца после свадьбы, она находилась в обозе русской армии и Меншиков обещал ей «в баталии сам не буду», а потом просил прощения за то, что не сдержал своего обещания и поскакал в битвы. Когда же супруги разлучались, Меншиков в письмах клятвенно заверял жену, что «истинно по разлучении с вами ни единого случая не было, чтобы довольно вином забавица и с королевским величеством зело умеренно забавлялись, и в том не извольте сумлеваться». Очевидно Дарью Михайловну очень беспокоило бесконечное пьянство Меншикова и его венценосного приятеля.

Варвара продолжала жить с сестрой, для нее во дворце Меншикова отделали две комнаты, которые так и назывались «Варварин покой».

Кроме сестер Дарьи Михайловны в доме бывали, а иногда и жили сестры самого Меншикова Анна, Мария и Татьяна. Особенно теплые отношения сложились у Меншикова с племянницей Анной, дочерью сестры Марии. Он также покровительствовал братьям Дарьи Михайловны – Ивану и Василию и их семьям.

Из семи детей, родившихся у Меншиковых, выжили трое: сын Александр и дочери Мария и Александра. Об их судьбе еще пойдет речь.

* * *

Но при Меншикове город украсился не только Посольским дворцом и личными покоями светлейшего. В Петербурге заработала Адмиралтейская верфь, и начиная с весны 1706 года регулярно спускала на воду новые военные корабли. На строительство крупных судов уходило несколько лет. Так, 54-пушечный линейный корабль 4 ранга «Полтаву» заложили в декабре 1709 года, а сошел со стапелей в июне 1712. Дома для работников верфи протянулись вдоль Большой и Малой Морских улицы.

В нижнем течении Мойки заложили еще одну верфь, где строились гребные суда – галеры, широко использовавшиеся для военных действий в шхерах Балтийского моря. Свой шхерный флот был у Швеции, появился он и у России. Позже эта верфь получила название «Новая Голландия». Для того, чтобы галеры могли выходить из верфи в Неву, прорыли специальный канал, ныне носящий название Адмиралтейского. За постройкой галер и транспортных судов также надзирал Меншиков и докладывал об успехах царю: «В нынешнюю кампанию будет у нас здесь готовых 20 галер», «ныне заложил вновь 20 галер», «приготовлением в отпуск кораблей всеми мерами стараемся», «положено сделать 300 соймов[9]9
  Мелких судов.


[Закрыть])».

Но для строительства кораблей нужен лес. Лесопильные мельницы вырастают вдоль реки Ижоры, спиленные бревна сплавляются по Неве и попадают прямиком в Адмиралтейство. За бесперебойную доставку бревен для кораблей и на остров Котлин, где возводились первые здания Кронштадта, отвечал лично Меншиков. Он также должен был организовать добычу камня для постройки кронштадских укреплений.

Кроме того, в городе для нужд верфи стоятся гонтовые заводы на Охте, кирпичные заводы на берегу Невы, несколько пергаментных заводов, изготавливающих картузы для зарядки корабельных пушек, восковой завод, где делаются свечи, и две бумажных мельницы. Причем частью гончарных заводов и пильных мельниц владел сам губернатор, и доходы с них шли в его карман.

Для производства смолы строится Смоляной двор. Так как при производстве велик риск развития пожара, его размещают на окраине города, вдали от Адмиралтейства, которое связано с ним водным путем по Неве.

Рабочих на верфи собирают по всей России, 12 сентября 1705 года Меншиков подписывает указ, согласно которому надлежит «с посадов и уездов, великого государя с дворцовых и с патриарших, и с монастырских, и с помещичьих и с вотчинных крестьян выбрать плотников самых добрых, и не малолетних, и не старых и плотничьего дела умеющих 500 человек со всеми их плотничьими снастями и выслать в Санкт-Петербург на Адмиралтейский двор бессрочно».

Всего за период с 1706 по 1725 год на петербургских верфях построили 4 фрегата, 55 других крупных кораблей и более 200 галер. А еще один фрегат под названием «Самсон» Меншиков купил за границей и подарил на день рождения своему «герру капитану». Опробовав корабль, Петр написал Меншикову: «При сем пили за здоровье, кто сей корабль подарил, понеже зело хорош на ходу» – и заказал еще несколько в Англии и Голландии.

К военным предприятиям относился и Арсенал, построенный в 1711–1713 годах и объединивший в себе пушечно-литейный завод, хранилище всех оружейных запасов, в том числе и артиллерийских снарядов. Мастерские его располагались вдоль Литейной першпективы. Здесь, в частности, отливали огромные тяжелые жернова для Пороховых заводов, работавших на Охте, на Малой Невке, в район современных улиц Зеленина, название которых происходит от искаженного слова «зелье», т. е. порох, и в Кронверке. Мельницы приводились с движение водяными двигателями и конной тягой.

Но предприятия города работали не только для военных нужд. В 1717 году построена Шпалерная мануфактура, выпускавшая шпалеры и гобелены для петербургских дворцов и инициатор создания мануфактуры не кто иной, как Александр Данилович, который хорошо запомнил, как Петр «будучи в Париже, изволил смотреть всяких мануфактур, между которыми изволил видеть и шпалеры, и при том изволил говорить, дабы и у нас такая работа как наискорее завелась, и у нас еще ничего в зачине не бывало, понеже ни инструментов, ни шерсти, ни красильщиков нет». Меншиков тут же отдал распоряжение закупить в Париже необходимые инструменты. На Петербургских шпалерных мануфактурах вытканы, в частности, большие гобелены «Полтавская баталия», «Турецкая баталия с цесарцами» и еще множество больших и маленьких гобеленов, украсивших дворцы Петергофа и Стрельны.

В городе построили полотняные фабрики, завод для выделки пудры, плетеночную фабрику и две ветряные мельницы – одна для муки и крупы, другая – для взбивания масла. Постепенно дворцовые фабрики стали работать и на «внешний рынок», т. е. продавать свои товары рядовым петербуржцам. Петербург быстро превращался из военной крепости в промышленный город. И контроль над этим процессом Петр поручил Меншикову. Конечно, губернатор, по своему обыкновению, откладывал себе в карман, но работа двигалась, и когда в 1722 году Петр решил ввести для Петербурга ремесленные цеха, какие были в европейских городах, то таких цехов оказалось 44: портновский, сапожный, шапочный, цех для рукавичников, пуговичников, шубников, медников, паяльщиков и котельщиков, слесарей, столяров, каретников, маляров и т. д.

А еще Меншиков отвечал за застройку не только Петербурга, но и Шлиссельбурга, Кронштадта и Петергофа. Задачи перед ним стояли разные – если Шлиссельбург и Кронштадт прежде всего военные крепости, то в Петергофе нужно построить царский дворец, не уступавший по красоте Версалю. Новых украшений требовала и столица – нужно укреплять и выравнивать берега реки, чтоб по ней удобнее было идти бурлакам, тащившим грузы, распланировать новые районы. Вероятно, порой Меншиков бывал небрежен или просто не успевал уследить за всем. Вот какую историю рассказывает Андрей Нартов: «Его величество, взяв с собою прибывшего из Парижа, в службу принятого, славного архитектора и инженера Леблона, при котором случае по повелению монаршему находился и Нартов с чертежом, который делал он, поехал в шлюпке на Васильевский остров, который довольно был уже выстроен и канавы были прорыты. Обходя сей остров, размеривая места и показывая архитектору план, спрашивал: что при таких погрешностях делать надлежит. Леблон, пожав плечами, доносил: „Все срыть, государь, сломать, строить вновь и другие вырыть каналы“. На что его величество с великим неудовольствием и досадою сказал: „И я думаю то ж“. Государь возвратился потом во дворец, развернул паки план, видел, что по оному не исполнено и что ошибки невозвратные, призвал князя Меншикова, которому в отсутствие государево над сим главное смотрение поручено было, и с гневом грозно говорил: „Василья Корчмина батареи лучше распоряжены были на острову, нежели под твоим смотрением теперешнее тут строение. От того был успех, а от сего убыток невозвратный. Ты безграмотный, ни счета, ни меры не знаешь. Черт тебя побери и с островом!“ При сем, подступи к Меншикову, схватил его за грудь, потряс его столь сильно, что чуть было душа из него не выскочила, и вытолкнул потом вон. Все думали, что князь Меншиков чрез сию вину лишится милости, однако государь после, пришед в себя, кротко говорил: „Я виноват сам, да поздно. Сие дело не Меншиково, он не строитель, а разоритель городов“».