Текст книги "Такая роковая любовь. Роман. Книга 2"

Глава шестая: Обстоятельства, меняющие всё. 22 января 1997

Как только открылась дверь в квартиру, где жили молодожёны Кравцовы, Анна застыла. Напротив входа, на дальней стене прихожей, в виде настенных обоев был наклеен свадебный портрет, растянутый в натуральный рост. Сделанный несколько месяцев назад, он всеми красками запечатлевал откровенно счастливое лицо невесты, тянущейся к жениху за поцелуем. Сплетённые руки молодых с трудом удерживали огромный букет белых роз. На устах обоих застыли улыбки: скромная – у Николая, нескончаемая – у Ларисы.

Фотография была настолько качественной, что создавала у вошедшего иллюзию присутствия на церемонии бракосочетания. Не ожидая увидеть подобное, Анна оробела. Как любая из женщин, она завистливо задохнулась, рассматривая платье невесты. Обвивая тонкую талию Ларисы метрами невесомой материи, оно спадало с открытых плеч мягкими белыми волнами и сливалось далеко позади с длинным шлейфом фаты.

Безусловно, пара была превосходной. Глядя на фотографию, Анна попыталась вспомнить насколько эффектными казались они с Николаем во время их свадьбы. Её платье явно уступало платью Ларисы. Да и костюм Николая не сидел на нём так, как тот, что он надел во второй раз. Тем не менее, перед этой церемонией у Анны были свои преимущества: она всё-таки была первой избранницей. И, потом, во время их свадьбы они были гораздо моложе и любили друг друга. Никакая роскошь, брызжущая с портрета, не могла укрыть от глаз Анны опущенные веки бывшего мужа, его взгляд мимо объектива. О том, что кроется за ними, Анна могла лишь догадываться. Подумав об этом так, как её это устраивало, Керман наконец-то посмотрела на Ларису:

– Здравствуй!

Довольная эффектом от снимка, Лариса махнула рукой, забыв ответить на приветствие:

– Проходи! Дует, – и тут же беспардонно ткнула в пальто пришедшей, – Что это на тебе, подруга, за дерюжка?

Изо рта Ларисы пахнуло хмелем. Утреннее предположение Анны не было ошибочным. Развязность бывшей подруги усугублялась состоянием излишней весёлости: Лариса продолжала глумиться:

– Неужели население Германии не может позволить себе одеться поярче? Создаётся впечатление, что это не ты, а мы все из-за границы приехали: Париж, Лондон, Берлин… Где же твой лоск на фоне нашей дикой восточной столицы?

Остроты Ларисы, граничащие с оскорблением, заставили Анну задержаться на пороге. Может, лучшим было сразу развернуться и уйти, не думать ни о какой работе, не строить никаких планов на этот счёт? Никогда бы прежде Анна не могла подумать, что, приехав в Россию, ей так скоро захочется вернуться обратно в Германию: далёкую, чужую страну, непонятную, не до конца приемлемую и не до конца приемлющую их, но, вместе с тем, образцово-культурную и сохраняющую право каждого из её жителей на независимость. После четырёх лет жизни в условиях неприкосновенности личности, а уж тем более осуждения обычного стиля одежды, слова, высказанные Фёдоровой в грубой форме, ранили Анну.

«Неужели она и с Колей такая же прямолинейная до неприличия?», – забеспокоилась Керман.

Затравленный взгляд во Фрайбурге при вопросе о семейной жизни, стал теперь для Анны понятнее. Оставалось только надеяться, что во всём остальном у молодожёнов дела обстоят благополучнее. Заметив нерешительность пришедшей, Лариса сменила нападническое настроение и повторно пригласила войти.

Анна никогда не была прежде у Фёдоровой, но знала, что раньше в этой трёхкомнатной квартире жила мать Ларисы. После того, как отец Ларисы организовал в Москве фирму, у него появилась возможность купить жене новую двушку, а эту оставить дочери. Лариса, начав работать под руководством отца, привела своё жилище в полный порядок, сделав капитальный ремонт по европейскому типу. Средства и наличие рабочей силы позволили ей отшлифовать каждый уголок квартиры, перестроив до неузнаваемости. Рассматривая шикарные аппартаменты молодожёнов, вошедшая Анна поразилась богатству вкуса и выбора. Сразу от входной двери шёл широкий и длинный коридор, прерванный дверью в туалет. Следующий проём коридорной стены выводил в огромный холл, где кухня, построенная при возведении здания по незамысловатому стандартному проекту, была во время ремонта соединена с залом. Это давало вид на прекрасную гостинную, залитую светом двух огромных окон и широкой дверной лоджии. Зрительно гостинная была разделена на две части совсем небольшим возвышением пола, приподнятого по месту нахождения бывшей стены и выложенного со стороны кухни плиткой, а далее – красивым паркетом. Увидев дубовый настил, Анна ревниво задохнулась: паркетные полы были с давних пор одним из её самых вожделенных мечтаний. Когда-то, в Душанбе, в родительской квартире тоже повсюду были паркетные полы. Они были немного скромнее, нежели эти, но всё же, натёртые до блеска, представляли собою предмет неоспоримой гордости и достоинства квартиры профессора Керман. Не поднимая взора, мгновенно набухшего слезами, Анна уставилась в пёстрый орнамент природных тонов: от солнечно-рыжего до шоколадно-коричневого. Кухня, увеличенная за счёт ремонта, казалась ещё больше из-за просторного выхода на застеклённую лоджию. Встроенная по размерам, она была исполнена в рустическом стиле с применением массивного дуба, богатство которого усиливалось резными поверхностями прямоугольных фасадов. Натуральные тона дерева гармонично вливались в обстановку гостинной, придавая комнате жилой уют. Эффект старины усугублялся накладными металлическими ручками и петлями на дверях шкафов. Декоративные оправы витражей навесных полок отливали дымной зеленью искусственно состаренной бронзы, так много привлекаемой дизайнерами при работе с рустикой. В том же средневековом деревенском стиле была выложена и кухонная рабочая стена с кладкой грубой, шершавой, на вид неотёсанной каменной плитки. Все прочие детали декора: искусственные цветы, декоративные горшочки и навесные полочки сочетались с привычным беспорядком, присущим хозяйке. Газеты и журналы повсюду соседствовали с мимолётно оставленными вазочками с полусгнившими фруктами, разорёнными конфетными розетками и пачками недоетого печенья. Коробка вскрытых диетических галет, рассыпанных на столе, подтверждала абсолютное безразличие хозяйки к порядку.

Анна брезгливо отвернулась от раковины, уставленной давно немытыми кофейными чашками из серии «Бэкингем». Из-за тонкости фаянса мыть в машине их не рекомендовалось. А до ручной мойки у Ларисы, похоже, не доходили руки в самом прямом смысле слова.

Впрочем, гостья не стала строго судить подругу за домоводческие способности, а вернее отсутствие таковых. Сама она страдала манией чистоплотности. Не раз выслушивая из-за этого недовольства бывшего мужа, Анна убеждала себя в необходимости смотреть на некоторые вещи проще. Хотя, по правде говоря, дальше убеждений это не шло. Глядя сейчас на безразличие подруги, позволяющей ей беспроблемно сосуществовать в беспорядке, Анна горько усмехнулась: «Наконец-то никто не будет пилить Колю за крошки, оставленные на столе, или за скомканное полотенце для рук, небрежно брошенное в ванной мокрым клубком».

Попросив у Ларисы разрешения, Анна с интересом углубилась в дальнейший осмотр. В глаза приятно бросилось, что со стен исчезли громоздкие гармошчатые чугунные батареи и безобразные трубы центрального отопления. Они уступили место аккуратным электрическим обогревателям, удачно скрытым в нише широких мраморных подоконников, и сочетающимися с общим интерьером. Прекрасного качества обои покрывали безупречно выровненные стены. Санузел и ванная отличались броским сиянием сантехники. Анна обратила внимание на душ, подведённый к унитазу. Такого она не видела ещё нигде, и тут же оценила его удобство. Не оставили её равнодушными шкафы и антресоли, выполненные из дорогостоящих синтетических материалов и блестящие зеркалами. Высокое качество работ Анна подметила с чисто профессиональным интересом.

– Да, я вижу мне не просто будет влиться во вкус российского потребителя, – предположила она проблематично.

С момента её отъезда за границу, эта квартира была первой увиденной в России, оттого поражала. Анна вспомнила вслух, как полгода назад с таким же изумлением осматривалась в доме Белородько в Калинках. Выслушав её рассказ о переменах в деревне, Лариса пошутила с очередной неприязнью:

– А вы там, на Западе, наверное думаете, что мы здесь до сих пор в лаптях ходим?

– Так мы не думаем, но и, честно признаться, подобное благополучие представить себе можем тоже с трудом. Особенно зная, что большая часть населения страны бедствует.

– Ой, я умоляю тебя! О чём ты? Кто бедствует? Кому ты веришь? Погоди ещё, походишь, посмотришь какие квартиры бывают. Моя, по сравнению с некоторыми дворцами, лачугой кажется. – Лариса махнула рукой. Анна в ответ сдержанно улыбнулась и спорить про неравенство не стала.

– Есть-пить будешь? – предложила хозяйка тем временем.

– Чайку попью с удовольствием, – согласилась Анна.

– Чаёк – это сложно; воду греть надо. А вот джинчику могу налить. Хочешь? – Фёдорова пошла на кухню, увлекая гостью за собой.

– Нет, – поспешно отказалась Анна, – Мне же ещё на собрание ехать.

– Ну так и что? – Подойдя к одному из навесных кухонных шкафов, Лариса достала широкий хрустальный стакан. Из бара, встроенного в стену, она вытащила бутылку толстого стекла, заполнила стакан джином более чем наполовину. – Вопрос о твоём назначении уже решён. Так что пей!

Анна отстранила протянутую руку:

– Всё равно не хочу. Я джин без тоника не пью.

– О, а это уже, как настоящие аристократы… – протянула Лариса. Видя, что Анна по-прежнему не проявляет к напитку никакого интереса, она опустили в стакан трубочку и стала быстро всасывать алкоголь, попутно продолжая разговор. О только что запрошенном чае хозяйка мгновенно забыла. – А нам тут кочевряжиться не пристало. Мы только снаружи пока ещё лоск навели, а внутри, как были крестьянами, так ими и остались. Голос Ларисы был делано непритязательным. Попивая напиток, она попутно наткнула на деревянную зубочистку сразу несколько заветренных маслин, залежалых на блюдце тут же, на панели рабочего стола, и стала жевать, широко открывая рот:

– Мы всё пьём. И чем крепче, тем лучше. Зря, между прочим, не хочешь: джин не какой-то там дрянной: можжевеловый, «Гордон».

– Да хоть пихтовый, – пожала плечами Анна, не рискуя попросить ещё что-либо. В животе у неё урчало, но при этом совершенно не хотелось более выслушивать шутки Ларисы, наподобие той, что она только что отпустила по поводу чая, – Не люблю я это дело. Меня от спиртного всегда мутит.

– Ах, да, я же забыла: ты всю жизнь у нас под слабенькую косишь. Колька тебя за твою утончённость, наверное, и любит? – Предложение, поставленное в настоящем времени и вопросительной форме, удивило Анну. Лариса смотрела на подругу в упор.

– Зачем ты об этом, Лариса? Он уже твой муж; так что успокойся. —Насмешка подруги больно задела Анну, заставив вспомнить об истинном положении дел.

– Да уж, если бы не ты, со своим предложением, вряд ли он, конечно же, связался бы со мной. А, кстати, я смотрю ты в полном порядке? Не болеешь больше?

– Выздоровела.

– Так ты же говорила мне летом, что от этого не вылечивают? – Лариса добивалась конкретного ответа.

– Диагноз оказался ошибочным, – коротко ответила Анна.

– Понятно. – В интонации послышалось явное разочарование. Анна вдруг некстати вспомнила о том, как через пару месяцев после развода Николай позвонил ей из Москвы и радостно сообщил о своей «случайной» встрече с Ларисой и трудоустройством на её фирму. Его голос был таким родным и долгожданным, что Анна чуть не закричала в трубку как она соскучилась. Тщательно закрывая рот ладонью, женщина долгое мгновение боролась с желанием прошептать несколько ласковых слов. Слушая весёлую речь Николая, она до боли сжимала челюсти, понимая, что если не выдержит, то весь труд, проделанный для того, чтобы оторвать его от себя, окажется бессмысленным. Анна знала, что стоит ей сейчас позволить себе только на секунду изменить тональность голоса, как Кравцов догадается насколько ей одиноко. Он всегда прекрасно чувствовал её; недаром они были столько лет не просто мужем и женой, а самыми близкими людьми. Анне ни за что нельзя было срываться. Она не хотела, чтобы Николай видел её слабой и беспомощной. Собравшись с силами, она уверила его в полном благополучии и довольстве одинокой жизнью. Услышав, как голос в трубке тут же сел и стал сухим, Анна почувствовала, что находится на грани срыва. Тогда она быстро извинилась перед бывшим мужем, объясняя, что звонок отвлекает её от более интересных занятий, и распрощалась. Горячие слёзы брызнули тут же. Женщина переоценила свои возможности, предполагая, что, оставшись одна, сможет привыкнуть жить без Николая. Привыкнуть к этому было нельзя. Как нельзя было теперь объяснить любимому мужчине, что все жертвы были принесены исключительно из любви к нему. Только глубокое и искреннее чувство заставило Анну оттолкнуть мужа от себя, отдав его Ларисе. Сильный и решительный на первый взгляд, в душе он всю жизнь оставался слабым и ведомым. Поняв по разговору с бывшей женой, что она больше не нуждается в нём, Кравцов раскис и безвольно предался чужой воле. На этом фоне Ларисе легко удалось вновь наладить утраченные отношения. Отторжение первой жены подтолкнуло Николая к браку со второй, оставив Анну с горьким осознанием необратимости содеянного. Единственным утешением для неё оставалась мысль о счастье двух молодожёнов. Рассматривая Фёдорову теперь, Керман отказывалась верить в то, что это именно та женщина, которая мечтала о браке с Николаем долгие годы. За прошедшие месяцы Лариса сменила причёску: она коротко подстригла волосы и вновь вернула им утраченный блонд. Лицо её не то чтобы похудело, скорее осунулось. При дневном свете, без макияжа на нём подчёркнуто выделялись под глазами плотные синяки. Кожа была бледной, с болезненной желтизной. Губы – сухие. Глаза – неприятно вонзающиеся. Было заметно, что при разговоре Лариса делает заметное усилие фиксировать собеседника взглядом.

Выпив первый стакан джина, хозяйка тут же налила себе второй. Её речь, и до этого не особо приятная, теперь закачалась на междометиях и сокращениях, выражающих собой грубые недоговорённые слова. Ругаться перед Анной вслух Лариса всё-таки сдерживалась.

– А почему ты говоришь, что мой вопрос о трудоустройстве на вашу фирму уже решён? – вспомнила вдруг Анна.

– Потому, что мне так проще. – ответила Лариса коротко, но догадавшись, по виду гостьи, что не понята, Фёдорова принялась объяснять.

После звонка Анне на прошедшее Рождество, Кравцов потерял покой. Он метался, не зная, как помочь бывшей жене. В семье он стал замкнутым. Но хуже оказалось то, что Кравцов совершенно перестал работать. Он думал только о помощи. Видя всё это, Лариса поняла, что если она не примет нужное решение, ей грозят неприятные изменения. Просто возвращение Анны в Москву казалось невозможным: не работая, она не смогла бы снимать себе жильё. Устроить её куда-то на работу, без стажа и после стольких лет перерыва, было ещё сложнее.

– Вот почему я и предложила Коле пристроить тебя временно к нам. Поработаешь немного, наберёшься хоть каких-то навыков, а потом – ищи себе другое место. Как видишь, я не скрываю от тебя, подруга, что моё решение терпеть тебя связано с желанием сохранить семью и угодить мужу. Ну кто же мог подумать, что вы с ним, как фонд взаимопомощи, работаете на одной волне: помогу тебе я, потом поможешь мне ты.

Лариса остановилась на язвительной нотке. Анна молчала. Приятного в услышанном было мало. Она вновь подумала, что зря так скоро согласилась на предложение уехать из Германии. Там у неё не было никакой перспективы на хорошее трудоустройство, это факт. Но там, по крайней мере, никто не выставлялся в роли благодетеля, коему она, при складывающихся обстоятельствах, оказывалась должной.

Лариса, очнувшись от тяготящего молчания, добавила:

– А вообще-то, мне тебя тоже жалко. Да и нужно же отплатить тебе то, что ты отдала мне Колю обратно. Надеюсь, теперь не заберёшь? – Лариса дёргано закачалась, – Он – классный мужик. Я ещё десять лет назад это учуяла. На него можно положиться. Уже сейчас он целиком тащит на себе всю фирму. Работает, как вол. А я, как видишь, могу теперь себе позволить расслабиться, – она указала на стакан.

Анна, неловко толкавшаяся посреди кухни всё это время, тяжело села за неприбранный стол.

– Ты так говоришь о Коле, словно он не твой муж, а всего лишь работник, – заметила она.

– Я не вижу разницы в этих понятиях: хороший муж должен быть прежде всего хорошим работником на производстве и хорошим хозяином дома. Чтобы ему не страшно было всё доверить. – не стесняясь, Лариса подтянула сползшие лосины и присела с другого края стола. Грузно облокотившись, она даже не отреагировала на многочисленные крошки на скатерти: так и влипла в них локтями. От второго стакана джина её стало развозить. Женщина говорила теперь первое, что приходило на ум, не контролируя себя. Глядя на Анну помутневшими глазами, Лариса раздражённо добавила: – Вот подожду ещё немного, и вовсе на Кольку всю фирму перепишу; пусть он будет директором. Надоело мне по всем этим стройкам мотаться, среди работяг целыми днями торчать. А ему это как раз то, что нужно, чтобы голову дурными мыслями не забивать.

– Какими, например? – Анна смотрела на подругу, силясь скрыть отвращение. Не только потому, что та напилась и была безобразна в своём пьянстве. Лариса крайне неуважительно отзывалась о Николае, человеке, с которым ныне делила не только работу, но и своё ложе.

Вместо ответа на вопрос, Лариса огрызнулась:

– Сама знаешь какими.

Анна в недоумении пожала плечами:

– Нет. Не знаю. Я прожила с Колей почти восемь лет и ни разу не заметила, чтобы он занимался какими-то глупостями. Так что – объясни.

Не выдержав настойчивого взгляда, Лариса вскочила:

– Теперь ты его защищаешь? Ах да, конечно, я же забыла что у вас с ним любовь до гроба! – Пьяная женщина поспешно схватила с холодильника сигареты и в одной маечке с коротким рукавом и лосинах выскочила на застеклённую лоджию. Поспешив уйти от осуждающего взгляда гостьи, там она впопыхах наскочила на кучу пустых бутылок.

– Чёрт! – выругалась Лариса, заметив, что одна из бутылок из-под пива перевернулась и на кафельный пол вылился недопитый напиток. Пиво было выпито совсем недавно, ибо, в противном случае, при том морозе, что был на улице, остатки его на дне бутылки наверняка уже превратились бы в лёд. Подобрав бутылку, хозяйка стала переставлять всю вереницу подальше от прохода, к одной из стенок. Дверь на лоджию оставалась открытой. Глядя на её усилия, Анна попыталась укротить проявленное буйство.

– Зря ты, Лара, бесишься на мой счёт, – проговорила Керман миролюбиво, – И Колю зря обвиняешь. Если бы ты была ему безразлична, он никогда бы не женился на тебе. – Анне всё ещё хотелось спасти брак молодожёнов, постараться сгладить острые углы, возникшие, возможно, в результате её появления.

«Пусть мне будет потом в десять раз хуже, лишь бы только из-за меня она не пилила Колю. Он так рад своей новой жизни, работе», – думала гостья.

О том, что она будет работать на фирме у Фёдоровой, теперь не могло быть и речи. С первых же минут сегодняшней встречи Анне стало ясно, что бывшая подруга настроена против неё воинственно. Ни на какую милость, а уж тем более жалость, рассчитывать не придётся. Скорее всего, Фёдоровой вообще было наплевать на судьбу бывшей подруги. Если бы Анны не стало, Лариса чувствовала бы себя намного лучше. Судя по её словам, она вообще надеялась больше никогда не увидеть Анну, и ничего о ней не слышать. В какой-то степени это было понятно. Ещё минута, и Керман откровенно призналась бы подруге в том, что её решение приехать в Москву было ошибкой. Теперь она поняла это. Ещё чуть-чуть, и Анна уже была готова пообещать Ларисе исчезнуть из их жизни навсегда. Сделать это будет нелегко, но, всё-таки, придётся. И самой ей теперь представлялось большой глупостью бежать за тенью того, кого она совсем недавно оттолкнула. Чем больше времени проводила Анна рядом с Николаем, тем тяжелее становилось удерживать себя в той роли подруги, что она себе определила. На расстоянии она могла только мечтать о нём. Вблизи к мечтам присоединялись предательские побуждения к близости. Глядя на Ларису, приплясывающую от холода, Анна сжалилась теперь и над ней. Она никак не хотела вновь стать причиной её несчастий. Даже в своих роскошных апартаментах и при всём благополучии, хозяйка казалась жалкой. Анне захотелось сказать бывшей подруге ещё что-нибудь утешающее, что укрепило бы в ней уверенность в искренности Николая.

– Да не переживай ты так, Лариса. Я для Коли – пройденный этап. Я это сразу почувствовала, как только он приехал в Германию. У него даже взгляд стал совсем другим, – призналась она, не углубляясь в объяснения. При всём том, что в семье у молодых не всё было гладко, одно для Анны являлось очевидным: сегодняшняя жизнь в Москве с Ларисой устраивала Николая гораздо больше, чем бесцельное проживание в Германии с ней самой. Только ради этого стоило не мешать Коле, а, значит, и его новой избраннице.

Но Лариса на подобное откровение повела себя грубо:

– О чём ты говоришь? Ты для него пройденный этап? И это мне ты пытаешься засрать мозги подобной мурой? Да он спит и видит себя с тобой. С того самого проклятого вечера, как он позвонил тебе на Рождество, Кольку как подменили. Он перестал принадлежать не только мне, но и себе самому. Он перестал спать по ночам. До самого отъезда он только и мусолил эту поездку к тебе. Всё ходил и ныл, как бы тебе помочь, чем бы тебе помочь, пока на выныл моё согласие на твоё присутствие здесь. А когда я сказала, что согласна, так он от радости подскочил на месте. И приехал он из вашей вонючей Германии не с благодарностью и не с покаянием. Нет. Он приехал с огромным ожиданием твоего появления. Думаешь, я не понимаю почему он приволок в дом этот драндулет? – она подошла и пнула домашний велосипед, стоявший в дальнем углу кухни. – До того, как уехать к тебе в Германию, он еле-еле просыпался в семь, чтобы к девяти быть на работе. А тут, прям как на крыльях, стал в шесть вскакивать. И сразу же: прыг и давай крутить, как оголтелый, по часу. А потом в душе намывается, песенки поёт. А как выйдет да как посмотрит на меня… В глазах такое презрение! Наглый стал, полный уверенности, что скоро ты появишься здесь работать, шуры-муры с ним крутить, а я, влюблённая дурочка, буду подстраиваться под ваши похоти. Что, скажешь не так? Не было у вас таких планов?

Лариса носилась с кухни на лоджию и обратно, не выпуская сигареты. Анна побелела. Голос, осипший от негодования, предал её:

– Прекрати орать!

Но Лариса требования не послушалась и продолжала выкрикивать нелепые обвинения:

– Только хер вам! Ничего у вас не получится! Ничего я Кольке не дам. Это я только пообещала. Ни за что! Он будет жить здесь на птичьих правах всю свою оставшуюся жизнь; в купчую на квартиру я его не впишу. Не идиотка! И фирму на него не переделаю. Пусть пашет на меня, но чтобы хозяином – вот вам, выкуси! – пьяная женщина нервно сунула Анне в лицо скрученную фигу. Всю её в этот миг перекосило от злобы. Лариса была на грани истерики. Сев обратно на стул, она подпёрла голову руками и стала причитать. – А то ишь, размечтались! Сначала ты явилась, разжалобила меня, раздобрила, чтобы я Кольку к себе под крылышко сунула, работу ему дала. Потом он в кровать мою залез. А теперь и тебя к нам тащит. Может ещё предложите жить втроём?

Нервозность подруги пугала. Анне хотелось поскорее убежать отсюда, спрятаться.

– О чём ты говоришь? – похолодела Анна. «Неужели, Коля всё ей рассказала про..?» – подумала она с ужасом и побоялась смотреть в глаза подруге.

– Я знаю, о чём говорю, – тупо повторила Лариса, не отворачивая стеклянного взгляда от квадратиков скатерти на столе, – Ты думаешь, я не догадываюсь, что всё это время вы продолжаете спать друг с другом? Брось, не надо меня «лечить», – не поворачиваясь, махнула она на готовность Анны опровергнуть сказанное, – Да на Кольке ведь всё написано было, когда он ждал тут тебя эти две недели. Ладно бы только велосипед он этот крутил, – Лариса с ненавистью глянула на аппарат, словно и его обвиняла в собственных бедах. Устав от крика, она осталась без эмоции и теперь заговорила спокойно, почти безразлично, так, словно смирилась с тем, что происходит вокруг, – Раньше Колька на работе с утра до ночи засиживался, пыхтел, упирался. А тут вдруг за последние две недели всякий интерес к фирме потерял. То в сауну с ребятами запросился, то в бассейн пошёл: поплавать, формы поднабраться, то подстригся, то рубашек себе понакупал, носков, трусов. Конечно, как же перед тобой в старых носках красоваться? Разве такое возможно?

– Остановись, Лариса, – жалобно попросила Анна. Столь интимные подробности хотя и услаждали её женское самолюбие, всё-таки были несносны, – Ты же не шпион для него, а жена.

– Жена? Ха-ха-ха. – Лариса смеялась нервно. Сигарета, забытая во время разговора, дотлела в руке до конца. Попробовав затянуться и увидев, что ничего из этого не получается, женщина бросила окурок в раковину прямо на красивые чашки английского сервиза, – Жена! Какая я ему жена? Это ты была любимая женщина, желанная любовница, что там ещё, я не знаю. А я – только способ выжить. Он ведь держится за меня исключительно ради работы. Да ещё, чтоб было где жить. Ну и так, иногда, когда совсем уж приспичит, перепихнуться на законных правах. Не с улицы же проституток брать.

Слова Ларисы резали ухо грубостью. Анна не понимала, как можно до такой степени не уважать человека, с которым живёшь. Обижать его недоверием. Обвинять бездоказательно. Керман прошла к выходу из кухни, но на пороге остановилась:

– Скажи мне: ты на самом деле думаешь что говоришь, или это только чтобы обидеть? Кого ты хаешь? За что? Если ты считала, что Коля не любит тебя, зачем вышла за него замуж? – Анна растерянно глянула в сторону свадебного портрета, – Зачем теперь живёшь с ним? Неужели ты не понимаешь, что унижаешь его, как мужика? Не могу поверить, что Коля знает как ты к нему относишься и терпит это… – В груди Анны стало расти возмущение. Обиды, нанесённые ранее, превратились в противостояние. Она уже поняла, что это их последний разговор. Сев на скамеечку в прихожей, гостья принялась натягивать сапоги. Лариса вышла к ней.

– Колька ничего не знает. Я, как могу, стараюсь беречь его, – Лариса, тоже посмотрела в сторону портрета, – А ты, если скажешь, будешь последней тварью, – слова звучали не столько угрозой, сколько оскорблением. Анна подняла глаза. Фёдорова прищурилась, – Я, между прочим, про твою болезнь ему ничего не сказала. А замуж за него вышла, чтобы всем доказать, что это не я ошиблась в выборе, а он. Меня тогда никто из вас не пожалел. Чего же я должна теперь жалеть его? Может ещё и тебя пожалеть? Нет уж, не ждите от меня ни жалости, ни пощады. – Теперь глаза Ларисы были сужены до предела, а голос, стихший, почти вымученный, перешёл на желчные выдохи. Анне показалось, что женщина испытывает к ней ненависть и способна на жестокость. Но вместо того, чтобы броситься на неё, Лариса пренебрежительно улыбнулась, – Колька ко мне на коленях уже приполз, как щенок. Теперь вот ты ползёшь. Ползите, ползите. Лариска добрая, всех подзаборных подбирает. В Германию они подались! – развела она руками, как на сцене, – Думали им там мёдом намазано. Да кому вы там нужны, инострашки несчастные, евреи! – кольнула она и вовсе глубоко. – Тон её стал черстветь. Анна снова опустила глаза, не желая себя провоцировать к скандалу и только и выслушивая новый сгусток желчи хозяйки квартиры. – Пожили среди немчуры, пупки понадрывали и обратно домой вернулись? Так вам и надо! Но только за то время, что вас тут не было, и здесь законы поменялись. Тут теперь мы хозяева! И тоже надо плясать под нашу, хозяйскую дудку. Колька уже пляшет. Ты тоже запляшешь. А я на вас со стороны смотреть буду. И, если что не по-моему, – обоих выгоню к такой-то матери!

От ярости, обуявшей её, Лариса сжала кулаки. Ситуация напоминала сцену из фильмов про помещиков, в которых пресыщенность властью затмевала любые человеческие чувства.

«Ну и Васса! Странно, как век спустя всё повторяется. Царский режим: кто у руля, тот и силён. Трудно даже поверить, что всего каких-то шесть лет назад все мы были равными», – подумала Анна с горечью и встала за пальто:

– Твоё поведение. Лариса, похоже на месть. Если бы я знала полгода назад, что в тебе, кроме злобы, ничего не осталось, ни за что не стала бы просить помочь Коле. – Гостья оделась и пошла к двери, чтобы уйти. Но оказалось, что разговор ещё не окончен.

Лариса преградила путь и несвязно кидала Керман в лицо:

– Если бы не ты, я могла бы быть счастливой ещё давным-давно. Но ты всё отравила. Теперь я мужиков не просто не уважаю, я их ненавижу. Они все – козлы. И Колька, и другие. Даже папочка мой, и тот козёл. Мать правильно говорила, что их доить надо; они только этого заслуживают. Колька, пока не отработает всё, что мне должен, ничего не получит. И он знает это. Поэтому не рыпается. Я ему деньги плачу. Где он ещё найдёт такую дуру? В других фирмах и половины такой зарплаты не дают, что он у меня имеет. Пусть благодарный будет!

– А я думала, что твоё желание выйти за Колю замуж было основано на обычных женских слабостях, а не на расчётливости. – Анна смотрела на пьяную подругу с разочарованием. Только теперь стало ясно, в какие именно руки попал её бывший муж. От чудовищности ошибки, совершённой ею самою, Керман стало невыносимо. Перед ней была бездушная, эгоистически настроенная женщина, избалованная в жизни удачей и деньгами. Никогда она не любила Николая, раз могла себе позволить так говорить о нём. Да и вообще никого, кроме как себя, она, похоже, никогда не любила.

«Нет, я не имею права оставлять Колю рядом с этой…», – вдруг ощетинилась Анна.

Она ещё не знала какими будут её дальнейшие действия, но поняла, что теперь, вот так запросто, не уедет. Чудовищное признание Ларисы было сделано как нельзя вовремя. И причиной подобного разоблачения сущности стало для Фёдоровой не спиртное, выпитое в тот день в большом количестве. Недовольство жизнью росло в этой женщине долго, может даже все эти годы, для того, чтобы вот так, однажды пробиться, проклюнуться на глаза из-под слоя молчания и бремени ожидания удобного случая. Всё это было понятно и легко объяснимо с точки зрения психологии отвергнутой женщины. Вот только примириться с убеждённостью, что Николай виновен перед ней, а значит связан долгим платежом, было нельзя.