Текст книги "Вера Холодная. Королева немого кино"

За время съемок у талантливого художника, прекрасно владевшего светом и расположением освещаемого материала в кадре, Вера Холодная научилась двигаться и позировать так, что ей уже не приходилось сосредоточивать свое внимание на границах кадра и местах, не освещаемых юпитерами. Появившееся ощущение свободы вдохновляло ее на серьезную работу над собой, и впервые именно в этот период у Холодной появились попытки создать образ. Она видела, как играют актеры Художественного театра, чувствовала в этой школе недоступную ей силу воздействия на зрителя и начала труднейший путь перехода от натурщицы к киноактрисе.

Кто же дал ей это направление? Думаю все же, что не учитель и создатель натурщицы Холодной Е. Ф. Бауэр, а производственная практика и наблюдательность.

Фильмы «Последнее танго» и «Женщина, которая изобрела любовь» свидетельствуют о том, что Вера Холодная обладала не только изумительно красивой внешностью, но и способностью использовать последнюю как средство передачи своих эмоций.

Суммируя свои краткие высказывания о личности художника, творческая биография которого заслуживает более подробного и глубокого исследования, я хочу отметить, что родоначальником композиционного метода в кинематографии был, несомненно, Бауэр».

А Иван Николаевич Перестиани, много работавший с Е. Ф. Бауэром, даже спустя тридцать лет после смерти режиссера вспоминал о нем с трепетным восхищением, граничащим с каким-то даже преклонением: «Бауэра я полюбил с первых же дней. Да и нельзя было не любить его. Чрезвычайно подкупали в его работе величайшая искренность и увлечение, с каким он отдавался творчеству. Он с волнением следил за ходом съемки и работой актеров. Я много раз видел слезы на глазах Евгения Францевича, вызванные драматизмом создаваемых им и актерами сцен. Это воодушевляло. В этом чувствовалось одобрение, в этом была оценка работы. Оценка эта бывала безошибочной, и оттого авторитет Евгения Францевича среди актеров был велик. Он изумительно чувствовал актера».

И еще не менее, а возможно, даже более важное, что стоит помнить о Бауэре нам – современным: «Бауэр был первым, кто не только перенял кинопроизводственную работу с западного экрана, но незамедлительно постиг сущность кинопроизводства и создал свой стиль. К работам Евгения Францевича можно относиться как угодно, но нельзя не признать, что темп быстрого развития довоенного кинодела во многом и очень во многом обязан чутью, мастерству и дарованию режиссера-постановщика Бауэра. Я сказал “режиссера-постановщика” потому, что Бауэр сосредоточил в своих руках оба этих мастерства. Большинство его картин сработаны им в его же декорациях, и есть фильмы, кроме того, и снятые им же.

Превосходно зная свет, Бауэр был выдающимся оператором своего времени. Многие из именитых теперешних операторов, по существу, выученики и последователи Бауэра, перенявшие его приемы освещения, которые он, будучи художником, понимал и чувствовал, как немногие.

Е. Ф. Бауэр, как я сказал выше, был в дореволюционной кинематографии явлением выдающимся. Его особенностью было увлечение декоративностью кадра. В этом отношении он не имел соперников. Пространства, колонны, меха, тюль, парча, кружева, цветы – вот элементы композиции Бауэра. Артистки раздвигали тюлевые драпри, появлялись в цветах, кружевах и мехах, скользили между колоннадами, сидели на сверкающих парчой диванах и обольщали коварных и простодушных мужчин. <…> В моем сознании принципы творчества Евгения Францевича Бауэра формулировались кратко: “Прежде всего красота, потом правда”. И я эту формулировку помню».

Приступив к постановке «Песни торжествующей любви», Бауэр особенно внимательно подошел к подбору актеров.

Евгения и Георгия сыграли уже маститые О. Рунич и В. Полонский.

Очень долго режиссер не мог подобрать актрису на роль главной героини. Иногда ему казалось, что он вовсе не сумеет найти в своем реальном мире женщину, соответствующую идеальному тургеневскому образу. И он был совершенно потрясен, когда Туркин привел к нему Веру Холодную. С первого взгляда он понял, что это – Валерия, его Валерия, какой ее видел Тургенев: «Всякому, кому только ни встречалась Валерия, – она внушала чувство невольного удивления и столь же невольного, нежного уважения: так скромна была ее осанка, так мало, казалось, сознавала она сама силу своих прелестей. Иные, правда, находили ее несколько бледной; взгляд ее глаз, почти всегда опущенных, выражал некоторую застенчивость и даже боязливость; ее губы улыбались редко – и то слегка; голос ее едва ли кто слышал. Но ходила молва, что он был у нее прекрасен и что, запершись у себя в комнате, ранним утром, когда все в городе еще дремало, она любила напевать старинные песни под звуки лютни, на которой сама играла. Несмотря на бледность лица, Валерия цвела здоровьем; и даже старые люди, глядя на нее, не могли не подумать: “О, как счастлив будет тот юноша, для кого распустится наконец этот еще свернутый в лепестках своих, еще нетронутый и девственный цветок!”» У Веры Холодной были та же бледность лица при цветущем здоровье и приятно-округлых формах, те же застенчиво-потупленные глаза, та же легкая, боязливая улыбка… Бауэр взял ее на роль практически без проб – только убедился в ее фотогеничности.

И зря боялась Вера, что «экран искажает черты», – кинокамера, казалось, влюбилась в нее с первого взгляда. В своем крохотном эпизоде в «Анне Карениной» она была хороша, но в бауэровском фильме засияла совершенной, ослепительной, хрустально-чистой и грозной в своей силе красотой…

Это была ее первая большая роль.

Бауэр был так восхищен ее красотой и естественностью – именно естественностью, чем была знаменита и любимая ею Аста Нильсен! – что сразу же по окончании первого фильма начал снимать Веру Холодную во втором.

V

«Пламя неба» – типичная для тех времен «салонная мелодрама».

Пожилой и богатый вдовец, профессор астрономии Ронов, женится на красивой курсистке Тане. Вскоре после их свадьбы из-за границы приезжает сын Ронова – Леонид. Молодой Ронов с первого взгляда влюбляется в прекрасную юную мачеху. Таня платит ему взаимностью, но какое-то время им удается скрывать свои чувства – пока как-то раз на прогулке их не застает гроза. Таня и Леонид прячутся в сторожке лесника. Сильный удар грома пугает Таню, она ищет защиты в объятиях Леонида… Их лица сближаются, и через миг влюбленные сливаются в поцелуе – в первом и последнем поцелуе, потому что следующая же молния ударяет в сторожку и убивает обоих молодых людей: «пламя неба» карает за грешную любовь…

По утверждению киноведа Б. Б. Зюкова, хотя «Песнь торжествующей любви» была снята прежде «Пламени неба», на экранах московских кинотеатров «Пламя неба» появилось раньше – 4 августа, а «Песнь торжествующей любви» – только 22 августа.

И именно «Пламя неба» – несмотря на слабость сюжета и незначительность роли – принесло Вере Холодной первый успех у зрителей и первые хвалебные отзывы критиков:

«Шедшая вчера драма “Пламя неба” с участием г-жи Холодной, г. Вырубова и г. Азагарова в главных ролях дала театру полный сбор, и последний сеанс прошел с аншлагом».

(Газета «Вечерние известия»)

«…в центральной женской роли г-жа Холодная. Артистка чрезвычайно эффектна, аппарат ее не волнует, и она сохраняет хорошую скульптурную упругость жеста и движения…»

(Еженедельник «Театральная газета»)

«Можно поздравить акц. о-во «А. А. Ханжонков» с привлечением к экрану такой крупной артистической силы, как В. В. Холодная: богатство и разнообразие мимики, изящество жеста, благородная сдержанность игры, какая-то спокойная, уверенная манера держать себя перед аппаратом – всеми этими незаурядными достоинствами блеснула артистка в “Пламени неба”».

(Журнал «Сине-фото»)

Но если о фильме «Пламя неба» можно сказать, что он имел бесспорный успех у публики, то как же описать тот восторг, то радостное ликование, коим зрители встретили «Песнь торжествующей любви»?!

Это был уже не просто успех! Это было много больше, чем успех! Это была настоящая победа, торжество красоты… Торжество Бауэра… Торжество Веры Холодной.

«Исключительный успех!

“Песнь торжествующей любви” по повести И. С. Тургенева с участием артиста императорских театров В. А. Полонского, артистки В. В. Холодной и артиста театра “Соловцов” О. И. Рунича прошел при небывалом успехе. Каждая часть картины заканчивалась шумными аплодисментами просматривавших и громким выражением восторга и восхищения».

(Журнал «Синема», № 8–9 за 1915 г.)

«Г-жа Холодная – еще молодая в кинематографии артистка, но крупное дарование и даже большой талант выявила она с первым же появлением своим на подмостках кинематографической сцены. Роль Елены она проводит бесподобно; глубокие душевные переживания, безмолвная покорность велениям непостижимой силы – яркие контрасты чувства переданы без малейшей шаржировки, правдиво и талантливо».

(«Синема», № 12–13 за 1915 г.)

Параллельно со съемками «Пламени неба» Вера Холодная сыграла Елену в «Детях Ванюшина» по пьесе С. А. Найденова, но этот фильм, снятый фирмой И. Н. Ермольева, совершенно не удался, и эта Елена вовсе не была замечена критиками. Впоследствии Вера Холодная не любила этот фильм и никогда не включала его в свои фильмографии. Что ж, и у великих бывают промахи…

Но с тех пор Вера Холодная уже не «изменяла» фирме «А. А. Ханжонков» и своему режиссеру – Евгению Францевичу Бауэру. Она полностью доверила ему свою кинематографическую судьбу.

В фирме Ханжонкова Вера Холодная снималась год, и за год сыграла в тринадцати фильмах.

Жесткая конкуренция диктовала жесткие сроки выхода картин.

Работали кинематографисты начала века, что называется, «на износ» – не чета современным, снимающим один фильм в течение трех-пяти лет! Время было тяжелое… Публика требовала «хлеба и зрелищ». И кинофабрики набирали обороты, словно бы в едином порыве удовлетворить хотя бы вторую часть требования – «накормить» людей зрелищем… Кинокритик Нея Зоркая пишет: «Явившись датой начала Первой мировой войны, этой трагической прелюдии русской революции,1914 год явился началом и пышного расцвета кинопроизводства. В отличие от всех других отраслей национальной промышленности, быстро почувствовавших на себе тяжесть военной конъюнктуры, кинопроизводство вступает в пору экономического подъема. Приводимые историками кино данные: статистика бурного роста киносети, посещаемости кинотеатров, выпуска фильмов, количества кинофирм, невиданные ранее цифры кинематографических оборотов и доходов в сотнях миллионов рублей, т. е. все основные показатели, которыми измеряется потенциал кинопроизводства, подтверждают, что общее положение российской экономики и экономическое положение кинематографа находились в обратно пропорциональной зависимости.

Первопричиной бурного развития отечественного кинопроизводства исследователи справедливо считают падение проката иностранных картин из-за трудностей ввоза, связанных с войной. Однако для нашей темы важнее подчеркнуть более вескую причину этого явления: кинематограф уже вошел в обиход, в привычку человека, которую не только не сбила, но укрепила и выявила война. Классический афоризм: “Когда грохочут пушки, музы молчат” оказался неприменим к “десятой музе”, добившейся всенародной популярности в кратчайший срок и, казалось бы, в самых неблагоприятных условиях. Об этом немало писали в то время, прямо сопоставляя кинематограф и войну. Приведем одно из характерных высказываний:

“Одушевление, охватившее общество, нашло себе отклик в общественной жизни, – утверждал автор статьи “О сезоне” журнала “Проэктор”. – Обыватель, проникнувшись уверенностью в грядущей победе, почувствовал бодрость и прилив сил. Отдавая себя на служение помощи братьям на поле битв и порою утомляясь свидетельством и зрелищем тяжелых лишений ужаса, он все чаще обращается к средствам – отвлечься от давящих его тяжелых впечатлений. Пусть это до некоторой степени малодушие, но такова жизнь, представляющая не более как смену настроений, игру света и тени”.

Это заключение автора статьи, подписавшегося Veritas, при всей специфичности литературного стиля (кстати, общераспространенного тогда) повторяется на разные лады, и не только устами журналистов-пошляков, но и самыми уважаемыми писателями и деятелями культуры. При всех прогнозах великой просветительной, воспитательной, научной, художественной роли кинематографа в будущем он осознается обществом раньше всего как средство отвлечься от давящих впечатлений действительности, уйти, забыться, погрузиться в иной мир. Veritas сказал об этом прекрасно и наивно: почувствовав бодрость и прилив жизненных сил, обыватель побежал в кино. Ощутив тяжесть лишений и ужаса, тоже побежал в кино.

“Иной мир” экрана, его “вторая реальность”, или “реальность фантастическая” (по выражению Вас. Сахновского, назвавшего свою статью 1915 года “Синематограф и фантастическая реальность”), обладали особыми способами связи с подлинной действительностью, уникальными свойствами ее преображения. Фотографическая достоверность превращала иллюзию в некий бесспорный документ. Само соседство хроники, т. е. неопровержимого факта, жизненной правды, информации, с любым вымыслом на одном и том же белом полотне экрана как бы приравнивало вымысел к факту. Киноизображение было отчуждено и от непосредственного акта творчества на глазах у публики, от «игры» (на чем основана условность театра). В нем не чувствовалось и незримого присутствия творца, материализованного в самом творении его рук, в единственной, уникальной вещи – картине, статуе (что неизбежно в восприятии пластических искусств). Видимость полной объективности и непричастности к чьему-либо авторскому произволу (который предполагается непременно в литературном произведении за чьей-то подписью) подкреплялась и новизной самого кинозрелища, еще не воспитавшего в своем потребителе то исконное, наследуемое человеком с детства, от прежних поколений ощущение условности произведения искусства. На экране и вправду представала некая “вторая реальность”, и похожая, и не похожая на реальность истинную, привлекательная этим своим сходством, но неизмеримо более прекрасная.

Способы так называемого “перенесения” в кинематографе были легки, общедоступны, не требовали ни эстетической подготовки, ни напряжения духовных сил, ни преодоления материала искусства и необходимости усваивать чуждый художественный язык и его шифры. Очищение через сострадание герою – катарсис древних греков – опускалось и тиражировалось до “облегчения от давящих тяжелых впечатлений” посредством переноса в манящую иллюзию-реальность.

А залы кинотеатров? В своих “Словах” Жан-Поль Сартр с редкой эмоциональной силой передал то чувство единения, которое охватывало зрителей ранних сеансов в обшарпанном, голом зале, где рядом на дешевых стульях оказывались дама из аристократических кварталов и жительница предместий, где сняты социальные разграничения и ритуал театральных залов. Та “соборность” искусства, о которой мечтали русские символисты и пытались осуществить ее в формах интеллигентских, претенциозных, элитарных, совершенно просто, за полтинник, предоставлялась в зале кинематографа. Там, в зале, возникала некая новая общность пречастных к таинству экрана, рождалась еще одна иллюзия коллектива, сплоченного общим биением сердец, общим сопереживанием драмам и страстям на экране.

Не случайно, что именно в годы Первой мировой войны со всей ясностью определилась одна из главных функций кинематографа – “фабрики снов”, функция “освобождения человека от тяжести давящих впечатлений”. Это было во всем мире, не только в России. Отличие России от других кинематографических держав заключалось лишь в том, что, возникнув здесь и сначала формируясь более медленно, кинематограф наверстывал упущенное резким рывком уже непосредственно в военные годы. И война активизировала общий процесс. Однако, как показывает вся дальнейшая история кинематографа, “фабрика снов” работала на полную мощность далеко не только в трудные времена человечества, не только в периоды войн, катастроф и депрессий. Уводящая от действительности «иллюзия-реальность» экрана равно необходима была человечеству в периоды подъемов, спадов, экономических чудес, бумов, кризисов и т. д., а «тяжесть давящих впечатлений», как подтвердило дальнейшее, оказывалась неравнозначной бедности, лишениям, классовым антагонизмам, социальным контрастам. “Тяжесть давящих впечатлений” возникала и от материального благоденствия, процветания, богатства, которые не приносили человечеству счастья и духовной полноты.

Вот эта универсальность потребности кинематографического “отвлечения”, продолжавшей не только существовать, но и утверждаться на протяжении всего XX века, является феноменом. Несмотря на рождение и плодотворное движение вперед великого кинематографа-искусства, несмотря на возникновение самых разных новых функций кинематографа – исследователя, просветителя, пропагандиста, создателя великих эстетических ценностей, – кинематограф «отвлечения» остается наиболее мощным, наиболее массовым, что могут продемонстрировать статистика и анализ общей картины репертуара кинотеатров, взятые на любой день, в любой стране, с начала века по сегодня.

Как только кинематограф, в 10-х годах пройдя стадию репродуцирования других искусств и первоначального документального эмпиризма, почувствовал себя самостоятельной и особой сферой массовой культуры, возникла потребность в собственных, своих “лицах экрана”, в собственных героях, связанных с действительностью той же особой связью, какой связана с живой реальностью «иллюзия-реальность» экрана. Эти лица должны были быть подлинными, общераспространенными, типичными, узнаваемыми. И вместе с тем они должны были собирать в себе, концентрировать, идеализировать и просветлять свойства, выражения и черты, разбросанные в реальной жизни по многим и многим людским физиономиям. Это должны были быть правдивые портреты современников, однако преображенные, резко и ярко высвеченные искусственным кинематографическим светом павильона и светом экрана.

В России это началось в 1914–1915 годах. И, конечно, как раз тогда, в самый подходящий момент, на кинофабрику пришла молодая женщина, жена скромного московского юриста, дочь провинциального учителя Вера Холодная».

VI

Следующий фильм, в котором Холодную опять-таки снимал Бауэр, – «Дети века».

Еще одна психологическая драма – собственно говоря, Веру Холодную снимали практически в одних только «салонных» мелодрамах: красивая женщина среди красивых предметов, красивых мужчин и красивых страстей… Иногда это все вершила еще и красивая смерть. Было несколько экранизаций классики и несколько исторических постановок, но настоящую славу и популярность Вере Холодной принесли именно роли ее в мелодрамах.

«Дети века» – в отличие от наивно-мистического «Пламени неба» – драма с претензией на серьезность, с некоей даже социальной проблематикой. Тема «маленького человека» в высшей степени популярна в русской литературе XIX – начала XX века. Кто только не обращался к ней! Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов… Да, собственно, все великие и менее великие русские писатели так или иначе рассматривали эту тему в своем творчестве. Справедливо было предположить, что красивая мелодрама, в которой помимо прочих будет затронута и эта животрепещущая тема, будет принята зрителями с особенной благодарностью.

Героиня, которую предстояло сыграть Вере Холодной в «Детях века», по сути, гораздо ближе ей, нежели все предыдущие: Мария Николаевна Торопова – любящая супруга скромного банковского служащего, мать прелестного годовалого ребеночка. Она живет в скромной, но уютной квартирке: детали обстановки весьма узнаваемы – полосатые обои, машинка «Зингер» и колыбелька под белым пологом. Одета Мария Николаевна тоже скромно и мило: белая блузка, темная клетчатая юбка, темный жакет, белая шляпка с ромашками. Так живут и так одеваются тысячи зрительниц… Евгению Францевичу Бауэру – страстному поклоннику красоты, роскоши и вещественного изобилия на экране – должно быть, скучно было создавать такие обыденные декорации для своего фильма! Но комната и наряд героини – узнаваемы, а значит, и у зрителей отождествление себя с происходящим на экране будет более полным и глубоким.

Мария Николаевна ведет самую обычную жизнь. Строчит на машинке, играет с малышом, кормит мужа ужином. Ходит за покупками…

И вот как-то раз на втором этаже роскошных торговых рядов (нынешний ГУМ) Мария Николаевна встречает свою гимназическую подругу – Лидию Верховскую. Лидию играет актриса В. Глинская – красивая, полнотелая женщина, и наряды ее – роскошны, пышны, изобилуют деталями, кружевом, искусственными цветами. Лидия с пренебрежительным сожалением окидывает взглядом скромный костюм подруги. В руках Марии Николаевны – крохотная коробочка с только что купленными чулками. Лидия несет несколько значительных коробок, перевязанных лентами.

Мария Николаевна рада встрече и приглашает Лидию в гости, в свою маленькую квартирку. Великолепной Лидии тесно среди нагромождения вещей, она оглядывает обстановку уже не с сожалением, а с каким-то брезгливым недоумением… И просит супругов Тороповых в качестве ответного визита посетить ее просторный, богатый особняк.

Там-то Марию Николаевну впервые видит коммерсант Лебедев – богач и кутила.

Лебедев влюбляется в скромную красавицу с первого взгляда, но Мария Николаевна словно не замечает оказываемых ей знаков внимания, и тогда Лебедев просит Лидию Верховскую помочь ему в деликатном деле соблазнения Тороповой. Лидия соглашается. Она приглашает Марию Николаевну на загородную прогулку, где их уже дожидается Лебедев. Лидия ненадолго покидает подругу в его обществе, коммерсант пытается развлечь Марию Николаевну беседой, но молодая женщина неловко чувствует себя в его обществе, а когда Лебедев, не совладав с охватившей его страстью, пытается обнять и поцеловать ее, Мария Николаевна и вовсе убегает, хлестнув обидчика по лицу.

Но Лебедев – из тех мужчин, которых только разжигает сопротивление, и теперь он готов на все, лишь бы овладеть неприступной женщиной. Он приходит к директору банка и требует, чтобы тот уволил Торопова и взял на его место своего протеже. Торопов оказывается на улице. Его семье грозит нищета… Лидия Верховская, со своей стороны, помогает ему, демонстрируя подруге прелести богатой жизни, и постоянно твердит о том, что такая красавица, как Мария Николаевна, заслуживает лучшей участи, нежели прозябание с «этим жалким неудачником». Торопов в отчаянии ищет работу, а Лидия Верховская везет его жену на лодочную прогулку в веселой богатой компании.

Вот тут-то Бауэр дал простор фантазии – кадры этой лодочной прогулки вошли в историю русского немого кино, хотя их и упрекали в излишней красивости… Кружевные тени ветвей, блики на воде, изящные платья дам, пышные цветочные гирлянды: гирлянды украшают борта лодок, гирлянды обвивают колонны беседки, в которой гуляющие пируют и слушают цыганский хор…

Утомленная прогулкой, Мария Николаевна просит Лидию отвести ее куда-нибудь в тень и тишину. Лидия ведет ее в роскошно (в бауэровском стиле) убранные покои, куда вслед за ними является Лебедев… Лидия снова оставляет подругу и коммерсанта наедине, и теперь уже Мария Николаевна не находит в себе сил сопротивляться.

Падение Тороповой свершилось. Теперь у нее есть все, о чем она только могла мечтать во времена своего скромного и честного замужества, – наряды, украшения, балы, пикники… Единственное, что тяготит ее, – разлука с ребенком. Но и здесь ей вызывается помочь Лидия. В карете Верховской они приезжают на улицу, где жили Тороповы, останавливаются недалеко от подъезда и ждут, когда Торопов выйдет из дома для новых безнадежных поисков работы. Тогда Мария Николаевна бежит в дом и, оттолкнув горничную, выхватывает ребенка из кроватки…

Вернувшись, Торопов видит опустевшую колыбель и понимает, что лишился последнего, что было ему дорого. Ни ребенка, ни жены, ни работы… Он оскорблен, растоптан. Его сердце разбито. Торопов вытаскивает из ящика стола револьвер и пускает себе пулю в голову.

Узнав о смерти мужа, Мария Николаевна терзается запоздалым раскаянием. И в своих страданиях она неотразимо прекрасна…

«Дети века», разумеется, имели успех и принесли значительные сборы.

Фильм сохранился – один из пяти сохранившихся фильмов, первый из пяти сохранившихся.

VII

После трех удачных фильмов Вера Холодная становится популярной актрисой. Звездой. В журналах печатают ее фотографии – первые фотографии, для которых она позирует в новых, роскошных нарядах.

То была эпоха платьев с узкими, практически стеснявшими движение юбками и пышными лифами. Но вместе с тем любые излишества, особенно в отделке – кружева, оборочки, вышивка, цветочки, бантики, – презирались как проявление дурного вкуса. Наряд дамы высшего света должен быть элегантен и строг. В моде холодные, приглушенные цвета. Матовому блеску жемчуга отдается предпочтение перед слепящим сверканием бриллиантов, изумрудов, рубинов… Женская фигура драпировалась в пышные складки тканей, которые должны были скрывать ее от горла до щиколоток и вместе с тем самым откровенным образом подчеркивать линии тела. И при этом наряд ни в коем случае не должен быть скучным, в нем непременно должна присутствовать некая изюминка, оригинальность, какая-нибудь роза на бедре, в складках ткани, или звездообразный цветок на плече, или асимметричная линия выреза, или присобранный с одной стороны край подола… Было от чего пойти кругом бедным женским головкам! Теперь, чтобы выглядеть роскошно, мало было только денег, позволяющих приобрести самый нежный лионский шелк, узорчатый венецианский бархат и тончайшие брабантские кружева, и даже фамильные драгоценности уже не могли спасти положение. Теперь дама обязана была обладать вкусом. А если не сама дама, то хотя бы ее портниха.

И вот на этом фоне скромная жена московского юриста становится законодательницей мод, а открытки с ее фотографиями в разных позах и разных нарядах тиражируются тысячами, выпускаются целыми сериями!

Оказалось, что эта интеллигентная женщина, всю молодость прожившая едва ли не на грани бедности – и уж точно никогда не позволявшая себе никаких модных излишеств, – обладает весьма утонченным и оригинальным вкусом. Она сама придумывает модели платьев, подбирает ткани и отделку и настаивает на том, чтобы модистка накалывала ткань прямо по фигуре, не пользуясь никакими кальками. Сама украшает шляпки…

Ах, эти шляпки Веры Холодной!

Была отдельная серия открыток – Вера Холодная в шляпках! А еще серия открыток с Верой Холодной в мехах, с Верой Холодной в цыганских нарядах, с Верой Холодной в гриме XVIII века (белая пудра на волосах и мушки на щеках), с Верой Холодной под вуалью… И серия «озорных» открыток, где Вера Холодная позировала в мужском цилиндре! И даже серия открыток, для которых Вера Холодная снималась с обнаженными плечами и спиной!

Но особенно знамениты все-таки были шляпки Веры Холодной. Редко-редко покупала она какую-нибудь иностранную – французскую или английскую – вещицу, да и то часть деталей меняла по своему усмотрению.

Ее фантазия проявлялась даже в таком деликатном вопросе, как выбор духов. Вера комбинировала два аромата – «Роз Жакмино» и «Кеши» Аткинсона, – она их смешивала прямо на коже: две капли одних и каплю других, и получался новый, неповторимый аромат, только ее аромат… Нежно-сладкий, чуть горьковатый…

VIII

Евгений Францевич Бауэр уже понял, что нашел сокровище. Он готовится к съемкам сразу двух новых фильмов: успех надо закрепить, а любовь публики к новой актрисе – подогреть!

А ведь у Веры еще и долг перед семьей… Девочки требовали особого внимания – теперь, когда они остались без отца. Сестра Соня совсем еще ребенок, а у Нади трудный возраст. И письма с фронта от Володи приходят все реже…

Русская армия сражается сразу на четырех фронтах: Северном, Западном, Юго-Западном и Кавказском, и дела обстоят все хуже и хуже. У союзников – Англии и Франции – своя война на западе Европы, возможно, они отвлекают на себя какие-то силы противника, но помощь от них невелика, а на Россию с юга давит Турция, и уже в Польше и Прибалтике армии ведут оборонительные бои и несут огромные, неоправданные потери… Наконец, в августе 1915 года положение стало катастрофическим: заговорили об отступлении за Днепр и даже о сдаче Киева.

И как раз в этот момент пришло извещение о том, что поручик Владимир Григорьевич Холодный, служивший в одной из частей 5-й армии, тяжело ранен в бою под Варшавой, находится в критическом состоянии: практически при смерти, и родственникам следует готовиться к худшему.

Вера бросает работу, прерывает съемки, покидает семью и, невзирая ни на какие опасности, которыми пугали ее и родные, и новые друзья по съемочной группе, едет на фронт – в госпиталь, к мужу.

Она ухаживает за Володей, как за младенцем, буквально ни на миг не отходит от его постели, даже профессиональных сестер милосердия, всякого повидавших за время войны, поражают упорство и самоотверженная любовь этой красивой юной женщины. Вера просто не желала верить в то, что Володя – безнадежен и что все ее усилия, скорее всего, ни к чему не приведут, в чем ее пытаются уверить врачи… И ей удалось невозможное – она вырвала любимого человека из когтей смерти!

Владимир Холодный поднялся буквально со смертного одра. Конечно, воевать он не мог (по крайней мере, был отправлен в отпуск «по ранению»), и последствия ранения сказывались всю оставшуюся жизнь. Но он был спасен! Он выжил!

Сохранились фотографии: Вера Холодная – в зоне военных действий. Такая чистенькая, хорошенькая, изящная, в клетчатой юбке, белой блузке и белой шляпке – точь-в-точь как Мария Николаевна Торопова в «Детях века»! – стоит актриса возле пулеметной установки, окруженная загорелыми солдатами в мятой форме и запыленных сапогах. А вот она сидит за столом, рядом с бледным, осунувшимся Владимиром… На столе – букет полевых цветов, вместо вазы поставленный в большую гильзу из-под орудийного патрона!

В Москву супруги Холодные вернулись вместе.

Владимир был награжден за храбрость Георгиевским крестом и шпагой с золотым эфесом.

А Вера была вынуждена срочно выехать с киногруппой в Сочи, на натурные съемки. Ей даже не дали отдохнуть. И так уже долго ждали ее возвращения…

Во время этой экспедиции она впервые вышла на сцену уже не как любитель, а как известная киноартистка. Вся группа принимала участие в благотворительных концертах в пользу раненых воинов. А весь отснятый материал по возвращении в Москву оказался бракованным… Пришлось снова ехать, но в новую экспедицию Веру Холодную уже не взяли: Бауэр начал беречь свое сокровище.